Читать онлайн «Блокада Ленинграда. Народная книга памяти» – ЛитРес

Все права принадлежат МТРК «Мир»

В данной книге изданы материалы, собранные в рамках проекта Межгосударственной телерадиокомпании «Мир» «Блокаде.нет»

Межгосударственная телерадиокомпания «Мир» выражает большую благодарность за помощь в организации сбора воспоминаний: Общественной организации «Жители блокадного Ленинграда» (г. Санкт-Петербург) в лице председателя Скрипачевой Ирины Борисовны;

Российской общественной организации «Ленинградский Союз „Дети блокады 900“» (г. Санкт-Петербург) в лице президента Кокряковой Галины Васильевны и лично членам организации Годиной Светлане Яковлевне и Луговой Ольге Сергеевне;

Региональной общественной организации воспитанников детских домов Блокадного Ленинграда (г. Санкт-Петербург) в лице председателя Фадеевой Нины Владимировны;

Общественной организации «Московская организация ветеранов– блокадников» в лице председателя Астафьева Олега Африкановича и лично члену Совета организации Моисеенко Татьяне Аркадьевне;

Алтайской краевой общественной организации «Жители Блокадного Ленинграда» в лице председателя Ерыгиной Светланы Михайловны;

Симферопольскому городскому обществу «Жители блокадного города-героя Ленинграда» в лице председателя Кундобы Ирины Александровны;

Севастопольской общественной организации «Жители блокадного Ленинграда» в лице председателя Ивановой Галины Александровны;

Творческому Союзу «Севастопольский фотосалон» в лице руководителя Желток Светланы Александровны

Принято считать, что Россия – страна с непредсказуемой историей. В этой иронической метафоре есть большая доля правды. Потому что в этой большой Истории на цепочки фактов часто накладываются мнения специалистов и интерпретации ученых.

Эта книга – попытка создать Историю великой русской трагедии через сотни историй жизни тех, кто пережил блокаду. Как любые истории, которые подразумевают под собой описания и факты из жизни простых людей, они не претендуют на объективность. Для авторов данной книги блокада – это хроника жизни и смерти. Это дневники тех, кому посчастливилось выжить, и тех, кому пришлось умереть. Ради нее. Ради Победы.

Председатель Межгосударственной телерадиокомпании «Мир» Радик Батыршин

Предисловие

Я необыкновенно горд тем, что мне поручена такая почетная миссия – выступить со своеобразным предисловием к этой книге, потому что для меня это очень важное личное событие.

Как журналисту мне очень много приходится ездить по разным городам и у нас, и за рубежом, и не так давно в одной очень благополучной западной стране, которая, по большому счету, не участвовала в войне, но теперь является своего рода центром Евросоюза, случилась одна дискуссия на военную тему. Представитель журналистского цеха этой самой замечательной страны с досадой сказал:

– Почему вы все время так эмоционально вспоминаете войну и сколько вы будете на эту тему спекулировать в нашей нынешней действительности двадцать первого века?

Меня это страшно поразило… а он добавляет: «Это же все уже история». И я тогда ему ответил, что это для вас история, а для нас это никакая еще не история, потому что все, что происходило тогда, это то, что происходило с моей семьей и еще с теми, кто не ушли, с теми, кто жив.

В моей семье блокада, вообще война, значит очень много, поскольку у меня оба деда воевали, и воевали очень круто, начали войну лейтенантами, закончили подполковниками, они, может быть, не были какими-то супергероями Советского Союза, но у них по три ордена и по три боевых медали за войну, и всю войну на фронте – с лейтенанта до подполковника, и остались живы. Один был артиллерист – Константинов Павел Игнатьевич, чью фамилию я использую как псевдоним, а Баконин Виктор Дмитриевич был связистом.

У моих дедов – и Сталинград, и Курская битва… А Константинов Павел Игнатьевич просто участвовал в прорыве блокады, и он точно при этом не знал, что с семьей… А семью эвакуировали на Алтай в Бийск – моя мама и мой дядя Сережа чудом остались живы – их вывозили по Дороге жизни, и машина, которая шла перед ними, погибла, потому что был налет авиационный…

Я не могу сказать, что в моей семье много говорят о блокаде, поскольку это страшные воспоминания. Но все то, что говорится, запоминается мгновенно. Я помню с детства страшный рассказ мамы о том, что, когда в сорок втором стало совсем голодно, страшно… она с голодухи маленького дядю Сережу укусила за пальчик… А он – типичный блокадный ребенок, потому что родился уже в блокадном Ленинграде, когда немцы замкнули кольцо, и в сентябре сорок первого он и родился, а в сорок втором мама… И хотя она сама была совсем маленькая, она в тридцать девятом году летом родилась. Моя бабушка, когда еще была жива – Ольга Константиновна, – рассказывала, как мама маленькая, не могла еще толком выговаривать, и она кричала не «тревога!», а «туога, туога!»… Чудом моя бабушка умудрилась выжить с двумя маленькими детьми, когда они эвакуировались на Алтай. А маленькая мама на всю жизнь запомнила, как она укусила своего братика за палец. Вроде бы ничего такого нет в этой истории, но она передает весь ужас и все то настоящее страшное, что было в те дни.

А еще мама запомнила, как умирала бабушка, моя прабабка, и запомнила, как в последний раз пришел с работы дедушка – мой прадед. Бабушка умирала уже в поезде, когда везли в Бийск, а дедушка умер на работе. Он был очень интересным человеком – ведущим конструктором Охтинского химкомбината, одним из тех, кто создавал этот комбинат, еще до революции получил звание почетного потомственного гражданина за создание пороховых смесей.

Прадед был уже совсем стареньким, мать запомнила, как однажды он пришел, принес кулечек какой-то еды, а потом вернулся на завод и не смог уже уйти домой, просто умер на рабочем месте от голода. Ему было семьдесят два года. И бабушка всегда говорил моей маме – ты должна помнить, чья ты внучка.

У меня близких родственников блокаду прошли, а в основном не прошли – восемнадцать человек. А из восьми моих прадедушек и прабабушек в блокаду умерло шесть. А двое не умерли в блокаду только потому, что одна прабабушка умерла от тифа еще в Гражданскую… а прадед, который остался жив, он вообще был не в Питере.

В основном умирали на работе, двоюродный брат моего отца умер не на рабочем месте, потому что ему было семь лет, он от голода умер…

Наверное, больше рассказывать тут нечего. Я могу, конечно, перечислять всех своих замечательных родственников, но это может почти каждый ленинградец…

Помню как мать с трогательным умилением восприняла новость о том, что поставили, наконец, памятник детям войны. Потому что это особая история. Они, конечно, на фронте не уничтожали немцев, но пережить то, что им выпало пережить…

Тот журналист из спокойной европейской страны, который мне в командировке сказал такие слова… он, наверное, читал что-нибудь о блокаде, но понимать – он не понимает. А у нас в семье понимают, поэтому у нас обязательно девятого мая все – и я, и брат, и наши дети… мы ходим девятого мая на Пискаревку на один из рвов сорок второго года – мы разные их выбираем, потому что мы не знаем, где именно похоронены наши, знаем, что многие – на Пискаревке и в сорок втором году… И мы бросаем сломанные гвоздики, выливаем немножко водки из фляжки, кладем хлеб, потому что мы их помним и мы ими гордимся.

Это очень светлая и важная гордость, потому что все равно семья уцелела – не под корень вырубило – прошла это страшное испытание, прошла достойно, значит, потомки тех, кто выжил и тех, кто погиб, обязаны эту память хранить. Это не пафосные слова, повторю, любой, у кого в семье это было, он это разделит…

Я беседовал с губернатором нашего города – Георгием Сергеевичем Полтавченко – об этой книге. Он попросил найти какие-то правильные слова, потому что его мама тоже была блокадницей, и он тоже ею очень гордится.

Я не знаю, будет ли эта книга иметь коммерческий успех, но думаю, что она издается не поэтому. Есть вещи, в которых совсем не важна коммерция. И если мы хотим оставаться людьми, и если мы хотим оставаться людьми одухотворенными, если мы хотим, чтобы нас уважали, соответственно мы должны уважать и себя, и своих предков, и память о таких невероятных событиях мировой истории – единичных, таких было очень мало, таких, как питерская блокада.

Воспоминания блокадников могут быть в разной степени интересными, в них может не быть приключений, без которых мало что интересует в текстах современную молодежь. Но они очень важны для того, чтобы мы оставались людьми. Эти горькие страницы обязательно нужно читать. Лекарство, оно необязательно должно нравиться. Лекарство может быть горьким, некомфортным, неприятным, но лекарства существуют для того, чтобы люди оставались здоровыми. В физическом, и самое главное, в нравственном смысле. Поэтому я очень горд, что у меня была возможность сказать такие, может быть, немножко корявые, но самые искренние слова.

Андрей Константинов

Августович (Чурина) Людмила Николаевна

До войны мы жили хорошо

Я, Августович Людмила Николаевна (Чурина), родилась в Ленинграде 31 марта 1937 года. Когда началась война, мне было 4 года.

Жили мы с мамой и бабушкой на улице Рузовская, дом 33, кв. 10. Мама работала на заводе – делала снаряды, а папа был на войне.

Я какое-то время ходила в садик на углу Серпуховской улицы. Меня хотели эвакуировать, но я заболела коклюшем и осталась на все время блокады в Ленинграде.

Когда из садика меня отправили на лето на станцию Бернгардовка – мама привезла мне туда лепешек из одуванчиков, и я чуть не умерла, еле спасли, как сказали потом маме.

Помню, как мы с мамой на санках ездили за водой и брали ее из Обводного канала.

В наш дом на улице Рузовской попала бомба, и нас выселили в подвал-бомбоубежище, где мы с бабушкой лежали, так как у нас от голода отказали ноги.

Из подвала на улице Рузовской нас переселили на улицу Бронницкая, дом 10, кв. 20 (1-й этаж во дворе-колодце).

Помню, когда я гуляла на улице, как везде народ кричал и радовался, говорили, что выступал Калинин и что сняли блокаду Ленинграда. Это было 27 января 1944 года.

На радостях моя бабушка испекла круглый хлебец из картофельных очисток. К сожалению, я не уточняла, где она взяла очистки, но до сих пор помню.

Помню, как мама с бабушкой везли меня на санках и уронили и не заметили. Я до сих пор вспоминаю с ужасом, как я лежала на снегу, не могла ни кричать, ни двигаться, но, слава Богу, они заметили, что уронили меня, и вернулись. Помню даже место и улицу, где это было.

Видела, как горели дома, как на саночках везли умерших.

До войны мы жили хорошо, так как мама работала, а папа мой – морской офицер, и у нас было все необходимое для жизни, а после войны остался только кованый, обитый железом бабушкин сундук, но хорошо хоть сами остались живы, хотя у всех была дистрофия.

Моя мама награждена медалью «За оборону Ленинграда», папа умер в 1946 году после всех ранений и болезней.

Аксенова Тамара Романовна

Ни одной жалобы, недовольства, малодушия – только надежда

Война началась внезапно, на второй день после выпускного вечера. Все сразу изменилось, стало тревожным, людей интересовали только фронтовые сводки. Началась мобилизация. Правительство предоставляло возможность эвакуироваться, но этим воспользовались не все: люди надеялись, что враг не дойдет до города.

В июле – августе ленинградцев стали направлять на оборонительные работы. От нашего дома поехали я и еще две женщины. Мы рыли противотанковые рвы. Жили в огромном бараке, где нам отвели на троих небольшой квадрат земли. Немцы обстреливали с самолетов и наш барак, и нас во время работы.

Фронт приближался, вскоре наши войска подошли к нам. Нам приказано было возвращаться домой. Мы шли пешком к первой станции по дороге через лес. По одной стороне идем мы – цепочкой по десять человек с интервалами, по другой навстречу идут солдаты – прямо в бой. Обувь пришлось снять, так как ноги распухли, шли в чулках. Иногда звучала команда отдыхать, и мы просто падали в мокрую от ночной росы траву. Но земля снова начинала качаться от разрывов снарядов, нас поднимали, и мы шли дальше.

Первую станцию на пути уже взяли немцы, пришлось идти к следующей. Наконец, дошли до станции Рауту, где нас спешно погрузили в вагоны. Люди в вагонах стояли вплотную друг к другу. Женщины теряли сознание, но упасть не могли. Так и стояли, бледные, с закрытыми глазами, зажатые телами других людей.

И вот Ленинград. Хмурый, совсем военный. Но трамваи еще ходили, и мы доехали на свою Выборгскую сторону.

10 сентября я решила поступать в университет. Поступила. Начались занятия. Блокада, бомбежки, обстрелы. Хлеба все меньше. Перебралась от мачехи (отец был на фронте) к тете, которая жила в центре, у Главпочтамта. Муж и старший сын моей тети умерли от голода. Младший сын умер в госпитале.

Когда в марте 1942 года наш факультет эвакуировался в Саратов – я осталась с тетей в Ленинграде. Поступила работать в почтовое отделение на Васильевском острове.

Страшная выдалась зима. В комнате (к тому времени дом тети разбомбили немцы, и мы жили в комнате эвакуированных) нет ни одного стекла, окна забиты фанерой. В подвале дома капает вода, за водой стоит очередь. Люди делятся фронтовыми новостями. Поразительно: ни одной жалобы, недовольства, малодушия – только надежда. Вера и надежда на то, что прорвут блокаду, что дождемся, что доживем.

Чувства стали тупыми. Я иду через мост, впереди медленно, шатаясь идет высокий мужчина. Шаг, другой – и он падает. Я тупо прохожу мимо него, мертвого, – мне все равно. Я вхожу в свой подъезд, но подняться по лестнице не могу. Тогда беру двумя руками одну ногу и ставлю на ступеньку, а затем – вторую ногу на следующую ступеньку… Тетя открывает дверь и тихо спрашивает: «Дошла?» Я отвечаю: «Дошла».

А потом весна. Из подтаявших сугробов торчат ноги мертвецов, город замерз в нечистотах. Мы выходили на очистительные работы. Лом трудно поднимать, трудно скалывать лед. Но мы чистили дворы и улицы, и весной город засиял чистотой.

Весна. Можно есть листья деревьев. Мы проворачиваем их через мясорубку и лепим лепешки. У нас пухнут животы.

Пришло время, когда я почувствовала, что сил уже больше нет. Ну день, ну два… и я лягу, как ложились все блокадники перед смертью. Меня вывезли через Ладожское озеро. Я попала в Уфу к своей эвакуированной из Москвы тете. Она откормила меня. Я осталась жива…

После эвакуации вместе с тетей я приехала в Москву, а в 1945 году – в Севастополь. В 1946 году вышла замуж.

Алаева Лидия Павловна

По ошибке причислили к мертвым

Лейтенант запаса. Защитник Ленинграда. Ударник восстановления Севастополя, исследователь его истории.

Когда началась война, Лидия Павловна была студенткой. С первых же дней она участвовала в строительстве оборонительных сооружений. Голодала, как все. Когда силы кончились, то она оказалась в тяжелом состоянии, слегла. По ошибке ее причислили к мертвым и вместе с трупами отправили на платформе к дальней окраине Ленинграда – месту массовых захоронений. Только случайность спасла ее за несколько минут до захоронения. Она застонала, ее услышали, вытащили из кучи трупов и отправили в госпиталь. А дальше – опять на защиту родного Ленинграда.

Алиева Валентина Васильевна

Люди шли по улице, падали и умирали

Когда началась война, мне было 12 лет, я все хорошо помню. 8 сентября немцы подошли вплотную к Ленинграду, началась блокада. Во-первых, конечно, начался голод, особенно зимой. Зимой давали по 125 грамм хлеба в день и ничего больше. Шли непрерывные бомбежки – все ночи напролет, днем немножко меньше, а ночью – непрерывно. Одни самолеты прилетали, сбрасывали бомбы, затем прилетали другие и снова бомбили. Мы не успевали даже спускаться в бомбоубежище. Только спустимся – дают отбой, поднимаемся в квартиру – новая тревога. Ночью даже не могли спать. Потом привыкли и перестали спускаться в бомбоубежище. Обстреливали и из дальнобойных орудий, так как немцы были прямо на окраине Ленинграда.

Не было электричества, не было тепла, не было воды, за ней ходили на Неву. Было очень страшно. Люди умирали ежедневно, особенно зимой. Погибали от обстрелов, бомбежек, от голода… трупы лежали на улицах, и некому было их убрать. Люди шли по улице, падали и умирали. Не дай Бог никому такое пережить. Я хочу, чтобы молодежь знала нашу историю и делала все, чтобы такое не повторилось.

Александрова Маргарита Борисовна

Помню постоянный голод и бомбежки

Родилась в 1935 году.

В блокаду я ходила в детский сад на Каменном острове. Там же работала моя мама. Помню, как в сад поступил умирающий от голода младенец. Чтобы его спасти, мы заворачивали в марлю кусочек хлеба, получалась соска, и так кормили его. Выкормили, ребенок выжил.

Помню постоянный голод и бомбежки. Однажды один из ребят рассказал другу свою заветную мечту – это бочка с супом. Мама услышала и отвела его на кухню, попросив повариху придумать что-нибудь. Повариха разрыдалась и сказала маме: «Не води сюда больше никого… еды совсем не осталось. В кастрюле одна вода». От голода умерли многие дети в нашем саду – из 35 нас осталось только 11.

Алексеева А. В.

Вшей было больше, чем волос

Когда началась война, мне не было еще и 13 лет, я только окончила 5 классов школы № 23 на Петроградской стороне, которая находилась на улице Олега Кошевого. Меня и моего брата эвакуировали вместе со школой на Урал. Но привезли нас в город Боровичи, совсем недалеко от Ленинграда. В Ленинграде осталась мама с шестимесячным братом и папа, который был закреплен за заводом им. Сталина. Он недоумевал, почему мы вместо Урала находились в Боровичах.

Через несколько дней, после того как нас эвакуировали, мама поехала на Урал, поскольку с маленьким ребенком ей было практически невозможно оставаться в Ленинграде. На Урал отвезли двоих старших детей, их адресов мама не знала, поэтому она сошла во Владимире, где жила ее старшая сестра. Так в Ленинграде остался один папа.

Вскоре по радио объявили, чтобы родители забрали детей, которых эвакуировали в Боровичи, иначе они попадут к немцам. Папа нас забрал.

Началась блокада. Днем он был на заводе, а я на чердаке дома № 33 по Большому проспекту, тушила зажигательные бомбы и отоваривала карточки. Братишка из капризного своенравного мальчика превратился в тихого и печального ребенка. Он сидел дома, и мне было очень жалко его. Я чувствовала, что ничем не могу ему помочь. Выехать уже было невозможно, а главное, не с кем. Куда я только не ходила: и в поликлинику, и в больницу, – но мне везде отказывали.

В начале зимы начался страшный голод. На моих глазах днем от голода умер братик, а той же ночью папа. У меня к тому моменту были отморожены руки и ноги. Мамы с нами не было, и позаботиться о нас было некому, еды не было совсем.

Утром пришла соседка тетя Настя и сказала, что одна я не выживу, и что меня лучше отвести в ближайшую больницу, а она возьмет три мои карточки на хлеб. Я согласилась. Благодаря ей я осталась жива. У нее тоже был сын лет шести. Тетя Настя одела меня с большим трудом, поскольку практически ничего мне на ноги не налезало, и привела меня в больницу. Там ей сказали, что мест нет, но, после того как я попыталась встать и тут же упала, меня поместили в палату, куда предварительно поставили раскладушку.

Наверное, я была первым блокадным ребенком, который попал в эту больницу. Там лежали больные дети еще с мирного времени, у них были проблемы с сердцем, почками. Когда нянечка начала меня раздевать и сняла мою шапку, она ужаснулась – вшей у меня было больше, чем волос. Был не только голод, но и холод, поэтому шапку я не снимала где-то полгода. В те времена вода была в виде льда, поэтому помыть голову я не могла. Меня побрили наголо.

У меня была страшная дистрофия, и врач прописал мне 3 грамма сливочного масла в день и питание как у остальных детей. Но из-за голода мой организм уже ничего не усваивал, и бедным нянечкам приходилось постоянно менять за мной белье. У меня до сих пор очень трепетное отношение к врачам, я считаю эту профессию наиболее нужной и важной в жизни.

Еще помню, как скрывала свою бессонницу, которая продолжалась целый месяц. Слава Богу, что сейчас я сплю хорошо, а тогда думала, что это навсегда. Я очень полюбила больницу и врачей на Песочной набережной и горько плакала, когда узнала, что меня переводят в другую. У меня были сильно отморожены ноги, а там, как утверждали врачи, лучше знали, как лечить обморожения. В ту больницу меня, как грудного ребенка, перевозили в конвертике из одеяла.

Как только я попала в новую палату, то сразу поняла, что там лежат дети блокады. Палата была примерно человек на 100. Кровати были железные и сдвинуты по две. Дети лежали поперек, чтобы больше уместилось.

Возраст был от 6 до 8 лет, и у всех один диагноз – цинга. На детей было невозможно смотреть, стоило им открыть рот, как сразу лилась кровь, выпадали зубы. Все эти дети были такими же дистрофиками, как и я. У них были пролежни, кости кровоточили. Это было ужасно.

В этой палате я пробыла не более трех дней. После чего меня перевели в палату, где лежали дети с обморожением рук и ног. Палата была не такая темная, как предыдущая, но кровати были также сдвинуты, и были узкие проходы, чтобы мы могли сползти на горшок. Мы не могли даже сидеть, когда нам приносили еду.

На моем жизненном пути в дни блокады встретился только один плохой человек – это была медсестра из палаты для обмороженных. Когда она приносила хлеб, намазанный маслом, она ставила поднос на окно, прикрывалась дверью и начинала ножом смазывать себе масло, а то и вовсе отрезала весь верх куска. Но самое главное, что она вообще не давала нам воды. Напротив меня лежал мальчик, его звали Эдик. Он так хотел пить, что умолял поменяться с ним на еду. Помню, за стакан чая он отдавал мне лапшу. Я, чтобы растянуть удовольствие, складывала ее в чемоданчик и скрытно ела. Вскоре Эдик умер от истощения. Врач, узнав, что медсестра не дает нам воды, сказал, чтобы сегодня же была отварная вода, иначе ее уволят.

Все, кто мог, в моей палате каждое утро приползали к окну и наблюдали, как приезжают грузовые машины, и в них загружают детские трупы. Прямо из нашего окна был виден морг.

Потом меня перевели в другую палату, поскольку нога сильно кровоточила. В новой палате мне подвязали ее к потолку, так я пролежала несколько месяцев.

Еще один пример, насколько совестливо к нам относились врачи. Мне лечили отмороженную ногу синей лампой. Когда рана затянулась, она перестала кровоточить, но почему-то на пальце появился нарост. Меня решили показать профессору. Сейчас мне трудно такое даже представить – вокруг массовый голод, идет война, а меня, какую-то девчонку, ведут показывать профессору. Женщина-профессор сказала, что меня неправильно лечат синим светом, прописала мазь и велела делать раз в неделю перевязку, предупредив, что это будет очень больно. Во время перевязки больно было не только мне, но и медсестре, поскольку вместе с бинтом ей приходилось отдирать наросшее мясо. Так врачи сохранили мне ноги. Несколько дней потом я ходила на костылях.

Когда я смогла передвигаться без костылей, из больницы меня отправили в детский дом, потому что из родных у меня никого не осталось. Хочу отметить, что до сих пор в Детской городской больнице им. К. А. Раухфуса дела поставлены очень хорошо. Мне нужно было получить блокадное удостоверение. Спустя 50 лет я пришла к главврачу, мне нашли мою медкарту, где значилось, что я страдала дистрофией и обморожением ног и пролежала около 8 месяцев.

При эвакуации нас погрузили в открытые машины и повезли к Ладоге. Нас подвезли к воде, а дальше уже переносили на руках прямиком в катера. Когда мы проснулись, то были приятно удивлены – на улице стояли деревянные столы, а на них глубокие тарелки с горячим супом, и рядом лежал хлеб. Мы не ели горячий суп года полтора, для нас это было экзотикой. Потом кто-то сказал, что на поле убрана не вся капуста. Мы, человек 200, разбежались по полю, нас еле оттащили, мы отбивались, как могли.

Потом подошел наш поезд, и мы поехали как можно дальше от блокады. Спасибо тем ответственным людям, которые решили эвакуировать детей. Нас везли в Алтайский край. Ехали туда мы около месяца, а может, и больше. Поезд был хороший, у каждого была своя полка.

Когда мы прибыли на Урал, в Свердловск, местные женщины организовали нам встречу. Я ее не забуду до конца своих дней. Как только поезд подошел к платформе, женщины с ведрами, в которых был суп, тарелками и ложками стали заходить в вагоны, разливать нам суп и раздавать хлеб. Они плакали, смотря на нас. Потом они раздали каждому по банке сгущенки и сделали в них дырочку, чтобы мы сразу могли сосать сгущенное молоко. Для нас это было что-то невероятное! На всем пути из Ленинграда на Алтай никто больше такого приема нам не оказывал.

Когда мы приехали в Алтайский край, нам показалось, что мы в сказке. Так для меня закончилась блокада.

Я мало написала об ужасах артобстрелов и бомбежек. О том, как днем и ночью мы бегали в бомбоубежище. Но все равно умереть от голода для нас было намного страшнее, чем от бомбежки.

Читать книгу «Блокада. Полная картина битвы за Ленинград (1941 – 1944)» онлайн полностью📖 — Александра Широкорада — MyBook.

К 75-летию снятия блокады Ленинграда

Как случилось, что за 74 года было выпущено несколько сот книг и тысячи статей по осаде Ленинграда в 1941–1944 гг., но столько осталось белых пятен и недомолвок?

Да и вообще, как мог 872 дня продержаться осажденный Ленинград? Ведь подобной осады не было в истории человечества!

В первые месяцы Великой Отечественной войны германские войска разгромили части Красной армии в Прибалтике, Белоруссии и Украине, стремительно овладели Крымом и… встали, как вкопанные, в предместьях Ленинграда.

Что же произошло? Может быть, советские летчики, танкисты и пехота менее мужественно дрались под Минском, Киевом и Уманью? А ведь там за несколько дней были полностью уничтожены и пленены куда более крупные советские группировки, чем под Ленинградом.

В хрущевско-брежневские времена нас уверяли, что врага остановили «ленинградские большевики». Это меня еще в школе наводило на крамольные мысли, что, мол, в Киеве коммунисты были 2‑го сорта, а в Минске, сданном на шестой день войны, вообще некондиция. А сейчас либералы утверждают, что немцев остановила «питерская интеллигенция». Она-де рафинирована особым способом. Мол, послушали немцы Шостаковича и Ольгу Берггольц и сразу остановились.

Мало того, в советские времена было приказано из «политкорректности» помалкивать о роли Финляндии. И опять же, я на уроках истории изумлялся, как кольцо может состоять из одной половинки, вызывая тем самым праведный гнев преподавателя истории, а по совместительству партогра школы.

Ну а в 1990 г. маршал Маннергейм вообще объявлен «спасителем Ленинграда». Он-де приказал своим войскам наступать до линии старой (1939 г.) границы, а далее – ни-ни.

Маннергейм-де любил Россию и мечтал вернуться в Петербург. Посему он запретил обстреливать город и бомбить его с воздуха.

И вот 16 июня 2016 г. мемориальную доску Карлу Густаву Маннергейму установили в Петербурге на Захарьевской улице. Барельеф с изображением генерал-лейтенанта был торжественно водружен на стену Военного инженерно-технического университета по инициативе Российского военно-исторического общества.

На открытии памятной доски присутствовали руководитель Администрации Президента России Сергей Иванов и министр культуры Владимир Мединский. Мероприятие прошло в чрезвычайно торжественной атмосфере, с оркестром и почетным караулом.

Версии советских и либеральных историков имеют сотни больших и малых нестыковок. Посему в ход пошли куда более «крутые версии». Так, ряд «историков» утверждает, что-де Сталин хотел сдать Ленинград Гитлеру и преднамеренно морил его население голодом. Тот же Марк Соломин писал: «К тому же, как известно, город Питер и его жителей усатый палач вообще ненавидел, и гибель тысяч и тысяч людей от голода и холода в этом городе его не слишком трогала».

Ну а Алексей Кунгуров в опусе «О математике и исторической реальности» утверждает, что вообще «блокады Ленинграда немцами не было»: «Не правда ли странно вели себя немецкие войска: вместо того чтобы легко овладеть городом и наступать дальше (мы же понимаем, что ополченцы, которых нам показывают в кино, серьезного сопротивления регулярным войскам не способны оказать в принципе), захватчики почти три года стояли вокруг Ленинграда, якобы заблокировав все сухопутные подступы к нему. Почему работал Кировский завод?..

Сказки про то, что можно что-то выпускать, не имея сырья, материалов и тем более инструмента, можно рассказывать только безграмотным людям. Откуда брались электроэнергия и топливо?»

В чем-то Кунгурова можно понять. Данные для своих выкладок он брал из бессистемных и зачастую лживых материалов советских и либеральных историков.

Естественно, последовала реакция наших официальных историков. Так, Николай Стариков 3 февраля 2014 г. разразился статьей «Ложь о блокаде Ленинграда»: «Граждане России требуют прекратить глумление над святынями, требуют наказать клеветников… Гражданское общество должно жестко реагировать на это».

Правда, как наказывать их, Николай Викторович не уточняет. То ли запрещать статьи, то ли авторов отправлять за решетку?

Кстати, сам Стариков в этой статье приводит только один пример – нападение противником на суда на Ладоге – «на транспортное судно «Конструктор»». Его потопил «немецкий самолет». Замечу, что «Конструктор» числился тогда сторожевым судном, а строился как эсминец. А «немецкий самолет» был со свастикой, но с финской. Как видим, в шести строках автор сделал две принципиальные ошибки.

А почему бы, вместо того чтобы кого-то обличать, запрещать, сажать, не рассказать правду о блокаде Ленинграда? 74 года наши историки заняты политическими дрязгами и не заметили «слона».

Дело в том, что Ленинград к 22 июня 1941 г. был неприступной для немцев и финнов крепостью.

Со стороны Финского залива и с запада Ленинград был окружен более чем двадцатью мощнейшими фортами Кронштадтской крепости, строительство которых велось свыше двух столетий.

С севера большевики за 10 лет построили на Карельском перешейке сухопутный укрепленный район (КаУР). С юга и востока Ленинград прикрывают естественные препятствия – река Нева и Ладожское озеро.

К осени 1941 г. в Ленинграде и Кронштадте базировался весь Балтийский флот. Там же складировались все запасы флота, включая запасную артиллерию и весь боекомплект. С началом блокады корабли Балтийского флота расположились по длине более чем 60 км от Кронштадта до Торгового порта в Ленинграде и далее вверх по течению Невы до Усть-Ижоры. Фактически они играли роль плавучих батарей, а после ледостава – стационарных фортов.

На НИАПе (морской полигон на Ржевке) было сформировано шесть дальнобойных батарей. Некоторые пушки НИАПа могли обстреливать любую цель на всей (!) линии фронта.

Под Ленинградом действовало около 50 железнодорожных транспортеров, оснащенных морскими орудиями калибра 100–356 мм. Густая железнодорожная сеть сделала железнодорожные транспортеры весьма мобильными, а маскировка и ряд других мер – практически неуязвимыми. За 272 дня блокады не погиб ни один артиллерийский железнодорожный транспортер.

А вот у блокадника политрука 1‑й Ленинградской стрелковой дивизии народного ополчения Даниила Германа, позже ставшего великим писателем Даниилом Граниным, совсем иное мнение:

«Мы встретили войну неподготовленными, – сказал в одном из интервью писатель Даниил Гранин, участник боёв. – Они двигались на Ленинград со скоростью 80 км в день – невиданная скорость наступления! И мы должны были проиграть эту войну. И это чудо». «Город был открыт настежь… Немцы должны были войти в город. Ничего, никаких застав не было. Почему они не вошли? Я с этой загадкой окончил войну и жил много лет»¹.

Ну а я утверждаю, что у защитников Ленинграда огневая мощь морской и береговой артиллерии была куда больше, чем в Севастополе и Сингапуре в 1941–1942 гг. вместе взятых. Напомню, что это были две самые большие крепости Второй мировой войны.

Ко всему прочему Ленинград был самовосстанавливающейся крепостью. Корабли Балтийского флота ремонтировались в доках многочисленных судостроительных заводов Ленинграда. К 22 января 1941 г. продукция ленинградских заводов составляла 12 % от всего объема промышленного производства СССР. Ну а доля ВПК была еще выше – до 30 %.

Кировский завод еще до войны и в ходе блокады выпускал лучшие в мире танки КВ-1 и КВ-2, казематные установки, которые устанавливались в бетонных укреплениях Ленинграда (76‑мм Л-17 и 45‑мм дот-4), дивизионные, зенитные и полковые пушки, минометы и т.  д.

Завод «Большевик» выпускал все типы современных корабельных орудий, лейнеры и боеприпасы к ним, железнодорожные артустановки и т. д.

Естественно, что для населения численностью 1,5–3 миллиона, армии и флота до 600 тыс. человек нужно было продовольствие, а для заводов, кораблей и транспорта – горючее и электроэнергия. Как и в каких объемах снабжался город, Ленинградский фронт и Балтийский флот, читатель узнает в этой книге.

Ну а главное, пусть читатель сам решит, прав ли автор, утверждающий, что Ленинград был неприступной крепостью, или же он был городом с воротами, «открытыми настежь».

Ленинград Анна Рейд — Электронная книга

Электронная книга586 страниц11 часов

Рейтинг: 4,5 из 5 звезд

4,5/5

()

Об этой электронной книге , его жестокое внезапное нападение на Советский Союз, Ленинград был окружен. Блокаду не снимали два с половиной года, за это время от голода умерло около трех четвертей миллиона ленинградцев.

Анна Рид Ленинград — это захватывающая, авторитетная повествовательная история этого драматического момента двадцатого века, переплетенная с неизгладимыми личными рассказами о повседневной блокадной жизни, взятыми из дневников с обеих сторон. Они раскрывают преднамеренное решение нацистов заморить Ленинград голодом до капитуляции и мессианский просчет Гитлера, некомпетентность и жестокость советского военного руководства, ужасы, пережитые солдатами на передовой, и, прежде всего, страшные подробности жизни в блокадных город: неустанный поиск еды и воды; увядание эмоций и семейных уз; грабежи, убийства и каннибализм — и в то же время необычайная храбрость и самопожертвование.

Отбрасывая десятилетия советской пропаганды и опираясь на недавно доступные дневники и правительственные записи, Ленинград также поднимает множество оставшихся без ответа вопросов: Был ли размер числа погибших в большей степени виноват Сталин, чем Гитлер? Почему немцы не взяли город? Почему не рухнуло в анархию? Что решило, кто выживет, а кто умрет? Впечатляющий своей оригинальностью и литературным стилем, Ленинград дает голос мертвым и по силе воздействия может соперничать с классическим фильмом Энтони Бивора «Сталинград».

Skip carousel

LanguageEnglish

PublisherBloomsbury USA

Release dateSep 6, 2011

ISBN9780802778826

Author

Anna Reid

Anna Reid holds a master’s degree in Russian history and reform economics from London University’s School of Slavonic and East Европейские исследования. Она была киевским корреспондентом Economist и Daily Telegraph с 1993 по 1995 год. Ее первая книга «Пограничье: путешествие по истории Украины» была опубликована с большим успехом в 1997. Мисс Рид живет в Лондоне.

Related categories

Skip carousel

Reviews for Leningrad

Rating: 4.454545454545454 out of 5 stars

4.5/5

11 ratings9 reviews

• lovinglit

  Rating: 4 out of 5 stars

  4/ 5

  Прочитав «Осаду» Хелен Данмор, я решил, что мне нужен курс повышения квалификации о том, что на самом деле представляла собой блокада Ленинграда, и как она соотносится с моими общими знаниями о Второй мировой войне. Так. Мне порекомендовали этот, и я, наконец, взял его в библиотеке. Это тщательно проработанная книга. Он использует всех обычных подозреваемых для составления хронологического отчета об осаде, а некоторые относительно недавно обнаруженные дневники содержат очень личный отчет, которого у вас возникает ощущение, что другие исторические отчеты не были бы. В этом смысле он проделывает огромную работу, связывая воедино исторические факты с тем, что было на самом деле для тех, кто этим жил. Страшно читать о бессмысленных медленных и мучительных смертях от голода, равно как и о коррупции и жестокости, которые усугубили все это. Сюрпризом для меня стало освещение сокрытий, которые произошли сразу после этого. Советы переписали историю, чтобы сосредоточиться на духе товарищества, а не на каннибализме, междоусобицах, личном насилии и воровстве, которые естественным образом происходили в таких ужасных обстоятельствах. Этот аккаунт хорошо сделан и охватывает многое. Я чувствую, что освещение было смещено в сторону первой зимы, когда произошли массовые смерти, а другой конец жизни в осаде не был записан так же точно.

• rainpebble_1

  Рейтинг: 5 из 5 звезд

  5/5

  Ленинград: Эпическая блокада Второй мировой войны, 1941-1944 Анна Рейд; (4 1/2*)Осада Ленинграда немецкой армией во время Второй мировой войны — одно из самых трагических событий войны, в которой было много трагических событий. Целый город с населением в несколько миллионов человек оказался в ловушке окружавшей его армии, не имея возможности получить продовольствие, одежду и другие предметы первой необходимости. в своем рассказе об осаде. В этой книге не уделяется много времени подробному описанию военных маневров, но она дает читателю достаточно информации, чтобы понять, что происходило внутри города во время осады. дверь Сталина и советской бюрократии, которая не предвидела нацистского вторжения, а затем почти оцепенела от вторжения в критические периоды времени. Когда стало ясно, что Ленинград станет одной из главных целей вторжения, правительство почти не предприняло никаких шагов ни для эвакуации населения, ни для накопления запасов, достаточных для поддержания людей во время осады. Первая зима блокады была ужасной. для ленинградцев. Голодающее, мерзнущее и игнорируемое их лидерами население сильно пострадало. Было нормирование, но, похоже, оно не коснулось высших партийных чинов и их семей. Их потребности удовлетворялись в полной мере. Но простые граждане ежемесячно умирали от голода сотнями и тысячами. Эта книга рассказывает о борьбе и героизме простых людей. Точно так же он говорит о невежестве и презрении к коммунистической партии и правительству. Правда, по мере того, как продолжалась осада, предпринимались попытки снабжения города, в частности, по Ледяному пути через Ладожское озеро. Но это было слишком мало и слишком поздно для большей части населения. Голоса тех, кто оставил дневники и воспоминания, — настоящие герои блокады. Блокада была трагедией, но даже в глубь темных зимних ночей были случаи самоотверженности и героических поступков некоторых людей. Это непростая книга для чтения, и даже прочитав большую часть этой осады ранее, она все еще сильно бьет по нутру, когда вы читаете о людях, падающих замертво на улицах, телах детей, которые везут на санках на кладбища, и телах членов семьи. быть спрятанным в доме, чтобы остальные члены семьи могли пользоваться своей карточкой до конца месяца. Почти каждая семья потеряла одного или нескольких членов из-за голода, но выжившие держались как могли. Прочесть эту книгу — значит узнать о степени бесчеловечности человека по отношению к человеку.

• mancmilhist

  Рейтинг: 4 из 5 звезд

  4/5

  Всеобъемлющая, но не слишком длинная история блокады, развеяющая некоторые мифы советской эпохи.

• ireadthereforeiam

  Рейтинг: 4 из 5 звезд

  4/5

  вписывается в мои общие знания о Второй мировой войне. Так. Мне порекомендовали этот, и я, наконец, взял его в библиотеке. Это тщательно проработанная книга. Он использует всех обычных подозреваемых для составления хронологического отчета об осаде, а некоторые относительно недавно обнаруженные дневники содержат очень личный отчет, которого у вас возникает ощущение, что другие исторические отчеты не были бы. В этом смысле он проделывает огромную работу, связывая воедино исторические факты с тем, что было на самом деле для тех, кто этим жил. Страшно читать о бессмысленных медленных и мучительных смертях от голода, равно как и о коррупции и жестокости, которые усугубили все это. Сюрпризом для меня стало освещение сокрытий, которые произошли сразу после этого. Советы переписали историю, чтобы сосредоточиться на духе товарищества, а не на каннибализме, междоусобицах, личном насилии и воровстве, которые естественным образом происходили в таких ужасных обстоятельствах. Этот аккаунт хорошо сделан и охватывает многое. Я чувствую, что освещение было смещено в сторону первой зимы, когда произошли массовые смерти, а другой конец жизни в осаде не был записан так же точно.

• autieri_1

  Рейтинг: 4 из 5 звезд

  4/5

  Это была мощная книга. Осада Ленинграда — это НЕ Сталинград, просто для протокола. В этой книге блокада Ленинграда показана глазами дневника и некоторых интервью. Есть один немецкий солдат, чей дневник дает представление о том, что было за пределами осадного кольца. Пришлось брать эту книгу короткими сессиями чтения. Книга угнетает с первой страницы. Семьи разрушены; близкие становятся истощенными зомби; люди становятся недочеловеками. Стаи «мужчин» формируются, чтобы охотиться на других людей ради их плоти. Это не выдуманные истории. Все они добросовестно записываются теми, кто был там, многие из тех, кто не выжил. Удивительно, что ленинградцы не восстали против советской власти. Гитлер зависел от этого, и действительно можно было ожидать восстания при таком высокомерном, неумелом, жестоком правительстве. Рид тратит некоторое время на то, почему они этого не сделали, и это интересный взгляд на вещи. После ухода немцев Ленинград перенес вторую осаду, которую устроили их собственные параноидальные лидеры. Вы действительно должны прочитать эту книгу хотя бы для того, чтобы понять, что люди могут терпеть и какое зло люди могут причинять друг другу.

• wbwilburn5

  Рейтинг: 4 из 5 звезд

  4/5

  Хорошо написано и интересно. Она пишет в манере, которая ставит читателя на место и на место своих героев.

Лучшие книги о блокаде Ленинграда

Для читателей, не знакомых с историей, что такое блокада Ленинграда?

Осада Ленинграда началась в начале сентября 1941 года, чуть более чем через два месяца после нападения нацистской Германии на Советский Союз 22 июня. Немецкие войска подошли к окраинам города в конце августа, прорвавшись через Прибалтику, но в этот момент генералы убедили Гитлера направить свои танки в атаку на Москву. Вместо того, чтобы брать Ленинград лобовым штурмом, он решил его осадить — окружить, не пропуская ни продуктов, ни людей, и ждать, пока он рухнет от голода.

Но Ленинград никогда не рушился. Хотя Красная Армия без конца пыталась прорвать кольцо осады, обе стороны в основном оставались в безвыходном положении, погрязнув в статичной позиционной войне, которой Гитлер клялся избегать. Наконец, в январе 1944 года Красной Армии удалось оттеснить вермахт по всему фронту, и немцы начали длительное отступление на запад. Тем временем около трех четвертей миллиона ленинградцев — более четверти доблокадного населения города — умерло от голода, в основном в первую блокадную зиму 1941-2.

Каковы мифы блокады с точки зрения России?

Сразу после войны, при жизни Сталина, об этом говорили на удивление мало. На Нюрнбергском процессе над военными преступниками Советы признали массовый голод, но гораздо больше внимания уделили преднамеренному обстрелу немцами гражданских объектов, таких как больницы и трамвайные остановки. Сталин не хотел говорить об осаде, потому что это была такая явно пиррова победа. Слишком много вопросов вызывало: почему не была организована массовая эвакуация мирных жителей до того, как кольцо осады сомкнулось? Почему не были заложены продовольственные запасы? И почему, конечно, немцам позволили зайти так далеко?

Позже Брежнев создал культ Второй мировой войны — «Великой Отечественной войны», как ее до сих пор называют, — чтобы отвлечься от застойной политики и отставания от уровня жизни того времени. Хотя осада теперь заняла центральное место, она происходила в крайне пастеризованной, героизированной форме. Вы слышите отвратительные, ужасные слова о том, как все вели себя безукоризненно под мудрым и надежным партийным руководством, и о том, как город вышел из травмы обновленным и очищенным. Реальные страдания сводились к нескольким знаковым объектам: самодельным печкам, которыми люди отапливали свои квартиры, и детским санкам, на которых они тащили своих умерших родственников на кладбища. Публикуемые мемуары и дневники, разумеется, подвергались жесткой цензуре. Мы только начали узнавать настоящую историю с Горбачевым гласность .

Многие из этих материалов вы используете в своей новой книге Ленинград .

Наиболее надежными отчетами о том, что на самом деле произошло в городе во время осады (и основой моей книги), являются дневники, не прошедшие цензуру, некоторые недавно опубликованные, некоторые хранящиеся в музеях или библиотеках, некоторые переданы мне семьями авторов дневников. Есть также масса правительственных документов, к которым у нас был доступ только после [распада СССР] 1991 года. службы, больницы, фабрики — и полицейские отчеты о каннибализме и преступности в целом. Были грабежи магазинов и хлебных тележек; грабежи, убийства, коррупция в системе распределения продовольствия; массовое воровство продуктов и карточек — ни то, ни другое, разумеется, не входит в брежневскую версию событий. И, конечно же, политическая репрессия. Обычных, совершенно безобидных людей по-прежнему арестовывали и волокли в тюрьму даже тогда, когда они умирали от голода.

Путин явно использует осаду так же, как это делал Брежнев, как часть культа Великой Отечественной войны. Вы можете увидеть его в действии на Пискаровском кладбище [место главного блокадного мемориала Ленинграда — ныне Санкт-Петербурга] в День Победы [9 мая]. Собираются огромные толпы со знаменами — красными, но без серпа и молота — и с цветными ленточками, которые должны указывать на то, что вы состоите в родстве с блокадником (что невозможно, не могут же они все происходить от блокадники ). Понятно, что русские очень гордятся своим военным послужным списком, и в целом люди до сих пор считают осаду героическим эпизодом — свидетельством человеческого духа и великой историей выживания — тогда как для меня, проведшего годы с десятками невыносимо грустных дневников , это скорее история человеческой трагедии, жестокости и некомпетентности правительства.

Насколько известна блокада за пределами России, на Западе?

Об этом известно, но как и Восточный фронт вообще никогда не был в центре внимания ни британских, ни американских историков, которые всегда концентрировались на осколках той войны, где воевали наши пацаны. Только в последние 10-15 лет мы начали понимать, что Вторая мировая война была по сути советско-германской войной; что на Восточном фронте фактически решался исход войны. Потери советских войск в боях только в Ленинградской области — примерно один миллион — превышали все британские и американские военные потери в войне, вместе взятые. И это не считая трех четвертей миллиона русских мирных жителей, погибших в Ленинграде от голода.

Получить еженедельный информационный бюллетень Five Books

Блокада Ленинграда — одна из величайших трагедий европейской истории ХХ века. Подобно Холокосту и ГУЛАГу, мы все обязаны знать об этом. Я хотел бы, чтобы эти пять книг были переданы в руки каждому 18-летнему, чтобы они могли понять глубины жестокости и глупости, в которые погрузилась Европа в не столь отдаленном прошлом, и убедиться, что ничего подобного больше никогда не повторится. .

Начнем с 9 Александра Верта.0127 Россия в состоянии войны .

Александр Верт всю войну был московским корреспондентом Би-би-си. Он вырос в Санкт-Петербурге и эмигрировал с семьей в Великобританию вскоре после революции [1917 года]. Так что он был не только превосходным писателем, но и, в отличие от большинства представителей иностранной прессы, обладал огромным преимуществом владения двумя языками. Часть истории и часть мемуаров, его книга проницательна, ярка и даже забавна. Опубликованная в 1964 году, она до сих пор остается одним из лучших всеобщих рассказов о войне в России.

Что это говорит нам о более широком контексте Восточного фронта?

Он превосходен в общей картине — особенно в непростых отношениях между союзниками во время войны — но что выделяет его, так это его репортаж. Один пример — он говорит о волне патриотизма, захлестнувшей страну после объявления войны в июне 1941 года. Он в кинотеатре в Москве. В кинохронике появляется Сталин, и все взрываются бурными аплодисментами. Конечно, на публичных мероприятиях это было обязательным, но Верт отмечает, что внутри кинотеатра было темно, поэтому никто не мог увидеть, аплодируете вы или нет. Он воспринял это как искренние аплодисменты.

Есть еще один прекрасный момент, когда он описывает папье-маше ветчины и овощей, выставленных в витринах на Первомай 1942 года, и жестокость этого, когда всем очень не хватало еды. Он делает такие красноречивые наблюдения на протяжении всего пути.

Теперь мы переходим от Россия на войне к Писатель на войне Василия Гроссмана.

Это заметки, сделанные Гроссманом, когда он был военным корреспондентом армейской газеты Красная Звезда . Это настоящие первые наброски истории — краткие описания того, что происходило вокруг него, пока он сидел в каком-то грузовике или землянке, ожидая, что что-то произойдет. У него прекрасный кинематографический взгляд, описывающий вид сожженных деревень, дорог, полных беженцев, и так далее. И абсолютно правильно улавливает голоса солдат и офицеров. Известно, что он никогда не делал заметок, когда брал интервью у людей, но обладал такой хорошей памятью, что вечером мог отойти в угол и записать все дословно.

Я предпочитаю эту книгу даже [его роману]  Жизнь и Судьба , которые недавно были инсценированы на Радио 4. Это так непосредственно; это приведет вас прямо туда. Редакторам Энтони Бивору и Любе Виноградовой удалось убедить семью Гроссман предоставить им доступ к этим записным книжкам, и они публикуются впервые. Они такие человечные и открытые, а Гроссман такой вовлеченный, интересный человек. В советской литературе редко можно найти человека, чьи произведения не были бы отравлены этим жутким советско-реалистическим стилем. Итак, если Жизнь и судьба выглядит немного устрашающе на вашей книжной полке, все два с половиной дюйма, это так же хорошо и намного короче.

Расскажите дальше о Дмитрии Лихачеве и Размышления о русской душе .

Когда Лихачев умер, некрологи называли его «последним из петербургской интеллигенции». Исследователь средневековой литературы в Ленинградском университете, его жизнь [с 1906 по 1999 год] охватила рождение и смерть русского коммунизма. В свои 20 лет он был одним из первого поколения узников ГУЛАГа — на Соловецких островах в Белом море, где проходил суд над ГУЛАГом. А в свои восемьдесят, в течение гласность , он стал ведущим демократическим активистом. Его мемуары блестяще охватывают весь период.

Что мы узнаем из этого об условиях на земле во время осады?

У Лихачева было освобождение от армии по состоянию здоровья, поэтому он видел осаду изнутри города. Многие выжившие после осады переписывали свои воспоминания, чтобы сделать их сносными, чтобы сделать ужасные переживания, через которые они прошли, возможными для жизни. Он вовсе этого не делал; он зол, и его глаза почти болезненно ясны.

Можете ли вы привести пример этого?

В конце января 1942 года была наконец организована массовая эвакуация мирных жителей через замерзшее Ладожское озеро на восток Ленинграда. Однако не всем разрешалось выезжать — нужно было получить разрешение. Часто мать семейства получала разрешение на выезд с детьми, но без престарелых родителей. Так что она оказалась перед ужасным выбором: остаться ли мне здесь с родителями и обречь на смерть детей и себя? Или я спасу своих детей и оставлю мать или отца? Очень часто люди выбирали последнее.

Лихачев рассказывает историю своего друга, пожилого профессора, жена и дочь которого пытаются решить, что с ним делать, а дни идут до даты их отъезда. Его хотят поместить в клинику, но она еще толком не открылась. Отец очень болен, лежит на санях, и хотя доктор пытается их прогнать, они просто оставляют его там, в гардеробе. Через несколько недель он умирает. Такого рода вещи случались часто, в том числе и с детьми.

Поддержка пяти книг

Интервью в Five Books обходятся дорого. Если вам понравилось это интервью, пожалуйста, поддержите нас, пожертвовав небольшую сумму.

Во время осады люди вели себя самым разнообразным и очень человечным образом. Один и тот же человек может вести себя героически в одном случае, но эгоистично в другом. Это дает представление о том, что происходит с людьми — с каждым человеком любой национальности — в условиях сильного стресса, когда вы боретесь за самое малое выживание, а социальные нормы рушатся.

Ваш четвертый выбор — сборник эссе Иосифа Бродского Меньше одного .

Первую часть блокады Бродский пережил младенцем, в однокомнатной квартире на Литейном, в самом центре города. Он блестяще описывает атмосферу послевоенного города: разбомбленные дома — «изможденные и с пустыми глазами» — и ощущение пустоты, столпившихся призраков. Он хорош и в том, какой стесненной и суровой была жизнь после войны. Одно из его самых ранних воспоминаний — это то, как ему в первый раз дали белую булочку, а не обычную черную. Это было такое событие, что он ел его стоя на столе в окружении восхищенных взрослых.

Он довольно резко поссорился с послевоенной Советской Россией.

Да, он был исключен в 1972 году и уехал в Штаты. Ранее он был арестован и сослан в колхоз под Архангельском. Это не было особенно сурово, и он пробыл там всего восемнадцать месяцев. Его наставник Анна Ахматова шутила, что он специально это устроил, чтобы повысить свое резюме.

Наконец, расскажите нам, почему книга Милована Джиласа « Беседы со Сталиным » попала в ваш список.

Джилас был вторым номером Тито и вел переговоры с Кремлем о различных дипломатических миссиях. Он потрясающий источник информации о гротескном позднесталинском дворе — ужасные, пьяные, ночные банкеты на сталинской даче, издевательства, страх и паранойя; как все кремлевское окружение было полностью оторвано от реальности.

Сталин всегда с подозрением относился к Ленинграду, не любил его еврофильские наклонности и боялся его как альтернативного центра силы. После войны он провел чистку в партийном руководстве города и расправился с его интеллигенцией, особенно с поэтессой Анной Ахматовой, чей сын, освобожденный из ГУЛАГа, чтобы сражаться за свою страну, был отправлен обратно в лагеря. Однако Сталин не спланировал осаду — это одна из распространенных теорий.

Я включил эту книгу для тех, кто считает Сталина и Гитлера политическими и военными гениями, хотя и извращенными. Вместе с Застольные беседы Гитлера , (если мне удастся вставить шестое название), это напоминание о том, что оба были не только психопатами, но и ужаснейшими занудами. Джилас описывает маразм и чревоугодие Сталина, грубые шутки и пустые пьянки. Застольные беседы Гитлера — это сборник тирад в адрес приятелей, записанных секретарями во время обеда в его различных штабах военного времени.

Должны ли мы считать Сталина и Гитлера двухмерными монстрами?

Монстр слишком громкое слово. Мне нравится думать о них как о ядовитых. Гитлер был ядовитым капралом, на самом деле – мэрским Робеспьером. Он болтает об эсперанто, о том, сколько дорожек в его новой девятке.0127 автобаны должны были, о том, полезнее ли для вас полента, чем рис. Он чудак из бара, мелкий самоучка с армией в своем распоряжении. Люди могут тайно восхищаться великими диктаторами; эти книги сводят их на землю.

Получить еженедельный информационный бюллетень Five Books

Как вы думаете, мы станем свидетелями каких-либо изменений в путинской России в ближайшие годы?

[Ред.: это интервью состоялось до недавнего поста – выборы митинги в Москве]

Я думаю, что способность к внезапным переменам есть. Оранжевая революция на Украине, например, возникла из ниоткуда. Вы видели, как Путина освистали на днях на соревнованиях по борьбе? Все может внезапно измениться. Я считаю анахронизмом то, что Россия застряла в этой политической системе третьего мира, и я не думаю, что она будет длиться вечно.