Лермонтов о боге стихи: Стихи Лермонтова Михаила Юрьевича о Боге
Содержание
Православные стихи М.Ю. Лермонтов
Православные стихи М.Ю. Лермонтов
М.Ю. ЛЕРМОНТОВ
АНГЕЛ
По небу полуночи Ангел летел
И тихую песню он пел.
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под крышами райских садов.
О Боге Великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался без слов, но живой,
И долго на свете томилась она
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
СМЕРТЬ ПОЭТА
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде. .. и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?… издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!. .
Но есть и Божий Суд, наперсники разврата!
Есть грозный Судия: Он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела Он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
МОЛИТВА
В минуту жизни трудную
Тесниться ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
Ветка Палестины
Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?
Молитву ль тихую читали
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Салима бедные сыны?
И пальма та жива ль поныне?
Все также манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?
Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?. ..
Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ли след горючих слез?
Иль, Божьей рати лучший воин,
Он был с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и божеством?
Заботой тайною хранима,
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой.
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест — символ святой,
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
Нищий
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой.
От глада жажды и страданий
Куска лишь хлеба он просил,
И взгляд являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою;
Так чуства лучшие мои
Обмануты навек тобою.
Молитва странника
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного,-
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой Заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную,
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли бесгласную —
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
***
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка.
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером, иль утра в час златой
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой.
Когда студеный ключ играет по оврагу,
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он.
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
Пророк
С тех пор, как Вечный Судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья, —
В меня все ближние мои
Бросали бешенно каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи.
Завет Предвечнаго храня,
Мне тварь покорна там земная,
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда ж чрез шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите, вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами;
Глупец — хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него,
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Есть время. ..
Есть время — леденеет быстрый ум;
Есть сумерки души, когда предмет
Желаний мрачен; усыпленье дум;
Меж радостью и горем полусвет;
Душа сама собою стеснена,
Жизнь ненавистна, но и смерть страшна —
Находишь корень мук в себе самом
И небо обвинить нельзя ни в чем.
Я к состоянью этому привык,
Но ясно выразить его б не мог
Ни ангельский, ни демонский язык:
Они таких не ведают тревог;
В одном все чисто, а в другом все зло.
Лишь в человеке встретиться могло
Священное с порочным. Все его
Мученья происходят оттого.
Покаяние
Дева
— Я пришла,святой отец,
Исповедать грех сердечный,
Горесть, роковой конец,
Счастье жизни скоротечной.
Священик
— Если дух твой изнемог,
И в сердечном покаянье
Излиешь свои страданья…
Грех простит Великий Бог.
Дева
— Нет, не в той я здесь надежде,
Чтобы сбросить тягость бед. ..
Все прошло, что было прежде,-
Где ж найти уплывших лет ?
Не хочу я пред Небесным
О спасенье слезы лить,
Иль спокойствием чудесный
Душу грешную омыть;
Я спешу перед тобою
Исповедать жизнь мою,
Чтоб не умертвить с собою
Все, что в жизни я люблю!
Слушай, тверже будь… крепися,
Знай, что есть удар судьбы;
Надо мною не молися…
Недостойна я мольбы.
Я не знала, что такое
Счастье юных, нежных дней;
Я не знала о покое,
О невинности детей…
Пылкой страсти вожделенью
Я была посвящена,
И геенскому мученью
Предала меня она!..
Но любови тайна сладость
Укрывалася от глаз;
В след за ней бежала младость,
Как бежит за часом час.
Вскоре бедствие узнала
И ничтожество свое..
Я любовью торговала
И не ведала ее.
Исповедать грех сердечный,
Я пришла, святой отец!
Счастье жизни скоротечной,
Вечный роковой конец.
Священик
— Если таешь ты в страданье,
Если дух твой изнемог,
Но не молишь в покаянье…
Не простит Великий Бог.
Дума
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию — презренные рабы.
Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты — его паденья час!
Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
Мы лучший сок навеки извлекли.
Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства —
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
Глядя насмешливо назад.
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
Родина
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю — за что, не знаю сам —
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.
Казачья колыбельная песня
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
Сам узнаешь, будет время,
Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
Шелком разошью…
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю.
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду —
Ты махнешь рукой…
Сколько горьких слез украдкой
Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
Ты в чужом краю…
Спи, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.
Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой;
Да, готовясь в бой опасный,
Помни мать свою…
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Предсказание
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь — и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! — твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
***
Опять, народные витии,
За дело падшее Литвы
На славу гордую России,
Опять шумя, восстали вы.
Уж вас казнил могучим словом
Поэт, восставший в блеске новом
От продолжительного сна,
И порицания покровом
Одел он ваши имена.
Что это: вызов ли надменный,
На битву ль бешеный призыв?
Иль голос зависти смущенной,
Бессилья злобного порыв?..
Да, хитрой зависти ехидна
Вас пожирает; вам обидна
Величья нашего заря;
Вам солнца Божьего не видно
За солнцем Русского Царя.
Давно привыкшие венцами
И уважением играть,
Вы мнили грязными руками
Венец блестящий запятнать.
Вам непонятно, вам несродно
Все, что высоко, благородно;
Не знали вы, что грозный щит
Любви и гордости народной
От вас венец тот сохранит.
Безумцы мелкие, вы правы.
Мы чужды ложного стыда!
. . . . . . . . . . . . . .
Но честь России невредима.
И вам, смеясь, внимает свет…
Так в дни воинственного Рима,
Во дни торжественных побед,
Когда триумфом шел Фабриций
И раздавался по столице
Восторга благодарный клик,
Бежал за светлой колесницей
Один наемный клеветник.
На главную
Сайт управляется системой uCoz
Михаил Лермонтов — Дай бог, чтоб ты не соблазнялся: Стих, читать полностью. Стихи русских поэтов классиков на Stihio.ru
Михаил Лермонтов — Дай бог, чтоб ты не соблазнялся: Стих, читать полностью. Стихи русских поэтов классиков на Stihio.ru
- org/ListItem»>
Стихи русских поэтов классиков
Михаил Лермонтов — Дай бог, чтоб ты не соблазнялся: Стих
Стихи
Дай бог, чтоб ты не соблазнялся
Приманкой сладкой бытия,
Чтоб дух твой в небо не умчался,
Чтоб не иссякла плоть твоя;
Пусть покровительство судьбины
Повсюду будет над тобой,
Чтоб ум твой не вскружили вины
И взор красавицы младой;
Ланиты и вино нередко
Фальшивой краскою блестят;
Вино поддельное, кокетка –
Для головы и сердца яд!
<Н. Н. Арсеньеву> («Дай бог, чтоб ты не соблазнялся»). Впервые опубликовано в 1871 г. в «Русском архиве» (№ 7–8, стб. 1271–1272).
Написано в альбом Николаю Николаевичу Арсеньеву – родственнику Лермонтова по матери, кавалергарду.
- «ДАЙ БОГ, ЧТОБ ТЫ НЕ СОБЛАЗНЯЛСЯ…» Лермонтов М.Ю.Читает:Алла Гордая
- Лермонтов Михаил Н.Н. Арсеньеву Читает Лев Литвинов
- Михаил Лермонтов. Стихи в альбом. Читает Геннадий Бортников (1979)
- «ПРОСТИ МЕНЯ…КАК ВСЕ, Я НЕ МОГУ ЛЮБИТЬ» Галина Г. Читает:Алла Гордая
- «Отчизны внемлем призыванье…» Стихи поэтов «золотого века» русской поэзии. Клуб «Открытие»
- США 5402: Иммиграция успешная и не очень — кто виноват? Пушкин и евреи — конечно, ты сам ни при чем.
- Алла Демидова: «Тайна. Тайна. Тайна» #ещенепознер
- позиция Бунина в русском модернизме
- Проблематика и художественное своеобразие поэмы Кому на Руси жить хорошо
- Прямой эфир на радио «Радонеж»
стихи русских поэтов классиков
Михаил Лермонтов
Читать все стихи
Используя этот сайт, вы соглашаетесь с тем, что мы используем файлы cookie.
Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова
Всемирная база данных поэзии: Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова
Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова
Медитация
С грустью смотрю на наше нынешнее поколение!
Их будущее кажется таким пустым, темным и холодным,
Отягощенный грузом осознанных колебаний,
В праздности застаивается, стареет.
Мы получили, когда едва закончили отъем,
Ошибки наших предков, их медлительность ума,
И жизнь нас угнетает, ровная дорога без смысла,
Инопланетный пир, на котором мы обедали.
T’ward добро и зло постыдно безразличны
Мы увядаем без боя, когда начинаем жизненную гонку;
Когда нам грозит опасность — позорное отсутствие смелости,
Перед высокопоставленными — подлыми и подлыми.
Сухой плод, созревший раньше часа,
Нет удовольствия для глаз и нет наслаждения для вкуса,
Там чужой сирота, он висит рядом с цветком —
Время его полного расцвета принадлежит ему, чтобы упасть и пропасть.
Ибо мы осушили наши мозги бесплодными рассуждениями,
Завистливое утаивание от друзей и близких
Звонкий голос высоких устремлений
И благородные страсти, подорванные сомнением.
Наши губы едва коснулись чаши наслаждения,
Но юношеской силы мы таким образом не сохранили;
Из каждой радости мы нашли, в страхе перед насыщением,
Мы взяли лучшее и больше никогда не приходили.
Мечты о поэзии, чистом искусстве и его создании
В его сладком экстазе наши чувства никогда не двигаются;
Жадно сохраняем остатки сенсации —
Глубоко и скупо выкопан бесполезный клад.
И любим и ненавидим случайно, без убеждений,
Мы не приносим жертвы ни из-за злого умысла, ни во благо,
В наших душах царит какой-то холодок,
Когда пламя воспламеняет кровь.
Игры наших сиров мы считаем скучной историей,
Их бесхитростные, мальчишеские шалости грубы;
Мы спешим в могилы, несчастные, без славы,
С последним насмешливым взглядом позади.
Мрачная толпа мы, осужденные и скоро забытые,
Мы идем по миру молча, без следа,
Нет мыслей, которые могли бы принести плоды на века нерожденные,
Нет гениальной работы, чтобы вдохновить гонку.
Наш прах получит суровое и справедливое изображение,
Потомки будут насмехаться искусными и презрительными стихами,
Проклятие горечи сыновей за их предательство
На расточительный кошелек собственного отца.
Родина
Такой порочной любовью я люблю свою родину!
Мой здравый смысл здесь не при чем.
Не слава, добытая в кровавом бою,
ни это спокойное выражение лица, доверчивое и строгое,
ни освященных веками обрядов, ни ушедших из поколения в поколение традиций;
никто не может побудить мою душу к приятным видениям.
И все же я люблю — загадка для меня —
ее тоскливые степи, окутанные ледяной тишиной,
ее бескрайние, качающиеся, покрытые лесом нагорья,
паводковые воды весной, обильные, как море;
люблю трястись по узкой проселочной дороге
и медленно вглядываясь сквозь темноту вперед
вздыхая о ночлеге, взгляните на шоссе
раскинулись скорбные дрожащие огни деревень.
Я люблю дым пылающей стерни,
наваленные вагоны по степи ночью,
холм среди желтых кукурузных полей,
пара берез серебристо-ярких.
С удовольствием немногие еще открыли,
Нагруженный амбар я вижу,
хижина с аккуратно накрытой соломой,
резные оконные ставни свободно качаются.
В праздничные ночи с нисходящей росой,
Буду смотреть до полуночи, не бойся
танец, штампы и свистки сливаются
с бормотанием деревенских жителей, полных пива.
Без названия
Нет, я не Байрон, это моя роль
Быть неизведанным чудом,
Как и он, гонимый странник,
Но обставлен с русской душой.
Я начал раньше, раньше закончил,
Мой разум никогда не достигнет таких высот;
В моей душе, за пределами исправления,
Ложь моих разбитых устремлений:
Темный океан ответь мне, может любой
Искусным тралом пройти всю глубину?
Кто объяснит меня многим?
Я. .. может быть, Бог? Вообще никого?
Untitled
I
Я иду один во тьму.
Сквозь туман ярко блестят мостовые кремни;
Все тихо, Бог говорит, пустыня слушает,
Звезда со звездой созывается ночью.
II
В небе над нами открывается торжественное чудо;
Бледно-голубое сияние омывает спящую землю…
Зачем мне тосковать, разрываться —
Старые сожаления? или рождение ожидания?
III
Нет, от жизни я не жду,
Никаких печальных воспоминаний,
Я ищу мира, освобождения;
Желаю забвения, сна…
IV
Не то кладбищенский сон, холодный и жуткий:
Купальщица на вечность сохранить
Полные силы жизни все еще дремлют в моей груди,
Грудь все еще слегка вздымается, пока я сплю;
В
Имейте ночью и днем, мой слух соблазняющий,
Голоса поют сладкие мелодии любви,
Тенистые дубы, вечно зеленые и улыбающиеся
Согните свои ветви и зашумите близко над
Завет
Я чувствую, что хочу побыть один
с тобой, друг, если останешься:
мое время на земле почти прошло;
по крайней мере, так говорят.
И ты поедешь домой в отпуск:
заметьте … какие шансы? Я верю,
правда, немного
даст медный полпенни.
Если кто-нибудь спросит вас…
ну вообще кто угодно…
ты скажи им, куда полетела эта пуля
прямо в грудь, один мяч:
«Умер с честью за Царя»
— и сказать какие у нас хирурги плохие —
«и к его жилищу
он послал приветствие.»
Вы, вероятно, обнаружите, что мой старый папа
и мать обе мертвы…
Я бы не хотел их огорчать
или послать им слезы пролить;
но если вы обнаружите, что они в порядке,
просто скажи, что у меня нет времени писать,
поход полка
и нет смысла жаловаться.
У них там есть соседка?
Бог знает как давно
мы расстались!… Ей все равно
спросить тебя.. Отпусти,
скажи ей правду, не пропуская ничего,
не нужно щадить пустое сердце;
она там слезинку пустит…
но для нее это ничего не значит!
Молитва
В самый трудный момент жизни, когда
переполнено скорбящее сердце,
молитва, которая сильнее, чем
Звоню и повторяю.
Есть сила, пронизанная благодатью,
когда живые слова объединяются,
дыхание за гранью обыденности,
что держит радость божественной.
Как мертвый груз ускользает из мозга
теперь меркнет мое неверие —
Я снова верю, снова плачу,
и такое облегчение, облегчение…
Без названия
Нет, я не Байрон, это моя роль
Быть неизведанным чудом,
Как и он, гонимый странник,
Но обставлен с русской душой.
Я начал раньше, раньше закончил,
Мой разум никогда не достигнет таких высот;
В моей душе, кроме исправления,
Ложь моих разбитых устремлений:
Темный океан ответь мне, может любой
Искусным тралом пройти всю глубину?
Кто объяснит меня многим?
Я… может быть, Бог? Вообще никого?
Михаил Лермонтов, «Новогодняя поэма» с сопроводительным комментарием
НОВОГОДНЯЯ ПОЭМА
после Михаила Лермонтова
сколько раз в окружении
пестрой толпой
передо мной как во сне 9000
какофония танца
и музыки
речей, заученных наизусть
фатического шепота
смешения с формами людей
отсутствие разума или души
гримасничающие маски
но такие привередливые смелость
красоты города
руки избавлены от трепета
долгие годы
внешне поглощены
gauds & vanitas
Я лелею в душе
древнюю тоску
для священных звуков
давно минувших лет
и если каким-то образом
это приходит ко мне
что птичий я растворяю
в полете вспоминая
мелкое прошлое
я сам ребенок в окружении
знакомых мест
высокий господский дом & фруктовый сад
беседка осталась в руинах
зеленая сетка из трав
как укрытие
для спящего пруда
и за ним
скрытый в дымке как дым
далекая деревня
туман над полями
Я пойду сюда, сюда я войду
темный проход
сквозь эти кусты
где этот вечерний свет проглядывает
и суровые листья
хрустят под ногами
каждый мой шаг колеблется
и в моей груди
уже задумчивый, странный
сжимающий звук
чем больше я думаю о ней
желая и плача
как я люблю это существо
моих снов
глаза полные лазурного огня
и розовая улыбка
как раннее утро
мимо живой изгороди
показывает свежую
увядание цвета
как волшебное королевство
могучий владыка
я томлюсь здесь долгими часами
дни одиночества
под бурей, тяжелым бременем
сомнений и страстей
как вновь воскресший остров
невинный среди океанов
цветущий в этой соленой пустыне
и узнав
себя я узнаю
свои собственные заблуждения
слышу толпу людей
с ее шумом
рассеивая мои мечты
незваный гость
как бы я хотел взорвать
их веселье
их праздник
презирать их
и ослепить их
своими железными стихами
разрывающимися от горечи
и ярости .
[Перевод с русского Джерома Ротенберга и Милоша Совака. Первоначально опубликовано в формате 6×6, выпуск №. 15, Ugly Duckling Press, Spring 2008.]
КОММЕНТАРИЙ
с Джеффри С. Робинсоном
Пробудишься ли ты снова, осмеянный пророк! / Или никогда, под голос мести, / Не извлечешь ли ты из золотых ножен свой клинок, / Покрытый ржавчиной презрения? (М.Л., из «Поэта»)
Но именно эта нота презрения, как в его «железных стихах / разрывающихся от горечи / и ярости» выше, характеризует его как поэта, проявляющего, как писал Ницше, Гейне, «та божественная злоба, без которой я не могу представить себе совершенство». Проснувшись в мире абсолютного самодержавия и неудавшегося военного восстания «декабристов» (1825 г.) и записавшись в царскую армию, он написал характерно «романтический», «отчужденный» ответ на этот репрессивный политический климат. Его самое известное стихотворение возмущения «Смерть поэта», описывающее трагические/патетические результаты дуэли, в которую был смертельно втянут Пушкин (как и сам Лермонтов несколькими годами позже), выступало против репрессий царя Николая I и его предполагаемой вины в смерти Пушкина. Сосланный в ссылку на Кавказ, Лермонтов, как в своих стихах, так и в своем новаторском романе, Герой нашего времени , этот дикий горный регион часто изображал как национальную (российскую) версию Востока со всей его экзотикой, насилием и эротизмом. Наряду с романтизированным взглядом на таких, как чеченцы, против которых он воевал («Свобода — их бог, а война — их закон»), Лермонтов опирался на этническую принадлежность этого региона, легко включая в свою поэзию элементы чеченского, черкесского и дагестанского фольклора. . Написание предисловия к сборнику стихов Лермонтова в 1920 августа советская цензура предупредила Бориса Пастернака, чтобы он не говорил, что Лермонтов важнее для его мечтаний, чем для его роли «агента прогресса». Пастернак, однако, посвятил Лермонтову свою книгу « Сестра моя жизнь », начав стихотворением о всегда популярном лермонтовском демоне («[Демон] поклялся льдом вершин: / «Спи возлюбленный! Я вернусь с лавиной !’») и связывая русского романтика с двумя другими сильными влияниями визионерского воображения, Байроном и По.