Об изображении Святой Троицы | Правмир

Бог, почитаемый во Отце и Сыне и Святом Духе, Троица Святая, облекает Церковь в трисолнечный свет. Трисолнечный свет православия. И в этот триединый свет мы вступаем и сопрягаемся с ним лишь посредством неложного исповедания Святой Троицы. Омраченное, лишенное чистоты исповедание заслоняет от нас божественную трисолнечную славу, становится непроницаемым средостением, не давая нам приобщиться к этому свету и наполниться им, подобно тому, как полон был им Спаситель в Преображении. Можно сказать, что не полное, более искаженное исповедание Святой Троицы лежит непреодолимым препятствием на нашем пути на Фаворскую гору, к источнику трисветлой славы Преображения, к святости, которая одна может быть завершением пути. Исповедание Святой Троицы, выраженное в Символе Веры, в молитвах, в изречениях отцов, во всем богослужебном богатстве святой Церкви, должно быть выражено и в иконе. Икона Святой Троицы должна быть той царской печатью, которая дает этому исповеданию завершающую силу.

Икона Троицы является исповеданием триипостасного единства Бога, не менее полноценным, чем то, которое выражено словом и является источником догматического исповедания Святой Троицы. Словесное выражение истины веры не дается готовым, но хранится и живет в Церкви, заключенное в Священном Писании, и требует особого словесного выражения, как бы совершенного исповедания Церковью этой истины, которое ложится покровом или как бы броней, защищает истину от искажений или полного ее извращения, стремящихся омрачить Церковь, проникая в нее извне. И как в Церкви действием Божиим и соборным единомысленным усилием создается и наконец рождается лишенное всякого порока церковное определение, исповедующее истину, так и в создании иконы мысль не всегда бывает выражена окончательным и совершенно неизменяемым образом, но возводится действием благодати и подвига на одетую немеркнущей белизной высоту.

Такое возвышение и очищение образа можно проследить и в создании иконы Святой Троицы, имеющей бесконечно важное догматическое значение, свидетельствующей о триипостасном единстве Божием, изображающей в той мере, в какой это может быть доступно, Бога в трех Лицах. Думается, что образ Святой Троицы и есть та икона, без которой нет полноты и нет завершения. И она не может быть выражена во всей своей полноте иначе, как в явлении трех Ангелов, ибо в этой иконе, глубоко символической, изображены все три Лица Святой Троицы. И то изображение первого Лица, которое не находит полноты в образе Ветхого Денми, становится, освободившись от тяжести чисто человеческого образа, достойным изображением, в той мере, в которой это мыслимо.

Образ Троицы, печать всего сущего, всякого жизненного устроения, не остается одиноким. Но как Первообраз порождает к жизни бесконечное множество подобий, влекущихся, по своему смыслу, к источнику, так и икона Святой Троицы порождает множество святых изображений, сродных себе, как бы отражающих трисолнечный свет и составляющих Троичное единство. Например, иконы трех Архистратигов, трех Святителей, трех отроков в пещи и икона мучеников, составляющих триаду, Трех царей, пришедших поклониться Христу, а также и все иконы, где не сохранено число три, но которые рождены все тем же триединым источником славы, трисолнечным светом Троицы, которая, изливая этот свет, рождает повсюду нечто подобное себе и влечет все устроить по своему подобию.

Эта устрояющая сила Святой Троицы, заложенная в самую основу мироздания, как говорит об этом Василий Великий в Шестодневе, простирается на все и все ищет сделать причастным своей жизни. В этом смысле икона Святой Троицы должна найти в Церкви свое наиболее полное, наиболее совершенное выражение, чтобы стать источником всякого согласия. Думается, что икона Троицы в образе трех Ангелов и является наиболее совершенным выражением Святой Троицы в тех пределах, какие могут быть доступны.

Образ Святой Троицы никак нельзя понимать прямым или грубо вещественным образом. Та основа почитания икон, которая дана нам Седьмым Вселенским Собором, основа, которая выражена словами: «Почитание образа переходит на Первообразное», в полной мере и даже особым образом относится и к иконе Святой Троицы. Образ этот написан так, чтобы возвести сознание к умопостижению и к созерцанию света Троицы, и самое развитие иконы ведет нас от вполне осязаемого ветхозаветного события к совершенно очищенной, лишенной земных подробностей горней чистоте, возводит ум к небесной нашей родине, к Царству Отца и Сына и Святого Духа. И ангельский характер трех Лиц Троицы является для нас этой ведущей силой, помогает нам взойти на эту высоту, проникнуть к высоте небесной. Ангельский характер изображений сообщает всему ту легкость, которая не была бы мыслима, если бы изображения носили лишь человеческий характер. И действительно, изображение Святой Троицы в образе трех мужей, которое существовало в древности, например, в мозаиках храма в Равенне, в дальнейшем уже не повторяется. Всем трем посланцам придаются ангельские крылья, чтобы подчеркнуть неземную их природу и возвести сознание от ветхозаветного события к образу Троицы, изображенной не в каком-либо явлении, но в приснобытии, освобожденной от всего временного и повествовательного. От явления трех мужей Аврааму сознание возводит к созерцанию Ангелов Великого Совета.

Троица Святая неизобразима в своем существе, и если Церковь и имеет и чтит изображение Святой Троицы, то изображение это никак нельзя почитать как изображение существа Божия, и нельзя это изображение рассматривать как изображение естества Божия, но следует, думается нам, отнестись к этой иконе как к изображению глубочайшим образом символическому, и только так этот образ может быть совершенным. Вне символического разумения иконы Святой Троицы не может быть правильного почитания ее, и, можно сказать, — не может возникнуть самое изображение Святой Троицы. Самая полнота разумения Святой Троицы дана и открыта в Сионской горнице Сошествием Духа Святого, просвещающаго всяческая, и лишь в свете Пятидесятницы могла возникнуть икона Святой Троицы.

Она может быть почитаема только как икона символическая: «Чтобы легче можно было понять символическую природу священных изображений, хотелось бы привести главу из книги св. Иоанна Дамаскина «Точное изложение Православной веры», носящую название: «О том, что говорится о Боге телесным образом». Глава начинается таким определением: «Так как мы находим, что в Божественном Писании весьма многое символически сказано о Боге очень телесным образом, то должно знать, что нам как людям, облеченным этой грубой плотью, невозможно мыслить или говорить о божественных и высоких, невещественных действиях Божества, если бы мы не воспользовались подобиями и образами и символами, соответствующими нашей природе. Поэтому то, что сказано о Боге очень телесным образом, сказано символически и имеет очень возвышенный смысл, ибо Божество просто и не имеет формы». Святой Иоанн Дамаскин далее приводит примеры таких символических и образных определений: «Итак, очи Божий и вежди и зрение да поймем как силу Его созерцательную, с одной стороны, и с другой — как знание Его, от которого ничего не скроется. Да поймем, что у нас при посредстве этого чувства происходит и более совершенное знание и более полное убеждение. Уши же Его и слух — как склонность Его к милости и как расположенность к принятию нашего моления. Уста же и речь — как то, что изъясняет Его Самого, вследствие того, что у нас заключающиеся в сердце помышления показываются через посредство уст и речи. И просто сказать, все то, что телесным образом сказано о Боге, имеет некоторый сокровенный смысл, посредством того, что было с нами, научающий тому, что выше нас».

Слово святого Иоанна Дамаскина вводит в разумение церковного символизма, без которого немыслимо разумение ни православного литургического торжества, ни православной иконографии, ни (если обобщать) самого сокровенного мистического опыта подвижников православной Церкви. Только этот символический язык Церкви и может быть мыслим там, где человеческое знание касается непостижимого.

Символ, по своему основному значению, есть связь. Как же понять этот символизм в жизни Церкви, в особенности в отношении священных изображений — икон, чтимых Церковью? Самое строение мира в своем создании в предвечном Божием совете, несет в себе символическую природу, вернее, символическое устройство. Мир создан так, чтобы таинственным образом свидетельствовать о Создавшем его. Все в сотворенном мире, и каждое отдельное создание в нем, и сочетание этих созданных божественным изволением творений, и все мироздание в его великом и непостижимом целом, носит в себе как бы божественную печать, некий отпечаток Божества, как бы царскую печать, свидетельствующую о том, что мир есть царское достояние. И это как бы иносказание о Боге, заключенное во всем, что создано, делает все сотворенное, все мироздание не затворенным в самом себе, не обособленным в своем бытии, но как бы предвечным божественным замыслом, обращенным лицом своим к Создавшему все премудростью, о чем говорит предначинательный псалом: «Вся премудростию сотворил еси» и «слава силе Твоей Господи».

Святой Василий Великий в Шестодневе говорит: «Мир есть художественное произведение, подлежащее созерцанию всякого, так что через него познается премудрость его Творца…» И далее: «Прославим наилучшего Художника, прещедро и искусно сотворившего мир, и из красоты видимого уразумеем Превосходящего всех красотою, из величия сих чувственных и ограниченных тел поведаем о Бесконечном превыше всякого величия. И целый мир, состоящий из разнородных частей, связал Он (Бог) каким-то неразрывным союзом любви в единое общение и в одну гармонию».

Премудрость сотворения мира заключается в том, что все созданное обращено к Создателю, все является таинственным свидетельством, иносказанием, притчей о Святой Живоначальной Троице, создавшей мир. На всем, что создано, лежит огненная печать предвечного Божественного замысла. Все созданное наделено особым данным ему Богосмыслом, говорящем о Боге, и эта символическая природа творения охватывает весь мир и все создания, от высших творений ипостасных чиноначалий Ангелов и человеческого рода и даже до самых скромных, самых смиренных созданий, которые могут представиться как бы совсем лишенными смысла. И эта божественная печать, почившая на всяком творении, с особенной полнотой, с особой славой отпечатлелась на ипостасных творениях, на Ангелах, как на первенцах Божим, и на последнем, завершающем мироздание творении, на человеке. В книге Бытия указывается, что человек в самом создании своем наделен образом и подобием Божиим.

Дух Святой сошествием Своим исполняет Церковь славой Пресвятой Троицы, и слава эта становится для Церкви ее дыханием, ее светом, ее славой. И в связи с этим и значение этого образа не должно быть лишь относительным, приблизительным, не имеющим основного значения.

Церковь имеет много изображений Святой Троицы очень различных по своей иконографии. Но та икона, которой определяется самый праздник Святой Троицы, неизменно одна — это изображение Святой Троицы в образе трех Ангелов. Прообразом ее было явление Святой Троицы в образе трех путников Аврааму и Сарре у дубравы Мамре.

Образ этот возник в глубокой древности. Так, о нем свидетельствует св. Иоанн Дамаскин как об изображении, задолго до него существовавшем.

Явление Троицы носило таинственный, не вполне изъяснимый характер. Самое явление Посланцев Аврааму иногда представляется в образе чисто человеческом, в образе трех путников, и так изображается в Церкви, особенно в доиконоборческие времена. Такие изображения Троицы мы видим в мозаиках Равенны, в Риме — в храме Святой Марии Маджиоре…

Думается, что именно этот образ (явление трех Ангелов) связан неразрывно с праздником Святой Троицы. Церковь избрала именно эту икону, а не какую-либо иную, не случайно, но потому, что она с наиболее возможной полнотой выражает догматическое исповедание Святой Троицы и, можно сказать, рождена этим исповеданием.

Самая иконография носит двойственный характер. Иногда три Ангела изображаются в совершенно равном достоинстве, а иногда средний ангел больше и величественнее двух других. Явлению трех Ангелов Аврааму придавалось разное толкование. Одни предполагали, что тремя Ангелами было второе Лицо Святой Троицы в сопровождении двух Ангелов, как бы образно знаменующих первую и третью Ипостась. Другие видели в явлении трех Ангелов явление Самой Пресвятой Живоначальной Троицы, полное и совершенное. И это второе понимание все больше и больше с веками укреплялось в Церкви и утверждалось в изображении праздника. Но было и есть стремление примирить эти, как бы непримиримые, основы в изображении Троицы. Наиболее полно и глубоко такое понимание выразилось в иконе, написанной преподобным Андреем Рублевым для Троицкого собора Троице-Сергиевского монастыря. Потому Стоглавый собор утвердил эту икону как образец того, как должно писать икону Святой Троицы.

Ипостаси Святой Троицы на этой иконе следуют в том порядке, в каком они исповедуются в Символе Веры. Первый Ангел является первой ипостасью — Бога Отца, второй, средний, — Сына, и правый — ипостасью Духа Святого. Все три Ангела благословляют чашу, в которой принесен закланный и приготовленный в снедь телец. Заклание тельца знаменует собою крестную смерть Спасителя и часто изображается на иконе Троицы в нижней ее части, а принесение тельца в снедь является прообразом Таинства Евхаристии. Все три Ангела имеют в руках жезлы в ознаменование их божественной власти.

Первый Ангел, изображенный в левой части иконы, облачен в синее нижнее одеяние, образ божественной, небесной его природы, и светлолиловое верхнее одеяние, — свидетельствующее о божественной непостижимости и царственном достоинстве этого Ангела. Сзади него, над главою, возвышается дом, жилище Авраама, и жертвенник перед жилищем. В толковании этой иконы изображению жилища придавалось символическое значение. Дом является как бы образом домостроительства Божественной благодати, и то, что изображение здания помещено над главою первого Ангела, указывает на него как на начальника (в смысле его отеческой природы) этого домостроительства. Та же отеческая начальственность сказывается и во всем его облике. Глава Его почти не наклонена, стан также не склонен, взгляд обращен к двум другим Ангелам. Все, и черты, и выражение лика, и уложение рук, и то, как Он восседает, все говорит о Его отеческом достоинстве. Два других Ангела склонены главами и обращены взором к первому в глубоком внимании, как бы ведя беседу.

Второй Ангел помещен в средней части иконы. Его серединное положение определяется значением второй ипостаси в недрах Святой Троицы и в деле домостроительства, в промыслительной заботе Бога о мире. Над главою Его простирает свои ветви дуб. Облачение второго Ангела соответствует тому, в каком обычно изображается Спаситель. Нижнее имеет темно-багровый цвет, знаменующий собой воплощение, синий хитон, свободными складками облегающий стан Ангела знаменует своим цветом Его Божественное достоинство, небесность Его природы. Ангел склонен и обращен главою и движением стана к первому Ангелу в сокровенной беседе. Осеняющее Его дерево является напоминанием о древе жизни, бывшем посреди рая, и о древе крестном.

Ангел, помещенный с правой стороны иконы, является третьим Лицом Святой Троицы — ипостасью Святого Духа. Его нижнее облачение темного, прозрачно-синего цвета. Верхнее — легчайшего дымчато-зеленого — прозелень выражает наименование Святого Духа животворящим, является образом неиссякаемого, извечного животворения всего сущего: «Святым Духом всякая душа живится и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством священнотайне». Это возвышение чистотою и выражает осеняющая третьего Ангела гора.

Расположение трех Лиц на иконе теснейшим образом связано и соответствует порядку, которым проникнут всякий богослужебный возглас, всякое обращение и исповедание Святой Троицы. Это та же последовательность, которая определяет расположение членов Символа Веры, тот порядок, который заключен в словах молитвы Господней: «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя». Самое расположение и основное очертание изображений глубочайшим и сокровенным образом сопряжено с порядком храмовой молитвы и с внутренним молитвенным движением. Самые очертания трех сидящих Ангелов, несущих жезлы и благословляющих трапезу, теснейшим образом сопряжены со всеми троекратными образами и со всеми богослужебными обращениями к поклоняемому в Троице Единому Богу.

В празднике Пятидесятницы — сошествии Святого Духа — открывается полнота Боговоплощения. Праздник этот есть откровение трех Лиц Пресвятой Троицы, и в этом смысле икона Троицы является основанием для изображения всех трех Лиц. В иконе Пресвятой Троицы меркнет представление о первом Лице как совершенно неизобразимом. Так же, как золотые Херувимы в скинии над ковчегом Завета были окончанием запрета, наложенного на всякое священное изображение, ибо запрет этот, данный Моисеем, был не запретом по существу, отрицавшим всякую возможность изображения, но мерой воздержания, запретом, подобным посту, воздержанием от того, что может быть не вполне полезно или, вернее всего, несвоевременно. Боговоплощение стало источником света, который, изливаясь на все вокруг, утверждает все в своем видимом бытии, делает все видимым и даже неизобразимое до некоторой степени изобразимым. В свете Боговоплощения, и только в нем, становится возможным и изображение Бога Отца. «Видяй Меня, видяй и Отца» — вот тот свет, который изливается на образ Отца и делает Его как бы лишь отчасти видимым. И этой видимостью лишь отчасти проникнуты и все изображения Бога Отца. Не в полной и окончательной ясности видим мы изображение первой ипостаси в стенной росписи храмов и на изображениях на крестах и на иконах, и не в самодовлеющей силе, но во взаимоотношении с другими Лицами Пресвятой Троицы или как бы выражением Своего благодатного присутствия в Церкви и спасительного действия в мире.

Все три Лица имеют полноту человеческого достоинства, и в изображении ликов, и в одеяниях, которые носят присущий людям характер. Это не служебное одеяние Ангелов, они не облачены в стихари, руки их не охвачены в запястьях, стан их не препоясан поясом, но одеты они так, как приличествует людям — нижнее длинное одеяние, тунику, и верхнее одеяние, лежащее свободными складками, — хитон. Но крылья сплошь испещрены золотыми лучами, и весь облик странников и убранство их волос — все носит печать ангельской славы, все свидетельствует о неземной природе трех посланцев, и все они наделены равными достоинствам, чего нет ни в одном изображении Троицы. И эта полнота и определяет избрание этой иконы, потому что полноценной иконой может быть только личное ипостасное изображение. Святой иконой может быть по праву лишь такой образ, который имеет лицо-лик, и лик человеческий, преображенный божественным изменением. Это та данность, которая легла в основу всякой иконы, это то, что дано нам Самим Спасителем в напечатлении Своего Лика на убрусе, как иконе икон, как источнике всякого изображения.

И даже лики Ангелов мы не можем мыслить или изображать иначе как в человеческом образе. Изображения, например, престолов в виде огненных колес не могут быть самодовлеющей иконой. И символы евангелистов также не являются самостоятельной иконой: орел, держащий евангелие, не может явиться иконой евангелиста Иоанна, но лишь его символом. Таким же символом, но не полномощной иконой, является изображение Духа Святого в виде голубя. И быть может самой неповторимой, самой драгоценной особенностью иконы Троицы в образе трех Ангелов является то, что третье Лицо Святой Троицы — Дух Святой — изображается ипостасно равно с первым и вторым Лицом Святой Троицы и имеет в Своем изображении полноту ангельского и человеческого образа. Эта полнота в изображении всех трех Лиц и определяет ту особенность, которой отмечен образ Троицы в явлении трех Ангелов. Во всех иных изображениях Бог Дух Святой не выражен лично и не имеет полноты изображения. Образ голубя, который благоволил принять на Себя Дух Святой, дает нам некоторое, как бы данное в иносказании, представление о свойствах Духа Святого, но не может быть для нас вполне Его иконой, как не может быть иконой Его явление в образе света, облака, или огненных языков. И это одна из основных причин, в силу которой все иные иконы Троицы не могут до конца осуществиться и стать знамением Святой Троицы.

Ангелам на иконе Троицы приданы человеческие черты, но не следует понимать эту человечность как нечто относящееся к самой природе Божества. Такое понимание не может найти приют в Церкви и освятиться церковным благословением. Черты ангельского и человеческого достоинства ни в какой мере не свидетельствуют о каком-либо человекоподобии, скрытом в самом существе Божием, в его непостижимой сущности. Надо думать, такое понимание, рожденное вне Церкви Христовой, никогда не вольется в чистейший поток истинного отеческого богословия. Образ человеческий и образ ангельский взят для изображения Святой Троицы не потому, что в самой божественной природе есть нечто подобное, но потому, что такой образ (из того, что доступно воображению) указан нам в самом явлении трех Ангелов Аврааму. И лишь предельно символически может пониматься этот образ, и лишь так может быть мыслимо изображение всех трех Лиц. Весь строй этой иконы свидетельствует о крайней сдержанности и крайней осторожности, с которой создавался образ. Образ Святой Троицы помещен в иконостасе в середине, над самыми Царскими вратами, в той части иконостаса, которая носит название сень. Сень обычно расположена не на одном уровне с иконами, но несколько в глубине, и по обычаю бывает особенно тонко и богато украшена. Это особое место, которое отводится сени в общем строе иконостаса, выражает особую ее священность, особую высоту ее назначения. Самое слово «сень» говорит о ее смысле. Это благословение свыше, простертое над святыней, освящающее то, над чем она простирается, и вместе с тем охраняющее святыню, являющееся как бы ее ограждением. Такой нерукотворной сенью, могущей быть прообразом всякого осенения, был облик славы, осенивший скинию Завета. Такой, уже рукотворной, сенью являлись Херувимы славы, осенявшие алтарь. Два Херувима, сотворенных из меди, соприкасаются друг с другом крыльями, как бы образуя сень над ковчегом Завета простертыми крыльями, ограждая ими священный ковчег. В дальнейшем, в храме Соломона, престол, перед которым священник совершал священнодействие, имел над собой некоторый полог, утвержденный на столбах и осенявший престол. Этот полог, ведущий происхождение от ветхозаветного храма, сохранил свое место и в храмах христианских, и так же простерт над престолами христианских храмов, образуя как бы небесный свод. Во внутренней части полога установился обычай изображать заключенный в круг образ Святой Троицы в явлении трех Ангелов. Но Авраам и Сарра обычно не изображаются на иконе. Своей простотой и отсутствием частностей образ стремится выразить Святую Троицу не в явлении Аврааму, но как бы в приснобытии. Внутренний свод сени, или кивория, имеющий изображение Святой Троицы, образует как бы небесный свод, простертый над престолом. В дальнейшем, когда алтарная преграда наполнилась иконами и превратилась в иконостас, над Царскими вратами под тяблом — поперечной перекладиной, поддерживающей деисусный чин, — возникла особая иконостасная часть, носящая, так же как и надпрестольное осенение, название сени. Сень эта, помещающаяся над Царскими вратами иконостаса, связана глубоким родством с сенью, помещенной над престолом.

Образ Троицы преп. Андрея Рублева, отмеченный Стоглавым собором, не погиб, не забылся, но все более становится общим достоянием, общей радостью. Очищенный от потемневшей олифы и позднейших записей, освобожденный от прекрасных, но отягощавших его риз, он покинул церковную ограду и находится сейчас в Третьяковской галерее. Он не в иконостасе Троицкого собора, но обращен к людям, в большинстве своем далеко отстоящим от Церкви. Образ Троицы близок не только людям, никогда не покидавшим Церковь, но и далеко ушедшим от нее, и даже, как это ни странно, враждебным ей. И надо в этом усматривать изволение Самой Живоносной Троицы. Это благовестие, влекущее всех к источнику неиссякаемой жизни…

Инок Григорий Круг

(Круг Георгий Иванович) (1906/1907 — 1969)

Родился 23 декабря 1906 г. / 5 января 1907 г. в Санкт-Петербурге. Был воспитан в лютеранстве. В 1926 принимает Православие. В 1921 г. семья получает эстонское гражданство. Г. Круг поступает в школу прикладного искусства в Таллине (1927), затем учится в г. Тарту. В 1931 г. эмигрирует в Париж, учится у Милиотти и Сомова. Член братства св. Фотия в Париже. а также общества «Икона» в Париже (до 1950 г.). Большое влияние на духовное становление Г. Круга оказывает его духовный отец архимандрит Сергий (Шевич). В 1948 г. принимает постриг в ските Св. Духа в Ле-Мениль-Сен-Дени и посвящает себя иконописанию. Особенно выделяется иконостас церкви в Нуази-ле-Гран (основанной матерью Марией (Скобцовой)). Скончался 12 июня 1969 г. в ските Святого Духа в мест. Мениль-Сен-Дени во Франции.

Словарь Правмира — Святая Троица

Поскольку вы здесь…

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

Об изображении Святой Троицы — Православный портал «Азбука веры»

См. также: О разных иконах Пре­свя­той Троицы

«Свят, свят, свят Гос­подь Саваоф!»

Бог, почи­та­е­мый во Отце и Сыне и Святом Духе, Троица Святая, обле­кает Цер­ковь в три­сол­неч­ный свет. Три­сол­неч­ный свет пра­во­сла­вия. И в этот три­еди­ный свет мы всту­паем и сопря­га­емся с ним лишь посред­ством нелож­ного испо­ве­да­ния Святой Троицы. Омра­чен­ное, лишен­ное чистоты испо­ве­да­ние засло­няет от нас боже­ствен­ную три­сол­неч­ную славу, ста­но­вится непро­ни­ца­е­мым сре­до­сте­нием, не давая нам при­об­щиться к этому свету и напол­ниться им, подобно тому, как полон был им Спа­си­тель в Пре­об­ра­же­нии. Можно ска­зать, что не полное, более иска­жен­ное испо­ве­да­ние Святой Троицы лежит непре­одо­ли­мым пре­пят­ствием на нашем пути на Фавор­скую гору, к источ­нику три­свет­лой славы Пре­об­ра­же­ния, к свя­то­сти, кото­рая одна может быть завер­ше­нием пути. Испо­ве­да­ние Святой Троицы, выра­жен­ное в Сим­воле Веры, в молит­вах, в изре­че­ниях отцов, во всем бого­слу­жеб­ном богат­стве святой Церкви, должно быть выра­жено и в иконе. Икона Святой Троицы должна быть той цар­ской печа­тью, кото­рая дает этому испо­ве­да­нию завер­ша­ю­щую силу.

Икона Троицы явля­ется испо­ве­да­нием трии­по­стас­ного един­ства Бога, не менее пол­но­цен­ным, чем то, кото­рое выра­жено словом и явля­ется источ­ни­ком дог­ма­ти­че­ского испо­ве­да­ния Святой Троицы. Сло­вес­ное выра­же­ние истины веры не дается гото­вым, но хра­нится и живет в Церкви, заклю­чен­ное в Свя­щен­ном Писа­нии, и тре­бует осо­бого сло­вес­ного выра­же­ния, как бы совер­шен­ного испо­ве­да­ния Цер­ко­вью этой истины, кото­рое ложится покро­вом или как бы броней, защи­щает истину от иска­же­ний или пол­ного ее извра­ще­ния, стре­мя­щихся омра­чить Цер­ковь, про­ни­кая в нее извне. И как в Церкви дей­ствием Божиим и собор­ным еди­но­мыс­лен­ным уси­лием созда­ется и нако­нец рож­да­ется лишен­ное вся­кого порока цер­ков­ное опре­де­ле­ние, испо­ве­ду­ю­щее истину, так и в созда­нии иконы мысль не всегда бывает выра­жена окон­ча­тель­ным и совер­шенно неиз­ме­ня­е­мым обра­зом, но воз­во­дится дей­ствием бла­го­дати и подвига на одетую немерк­ну­щей белиз­ной высоту.

Такое воз­вы­ше­ние и очи­ще­ние образа можно про­сле­дить и в созда­нии иконы Святой Троицы, име­ю­щей бес­ко­нечно важное дог­ма­ти­че­ское зна­че­ние, сви­де­тель­ству­ю­щей о трии­по­стас­ном един­стве Божием, изоб­ра­жа­ю­щей в той мере, в какой это может быть доступно, Бога в трех Лицах. Дума­ется, что образ Святой Троицы и есть та икона, без кото­рой нет пол­ноты и нет завер­ше­ния. И она не может быть выра­жена во всей своей пол­ноте иначе, как в явле­нии трех Анге­лов, ибо в этой иконе, глу­боко сим­во­ли­че­ской, изоб­ра­жены все три Лица Святой Троицы. И то изоб­ра­же­ние пер­вого Лица, кото­рое не нахо­дит пол­ноты в образе Вет­хого Денми, ста­но­вится, осво­бо­див­шись от тяже­сти чисто чело­ве­че­ского образа, достой­ным изоб­ра­же­нием, в той мере, в кото­рой это мыс­лимо.

Образ Троицы, печать всего сущего, вся­кого жиз­нен­ного устро­е­ния, не оста­ется оди­но­ким. Но как Пер­во­об­раз порож­дает к жизни бес­ко­неч­ное мно­же­ство подо­бий, вле­ку­щихся, по своему смыслу, к источ­нику, так и икона Святой Троицы порож­дает мно­же­ство святых изоб­ра­же­ний, срод­ных себе, как бы отра­жа­ю­щих три­сол­неч­ный свет и состав­ля­ю­щих Тро­ич­ное един­ство. Напри­мер, иконы трех Архи­стра­ти­гов, трех Свя­ти­те­лей, трех отро­ков в пещи и икона муче­ни­ков, состав­ля­ю­щих триаду, Трех царей, при­шед­ших покло­ниться Христу, а также и все иконы, где не сохра­нено число три, но кото­рые рож­дены все тем же три­еди­ным источ­ни­ком славы, три­сол­неч­ным светом Троицы, кото­рая, изли­вая этот свет, рож­дает повсюду нечто подоб­ное себе и влечет все устро­ить по своему подо­бию.

Эта устро­я­ю­щая сила Святой Троицы, зало­жен­ная в самую основу миро­зда­ния, как гово­рит об этом Васи­лий Вели­кий в Шестод­неве, про­сти­ра­ется на все и все ищет сде­лать при­част­ным своей жизни. В этом смысле икона Святой Троицы должна найти в Церкви свое наи­бо­лее полное, наи­бо­лее совер­шен­ное выра­же­ние, чтобы стать источ­ни­ком вся­кого согла­сия. Дума­ется, что икона Троицы в образе трех Анге­лов и явля­ется наи­бо­лее совер­шен­ным выра­же­нием Святой Троицы в тех пре­де­лах, какие могут быть доступны.

Образ Святой Троицы никак нельзя пони­мать прямым или грубо веще­ствен­ным обра­зом. Та основа почи­та­ния икон, кото­рая дана нам Седь­мым Все­лен­ским Собо­ром, основа, кото­рая выра­жена сло­вами: «Почи­та­ние образа пере­хо­дит на Пер­во­об­раз­ное», в полной мере и даже особым обра­зом отно­сится и к иконе Святой Троицы. Образ этот напи­сан так, чтобы воз­ве­сти созна­ние к умо­по­сти­же­нию и к созер­ца­нию света Троицы, и самое раз­ви­тие иконы ведет нас от вполне ося­за­е­мого вет­хо­за­вет­ного собы­тия к совер­шенно очи­щен­ной, лишен­ной земных подроб­но­стей горней чистоте, воз­во­дит ум к небес­ной нашей родине, к Цар­ству Отца и Сына и Свя­того Духа. И ангель­ский харак­тер трех Лиц Троицы явля­ется для нас этой веду­щей силой, помо­гает нам взойти на эту высоту, про­ник­нуть к высоте небес­ной. Ангель­ский харак­тер изоб­ра­же­ний сооб­щает всему ту лег­кость, кото­рая не была бы мыс­лима, если бы изоб­ра­же­ния носили лишь чело­ве­че­ский харак­тер. И дей­стви­тельно, изоб­ра­же­ние Святой Троицы в образе трех мужей, кото­рое суще­ство­вало в древ­но­сти, напри­мер, в моза­и­ках храма в Равенне, в даль­ней­шем уже не повто­ря­ется. Всем трем послан­цам при­да­ются ангель­ские крылья, чтобы под­черк­нуть незем­ную их при­роду и воз­ве­сти созна­ние от вет­хо­за­вет­ного собы­тия к образу Троицы, изоб­ра­жен­ной не в каком-либо явле­нии, но в прис­но­бы­тии, осво­бож­ден­ной от всего вре­мен­ного и повест­во­ва­тель­ного. От явле­ния трех мужей Авра­аму созна­ние воз­во­дит к созер­ца­нию Анге­лов Вели­кого Совета.

Троица Святая неизоб­ра­зима в своем суще­стве, и если Цер­ковь и имеет и чтит изоб­ра­же­ние Святой Троицы, то изоб­ра­же­ние это никак нельзя почи­тать как изоб­ра­же­ние суще­ства Божия, и нельзя это изоб­ра­же­ние рас­смат­ри­вать как изоб­ра­же­ние есте­ства Божия, но сле­дует, дума­ется нам, отне­стись к этой иконе как к изоб­ра­же­нию глу­бо­чай­шим обра­зом сим­во­ли­че­скому, и только так этот образ может быть совер­шен­ным. Вне сим­во­ли­че­ского разу­ме­ния иконы Святой Троицы не может быть пра­виль­ного почи­та­ния ее, и, можно ска­зать, – не может воз­ник­нуть самое изоб­ра­же­ние Святой Троицы. Самая пол­нота разу­ме­ния Святой Троицы дана и открыта в Сион­ской гор­нице Соше­ствием Духа Свя­того, про­све­ща­ю­щаго вся­че­ская, и лишь в свете Пяти­де­сят­ницы могла воз­ник­нуть икона Святой Троицы.

Она может быть почи­та­ема только как икона сим­во­ли­че­ская: «Чтобы легче можно было понять сим­во­ли­че­скую при­роду свя­щен­ных изоб­ра­же­ний, хоте­лось бы при­ве­сти главу из книги св. Иоанна Дамас­кина «Точное изло­же­ние Пра­во­слав­ной веры», нося­щую назва­ние: «О том, что гово­рится о Боге телес­ным обра­зом». Глава начи­на­ется таким опре­де­ле­нием: «Так как мы нахо­дим, что в Боже­ствен­ном Писа­нии весьма многое сим­во­ли­че­ски ска­зано о Боге очень телес­ным обра­зом, то должно знать, что нам как людям, обле­чен­ным этой грубой плотью, невоз­можно мыс­лить или гово­рить о боже­ствен­ных и высо­ких, неве­ще­ствен­ных дей­ствиях Боже­ства, если бы мы не вос­поль­зо­ва­лись подо­би­ями и обра­зами и сим­во­лами, соот­вет­ству­ю­щими нашей при­роде. Поэтому то, что ска­зано о Боге очень телес­ным обра­зом, ска­зано сим­во­ли­че­ски и имеет очень воз­вы­шен­ный смысл, ибо Боже­ство просто и не имеет формы». Святой Иоанн Дамас­кин далее при­во­дит при­меры таких сим­во­ли­че­ских и образ­ных опре­де­ле­ний: «Итак, очи Божий и вежди и зрение да поймем как силу Его созер­ца­тель­ную, с одной сто­роны, и с другой – как знание Его, от кото­рого ничего не скро­ется. Да поймем, что у нас при посред­стве этого чув­ства про­ис­хо­дит и более совер­шен­ное знание и более полное убеж­де­ние. Уши же Его и слух – как склон­ность Его к мило­сти и как рас­по­ло­жен­ность к при­ня­тию нашего моле­ния. Уста же и речь – как то, что изъ­яс­няет Его Самого, вслед­ствие того, что у нас заклю­ча­ю­щи­еся в сердце помыш­ле­ния пока­зы­ва­ются через посред­ство уст и речи. И просто ска­зать, все то, что телес­ным обра­зом ска­зано о Боге, имеет неко­то­рый сокро­вен­ный смысл, посред­ством того, что было с нами, науча­ю­щий тому, что выше нас».

Слово свя­того Иоанна Дамас­кина вводит в разу­ме­ние цер­ков­ного сим­во­лизма, без кото­рого немыс­лимо разу­ме­ние ни пра­во­слав­ного литур­ги­че­ского тор­же­ства, ни пра­во­слав­ной ико­но­гра­фии, ни (если обоб­щать) самого сокро­вен­ного мисти­че­ского опыта подвиж­ни­ков пра­во­слав­ной Церкви. Только этот сим­во­ли­че­ский язык Церкви и может быть мыслим там, где чело­ве­че­ское знание каса­ется непо­сти­жи­мого.

Символ, по своему основ­ному зна­че­нию, есть связь. Как же понять этот сим­во­лизм в жизни Церкви, в осо­бен­но­сти в отно­ше­нии свя­щен­ных изоб­ра­же­ний – икон, чтимых Цер­ко­вью? Самое стро­е­ние мира в своем созда­нии в пред­веч­ном Божием совете, несет в себе сим­во­ли­че­скую при­роду, вернее, сим­во­ли­че­ское устрой­ство. Мир создан так, чтобы таин­ствен­ным обра­зом сви­де­тель­ство­вать о Создав­шем его. Все в сотво­рен­ном мире, и каждое отдель­ное созда­ние в нем, и соче­та­ние этих создан­ных боже­ствен­ным изво­ле­нием тво­ре­ний, и все миро­зда­ние в его вели­ком и непо­сти­жи­мом целом, носит в себе как бы боже­ствен­ную печать, некий отпе­ча­ток Боже­ства, как бы цар­скую печать, сви­де­тель­ству­ю­щую о том, что мир есть цар­ское досто­я­ние. И это как бы ино­ска­за­ние о Боге, заклю­чен­ное во всем, что создано, делает все сотво­рен­ное, все миро­зда­ние не затво­рен­ным в самом себе, не обособ­лен­ным в своем бытии, но как бы пред­веч­ным боже­ствен­ным замыс­лом, обра­щен­ным лицом своим к Создав­шему все пре­муд­ро­стью, о чем гово­рит пред­на­чи­на­тель­ный псалом: «Вся пре­муд­ро­стию сотво­рил еси» и «слава силе Твоей Гос­поди».

Святой Васи­лий Вели­кий в Шестод­неве гово­рит: «Мир есть худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние, под­ле­жа­щее созер­ца­нию вся­кого, так что через него позна­ется пре­муд­рость его Творца…» И далее: «Про­сла­вим наи­луч­шего Худож­ника, пре­щедро и искусно сотво­рив­шего мир, и из кра­соты види­мого ура­зу­меем Пре­вос­хо­дя­щего всех кра­со­тою, из вели­чия сих чув­ствен­ных и огра­ни­чен­ных тел пове­даем о Бес­ко­неч­ном пре­выше вся­кого вели­чия. И целый мир, состо­я­щий из раз­но­род­ных частей, связал Он (Бог) каким-то нераз­рыв­ным союзом любви в единое обще­ние и в одну гар­мо­нию».

Пре­муд­рость сотво­ре­ния мира заклю­ча­ется в том, что все создан­ное обра­щено к Созда­телю, все явля­ется таин­ствен­ным сви­де­тель­ством, ино­ска­за­нием, прит­чей о Святой Живо­на­чаль­ной Троице, создав­шей мир. На всем, что создано, лежит огнен­ная печать пред­веч­ного Боже­ствен­ного замысла. Все создан­ное наде­лено особым данным ему Богосмыс­лом, гово­ря­щем о Боге, и эта сим­во­ли­че­ская при­рода тво­ре­ния охва­ты­вает весь мир и все созда­ния, от высших тво­ре­ний ипо­стас­ных чино­на­ча­лий Анге­лов и чело­ве­че­ского рода и даже до самых скром­ных, самых сми­рен­ных созда­ний, кото­рые могут пред­ста­виться как бы совсем лишен­ными смысла. И эта боже­ствен­ная печать, почив­шая на всяком тво­ре­нии, с осо­бен­ной пол­но­той, с особой славой отпе­чат­ле­лась на ипо­стас­ных тво­ре­ниях, на Анге­лах, как на пер­вен­цах Божим, и на послед­нем, завер­ша­ю­щем миро­зда­ние тво­ре­нии, на чело­веке. В книге Бытия ука­зы­ва­ется, что чело­век в самом созда­нии своем наде­лен обра­зом и подо­бием Божиим.

Дух Святой соше­ствием Своим испол­няет Цер­ковь славой Пре­свя­той Троицы, и слава эта ста­но­вится для Церкви ее дыха­нием, ее светом, ее славой. И в связи с этим и зна­че­ние этого образа не должно быть лишь отно­си­тель­ным, при­бли­зи­тель­ным, не име­ю­щим основ­ного зна­че­ния.

Цер­ковь имеет много изоб­ра­же­ний Святой Троицы очень раз­лич­ных по своей ико­но­гра­фии. Но та икона, кото­рой опре­де­ля­ется самый празд­ник Святой Троицы, неиз­менно одна – это изоб­ра­же­ние Святой Троицы в образе трех Анге­лов. Про­об­ра­зом ее было явле­ние Святой Троицы в образе трех пут­ни­ков Авра­аму и Сарре у дуб­равы Мамре.

Образ этот возник в глу­бо­кой древ­но­сти. Так, о нем сви­де­тель­ствует св. Иоанн Дамас­кин как об изоб­ра­же­нии, задолго до него суще­ство­вав­шем.

Явле­ние Троицы носило таин­ствен­ный, не вполне изъ­яс­ни­мый харак­тер. Самое явле­ние Послан­цев Авра­аму иногда пред­став­ля­ется в образе чисто чело­ве­че­ском, в образе трех пут­ни­ков, и так изоб­ра­жа­ется в Церкви, осо­бенно в дои­ко­но­бор­че­ские вре­мена. Такие изоб­ра­же­ния Троицы мы видим в моза­и­ках Равенны, в Риме – в храме Святой Марии Маджи­оре…

Дума­ется, что именно этот образ (явле­ние трех Анге­лов) связан нераз­рывно с празд­ни­ком Святой Троицы. Цер­ковь избрала именно эту икону, а не какую-либо иную, не слу­чайно, но потому, что она с наи­бо­лее воз­мож­ной пол­но­той выра­жает дог­ма­ти­че­ское испо­ве­да­ние Святой Троицы и, можно ска­зать, рож­дена этим испо­ве­да­нием.

Самая ико­но­гра­фия носит двой­ствен­ный харак­тер. Иногда три Ангела изоб­ра­жа­ются в совер­шенно равном досто­ин­стве, а иногда сред­ний ангел больше и вели­че­ствен­нее двух других. Явле­нию трех Анге­лов Авра­аму при­да­ва­лось разное тол­ко­ва­ние. Одни пред­по­ла­гали, что тремя Анге­лами было второе Лицо Святой Троицы в сопро­вож­де­нии двух Анге­лов, как бы образно зна­ме­ну­ю­щих первую и третью Ипо­стась. Другие видели в явле­нии трех Анге­лов явле­ние Самой Пре­свя­той Живо­на­чаль­ной Троицы, полное и совер­шен­ное. И это второе пони­ма­ние все больше и больше с веками укреп­ля­лось в Церкви и утвер­жда­лось в изоб­ра­же­нии празд­ника. Но было и есть стрем­ле­ние при­ми­рить эти, как бы непри­ми­ри­мые, основы в изоб­ра­же­нии Троицы. Наи­бо­лее полно и глу­боко такое пони­ма­ние выра­зи­лось в иконе, напи­сан­ной пре­по­доб­ным Андреем Руб­ле­вым для Тро­иц­кого собора Троице-Сер­ги­ев­ского мона­стыря. Потому Сто­гла­вый собор утвер­дил эту икону как обра­зец того, как должно писать икону Святой Троицы.

Ипо­стаси Святой Троицы на этой иконе сле­дуют в том порядке, в каком они испо­ве­ду­ются в Сим­воле Веры. Первый Ангел явля­ется первой ипо­ста­сью – Бога Отца, второй, сред­ний, – Сына, и правый – ипо­ста­сью Духа Свя­того. Все три Ангела бла­го­слов­ляют чашу, в кото­рой при­не­сен заклан­ный и при­го­тов­лен­ный в снедь телец. Закла­ние тельца зна­ме­нует собою крест­ную смерть Спа­си­теля и часто изоб­ра­жа­ется на иконе Троицы в нижней ее части, а при­не­се­ние тельца в снедь явля­ется про­об­ра­зом Таин­ства Евха­ри­стии. Все три Ангела имеют в руках жезлы в озна­ме­но­ва­ние их боже­ствен­ной власти.

Первый Ангел, изоб­ра­жен­ный в левой части иконы, обла­чен в синее нижнее оде­я­ние, образ боже­ствен­ной, небес­ной его при­роды, и свет­ло­ли­ло­вое верх­нее оде­я­ние, – сви­де­тель­ству­ю­щее о боже­ствен­ной непо­сти­жи­мо­сти и цар­ствен­ном досто­ин­стве этого Ангела. Сзади него, над главою, воз­вы­ша­ется дом, жилище Авра­ама, и жерт­вен­ник перед жили­щем. В тол­ко­ва­нии этой иконы изоб­ра­же­нию жилища при­да­ва­лось сим­во­ли­че­ское зна­че­ние. Дом явля­ется как бы обра­зом домо­стро­и­тель­ства Боже­ствен­ной бла­го­дати, и то, что изоб­ра­же­ние здания поме­щено над главою пер­вого Ангела, ука­зы­вает на него как на началь­ника (в смысле его оте­че­ской при­роды) этого домо­стро­и­тель­ства. Та же оте­че­ская началь­ствен­ность ска­зы­ва­ется и во всем его облике. Глава Его почти не накло­нена, стан также не скло­нен, взгляд обра­щен к двум другим Анге­лам. Все, и черты, и выра­же­ние лика, и уло­же­ние рук, и то, как Он вос­се­дает, все гово­рит о Его оте­че­ском досто­ин­стве. Два других Ангела скло­нены гла­вами и обра­щены взором к пер­вому в глу­бо­ком вни­ма­нии, как бы ведя беседу.

Второй Ангел поме­щен в сред­ней части иконы. Его сере­дин­ное поло­же­ние опре­де­ля­ется зна­че­нием второй ипо­стаси в недрах Святой Троицы и в деле домо­стро­и­тель­ства, в про­мыс­ли­тель­ной заботе Бога о мире. Над главою Его про­сти­рает свои ветви дуб. Обла­че­ние вто­рого Ангела соот­вет­ствует тому, в каком обычно изоб­ра­жа­ется Спа­си­тель. Нижнее имеет темно-баг­ро­вый цвет, зна­ме­ну­ю­щий собой вопло­ще­ние, синий хитон, сво­бод­ными склад­ками обле­га­ю­щий стан Ангела зна­ме­нует своим цветом Его Боже­ствен­ное досто­ин­ство, небес­ность Его при­роды. Ангел скло­нен и обра­щен главою и дви­же­нием стана к пер­вому Ангелу в сокро­вен­ной беседе. Осе­ня­ю­щее Его дерево явля­ется напо­ми­на­нием о древе жизни, бывшем посреди рая, и о древе крест­ном.

Ангел, поме­щен­ный с правой сто­роны иконы, явля­ется тре­тьим Лицом Святой Троицы – ипо­ста­сью Свя­того Духа. Его нижнее обла­че­ние тем­ного, про­зрачно-синего цвета. Верх­нее – лег­чай­шего дым­чато-зеле­ного – про­зе­лень выра­жает наиме­но­ва­ние Свя­того Духа живо­тво­ря­щим, явля­ется обра­зом неис­ся­ка­е­мого, извеч­ного живо­тво­ре­ния всего сущего: «Святым Духом всякая душа живится и чисто­тою воз­вы­ша­ется, свет­ле­ется Тро­и­че­ским един­ством свя­щен­но­тайне». Это воз­вы­ше­ние чисто­тою и выра­жает осе­ня­ю­щая тре­тьего Ангела гора.

Рас­по­ло­же­ние трех Лиц на иконе тес­ней­шим обра­зом свя­зано и соот­вет­ствует порядку, кото­рым про­ник­нут всякий бого­слу­жеб­ный воз­глас, всякое обра­ще­ние и испо­ве­да­ние Святой Троицы. Это та же после­до­ва­тель­ность, кото­рая опре­де­ляет рас­по­ло­же­ние членов Сим­вола Веры, тот поря­док, кото­рый заклю­чен в словах молитвы Гос­под­ней: «Да свя­тится имя Твое, да при­и­дет Цар­ствие Твое, да будет воля Твоя». Самое рас­по­ло­же­ние и основ­ное очер­та­ние изоб­ра­же­ний глу­бо­чай­шим и сокро­вен­ным обра­зом сопря­жено с поряд­ком хра­мо­вой молитвы и с внут­рен­ним молит­вен­ным дви­же­нием. Самые очер­та­ния трех сидя­щих Анге­лов, несу­щих жезлы и бла­го­слов­ля­ю­щих тра­пезу, тес­ней­шим обра­зом сопря­жены со всеми трое­крат­ными обра­зами и со всеми бого­слу­жеб­ными обра­ще­ни­ями к покло­ня­е­мому в Троице Еди­ному Богу.

В празд­нике Пяти­де­сят­ницы – соше­ствии Свя­того Духа – откры­ва­ется пол­нота Бого­во­пло­ще­ния. Празд­ник этот есть откро­ве­ние трех Лиц Пре­свя­той Троицы, и в этом смысле икона Троицы явля­ется осно­ва­нием для изоб­ра­же­ния всех трех Лиц. В иконе Пре­свя­той Троицы мерк­нет пред­став­ле­ние о первом Лице как совер­шенно неизоб­ра­зи­мом. Так же, как золо­тые Херу­вимы в скинии над ков­че­гом Завета были окон­ча­нием запрета, нало­жен­ного на всякое свя­щен­ное изоб­ра­же­ние, ибо запрет этот, данный Мои­сеем, был не запре­том по суще­ству, отри­цав­шим всякую воз­мож­ность изоб­ра­же­ния, но мерой воз­дер­жа­ния, запре­том, подоб­ным посту, воз­дер­жа­нием от того, что может быть не вполне полезно или, вернее всего, несвое­вре­менно. Бого­во­пло­ще­ние стало источ­ни­ком света, кото­рый, изли­ва­ясь на все вокруг, утвер­ждает все в своем види­мом бытии, делает все види­мым и даже неизоб­ра­зи­мое до неко­то­рой сте­пени изоб­ра­зи­мым. В свете Бого­во­пло­ще­ния, и только в нем, ста­но­вится воз­мож­ным и изоб­ра­же­ние Бога Отца. «Видяй Меня, видяй и Отца» – вот тот свет, кото­рый изли­ва­ется на образ Отца и делает Его как бы лишь отча­сти види­мым. И этой види­мо­стью лишь отча­сти про­ник­нуты и все изоб­ра­же­ния Бога Отца. Не в полной и окон­ча­тель­ной ясно­сти видим мы изоб­ра­же­ние первой ипо­стаси в стен­ной рос­писи храмов и на изоб­ра­же­ниях на кре­стах и на иконах, и не в само­до­вле­ю­щей силе, но во вза­и­мо­от­но­ше­нии с дру­гими Лицами Пре­свя­той Троицы или как бы выра­же­нием Своего бла­го­дат­ного при­сут­ствия в Церкви и спа­си­тель­ного дей­ствия в мире.

Все три Лица имеют пол­ноту чело­ве­че­ского досто­ин­ства, и в изоб­ра­же­нии ликов, и в оде­я­ниях, кото­рые носят при­су­щий людям харак­тер. Это не слу­жеб­ное оде­я­ние Анге­лов, они не обла­чены в сти­хари, руки их не охва­чены в запя­стьях, стан их не пре­по­я­сан поясом, но одеты они так, как при­ли­че­ствует людям – нижнее длин­ное оде­я­ние, тунику, и верх­нее оде­я­ние, лежа­щее сво­бод­ными склад­ками, – хитон. Но крылья сплошь испещ­рены золо­тыми лучами, и весь облик стран­ни­ков и убран­ство их волос – все носит печать ангель­ской славы, все сви­де­тель­ствует о незем­ной при­роде трех послан­цев, и все они наде­лены рав­ными досто­ин­ствам, чего нет ни в одном изоб­ра­же­нии Троицы. И эта пол­нота и опре­де­ляет избра­ние этой иконы, потому что пол­но­цен­ной иконой может быть только личное ипо­стас­ное изоб­ра­же­ние. Святой иконой может быть по праву лишь такой образ, кото­рый имеет лицо-лик, и лик чело­ве­че­ский, пре­об­ра­жен­ный боже­ствен­ным изме­не­нием. Это та дан­ность, кото­рая легла в основу всякой иконы, это то, что дано нам Самим Спа­си­те­лем в напе­чат­ле­нии Своего Лика на убрусе, как иконе икон, как источ­нике вся­кого изоб­ра­же­ния.

И даже лики Анге­лов мы не можем мыс­лить или изоб­ра­жать иначе как в чело­ве­че­ском образе. Изоб­ра­же­ния, напри­мер, пре­сто­лов в виде огнен­ных колес не могут быть само­до­вле­ю­щей иконой. И сим­волы еван­ге­ли­стов также не явля­ются само­сто­я­тель­ной иконой: орел, дер­жа­щий еван­ге­лие, не может явиться иконой еван­ге­ли­ста Иоанна, но лишь его сим­во­лом. Таким же сим­во­лом, но не пол­но­мощ­ной иконой, явля­ется изоб­ра­же­ние Духа Свя­того в виде голубя. И быть может самой непо­вто­ри­мой, самой дра­го­цен­ной осо­бен­но­стью иконы Троицы в образе трех Анге­лов явля­ется то, что третье Лицо Святой Троицы – Дух Святой – изоб­ра­жа­ется ипо­стасно равно с первым и вторым Лицом Святой Троицы и имеет в Своем изоб­ра­же­нии пол­ноту ангель­ского и чело­ве­че­ского образа. Эта пол­нота в изоб­ра­же­нии всех трех Лиц и опре­де­ляет ту осо­бен­ность, кото­рой отме­чен образ Троицы в явле­нии трех Анге­лов. Во всех иных изоб­ра­же­ниях Бог Дух Святой не выра­жен лично и не имеет пол­ноты изоб­ра­же­ния. Образ голубя, кото­рый бла­го­во­лил при­нять на Себя Дух Святой, дает нам неко­то­рое, как бы данное в ино­ска­за­нии, пред­став­ле­ние о свой­ствах Духа Свя­того, но не может быть для нас вполне Его иконой, как не может быть иконой Его явле­ние в образе света, облака, или огнен­ных языков. И это одна из основ­ных причин, в силу кото­рой все иные иконы Троицы не могут до конца осу­ще­ствиться и стать зна­ме­нием Святой Троицы.

Анге­лам на иконе Троицы при­даны чело­ве­че­ские черты, но не сле­дует пони­мать эту чело­веч­ность как нечто отно­ся­ще­еся к самой при­роде Боже­ства. Такое пони­ма­ние не может найти приют в Церкви и освя­титься цер­ков­ным бла­го­сло­ве­нием. Черты ангель­ского и чело­ве­че­ского досто­ин­ства ни в какой мере не сви­де­тель­ствуют о каком-либо чело­ве­ко­по­до­бии, скры­том в самом суще­стве Божием, в его непо­сти­жи­мой сущ­но­сти. Надо думать, такое пони­ма­ние, рож­ден­ное вне Церкви Хри­сто­вой, нико­гда не вольется в чистей­ший поток истин­ного оте­че­ского бого­сло­вия. Образ чело­ве­че­ский и образ ангель­ский взят для изоб­ра­же­ния Святой Троицы не потому, что в самой боже­ствен­ной при­роде есть нечто подоб­ное, но потому, что такой образ (из того, что доступно вооб­ра­же­нию) указан нам в самом явле­нии трех Анге­лов Авра­аму. И лишь пре­дельно сим­во­ли­че­ски может пони­маться этот образ, и лишь так может быть мыс­лимо изоб­ра­же­ние всех трех Лиц. Весь строй этой иконы сви­де­тель­ствует о край­ней сдер­жан­но­сти и край­ней осто­рож­но­сти, с кото­рой созда­вался образ. Образ Святой Троицы поме­щен в ико­но­стасе в сере­дине, над самыми Цар­скими вра­тами, в той части ико­но­стаса, кото­рая носит назва­ние сень. Сень обычно рас­по­ло­жена не на одном уровне с ико­нами, но несколько в глу­бине, и по обычаю бывает осо­бенно тонко и богато укра­шена. Это особое место, кото­рое отво­дится сени в общем строе ико­но­стаса, выра­жает особую ее свя­щен­ность, особую высоту ее назна­че­ния. Самое слово «сень» гово­рит о ее смысле. Это бла­го­сло­ве­ние свыше, про­стер­тое над свя­ты­ней, освя­ща­ю­щее то, над чем она про­сти­ра­ется, и вместе с тем охра­ня­ю­щее свя­тыню, явля­ю­ще­еся как бы ее ограж­де­нием. Такой неру­ко­твор­ной сенью, могу­щей быть про­об­ра­зом вся­кого осе­не­ния, был облик славы, осе­нив­ший скинию Завета. Такой, уже руко­твор­ной, сенью явля­лись Херу­вимы славы, осе­няв­шие алтарь. Два Херу­вима, сотво­рен­ных из меди, сопри­ка­са­ются друг с другом кры­льями, как бы обра­зуя сень над ков­че­гом Завета про­стер­тыми кры­льями, ограж­дая ими свя­щен­ный ковчег. В даль­ней­шем, в храме Соло­мона, пре­стол, перед кото­рым свя­щен­ник совер­шал свя­щен­но­дей­ствие, имел над собой неко­то­рый полог, утвер­жден­ный на стол­бах и осе­няв­ший пре­стол. Этот полог, веду­щий про­ис­хож­де­ние от вет­хо­за­вет­ного храма, сохра­нил свое место и в храмах хри­сти­ан­ских, и так же про­стерт над пре­сто­лами хри­сти­ан­ских храмов, обра­зуя как бы небес­ный свод. Во внут­рен­ней части полога уста­но­вился обычай изоб­ра­жать заклю­чен­ный в круг образ Святой Троицы в явле­нии трех Анге­лов. Но Авраам и Сарра обычно не изоб­ра­жа­ются на иконе. Своей про­сто­той и отсут­ствием част­но­стей образ стре­мится выра­зить Святую Троицу не в явле­нии Авра­аму, но как бы в прис­но­бы­тии. Внут­рен­ний свод сени, или киво­рия, име­ю­щий изоб­ра­же­ние Святой Троицы, обра­зует как бы небес­ный свод, про­стер­тый над пре­сто­лом. В даль­ней­шем, когда алтар­ная пре­града напол­ни­лась ико­нами и пре­вра­ти­лась в ико­но­стас, над Цар­скими вра­тами под тяблом – попе­реч­ной пере­кла­ди­ной, под­дер­жи­ва­ю­щей деи­сус­ный чин, – воз­никла особая ико­но­стас­ная часть, нося­щая, так же как и над­пре­столь­ное осе­не­ние, назва­ние сени. Сень эта, поме­ща­ю­ща­яся над Цар­скими вра­тами ико­но­стаса, свя­зана глу­бо­ким род­ством с сенью, поме­щен­ной над пре­сто­лом.

Образ Троицы преп. Андрея Руб­лева, отме­чен­ный Сто­гла­вым собо­ром, не погиб, не забылся, но все более ста­но­вится общим досто­я­нием, общей радо­стью. Очи­щен­ный от потем­нев­шей олифы и позд­ней­ших запи­сей, осво­бож­ден­ный от пре­крас­ных, но отя­го­щав­ших его риз, он поки­нул цер­ков­ную ограду и нахо­дится сейчас в Тре­тья­ков­ской гале­рее. Он не в ико­но­стасе Тро­иц­кого собора, но обра­щен к людям, в боль­шин­стве своем далеко отсто­я­щим от Церкви. Образ Троицы близок не только людям, нико­гда не поки­дав­шим Цер­ковь, но и далеко ушед­шим от нее, и даже, как это ни странно, враж­деб­ным ей. И надо в этом усмат­ри­вать изво­ле­ние Самой Живо­нос­ной Троицы. Это бла­го­ве­стие, вле­ку­щее всех к источ­нику неис­ся­ка­е­мой жизни…

“Мысли об иконе”.

Русская икона, открывающая тайну Троицы

Высоко почитаемая христианами Востока и Запада, эта икона является одним из самых глубоких изображений Троицы, когда-либо созданных

ИЗ АРХИВА

«Это в высшей степени нелепо и неуместно изображать на иконах Бога-Отца с седой бородой и Единородного Сына на лоне Его с голубем между ними, потому что никто не видел Отца по Божеству, а Отец не имеет плоти […] и Святой Дух по сути своей не голубь, а по сути Бог». (Великий Московский Синод, 1667 г.)

Для Русской Православной Церкви изображение Святой Троицы в искусстве было предметом споров на протяжении последнего тысячелетия. Несмотря на то, что Никейский собор 787 г. разрешил художественное изображение Бога, Русская православная церковь была недовольна народными изображениями Бога-Отца и Бога-Духа Святого.

Они чувствовали, что седобородый человек и голубь не могут отдать должное непостижимой тайне триединого Бога. Вместо этих распространенных образов Бога они решили использовать 9 Андрея Рублева.Икона 0007 Троица как правильное изображение Отца, Сына и Святого Духа.

Русская икона сложна для понимания тем, кто не в православной традиции, и на первый взгляд кажется, что она не изображает Святую Троицу. Центральная сцена иконы восходит к книге Бытие, когда Авраам приветствует трех странников в своем шатре,

«И явился Господь [Аврааму] у дубравы Мамре… Он возвел очи свои и… вот, трое мужчины стояли перед ним. Увидев их, он выбежал от входа в шатер, чтобы встретить их, и поклонился до земли… [Авраам] поставил [лепешки, творог, молоко и тельца, которого он приготовил] перед ними; и он стоял с ними под деревом, пока они ели». (Бытие 18:1–8)

На иконе Рублева изображена эта сцена с тремя ангелами, похожими по виду, сидящими вокруг стола. На заднем плане — дом Авраама, а также дуб, стоящий позади трех гостей. В то время как на иконе изображена эта сцена из Ветхого Завета, Рублев использовал библейский эпизод, чтобы визуально изобразить Троицу в соответствии со строгими принципами Русской Православной Церкви.

Символика изображения сложна и призвана обобщить богословские представления Церкви о Святой Троице. Прежде всего, три ангела идентичны по внешнему виду, что соответствует вере в единство Бога в трех Лицах. Однако каждый ангел носит разное одеяние, напоминая о том, насколько каждая Личность Троицы уникальна. Тот факт, что Рублев изображает Троицу с помощью ангелов, также является напоминанием о природе Бога, который есть чистый дух.

Ангелы показаны слева направо в том порядке, в котором мы исповедуем свою веру в Символ веры: Отец, Сын и Святой Дух. Первый ангел носит синее нижнее белье, символизирующее божественную природу Бога, и пурпурную верхнюю одежду, указывающую на царствование Отца.

Второй ангел наиболее известен, так как он одет в одежду, которую обычно носил Иисус в традиционной иконографии. Малиновый цвет символизирует человечность Христа, а синий — его божественность. Дуб позади ангела напоминает нам о дереве жизни в Эдемском саду, а также о кресте, на котором Христос спас мир от греха Адама.

Третий ангел одет в синюю одежду (божественность), а поверх — зеленое одеяние. Зеленый цвет указывает на землю и миссию обновления Святого Духа. Зеленый также является литургическим цветом, который носят на Пятидесятницу в православной и византийской традициях. Два ангела справа от иконы имеют слегка склоненную голову друг к другу, что свидетельствует о том, что Сын и Дух исходят от Отца.

В центре иконы стол, напоминающий алтарь. На столе стоит золотая чаша или чаша с тельцом, приготовленным Авраамом для своих гостей, а центральный ангел, кажется, благословляет еду. Все это вместе напоминает нам таинство Евхаристии.

Хотя это и не самое прямое изображение Святой Троицы, это одна из самых глубоких визуализаций, когда-либо созданных. Он остается в православной и византийской традициях основным способом изображения Триединого Бога. Икона пользуется большим уважением даже в Римско-католической церкви и часто используется катехизаторами для обучения других тайне Троицы.

Троица — это тайна, и она всегда будет таковой, пока мы живем на земле. Однако иногда нам дается заглянуть в божественную жизнь Божию, и икона Рублева позволяет на краткую секунду заглянуть за завесу.

Иконы Святой Троицы — Коллекция русских икон

Иконы Святой Троицы — Коллекция русских икон

+1-917-658-5075

5 июня 2017 г.

Религиозная икона Святой Троицы всегда имела особое значение для верующих христиан. Однако, если вы когда-либо были в восточных православных храмах, то наверняка замечали, что эти святые иконы не все одинаковы. На самом деле существует два основных варианта этого важного изображения. Так, на одних восточно-православных иконах Святой Троицы изображены три ангела, а на других — Отец, Сын и Святой Дух в образе голубя.

Троица Ветхозаветная

Троица Ветхозаветная – самый узнаваемый вариант религиозной иконы Святой Троицы, во многом благодаря Андрею Рублеву и иконе, написанной им между 1408 и 1425 годами. Это изображение основано на библейском сюжете. об ангелах, явившихся Аврааму у дуба Мамре (Бытие 18:1-15). Согласно этому повествованию, на иконе изображены три ангела, сидящие под деревом, вокруг стола с головой тельца в чаше, поставленной в его центре. Эта голова символизирует Агнца Божьего; а ягненок, как известно, является символом Христа. Таким образом, смысл этой религиозной иконы – жертвенная любовь.

Что касается ангелов иконы «Троица Ветхозаветная», то они изображают Отца (слева), десницей благословляющего чашу, Сына (в центре), изображенного в одеждах, часто встречающихся на иконах Иисус Христос, готовый умереть в жертву за грехи человечества, и Святой Дух (справа), завершающий композицию, подтверждая высокий смысл жертвенной любви.

Также стоит отметить, что существуют и другие версии этого образа. Помимо трех ангелов, на таких религиозных иконах могут быть изображены сцены убийства слугой тельца, Сарры, готовящей тесто, Авраама, омывающего ноги ангелам, и некоторые другие. Рублевская икона «Троица» не содержит ни одной из этих деталей.

Троица Новозаветная

Иконы Троицы Новозаветной, называемые также Триединый Бог, пользовались особой популярностью у старообрядцев, что делает их очень ценными для коллекционеров старинных русских икон. Этот вариант иконы Святой Троицы изображает Отца и Сына, сидящих рядом на престоле. Отец изображается в виде старца с белой бородой, иногда с совершенно особым типом нимба в виде треугольника или двух ромбических фигур. Сын может быть изображен с раскрытым Евангелием в левой руке и с крестом в правой руке. Святой Дух на этой религиозной иконе изображен в виде голубя, парящего над их головами.

Этот вариант православной иконы Новозаветной Троицы называется «Интронизация». Однако есть еще один, известный как «Отцовство».