А русскую землю бог да сохранит кто сказал: Русская земля, да будет… (Цитата из книги «Хождение за три моря Афанасия Никитина» Афанасия Никитина)

Содержание

«Хождение за три моря» Афанасия Никитина (15 в.)

   Бидар — стольный город
Гундустана бесерменского. Город
большой, и людей в нем очень много.
Султан молод, двадцати лет — бояре
правят, а княжат хорасанцы и воюют все
хорасанцы.
   Живет здесь боярин-хорасанец,
мелик-ат-туджар, так у него двести тысяч
своей рати, а у Мелик-хана сто тысяч, а у
Фаратхана двадцать тысяч, и у многих
ханов по десять тысяч войска. А с
султаном выходит триста тысяч войска
его. Земля многолюдна, да сельские люди
очень бедны, а бояре власть большую
имеют и очень богаты. Носят бояр на
носилках серебряных, впереди коней
ведут в золотой сбруе, до двадцати
коней ведут, а за ними триста всадников,
да пеших пятьсот воинов, да десять
трубачей, да с барабанами десять
человек, да свирельников десять
человек.
   А когда султан выезжает на
прогулку с матерью да с женою, то за ним
всадников десять тысяч следует да
пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят
двести и все в золоченых доспехах, и
перед ним — трубачей сто человек, да
плясунов сто человек, да ведут триста
коней верховых в золотой сбруе, да сто
обезьян, да сто наложниц, гаурыки
называются.
   Во дворец султана ведет семь
ворот, а в воротах сидят по сто стражей
да по сто писцов-кафиров. Одни
записывают, кто во дворец идет, другие —
кто выходит. А чужестранцев во дворец
не пускают. А дворец султана очень
красив, по стенам резьба да золото,
последний камень — и тот в резьбе да
золотом расписан очень красиво. Да во
дворце у султана сосуды разные.
   По ночам город Бидар охраняет
тысяча стражей под начальством
куттувала (49) , на конях и в доспехах, да
в руках у каждого по факелу.
   Продал я своего жеребца в
Бидаре. Издержал на него шестьдесят
восемь футунов, кормил его год. В Бидаре
по улицам змеи ползают, длиной по две
сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири
на Филиппов пост, а жеребца своего
продал на Рождество. И жил я здесь, в
Бидаре, до Великого поста и со
многими индусами познакомился. Открыл
им веру свою, сказал, что не бесерменин
я, а (веры Иисусовой), христианин, и имя
мое Афанасий, а бесерменское имя — ходжа
Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня
ничего скрывать, ни о еде своей, ни о
торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах,
и жен своих не стали в доме скрывать.
   Расспрашивал я их о вере, и
они говорили мне: веруем в Адама, а буты, говорят, и есть Адам и весь род его. А
всех вер в Индии восемьдесят и четыре
веры, и все веруют в бута. А разных вер
люди друг с другом не пьют, не едят, не
женятся. Иные из них баранину, да кур, да
рыбу, да яйца едят, но говядины никто не
ест. Пробыл я в Бидаре четыре месяца и
сговорился с индусами пойти в Парват,
где у них бутхана — то их Иерусалим, то
же, что для бесермен Мекка. Шел я с
индусами до бухтаны месяц. И у той
бухтаны ярмарка, пять дней длится.
Велика бутхана, с пол-Твери, каменная,
да вырезаны в камне деяния бута.
Двенадцать венцов вырезано вкруг
бутханы — как бут чудеса совершал, как
являлся в разных образах: первый — в
образе человека, второй — человек, но с
хоботом слоновым, третий — человек, а
лик обезьяний, четвертый — наполовину
человек, наполовину лютый зверь,
являлся все с хвостом. А вырезан на
камне, а хвост с сажень, через него
переброшен.
   На праздник бута
съезжается к той бутхане вся страна
Индийская. Да у бутханы бреются старые
и молодые, женщины и девочки. А сбривают
на себе все волосы, бреют и бороды, и
головы. И идут к бутхане. С каждой
головы берут по две шешкени для бута,
а с коней — по четыре футы. А съезжается
к бутхане всего людей (двадцать тысяч
лакхов , а бывает время и сто тысяч
лакхов). В бутхане же бут вырезан из
камня черного, огромный, да хвост его
через него перекинут, а руку правую
поднял высоко и простер, как Юстиниан,
царь цареградский, а в левой руке у
бута копье. На нем не надето ничего,
только бедра повязкой обернуты, а лик
обезьяний. А иные буты совсем нагие,
ничего на них не надето (срам не прикрыт),
и жены бутовы нагими вырезаны, со
срамом и с детьми. А перед бутом — бык
огромный, из черного камня вырезан и
весь позолочен. И целуют его в копыто, и
сыплют на него цветы. И на бута сыплют
цветы.
   Индусы же не едят никакого
мяса, ни говядины, ни баранины, ни
курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя
свиней у них очень много. Едят же днем
два раза. а ночью не едят, и ни вина, ни
сыты не пьют. А с бесерменами60 не
пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг
с другом не пьют, не едят, даже с женой. А
едят они рис, да кхичри с маслом, да
травы разные едят, да варят их с маслом
да с молоком, а едят все правой рукой, а
левою не берут ничего. Ножа и ложки не
знают. А в пути, чтобы кашу варить,
каждый носит котелок. А от бесермен
отворачиваются: не посмотрел бы кто из
них в котелок или на кушанье. А если
посмотрит бесерменин,- ту еду не едят.
Потому едят, накрывшись платком, чтобы
никто не видел. А молятся они на восток,
как русские. Обе руки подымут высоко да
кладут на темя, да ложатся ниц на землю,
весь вытянется на земле — то их поклоны.
А есть садятся — руки обмывают, да ноги,
да и рот полощут. Бутханы же их без
дверей, обращены на восток, и буты стоят
лицом на восток. А кто у них умрет, тех
сжигают да пепел сыплют в воду. А когда
дитя родится, принимает муж, и имя сыну
дает отец, а мать — дочери. Добронравия у
них нет, и стыда не знают. А когда придет
кто или уходит, кланяется по-монашески,
обеими руками земли касается, и все
молча.
   В Парват, к своему буту, ездят
на Великий пост. Тут их Иерусалим; что
для бесермен Мекка, для русских —
Иерусалим, то для индусов Парват. И
съезжаются все нагие, только повязка на
бедрах, и женщины все нагие, только фата
на бедрах, а другие все в фатах, да на
шее жемчугу много, да яхонтов, да на
руках браслеты и перстни золотые. (Ей-богу!)
А внутрь, к бутхане, едут на быках, рога
у каждого быка окованы медью, да на шее
триста колокольцев и копыта медью
подкованы. И тех быков они называют
ачче.
   Индусы быка называют отцом, а
корову — матерью. На помете их пекут
хлеб и кушанья варят, а той золой знаки
на лице, на лбу и по всему телу делают. В
воскресенье и в понедельник едят они
один раз на дню. В Индии же (гулящих
женщин много, и потому они дешевые: если
имеешь с ней тесную связь, дай два
жителя; хочешь свои деньги на ветер
пустить — дай шесть жителей. Так в сих
местах заведено. А рабыни-наложницы
дешевы: 4 фуны — хороша. 5 фун — хороша и
черна; черная-пречерная амьчюкь
маленькая, хороша).
   Из Парвата приехал я в Бидар
за пятнадцать дней до бесерменского
улу байрама61 . А когда Пасха-праздник
воскресения Христова, не знаю; по
приметам гадаю — наступает Пасха раньше
бесерменского байрама на девять или
десять дней. А со мной нет ничего, ни
одной книги; книги взял с собой на Руси,
да когда меня пограбили, пропали книги,
и не соблюсти мне обрядов веры
христианской. Праздников христианских-
ни Пасхи, ни Рождества Христова — не
соблюдаю, по средам и пятницам не
пощусь. И живя среди иноверных (молю я
Бога, пусть он сохранит меня: «Господи
Боже, Боже истинный, ты Бог, Бог великий,
Бог милосердный. Бог милостивый,
всемилостивейший и всемилосерднейший
ты, Господи Боже). Бог един. то царь
славы, творец неба и земли».
   А иду я на Русь (с думой:
погибла вера моя, постился я
бесерменским постом). Месяц март прошел,
начал я пост с бесерменами в
воскресенье, постился месяц, ни мяса не
ел, ничего скоромного, никакой еды
бесерменской не принимал, а ел хлеб да
воду два раза на дню (с женщиной не
ложился я). И молился я Христу
вседержителю, кто сотворил небо и землю,
а иного бога именем не призывал. (Господи
Боже, Бог милостивый. Бог милосердный,
Бог Господь, Бог великий). Бог царь
славы (Бог-зиждитель, Бог
всемилостивейший,- это все ты, о Господи). <…>
   Месяца мая в первый день
отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре
бесерменском, а бесермены праздновали
байрам в середине месяца: а поститься я
начал месяца апреля в первый день. О
благоверные христиане русские! Кто по
многим землям плавает, тот во многие
беды попадает и веру христианскую
теряет. Я же, рабище божий Афанасий,
исстрадался по вере христианской. Уже
прошло четыре Великих поста и четыре
Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю,
когда Пасха или пост, ни Рождества
Христова не соблюдаю, ни других
праздников, ни среды, ни пятницы не
соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня
пограбили, книги у меня взяли. И я от
многих бед пошел в Индию, потому что на
Русь мне идти было не с чем, не осталось
у меня никакого товара. Первую Пасху
праздновал я в Каине, а другую Пасху в
Чапакуре в Мазандаранской земле,
третью Пасху — в Ормузе, четвертую Пасху
в Индии, среди бесермен, в Бидаре, и тут
много печалился по вере христианской.
   Бесерменин же Мелик сильно
понуждал меня принять веру
бесерменскую. Я же ему сказал: «Господин!
Ты молитву (совершаешь и я также
молитву совершаю. Ты молитву пять раз
совершаешь, я — три раза. Я — чужестранец,
а ты — здешний)». Он же мне говорит: «Истинно
видно, что ты не бесерменин, но и
христианских обычаев не соблюдаешь».
И я сильно задумался и сказал себе: «Горе
мне, окаянному, с пути истинного сбился
и не знаю уже, по какому пути пойду.
Господи, Боже вседержитель, творец неба
и земли! Не отврати лица от рабища
твоего, ибо в скорби пребываю. Господи!
Призри меня и помилуй меня, ибо я
создание твое; не дай. Господи, свернуть
мне с пути истинного, наставь меня.
Господи, на путь правый, ибо в нужде не
был я добродетелен перед тобой, Господи
Боже мой, все дни свои во зле прожил.
Господь мой (Бог-покровитель, ты, Боже,
Господи милостивый. Господь
милосердный, милостивый и милосердный.
Хвала Богу). Уже прошло четыре Пасхи,
как я в бесерменской земле, а
христианства я не оставил. Далее Бог
ведает, что будет. Господи Боже мой, на
тебя уповал, спаси меня. Господи Боже
мой».
   В Бидаре Великом, в
Бесерменской Индии, в Великую ночь на
Великий день смотрел я, как Плеяды и
Орион в зорю вошли, а Большая Медведица
головою стояла на восток.
   На байрам бесерменский
совершил султан торжественный выезд: с
ним двадцать везиров великих выехало
да триста слонов, облаченных в булатные
доспехи, с башенками, да и башенки
окованы. В башенках по шесть человек в
доспехах с пушками и пищалями, а на
больших слонах по двенадцать человек. И
на каждом слоне по два знамени больших,
а к бивням привязаны большие мечи весом
по кентарю, а на шее — огромные железные
гири. А между ушей сидит человек в
доспехах с большим железным крюком — им
слона направляет. Да тысяча коней
верховых в золотой сбруе, да сто
верблюдов с барабанами, да трубачей
триста, да плясунов триста, да триста
наложниц. На султане кафтан весь
яхонтами унизан, да шапка-шишак с
огромным алмазом, да саадак золотой с
яхонтами, да три сабли на нем все в
золоте, да седло золотое, да сбруя
золотая, все в золоте. Перед ним кафир
бежит вприпрыжку, теремцом64 поводит, а
за ним пеших много. Позади идет злой
слон, весь в камку наряжен, людей
отгоняет, большая железная цепь у него
в хоботе, отгоняет ею коней и людей,
чтоб к султану не подступали близко. А
брат султана сидит на золотых носилках,
над ним балдахин бархатный, а маковка —
золотая с яхонтами, и несут его
двадцать человек.
   А махдум сидит на золотых же
носилках, а балдахин над ним шелковый с
золотой маковкой, и везут его четыре
коня в золотой сбруе. Да около него
людей великое множество, да перед ним
певцы идут и плясунов много; и все с
обнаженными мечами да саблями, со
щитами, дротиками да копьями, с прямыми
луками большими. И кони все в доспехах,
с саадаками. А иные люди нагие все,
только повязка на бедрах, срам прикрыт.
   В Бидаре луна полная стоит
три дня. В Бидаре сладких плодов нет. В
Индостане большой жары нет. Очень жарко
в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг
родится, да в Джидде, да в Баку, да в
Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в
Хорасанской земле жарко, да не так.
Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в
Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер
бывает. А в Гиляне очень душно и парит
сильно, да в Шамахе парит сильно; в
Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске
жарко, а в Халебе не так жарко.
   В Севасской округе и в
Грузинской земле всего в изобилии. И
Турецкая земля всем обильна. И
Молдавская земля обильна, и дешево там
все съестное. Да и Подольская земля
всем обильна. А Русь (Бог да сохранит!
Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На
этом свете нет страны, подобной ей. Но
почему князья земли Русской не живут
друг с другом как братья! Да устроится
Русская земля, а то мало в ней
справедливости! Боже, Боже, Боже, Боже!).
   Господи, Боже мой! На тебя
уповал, спаси меня, Господи! Пути не
знаю-куда идти мне из Индостана: на
Ормуз пойти-из Ормуза на Хорасан пути
нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад
пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на
Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет.
Повсюду усобица князей повыбивала.
Мирзу Джеханшаха убил Узун Хасан-бек, а
султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек
Шираз подчинил, да та земля его не
признала, а Мухаммед Ядигар к нему не
едет: опасается. А иного пути нет. На
Мекку пойти-значит принять веру
бесерменскую. Потому, веры ради,
христиане и не ходят в Мекку: там в
бесерменскую веру обращают. А в
Индостане жить — значит издержаться
совсем, потому что тут у них все дорого:
один я человек, а на харч по два с
половиной алтына в день идет, хотя ни
вина я не пивал, ни сыты.(…)
   На пятую Пасху решился я на
Русь идти. Вышел из Бидара за месяц до
бесерменского улу байрама (по вере
Мухаммеда, посланника Божья). А когда
Пасха, Воскресение Христово, — не знаю,
постился с бесерменами в их пост, с ними
и разговелся, а Пасху отметил в
Гулбарге, от Бидара в десяти ковах.
Султан пришел в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром
и с ратью своей на пятнадцатый день
после улу байрама. Война им не удалась ~
один город взяли индийский, а людей
много у них погибло и казны много
поистратили.
   А индийский великий князь
могуществен и рати у него много.
Крепость его на горе, и стольный город
его Виджаянагар очень велик. Три рва у
города, да река через него течет. По
одну сторону города густые джунгли, а с
другой стороны долина подходит —
удивительное место, для всего
пригодное. Та сторона непроходима —
путь через город идет; ни с какой
стороны город не взять: гора там
огромная да чащоба злая, колючая.
Стояла рать под городом месяц, и люди
гибли от жажды, и очень много людей
поумирало от голода да от жажды.
Смотрели на воду, да не подойти к ней.
   Ходжа мелик-ат-туджар взял
другой город индийский, силой взял,
день и ночь бился с городом, двадцать
дней рать ни пила, ни ела, под городом с
пушками стояла. И рати его погибло пять
тысяч лучших воинов. А взял город —
вырезали двадцать тысяч мужского полу
и женского, а двадцать тысяч — и
взрослых, и малых — в плен взяли.
Продавали пленных по десять тенек за
голову, а иных и по пять, а детей — по две
тенки. Казны же совсем не взяли. И
стольного города он не взял.
   Из Гулбарги пошел я в Каллур.
В Каллуре родится сердолик, и тут его
обрабатывают, и отсюда по всему свету
развозят. В Калдуре триста алмазников
живут (оружье украшают). Пробыл я тут
пять месяцев и пошел оттуда в Коилконду.
Там базар очень большой. А оттуда пошел
в Гулбаргу, а из Гулбар-ги к Аланду. А от
Аланда пошел в Амендрие, а из Амендрие —
к Нарясу, а из Наряса — в Сури, а из Сури
пошел к Дабхолу — пристани моря
Индийского.
   Очень большой город Дабхол —
съезжаются сюда и с Индийского, и с
Эфиопского поморья. Тут я, окаянный
Афанасий, рабише Бога вышнего, творца
неба и земли, призадумался о вере
христианской, и о Христовом крещении, о
постах, святыми отцами устроенных, о
заповедях апостольских и устремился
мыслию на Русь пойти. Взошел в таву и
сговорился о плате корабельной — со
своей головы до Ормуза града два
золотых дал. Отплыл я на корабле из
Дабхола-града на бесерменский пост, за
три месяца до Пасхи.
   Плыл я в таве по морю целый
месяц, не видя ничего. А на другой месяц
увидел горы Эфиопские, и все люди
вскричали: «Олло перводигер, Олло
конъкар, бизим баши мудна насинь
больмышьти», а по-русски это значит:
«Боже, Господи, Боже, Боже вышний,
царь небесный, здесь нам судил ты
погибнуть!»
   В той земле Эфиопской были мы
пять дней. Божией милостью зла не
случилось. Много роздали рису, да перцу,
да хлеба эфиопам. И они судна не
пограбили. А оттуда шли двенадцать дней
до Маската. В Маскате встретил я шестую
Пасху. До Ормуза плыл девять дней, да в
Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза
пошел в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара
до Шираза шел двенадцать дней, а в
Ширазе был семь дней. Из Шираза пошел в
Эберку, пятнадцать дней шел, и в Эберку
был десять дней. Из Эберку до Йезда шел
девять дней, и в Йезде был восемь дней. А
из Йезда пошел в Исфахан, пять дней шел
и в Исфахане был шесть дней. А из
Исфахана пошел в Кашан, да в Кашане был
пять дней. А из Кашана пошел в Кум, а из
Кума — в Савэ. А из Савэ пошел в
Сольтание, а из Сольтание шел доТебриза,
а из Тебриза пошел в ставку Узун Хасан-бека. В ставке его был десять дней, потому
что пути никуда не было. Узун Хасан-бек
на турецкого султана послал двора
своего сорок тысяч рати. Они Сивас
взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию
взяли, да много сел пограбили и пошли
войной на караманского правителя. А из
ставки Узун Хасан-бека пошел я в
Эрзинджан, а из Эрзинджана пошел в
Трабзон.
   В Трабзон же пришел на Покров святой Богородицы и приснодевы Марии и
был в Трабзоне пять дней. Пришел на корабль и сговорился о плате — со своей
головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг — в Кафе
отдать. И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро мое
все велели принести к себе в крепость,
на гору, да обыскали все. И что было
мелочи хорошей — все выграбили. А искали
грамоты, потому что шел я из ставки Узун
Хасан-бека. Божией милостью дошел я до
третьего моря — Черного, что по-персидски
дарья Стамбульская. С попутным ветром
шли морем десять дней и дошли до Воны, и тут встретил нас сильный ветер
северный и погнал корабль назад к
Трабзону. Из-за ветра сильного,
встречного стояли мы пятнадцать дней в
Платане . Из Платаны выходили в море
дважды, но ветер дул нам навстречу злой,
не давал по морю идти. (Боже истинный,
Боже покровитель!) Кроме него-иного
Бога не знаю. Море перешли, да занесло
нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф,
и стояли мы там пять дней. Божиею
милостью пришел я в Кафу за девять дней
до Филиппова поста. (Бог-творец!)
   Милостию Божией прошел я три
моря. (Остальное Бог знает. Бог
покровитель ведает.) Аминь! (Во имя
Господа милостивого, милосердного.
Господь велик, Боже благой. Господи
благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог
велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь
промыслитель. Хвала Господу,
благодарение Богу всепобеждающему. Во
имя Бога милостивого, милосердного. Он
Бог, кроме которого нет Бога, знающий
все тайное и явное. Он милостивый,
милосердный. Он не имеет себе подобных.
Нет Бога, кроме Господа. Он царь,
святость, мир, хранитель, оценивающий
добро и зло, всемогущий, исцеляющий,
возвеличивающий, творец, создатель,
изобразитель, он разрешитель грехов,
каратель, разрешающий все затруднения,
питающий, победоносный, всесведущий,
карающий, исправляющий, сохраняющий,
возвышающий, прощающий, низвергающий,
всеслышащий, всевидящий, правый,
справедливый, благий. )

Даты: 15 в.
Источник: Хождение за три моря
Афанасия Никитина / Предисл., подготовка
текста, перевод и коммент. Н.И. Прокофьева.. М.,
Сов. Россия, 1980. — 208 с.

Опубликовано в INTERNET: 2003,
август

Анализ произведения «Хождение за три моря» Афанасия Никитина — Реальное время

07:00, 06.03.2017

Путешествие Афанасия Никитина: что видел автор и что «подчищали» православные цензоры? Часть 2

Историк Булат Рахимзянов продолжает анализировать «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. В сегодняшней авторской колонке, написанной для «Реального времени», он рассматривает уже обратный путь русского купца. Наш колумнист приводит интересные примеры употребления арабских, тюркских и персидских фраз в сочинении. Любопытны и мусульманские мотивы путешественника, которые при всей старательности не смогли окончательно вымарать даже церковные цензоры.

Дорога домой

Вместе с описаниями местностей, которые Афанасий Никитин посетил, он занес в свои записки и замечания о природе страны и ее произведениях, о народе, его нравах, верованиях и обычаях, о народном управлении, войске и т.п.

Индеяне же не едят никоторого же мяса, ни яловичины, ни боранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, а свиней же у них велми много. Ядят же в день двожды, а ночи не ядят, а вина не пиют, ни сыты. А з бесермены ни пиютъ, ни ядят. А ества же ихъ плоха. А один с одным ни пьет, ни есть, ни з женою. А едят брынец, да кичири с маслом, да травы розные ядят, а варят с маслом да с молоком, а едят все рукою правою, а левою не приимется ни за что. А ножа не дрьжат, а лжицы не знают. А на дорозе кто же варит себе кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермен крыются, чтоб не посмотрил ни в горнець, ни въ еству. А толко посмотрит, ино тое ествы не едят. А едят, покрываются платомъ, чтобы никто не виделъ его.

А жоны их с мужи своими спят в день, а ночи жены их ходят спати к гарипом да спят с гарипы, да дают имъ алафу, да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже их люди черны велми. А у которые жены от гостя зачнется дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бело, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нет ничего, что пилъ да елъ, то ему халялъ.

Интересный абзац. Гарип — чужеземец, иностранец. По Никитину выходит, что белому иностранцу индийские мужья разрешали спать со своей женой, и если родится белый ребенок, так еще и доплачивали 300 денег. А если черный — то только за еду! Своеобразные нравы.

Изучив индийскую действительность изнутри, Афанасий Никитин пришел к выводу о бесперспективности дальнейших «исследований рынка», потому как с его купеческой точки зрения взаимный коммерческий интерес Руси и Индии был крайне скуден.

Поэтому в конце 1471 — начале 1472 года Афанасий Никитин принимает решение покинуть Индию и возвращаться домой на Русь.

Город Дабул стал последней точкой индийского путешествия А. Никитина. В январе 1473 года Никитин сел в Дабуле на судно, которое после почти трехмесячного плавания с заходом на Сомалийский и Аравийский полуострова доставило его в Ормуз. Торгуя пряностями, Никитин прошел через Иранское нагорье к Тебризу, пересек Армянское нагорье и осенью 1474 года достиг турецкого Трапезунда. «Таможня» этого черноморского порта выгребла у нашего путешественника все добро (в том числе и индийские самоцветы), оставив его ни с чем. Дневника при этом не тронули.

Далее по Черному морю А. Никитин добирается до Кафы (Феодосии). Потом через Крым и литовские земли — на Русь. В Кафе Афанасий Никитин, по-видимому, познакомился и близко сошелся с богатыми московскими «гостями» (купцами) Степаном Васильевым и Григорием Жуком. Когда их объединенный караван тронулся в путь (скорее всего, в марте 1475 года), в Крыму было тепло, но по мере продвижения на север становилось все холоднее. Видимо, сильно простудившись или по какой-либо другой причине Афанасий Никитин слег и умер где-то в районе Смоленска, который условно считается местом его последнего упокоения.

Ценность трактата Афанасия Никитина

В тексте многократно встречаются тюркские, персидские и арабские слова в кириллической записи. На смеси этих языков написана последняя часть «Хожения» — заключительная молитва Афанасия Никитина. Так он пишет: «В Ындея же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител; акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достуръ. А куль коравашь учюзь чяр фуна хубъ, беш фуна хубе сиа; капъкара амьчюкь кичи хошь». В переводе с тюрки это означает: «В Индии же гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жите́ля; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жите́лей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 5 фун — хороша и черна; черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша» (использованы персидские слова).

Другой пример отражает его уступки обычаям чужой страны в вопросах соблюдения христианских обрядов (также на тюрки): «кетъмышьтыр имень, уручь тутътым», в переводе — «с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом».

Есть даже вставки, совпадающие с молитвами из Корана: «Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити. Хуа рахману рагиму, хубо могу лязи» — «Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных», что примерно соответствует 22 аяту 59 суры: «Он — Аллах, нет божества, кроме Него, знающий скрытое и созерцаемое. Он — милостивый, милосердный!»

Несмотря ни на что, автор продолжает болеть душой за свою далекую родину. Он пишет на тюркском слова, сомнительные с точки зрения официальной власти: «А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость!»

Относительно же данных Афанасия насчет мусульман, коими являлись и средневековые татары, можно отметить следующее. Специалистам известно, что русские летописные тексты практически «кишат» агрессией по отношению к мусульманам, татарам, Золотой Орде и позднезолотоордынскому миру.

Американский исследователь средневековой истории России Эдвард Кинан допустил, что данные источников крайне отрывочны в том числе потому, что почти все они на протяжении XVI и XVII веков подверглись тщательной церковной цензуре. Она затронула не только материал, вошедший в летопись, но вообще почти все, что сохранилось в письменном виде, — за редким исключением в виде дипломатических документов. Целью православных цензоров, по его мнению, «было вырвать с корнем любое благосклонное отношение к татарам или их традициям, … любой признак ностальгии по … традициям Золотой Орды». Энергия и бдительность духовенства были гарантом того, что эта цель будет достигнута.

Как пример непредвзятого, практического отношения к представителям других культур и религий можно привести как раз свидетельство Афанасия Никитина. Не планировав заранее путешествие за три моря, Афанасий Никитин оказался первым европейцем, который дал ценное описание средневековой Индии, обрисовав ее просто и правдиво. Его записи лишены расового подхода и отличаются редкой для того времени веротерпимостью. По сути, выдающееся значение его рассказа, в отличие от огромного количества средневековой русской литературы, касающейся мусульман, в полном отсутствии предвзятости, а также почтения в отношении к христианскому взгляду на отношения с «погаными». Его рассказ прошел много редакций, которые показывают нам разницу между взглядами тех, кто, как сам Никитин, находился под влиянием тесных и практических контактов с мусульманской культурой, и тех, кто по причине предвзятости предавал анафеме Магомета, его работы и всех его последователей. Неоднократно производившиеся редакторские правки, наблюдаемые в последних версиях текста Никитина, имели целью вырвать с корнем те его взгляды и мысли, которые не соотносились с православием и были терпимыми по отношению к «поганым».

Булат Рахимзянов, илл. tvercult.ru

Справка

Булат Раимович Рахимзянов — историк, старший научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, кандидат исторических наук.

Окончил исторический факультет (1998) и аспирантуру (2001) Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова-Ленина.
Автор около 60 научных публикаций, в том числе двух монографий.
Проводил научное исследование в Гарвардском университете (США) в 2006—2007 академическом году.
Участник многих научных и образовательных мероприятий, в их числе — международные научные конференции, школы, докторские семинары. Выступал с докладами в Гарвардском университете, Санкт-Петербургском государственном университете, Высшей школе социальных наук (EHESS, Париж), университете Иоганна Гуттенберга в Майнце, Высшей школе экономики (Москва).
Его вторая монография «Москва и татарский мир: сотрудничество и противостояние в эпоху перемен, XV—XVI вв.» недавно вышла в санкт-петербургском издательстве «Евразия».
Область научных интересов: средневековая история России (в особенности восточная политика Московского государства), имперская история России (в особенности национальные и религиозные аспекты), этническая история российских татар, татарская идентичность, история и память.

Страница не найдена | Николай II

Ваш запрос не найден.

Может попробовать поискать?

Ищи:

Последние сообщения

Убийство Романовых: достоверный рассказ
В этот день в 1894 году: Николай II взошел на престол
Новый ребенок Романовых «не может по праву считаться членом Российской Императорской семьи», — заявляет Ассоциация семьи Романовых.
Император Николай II на Facebook
Под Тюменью освятили православный крест в память о Николае II и его семье

Мета

Регистрация
Вход в систему
Лента записей
Лента комментариев
WordPress. com

Боже, храни королеву: история государственного гимна

Воспроизведено в The Gentleman’s Magazine, 1745. Wiki Commons.

Происхождение «Боже, храни королеву» теряется во мраке, но нет никаких сомнений в том, что слова и мелодия, какими мы их знаем сегодня, внезапно стали широко популярными в сентябре 1745 года. В том месяце демонстрации верность правящему дому пользовались особым спросом. Чарльз Эдуард, Молодой Претендент, разгромил Копа в Престонпансе и собирался вторгнуться в Англию; Лондон готовился защищать себя и своих ганноверских правителей. Примером народных настроений стало 28 сентября, когда весь мужской состав театра «Друри-лейн» объявил о намерении сформировать спецподразделение Добровольческих сил обороны. В тот вечер они дали представление Джонсона Алхимик . В его заключение был дополнительный пункт. Три ведущих певицы дня — миссис. Сиббер, Бирд и Рейнхольд выступили вперед и запели специальный гимн:

«Боже, благослови нашего благородного короля,
».
Боже, храни великого Георгия, нашего короля…»

Газета Daily Advertiser сообщила: «Всеобщие аплодисменты в достаточной мере свидетельствуют о том, с каким отвращением они (зрители) относятся к произвольным схемам наших завистливых врагов. …» Другие театры быстро последовали за Друри-Лейн. Бенджамин Виктор, торговец полотном, писал своему другу Гаррику, который был болен в деревне: «Сцена — самое верное место в трех королевствах», а миссис Сиббер отмечала: театры, приносит им очень хорошие дома. Вскоре гимн запели даже в Бате.

Ни слова, ни музыка не были новыми. Они были опубликованы в 1744 году в Thesaurus Musicus . Доктор Томас Арн составил версию Друри Лейн в сентябре 1745 года, а один из его младших учеников, Чарльз Берни, создал декорации для Ковент-Гарден. Шестьдесят лет спустя выдающийся доктор Берни вспомнил некоторые интересные факты о происхождении гимна для своего друга сэра Джозефа Бэнкса, натуралиста. Берни, как и все современники, имевшие дело с версиями 1745 года, ссылался на «старую мелодию» и «старый гимн». Он продолжил:

«Старая миссис Арне, мать доктора Арне и миссис Сиббер, фанатичная католичка, сказала, что слышала, как ее пели не только в театре, но и на улице, когда принц Оранский парил над побережьем. ».

Позднее Бёрни выразился более определенно:

«самая ранняя копия слов, с которыми мы знакомы, начинаются — Боже, храни великого Иакова, нашего короля. Я спросил доктора Арне, знает ли он, кто был композитором: он сказал, что не имеет ни малейшего представления… но было принято мнение, что оно было написано и сочинено для католической капеллы Иакова II».

Не исключено. Музыканты прослеживают происхождение мелодии от средневекового пения равнинной песни и далее, через гимн, к мелодии елизаветинца Джона Булла. В конце семнадцатого века Перселл написал несколько тактов, которые почти идентичны начальным фразам версий Арне и Берни. Нет ни малейшего надежного доказательства того, что Генри Кэри или французский композитор Люлли приложили руку к музыке.

В этих словах чувствуется такая явная преданность, что невозможно указать точную дату их происхождения. Фраза «Боже, храни короля» встречается в нескольких местах в самых ранних английских переводах Библии. Приказом флота в Портсмуте от 10 августа 1544 года лозунгом этого дня было «Боже, храни короля Генриха», а контрсловом — «Желаю царствовать над нами». Начиная с восшествия на престол королевы Елизаветы королевские прокламации заканчиваются словами «Боже, храни королеву». Некоторые другие идеи в гимне, такие как «Рассейте наших врагов» и «Смешайте их устройства», часто использовались в верных молитвах шестнадцатого и семнадцатого веков за Государя и Государство. Можно с уверенностью предположить, что ко времени правления Якова II и слова, и музыка «Боже, храни короля» были известны в общепринятой форме. Возможно — хотя это может быть не более чем предположением — что латинская версия, которая, как известно, существовала в начале восемнадцатого века, была впервые составлена для использования в его католических часовнях. Не вызывает сомнений то, что после революции гимн считался выражением верности ганноверской династии.

Это был еще, конечно, не Государственный Гимн. Такая концепция была бы непонятна восемнадцатому веку. Но в течение года или около того с 1745 года ее играли и пели всякий раз, когда члены королевской семьи появлялись на публике. Позже в том же столетии Фанни Бёрни описывает визит Корта в Челтнем:

«Всю дорогу мы редко проезжали пять миль, не встречая банду самых ужасных скрипачей, царапавших «Боже, храни короля», с всей своей мощью, вне времени, вне времени, и все под дождем…»

Как ни странно, хотя она и была верной, но еще не считалась священной музыкой. В Линдхерсте в 1789 году Фанни Берни посетила приходскую церковь, чтобы поблагодарить своего монарха за выздоровление от одного из приступов безумия.

«После службы, вместо псалма, представьте себе наше удивление, когда мы услышали, как вся община присоединилась к песне «Боже, Царя храни». Неуместно это было в церкви, но интерес был таким добрым, таким преданным и таким нежным, что я считаю, что не было сухого глаза. …”

Мисс Берни также записала несколько наиболее известных случаев исполнения гимна:

«В Уэймуте, Боже, храни короля, начертано на шляпах и шапках детей, все лодочники носят его на кокардах; и даже купальщицы носят его на больших грубых поясах вокруг талии. Король купается и с большим успехом; машина следует за Королевской в море, наполненное скрипачами, которые играют «Боже, храни короля», когда Его Величество делает свой бросок!»

Гимн пел майской ночью в Королевском театре в 1800 году, когда Хэдфилд совершил неудачное покушение на жизнь Георга III. Шеридан под влиянием момента импровизировал специальный дополнительный стих, выражающий благодарность народа за милостивое вмешательство Провидения. Но ни при Регентстве, ни при Георге IV «Боже, храни короля» не считалась священной мелодией. Впервые ее спели на коронации Георга IV, хотя часть прихожан в аббатстве подчеркнуто пела «Боже, храни Queen », чтобы показать их симпатии в вопросе королевского развода.

Вильгельм IV слушал странное представление, когда он и королева Аделаида открывали новый Лондонский мост в 1831 году. Они обедали посреди сооружения, и во время трапезы устроили официальную вечеринку ликования под руководством сэра Джорджа Смарта, оказывавшую музыкальные почести, в том числе «Боже, храни короля». К ужасу Смарта, вперед вышли мужчина и женщина,

, «он играл «Боже, храни короля», подперев подбородок костяшками пальцев под аккомпанемент голоса жены. Король позвал меня и спросил, кто они такие. Я сказал ему, что сожалею, что они вторглись без разрешения. ‘О, нет. Никаких вторжений, — сказал король. «Это было очаровательно. Скажи им, чтобы исполнили это снова».

После восшествия на престол королевы Виктории его регулярно называют Национальным гимном, хотя королева, по-видимому, считала его также и семейным гимном, поскольку для королевских рождений и бракосочетаний были созданы специальные стихи.

Вероятно, именно в зарубежных странах Государственный гимн впервые был включен в сборники гимнов. Считается, что это первый пример своего особого размера в любом европейском языке — 6.6.4.6.6.6.4. Как только он утвердился в народном воображении, он должен был распространиться. Бесчисленные сочинители гимнов использовали этот размер, и еще до конца восемнадцатого века в Голландии и Дании были составлены подходящие национальные слова, и многие германские государства приняли для своих стихов начало Шумахера:0496 Heil dir im Зигер-кранц. » Россия использовала мелодию до 1833 года, а Швеция и Лихтенштейн — два других государства, которые положили на музыку свои собственные слова. У швейцарцев нет государственного гимна, но они вписали в мелодию как французские, так и немецкие слова. Американская версия «Моя страна — это Тебе» появилась в 1831 году. Среди композиторов Гайдн был большим поклонником «Боже, храни короля», и ему было поручено сочинить что-то в том же духе, когда ему поручили написать «Гимн императора» — лучше. известен сегодня в более поздней форме Германия Ueber Alles . Бетховен заявил: «Я должен показать англичанам, какое благословение они имеют в «Боже, храни короля». Он написал несколько вариаций на эту мелодию и включил эту тему в свою дань уважения Веллингтону, Битва . Вебер использовал эту мелодию как минимум дважды, а Брамс вплел ее в свой « Триумфальный ». И. К. Бах и Лист среди многих других импровизировали в гимне.

С момента его первой популярности в 1745 году были предприняты бесконечные попытки улучшить слова. В декабре того же года Журнал для джентльменов заявил, что «слова не имеют никакой ценности, кроме их верности» и предложил свою собственную новую версию: «Слава, да поет твоя труба». Но публика привязалась к Арне и Бёрни, в этих условиях не было никакой двусмысленности в отношении лояльности — «Великий Георгий», «На него возлагаются наши надежды», «Рассейте его врагов», «Да защитит он наши законы». За исключением одной строфы, относящейся к маршалу Уэйду, «сокрушающему мятежных шотландцев», Гимн 1745 г. в значительной степени остается принятой версией сегодня. Любопытно, что официальная версия, кажется, так и не была сформулирована. Улучшающие строки Лонгфелло были включены в Юбилейный рендеринг для королевы Виктории:

«Господи, пусть стихнет буря войны
Собери мир с миром
Под твоими крыльями.

В 1919 году «Мирный вариант» Гимна был одобрен Тайным советом и в настоящее время включен в некоторые сборники гимнов. В 1931 году г-н Филип Сноуден, тогдашний канцлер казначейства, заявил в Палате общин: «Это может быть информация для достопочтенного. члены должны знать, что слова, на которые поется мелодия, не являются частью государственного гимна. Только сама мелодия является национальным гимном». Как бы то ни было, окончательный и самый точный арбитр исполнения «Боже, храни королеву» предусматривает ее исполнение на общепринятые слова. Это соответствующий раздел Королевских правил для армии:

«Утвержденная аранжировка государственного гимна, опубликованная господами Boosey and Hawkes Ltd.

А русскую землю бог да сохранит кто сказал: Русская земля, да будет… (Цитата из книги «Хождение за три моря Афанасия Никитина» Афанасия Никитина)

«Хождение за три моря» Афанасия Никитина (15 в.)