«Верую, ибо абсурдно». Первый мем христианства

Афоризм «Верую, ибо абсурдно» прочно вошел в культурное сознание. Теперь это расхожая формула для обозначения иррациональной природы религиозной веры – мол, не ищите тут здравого смысла. С другой стороны, если углубиться в историю происхождения этой фразы, окажется, что всё не так просто, и что в своем оригинальном значении эти слова могут быть применимы даже к некоторым областям современной науки. Concepture публикует перевод небольшого эссе Питера Харрисона об истоках первого мема христианства.

Кто же автор?

Религиозную веру часто трактуют как один из видов безосновательной приверженности, в которой степень убежденности обратно пропорциональна фактической обоснованности. Расхожий пример такой общей характеристики религиозной веры – максима, принадлежащая Тертуллиану, христианскому писателю, который жил в третьем веке нашей эры.

Именно Тертуллиану приписывают слова: «Верую, ибо абсурдно». Это парадоксальное изречение повсеместно встречается в философских определениях рациональности религиозной веры, в современной полемике, обращенной к воображаемой оппозиции между наукой и религией, а также практически в каждом уважаемом словаре цитат и крылатых выражений.

Исследователям раннего христианства уже давно известно, что Тертуллиан никогда не писал таких слов. То, что он сказал и имел ввиду на самом деле, ставит ряд интригующих вопросов. Однако, не менее интересна история того, как данное выражение стало приписываться прежде всего именно ему, чтó нам говорит изобретение этой фразы об изменчивости концепций «веры» и почему, несмотря на попытки исправить неточность, это изречение упрямо продолжает бытовать как неискоренимый мем об иррациональной природе религиозной веры.

Искаженный первоисточник

На первый взгляд, быть преданным чему-либо потому, что это абсурдно – бесперспективное основание для любой мировоззренческой системы. Поэтому нет причин удивляться, что Тертуллиан не отстаивал этот принцип. Однако он действительно делает интересное замечание, сопровождая его особой отсылкой к смерти и воскрешению Христа: «это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно … это несомненно, ибо невозможно» (на латинском это звучит так: «prorsus credibile est, quia ineptum est … certum est, quia impossibile»).

Такое утверждение может показаться необычайно близким к фидеистическому афоризму, который ошибочно приписывается Тертуллиану. Запутывает дело также то, что даже оригинальная формулировка не вполне согласуется с преимущественно положительным отношением Тертуллиана к разуму и рациональному обоснованию. В других своих текстах он настаивает, что христианам следует «не верить ничему, кроме того, что ничему не следует верить опрометчиво». Для Тертуллиана Бог является «автором Разума», естественный порядок мира «предопределен разумом», а всё сущее должно «пониматься через разум».

Одно из возможных объяснений этого очевидного расхождения заключается в том, что, парадоксальным образом сопоставляя невозможность и достоверность, Тертуллиан прибегает к принципу, изложенному в «Риторике» Аристотеля. Разбирая правдоподобность в высшей степени невероятных событий, Аристотель замечает: «Мы можем утверждать, что люди могли бы не верить в неправдоподобные события, если бы только эти события не были правдивыми или почти правдивыми. Так что эти события скорее всего правдивы именно потому, что они неправдоподобны».

Видимо, мысль Аристотеля сводится к тому, что очевидное неправдоподобие того или иного утверждения может на самом деле дать основания для веры в него, поскольку стремление свидетеля увековечить фальшивую историю вероятнее всего обернулось бы чем-то, что по крайней мере внушало бы доверие. Если же здесь действительно имеется преемственность, то Тертуллиан, который почти наверняка знал «Риторику» Аристотеля, не отстаивает веру без оснований, а утверждает, что иногда у нас есть веские причины верить в нечто в высшей степени невероятное.

«Принесение в жертву Исаака» (Микеланджело да Караваджо, 1602)

В этой связи возникает вопрос, как так случилось, что Тертуллиану приписали авторство изречения с совершенно иным смыслом: «Верую, ибо абсурдно». Чтобы разобраться в этом, нужно рассмотреть два решающих момента, которые имели место в раннем Новом времени.

Преобразования в период Нового времени

В середине XVII века медик и эрудит Томас Браун заострил внимание на оригинальных высказываниях Тертуллиана в своей самой успешной книге «Religio Medici» (1643), или «Вероисповедание врачевателей». Что важно, Браун не только привлек внимание читателей к этому относительно незамеченному пассажу из Тертуллиана, но и придал ему совершенно новую интерпретацию.

В качестве общего принципа Браун выдвинул положение, что сила чьей бы то ни было веры обратно пропорциональна правдоподобию того, на что вера направлена: «Мне кажется, для активной веры в религии недостаточно только лишь невероятного» (ориг. «Methinks there be not impossibilities enough in Religion for an active faith»). Вскоре уже многие источники цитировали Тертуллиана (хотя и с осуждением), приписывая ему слова: «Я верую, ибо невозможно».

Так, философ Джон Локк ссылается на новую версию этого парадокса в своем классическом труде «Опыт о человеческом разумении» (1689), резюмируя точку зрения большинства своих современников, которые считали, что «со стороны людей крайне неправильно избирать свои убеждения, следуя религии» (ориг. «very ill Rule for Men to chuse their Opinions, or Religion by»).

Ключевым элементом в подоплеке такого смыслового преобразования стал рост межконфессиональных диспутов, последовавших в результате Реформации. Протестанты жестко критиковали католиков за их излишне легковерную «слепую веру» – выражение согласия с пропагандируемыми церковью доктринами, но без полного понимания, с чем они, собственно, соглашаются.

Наиболее показательным случаем была доктрина пресуществления – основанная на философии Аристотеля теория, которая объясняет, каким образом во время литургии хлеб и вино могут превращаться в Тело и Кровь Христа. Для многих протестантов пресуществление было показательным случаем веры во что-то буквально невозможное. Вот как максима «Верую, ибо невозможно» впервые получила широкое распространение – то есть вследствие своего употребления в антикатолической полемике.

Вольтер: Великий и Ужасный

Вторая фаза трансформации оригинального изречения Тертуллиана случилась после того, как французский философ Вольтер открыл состояние «абсурдности». В статье под заголовком «Вера» в своем «Философском словаре» (1764) Вольтер, подводя итог курьезным деяниям папы Александра VI, печально известного своей распущенностью, определяет веру в Бога как «верование в нечто невозможное». Первое появление фразы «Верую, ибо абсурдно» последовало позже в одной из публикаций Вольтера в 1767 году, где он приписывает Отцу Церкви Августину (а не Тертуллиану) афоризм: «Верую, ибо абсурдно, верую, ибо невозможно».

Впоследствии изречение «Верую, ибо абсурдно» стало стандартным кредо, которое всё чаще и без разбора применялось к религиозным верованиям в целом. Еще большей аутентичности фразе придал тот факт, что она циркулировала в своем латинском варианте и звучала как «credo quia absurdum» – это был обратный перевод слов Вольтера «je le crois parce que cela est absurde».

Ошибочное приписывание поговорки Августину показывает, насколько влиятельным был Вольтер, так что на протяжении многих лет Августин считался автором этого парадокса. И хотя сегодня Августина редко указывают в качестве автора, искусная инсинуация Вольтера с привнесением «абсурдности» в парадокс «я верую» сохранила свою силу. Со времен Вольтера максима «Верую, ибо абсурдно» продолжает служить тем же целям, какие преследовал её просветитель-автор – фраза остается неким жестом иррациональности, по умолчанию присущей религиозной вере. Так, в 1928 году Зигмунд Фрейд приводил эту пословицу как свидетельство инфантильной природы религии, которую он обличал в постоянных попытках скрыть свои постулаты от рационального рассмотрения.

Немецкий философ Эрнст Кассирер схожим образом утверждал, что эта максима стала олицетворением особой религиозной психологии, которая сопутствовала как рождению религии, так и её прискорбным современным проявлениям. «Девиз «Верую, ибо абсурдно» проявляет свою старую силу здесь и всюду», – жаловался Кассирер в 1951 году.

Справочная литература обычно менее пристрастна, но и в ней часто передается схожее отношение. Типичной в этом контексте является статья в «Оксфордском философском словаре», где по поводу «credo quia absurdum est» написано следующее: «[Это выражение] также известно как афоризм или парадокс Тертуллиана. Буквально (с латинского) «Я верю, поскольку это абсурдно»: то есть сама невероятность утверждения становится (обычно в теологии) своего рода мотивацией для верования в него».

Тогда и сейчас

В наше время больше всего бросается в глаза употребление этой максимы для проведения нелестных сравнений между воображаемой религиозной верой и научными «фактами». В своей лекции «Наука как призвание и профессия» (1917) Макс Вебер придумал еще более предельный латинский вариант высказывания Тертуллиана: «Credo non quod, sed quia absurdum», что значит «Я не верую ни во что, кроме того, что абсурдно» (Вебер приписал это выражение Августину) – этим Вебер хотел проиллюстрировать то, что он расценивал как существенное противоречие между наукой и религией.

«Поцелуй Иуды» (Микеланджело да Караваджо, ок. 1602)

Такие современные воины на поле боя между наукой и религией, как Ричард Докинз и Джерри Койн предсказуемо последовали заданному примеру, трактуя слова Тертуллиана как воплощение иррациональности религиозной веры.

Многое можно сказать об отличиях и сходствах между религиозной и научной приверженностью, но вкратце стоит заметить, что современные науки позволяют себе ярчайшие случаи обоснованной веры как в невозможное (квантовая механика), так и в совсем уж невероятное (космология Большого взрыва).

Это вновь отсылает нас к оригинальному контексту утверждений Тертуллиана, где речь шла не о вере, мотивированной абсурдностью её объекта, а о том, оправданно ли вообще верить во что-то, что мы расцениваем как невозможное или в высшей степени немыслимое. Очевидно, это остается насущным вопросом.

Оригинал

Для оформления использованы картины Микеланджело да Караваджо. На превью – «Неверие апостола Фомы» (ок. 1601-1602).

Об авторе: Питер Харрисон (Peter Harrison) – директор Института продвинутых гуманитарных исследований в Квинслендском университете. Автор книги «Территории науки и религии» (ориг. «The Territories of Science and Religion», 2015), а также редактор сборника «Нарративы секуляризации» (ориг. «Narratives of Secularization», 2017).

Верую, ибо абсурдно. К истории одной ложной цитаты – Православный журнал «Фома»

Приблизительное время чтения: 6 мин.

—

100%

+

Код для вставки

Код скопирован

«Мещанство сопротивляется, оно хочет придумать свои несоциалистические ценности, и вот вам Розанов со своим бессмертием свиноподобного размножения, вот вам Бердяев с его трусливым утверждением бессмертия души: credo, quia absurdum».

Это слова А. В. Луначарского из статьи «Тьма». Оставим на совести красного наркома оценку философии Розанова и Бердяева. Разговор сейчас пойдет о другом. Об использовании в отрывке — «к месту» — известной латинской цитаты «Credo quia absurdum (est) — «Верую, ибо абсурдно», которая традиционно приписывается христианскому философу Тертуллиану (160-220 гг.). Луначарский — тоже вполне традиционно — приводит тертуллиановы слова на правах саморазоблачающей цитаты. Вот, мол, сами христиане признают, что их вера противится разуму, что она основана на нелепости, на абсурде. А один из современных словарей крылатых слов дает этой фразе такое объяснение: «Формула, ярко отражающая принципиальную противоположность религиозной веры и научного познания мира и употребляющаяся для характеристики слепой, не рассуждающей веры и некритического отношения к чему-либо».

Казалось бы, все правильно: вера есть вера, а разум есть разум, и вместе им не сойтись. В чем же здесь заблуждение? Где парадокс?

Заблуждение: чего не говорил Тертуллиан

Начну с простого. Такой цитаты у Тертуллиана нет. Этот факт, кстати сказать, не оспаривают даже многочисленные «крылатые цитатники», называя выражение «парафразой слов христианского писателя».

Однако обратимся к тексту. В книге «О плоти Христовой» (De Carne Christi) Тертуллиан пишет буквально следующее: «Сын Божий пригвожден ко кресту; я не стыжусь этого, потому что этого должно стыдиться. Сын Божий и умер; это вполне вероятно, потому что это безумно. Он погребен и воскрес; это достоверно, потому что это невозможно» (буквально на латыни: «Et mortuus est dei filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia impossibile»).

Автор размышляет о том, что перевернуло всю человеческую историю и вошло в культуру как Тайна христианства — о воскресении Христа.

Конечно, для взглядов Тертуллиана весьма характерна мысль о том, что разум, требующий доказательств, философия, пытающаяся постичь истину, на самом деле только всё запутывают и извращают… С этим тезисом, конечно, можно и поспорить. В том числе и с христианских позиций. Те мыслители эпохи поздней античности, которых церковная традиция именует отцами Церкви, как раз и занимались созданием философской и богословской системы, облекая в броню рациональных рассуждений то, что содержалось в символической форме в Евангелии. А наука и религия — это не противоположные и соперничающие способы познания мира, а разные. И в чем-то взаимодополняющие друг друга.

Однако речь сейчас не об этом споре, а о знаменитой фразе. И тут все несколько по-иному: гораздо глубже и серьезнее. Если, конечно, использовать не парафразу в трактовке Луначарского, а читать самого Тертуллиана.

О ком идёт речь?

Луначарский Анатолий Васильевич. Родился в 1875 году в семье действительного статского советника. В 1895 году, будучи гимназистом, вошел в социал-демократическое движение. После окончания Киевской гимназии изучал в Цюрихском университете естествознание и философию. В 1896-98 гг. жил во Франции и Италии, с 1899 — в России. Вел революционную работу в Москве, Киеве и других городах. Неоднократно арестовывался, был в ссылке. В первые месяцы после Октябрьской революции предпринимал усилия по сохранению художественных, культурно-исторических памятников для развития пролетарской культуры.

Квинт Септимий Тертуллиан родился около 155 г. в языческой семье в Карфагене (Северная Африка). Получив блестящее образование, он провел по-язычески буйную и разгульную молодость, что в дальнейшем сказалось на жестком и непримиримом к язычеству характере его произведений. Примерно в 35-40 лет он принимает христианство, а затем становится священником. Тертуллиан был одаренным писателем и богословом, оказавшим большое влияние на развитие христианского вероучения. Однако под конец жизни он сам уклонился в ересь монтанизма. Умер Тертуллиан после 220 г., точная дата его смерти неизвестна.

Свернуть

| Читайте также:

Противостоит ли вера — разуму? О правилах здравого рассуждения

Парадокс: что на самом деле хотел сказать Тертуллиан

Христианство взорвало языческий мир невообразимыми, невероятными представлениями о Боге, человеке и их взаимоотношениях. Именно это хочет подчеркнуть Тертуллиан: идея крестной смерти, искупления грехов и воскресения настолько чужда и абсурдна для языческого мира, что представить себе таким Божественное Откровение язычник просто не может. Спустя много веков один мыслитель так выразит надчеловечность христианского откровения: «Бесчисленны и страшны сомнения мыслящего христианина; но все они побеждаются невозможностью изобрести Христа». Вот чего не понял и Вольтер в своем знаменитом: «Если бы Бога не было, Его надо было бы изобрести». Именно так — изобрести — в оригинале у французского вольнодумца («il faudrait l`inventer»). И именно это — изобретение Бога — есть вещь невозможная для христианского сознания, однако вызывающая восхищение у французского просветителя.

Невозможно, говорит Тертуллиан, представить себе, что Бог будет убит людьми. По все меркам — человеческим, языческим — это абсурдно, это стыдно. Однако этого потому и нельзя стыдиться, что христианство превосходит человеческие мерки. Потому что то, что стыдно в обыденной жизни, что невероятно с точки зрения мирской логики, может обернуться спасением для человечества. Как обернулся им Крест Христов — орудие самой позорной, самой стыдной казни в Римской империи. Казни на кресте, казни для рабов.

Безумно, подчеркивает Тертуллиан, поверить в то, что Бог мог умереть — ведь боги бессмертны. Однако Истинный Бог приходит к людям так, как ни один мудрец не может придумать: не в силе и славе Юпитера или Минервы, но в образе Страдальца. Вот почему это вполне вероятно: Бог приходит так, как хочет Он, а не так, как это придумывает человек, — сколь абсурдным и нелепым ни казался бы нам этот приход.

Невозможно, продолжает Тертуллиан, представить себе ни погребение Бога, ни Его воскресение. Но эта невозможность и есть самое сильное доказательство для веры. Не математическое доказательство для ума, не естественнонаучный факт, который лишает человека свободы выбора и для принятия которого необходим определенный уровень знаний и интеллекта. А потрясающее прикосновение к Тайне — без которой и вне которой нет никакой религии. Без которой и вне которой наша жизнь превращается в пустое существование, лишенное смысла и цели.

Евангельская история не придумана. Она не придумываема в принципе. Никакой изощренный человеческий разум не смог бы таким образом изобразить Бога, если хотел бы создать новую религию. Именно поэтому Ницше бунтовал: Бог не железною рукою наводит порядок, но действует любовью. И Сам есть Любовь. Именно поэтому Толстой придумал своего Христа, который, хотя и не приходит в силе и славе римского императора, но все равно остается — используя слова того же Ницше — «человеческим, слишком человеческим» вымыслом: бродячим проповедником, который учит подставлять одну щеку, когда бьют по другой. И который умирает на кресте. И все… И нет спасения, и снова мрак и тьма ада.

Христос приходит не как великий завоеватель и поработитель. Он приходит как Спаситель всего человечества. Он добровольно принимает на себя все бремя человеческой природы (кроме греха), умирает — чтобы воскреснуть. И Своим воскресением возвращает нам жизнь…

| Читайте также:

В чем трагедия страданий Христа на Кресте? Ведь Он знал, что воскреснет

За несколько веков до Тертуллиана об этом же писал апостол Павел: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1Кор 1:22-23). Иудеи требуют чудес — ждут Спасителя-мессию, который придет и, сбросив рабство римской империи, восстановит былое могущество царства Израилева. Эллины ищут мудрости — вслед за Платоном и иными великими умами античности, пытаются познать себя и Бога на путях интеллектуального поиска.

Мы же проповедуем Христа распятого — вот центр, смысл и содержание раннехристианской проповеди: Бог стал человеком, принял крестную смерть и на третий день воскрес. Ибо только так можно было исцелить искаженную грехом природу человека. Ибо только так можно было подарить нам — вновь, как в Эдеме — бессмертие, которого мы по своему желанию и по своему разуму лишились там же. Ибо только так приходит Бог — способом, невообразимым для человека. И потому верным.

Для иудеев это Откровение — соблазн, ведь Мессия не сбросил ига ненавистных римлян. Для эллинов — безумие, ибо боги бессмертны.

Для нас, христиан, это Путь, Истина и Жизнь. И Любовь. В Которой спасение. И это правда. Потому что этого «не может быть».

«Верю, потому что это абсурд»: понимание первого мема христианства

Часто считается, что религиозная вера свидетельствует о ненадежной приверженности, в которой степень убежденности обратно пропорциональна соответствию фактам. Доказательством этой распространенной характеристики религиозной веры является максима христианского писателя третьего века Тертуллиана, которому приписывают высказывание «Я верю, потому что это абсурдно». религиозной вере, в современной полемике, адресованной воображаемой оппозиции между наукой и религией, и практически во всех авторитетных словарях цитат.

Исследователям раннего христианства давно известно, что Тертуллиан никогда не писал этих слов. То, что он первоначально сказал и имел в виду, ставит интригующие вопросы, но не менее интересна история о том, как изобретенное выражение стало приписываться ему в первую очередь, что его изобретение говорит нам об изменении представлений о «вере» и почему, несмотря на попыток исправить запись упорно сохраняется как неистребимый мем о иррациональности религиозной приверженности.

На первый взгляд, приверженность чему-то из-за того, что это абсурдно, является бесперспективным основанием для системы убеждений. Неудивительно, что Тертуллиан не отстаивал этот принцип. Однако он сделал это замечание, конкретно упомянув о смерти и воскресении Христа: «это вполне вероятно, потому что не подходит… это достоверно, потому что это невозможно» (Для латинистов: prorsus credibile est , quia ineptum est … certum est, quia impossibile ). Может показаться, что это находится в пределах досягаемости фидеистической фразы, обычно приписываемой ему. Удивительно, однако, что даже эта первоначальная формулировка не согласуется с в целом положительным взглядом Тертуллиана на разум и рациональное обоснование. В другом месте он настаивает на том, что христиане «ни во что не должны верить, кроме того, что ничему нельзя верить опрометчиво». Для Тертуллиана Бог — «творец Разума», естественный порядок мира «предназначен разумом», и все должно быть «понято разумом».

Одно из возможных объяснений этого кажущегося несоответствия состоит в том, что в своем парадоксальном противопоставлении невозможности и достоверности Тертуллиан опирается на принцип, изложенный в Риторике Аристотеля . Обращаясь к правдоподобию в высшей степени невероятных событий, Аристотель замечает: «Мы можем возразить, что люди не могли бы поверить им, если бы они не были правдой или почти правдой. И что они, скорее всего, верны, потому что они невероятны.» Его точка зрения, по-видимому, состоит в том, что кажущаяся неправдоподобность заявленного заявления может на самом деле дать причину верить в него, поскольку свидетель, стремящийся увековечить ложную историю, скорее всего, придумать что-то, что хотя бы казалось правдоподобным. Если эта связь находится на правильном пути, Тертуллиан, который почти наверняка знал Аристотеля Риторика , не защищает безосновательную веру, а предполагает, что иногда у нас есть веские причины верить в крайне маловероятное.

Это оставляет нас с вопросом, как Тертуллиану приписывается авторство совсем другого выражения: «Я верю, потому что это абсурдно». Для этого нам нужно обратиться к двум решающим моментам раннего Нового времени.

В середине XVII века врач и эрудит Томас Браун обратил внимание на оригинальные замечания Тертуллиана в его бестселлере Religio Medici (1643) или Религия врача . Важно отметить, что Браун не только познакомил многочисленных читателей с этим относительно незамеченным отрывком из Тертуллиана, но и дал ему совершенно новую интерпретацию, предложив в качестве общего принципа, что сила веры обратно пропорциональна вероятности того, во что верят: в религии недостаточно невозможностей для активной веры». Вскоре многочисленные источники цитировали Тертуллиана, хотя и неодобрительно, как сказавшего: «Верую, потому что это невозможно». Таким образом, философ Джон Локк ссылается на эту новую версию парадокса в своем классическом труде 9.0007 Ан Эссе о человеческом понимании (1689), резюмируя мнение большинства его современников о том, что это было «очень плохим Правилом для людей выбирать свое мнение или религию».

Ключевым элементом предыстории этого развития был рост сектантских споров после Реформации. Протестанты наказывали католиков за их чрезмерно легковерную «безоговорочную веру» — согласие с доктринами, провозглашенными Церковью, но без полного понимания того, с чем соглашались. Ярким примером была доктрина пресуществления — теория, основанная на философии Аристотеля, о том, как во время мессы элементы хлеба и вина могли стать телом и кровью Христа. Для многих протестантов это был символический пример веры в то, что было буквально невозможно. Таким образом, максима «верую, потому что это невозможно» впервые получила распространение из-за своего использования в антикатолической полемике.

Второй этап трансформации первоначальных замечаний Тертуллиана наступил, когда французский философ Вольтер ввел условие «абсурдности». В статье «Вера» в своем «Философском словаре » (1764 г.) Вольтер завершает характерно занимательный рассказ о подвигах печально известного неразборчивого в связях папы Александра VI, определяя веру как «веру в вещи, потому что они невозможны». Впервые фраза «верую, потому что это абсурдно» появляется впоследствии в одной из публикаций Вольтера 1767 года, в которой Вольтер приписывает отцу церкви Августину (а не Тертуллиану) изречение: «Верую, потому что это абсурдно, Я верю, потому что это невозможно» 9. 0003

После этого «я верю, потому что это абсурдно» стало стандартной формой кредо, и оно все чаще без разбора применялось ко всем религиозным убеждениям. Большей достоверности этой фразе придавало то, что она распространялась на латыни как credo quia absurdum — реконструированная версия вольтеровского je le crois parce que cela est absurd . Неправильное приписывание высказывания Августину служит полезным маркером влияния Вольтера, и в течение многих лет Августин считался автором парадокса. Хотя приписывание Августину сегодня встречается редко, тонкая инсинуация Вольтера на «абсурдность» в новой «я верю» версии парадокса сохранилась.

Со времен Вольтера максима «Я верю, потому что это абсурдно» продолжала служить цели, намеченной ее автором-просветителем, — жестом, направленным против присущей религиозной вере иррациональности. Так, в 1928 году Зигмунд Фрейд процитировал этот девиз как свидетельство инфантильной природы религии, которую он охарактеризовал как всегда пытающуюся оградить свои убеждения от рациональной проверки. Немецкий философ Эрнст Кассирер аналогичным образом утверждал, что эта максима олицетворяет особую религиозную психологию, которая сопровождала как рождение религии, так и ее прискорбные современные проявления: «Девиз «Я верю, потому что это абсурдно» проявляет свою старую силу здесь и повсюду», — жаловался он. в 1951. Справочные издания, хотя в целом менее пристрастные, часто выражают схожие чувства. Типичным является предложение в Оксфордском философском словаре (1996), где статья о credo quia absurdum est гласит: «Также известно как изречение или парадокс Тертуллиана. Буквально (лат.), я верю, потому что это абсурдно: то есть сама невозможность предложения становится (в основном в богословии) своего рода мотивом для веры в него». максимой было нелестное сравнение причудливой религиозной веры с «фактами» науки. В своей лекции «Наука как призвание» (1917), Макс Вебер изобрел для себя еще более крайний латинский вариант высказывания Тертуллиана ( Credo non quod, sed quia absurdum est — «Я не верю ничему, кроме того, что абсурдно», которое Вебер приписывает Августину), чтобы проиллюстрировать то, что он считал, было внутренним напряжением между наукой и религией. Борцы современной науки и религии, такие как Ричард Докинз и Джерри Койн, предсказуемо последовали их примеру, указывая на Тертуллиана как на олицетворение иррациональности религиозной веры.

Многое можно было бы сказать о различиях и сходствах между религиозной и научной приверженностью, но стоит вкратце отметить, что современные науки дают бросающиеся в глаза примеры обоснованной веры как в невозможное (квантовая механика), так и в ошеломляюще невероятное (Большая космология взрыва). Это возвращает нас к первоначальному контексту замечаний Тертуллиана, которые касались не веры, мотивированной абсурдностью ее объекта, а того, оправдано ли когда-либо верить в вещи, которые мы считаем невозможными или крайне маловероятными. Понятно, что это остается актуальным вопросом.

—

Эта статья была первоначально опубликована в Aeon и была переиздана Creative Commons.

Об афоризмах — ЧВК

«Искусство длинно, а жизнь коротка».

Вот фундаментальная истина о человеческом состоянии. Его можно процитировать по отношению к любой области человеческой деятельности, а если вы хотите показаться особо образованным, то можете привести его на звучной латыни: ars longa, vita brevis . В таком виде он появился в виде граффито на стенах древнего Рима, а недавно, к удивлению коллеги, на стене в Восточном Лондоне.

Но я полагаю, что немногие люди, цитирующие или записывающие это, знают, что это Искусство — медицина, и что они частично цитируют первый афоризм Гиппократа. При полном цитировании становится ясно, что это не просто арт-медицина, а конкретно интервенционная медицина, возможно, вправление костей или хирургия:

«Жизнь коротка, а искусство длинно: кризис скоротечен: опыт опасен и решение трудно. Врач должен быть готов не только сам поступать правильно, но и побуждать к сотрудничеству пациента, обслуживающий персонал и посторонних».0008 ¹

Большинство из нас узнают чувства: в одном абзаце они суммируют проблемы, стоящие перед врачами. Тем более удивительно, что она была написана 2300 лет назад.

Афоризм – это «краткое содержательное изречение, выражающее общую истину». Оно основано на опыте, поэтому атрибуция важна: важно, кто это сказал, а также то, что было сказано. Но афоризмы развиваются при устной передаче: они не живут на странице, они живут в речи. Они были особенно важны в дописьменных обществах, где знания передавались устно, а не текстом, а когда появилась письменность, они кодифицировались и записывались как «литература мудрости». Когда их копируют, переводят и произносят, они мутируют, чтобы оставаться свежими и острыми (обратите внимание на перестановку слов «искусство» и «жизнь» в двух приведенных выше версиях). Лучшие афоризмы обладают запоминающимся, поэтическим качеством. Некоторые аналитики даже считают их отдельной ветвью поэзии. Это хайку медицины.

Все началось с Гиппократа. Приятно думать о нем как об «отце медицины»: враче-архетипе, оставившем нам 80 выдающихся учебников. Однако история никогда не бывает такой аккуратной, и «Работы Гиппократа» лучше было бы описать как «накопленные рукописи библиотеки медицинской школы на Косе, названной в честь врача по имени Гиппократ, который мог существовать или не существовать около 300 г. до н.э. (что, по общему признанию, немного менее быстро). Книги разного возраста и авторства. Романтики могут выбрать своими любимыми рукописями те, которые «подлинно написаны Гиппократом». Я выбираю Афоризмы: 400 содержательных гуманных афоризмов для обучения начинающего врача. В них я слышу голос человека, с которым я хочу себя идентифицировать: осторожного, эмпирического врача, практикующего целостно, осознающего пределы своих знаний и глубоко приверженного обучению.

Когда я обучался в качестве преподавателя для взрослых, я многое узнал о теории образования, в основном выраженной в виде диаграмм, состоящих из прямоугольников с абстрактными существительными, соединенными стрелками. Акцент был сделан на доказательной практике, а не на передаче мудрости-литературы старших коллег. Однако в моей преподавательской практике ящики с существительными оказались не такими уж полезными. Мой предпочтительный «стиль преподавания» нуждается в афоризмах. Если короткие, содержательные изречения застревают в моей голове, неужели они застревают в головах моих учеников? И если афоризм можно приписать кому-то известному, есть и вторичная выгода: подсознательно я ассоциируюсь в сознании моих учеников с великими врачами прошлого, что не может быть плохо. Я мог бы даже начать использовать латынь. Но нужно быть осторожным с чрезмерным уважением к нашим предкам: средневековые врачи могли пройти свой финал, защитив диссертацию по книге Гиппократа, продемонстрировав навыки ведения дискуссии и классическое образование, а не практикуя настоящую медицину на вонючих, неблагодарных пациентах. Схоластика дошла до абсурда, и врачи не поверили бы свидетельству собственных глаз, если бы оно не было подкреплено древними текстами. Гиппократу, наблюдателю и эмпирику, было бы стыдно за это наследие.

Именно устно-поэтическая природа хорошего афоризма мгновенно врезается в память. Прочитайте на странице, это может вызвать только мимолетную улыбку. Услышанный в нужный момент на обходе палаты, он останется неизменным на десятилетия. По общему признанию, некоторые из наиболее эзотерических идей, застрявших у меня в голове, оказались не такими уж полезными: за последние 30 лет я не забывал «остерегаться человека со стеклянным глазом и большой печенью». Это относится к поздним метастазам злокачественной меланомы сетчатки, которых я никогда не видел и, возможно, не увижу до выхода на пенсию, но что-то в мелодраматическом предупреждении и поразительном сопоставлении сохраняло это в моей голове, даже после того, как я забыл биохимические пути. и прикрепления мышц.

Итак, какие афоризмы мне пригодятся при обучении?

«Искусство медицины состоит в том, чтобы развлекать пациента, в то время как природа лечит» (Франсуа-Мари Аруэ «Вольтер», 1694–1778)

Вольтер ненавидел врачей, справедливо подозревая их в причинении большего вреда чем хорошо, но в своем цинизме он проницательно заключает в себе выжидательную тактику хорошего врача первичной медико-санитарной помощи.

«Обычные вещи случаются часто, а редкие — редко». (Анонимно)

Мантра для общей практики. Понимание распространенности лежит в основе нашей способности идентифицировать вероятные дифференциальные диагнозы. Однажды это будет порфирия, но, вероятно, не сегодня.

«Иногда лечить, часто облегчать и всегда утешать». Гиппократ мог бы сказать: «Хотел бы я сказать это».

«Все женщины беременны, пока не доказано обратное». (Личное сообщение: профессор Гарольд Эллис, почетный профессор CBE FRCS Лондонского университета хирургии, 1979 г.)

«Если ты не суешь в это палец, ты вставишь в него ногу».

Большинство из нас в какой-то момент пропустили пальцевое ректальное исследование и сожалели об этом. Грубый народный язык соответствует предмету. Я подозреваю, что впервые услышал об этом, приписываемом профессору Гарольду Эллису, в Лондоне в XIX веке.70-х, а он это выдумал или процитировал кого-то раньше?

«Неврология — это все в истории»

С этим нужно немного поработать над поэзией, но он заключает в себе правило, которое молодым врачам требуется время, чтобы усвоить: раннее неврологическое заболевание вряд ли будет иметь физические признаки, поэтому если вам неясно, что вы ищете в анамнезе, исчерпывающее неврологическое обследование и исследование не помогут вам. Это сиротский афоризм: нужен великий невролог, чтобы принять его, отшлифовать язык и популяризировать. Есть номинации?

«Люди, которые от природы очень толстые, умирают раньше, чем стройные».

Угадай, кто? Это снова Гиппократ, за 2300 лет до Фрамингема. ¹

«Пять опухолей, которые обычно метастазируют в кость, — это пять «Б»: бронхи, молочная железа, мочевой пузырь, молочная железа и бидни». в Торонто в личном общении в 2007 году. Фальшивая аллитерация и пародия на все эти бесконечные списки делают его незабываемым.

В общем, мы являемся естественными наследниками Гиппократа и его стиля медицины, поэтому у нас богатое наследие. Это не помешало мне приобрести несколько новых, специально предназначенных для этого ремесла.

«Остерегайтесь пациента с тонкими заметками» (анонимно)

Не так уж полезно сейчас, когда у всех нас есть компьютеры, но здравый принцип: у того, кто редко посещает врача общей практики, будут тонкие записи, и когда они это сделают приезжайте, это будет серьезно.

«Всегда поворачивайте машину перед тем, как заехать в гости». (Личное сообщение: д-р Сент-Джон Пеннет, врач общей практики на пенсии, Бишопс-Касл, Шропшир, 1989 г.)

… предположительно, чтобы избежать смущения, связанного с кошкой, или, возможно, в случае, когда вам нужно быстро сбежать.

«Есть пять причин для направления пациента в больницу: поставить диагноз, успокоить, помочь, вылечить и наказать». больны, значит верить им на слово.

Есть много новых областей медицины, и я подозреваю, что они порождают свою народную поэзию афоризмов в палатах и ​​клиниках. Я надеюсь, что соответствующие из них будут распространены в общей практике (присылайте мне по электронной почте любые хорошие). На самом деле, уважаемые коллеги, это ваш шанс на бессмертие. Эпонимы подавляются, вы, вероятно, опоздали с аксиомой, постулаты немного истощаются, а Тюдор-Харт получил последний Закон. Но у вас есть шанс на профессиональную славу, если вы придумаете хороший афоризм.