Православные стихи русских поэтов. Классика. А.С. Пушкин

Православные стихи русских поэтов. Классика. А.С. Пушкин

(Православные стихи)

МОНАСТЫРЬ НА КАЗБЕКЕ

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!

Туда б, сказав прости ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!..

СТРАННИК

I

Однажды странствуя среди долины дикой,

Внезапно был объят я скорбию великой

И тяжким бременем подавлен и согбен,

Как тот, кто на суде в убийстве уличен.

Потупя голову, в тоске ломая руки,

Я в воплях изливал души пронзенной муки

И горько повторял, метаясь как больной:

«Что делать буду я? что станется со мной?»

II

И так я, сетуя, в свой дом пришел обратно.

Уныние мое всем было непонятно.

При детях и жене сначала я был тих

И мысли мрачные хотел таить от них:

Но скорбь час от часу меня стесняла боле;

И сердце наконец раскрыл я поневоле.

«О горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! —

Сказал я, — ведайте: моя душа полна

Тоской и ужасом, мучительное бремя

Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:

Наш город пламени и ветрам обречен;

Он в угли и золу вдруг будет обращен,

И мы погибнем все, коль не успеем вскоре

Обресть убежище; а где? о горе, горе!»

III

Мои домашние в смущение пришли

И здравый ум во мне расстроенным почли.

Но думали, что ночь и сна покой целебный

Охолодят во мне болезни жар враждебный.

Я лег, но во всю ночь все плакал и вздыхал

И ни на миг очей тяжелых не смыкал.

Поутру я один сидел, оставя ложе.

Они пришли ко мне; на их вопрос я то же,

Что прежде, говорил. Тут ближние мои,

Не доверяя мне, за должное почли

Прибегнуть к строгости. Они с ожесточеньем

Меня на правый путь и бранью и презреньем

Старались обратить. Но я, не внемля им,

все плакал и вздыхал, унынием тесним.

И наконец они от крика утомились

И от меня, махнув рукою, отступились,

Как от безумного, чья речь и дикий плач

Докучны и кому суровый нужен врач.

IV

Пошел я вновь бродить, уныньем изнывая

И взоры вкруг себя со страхом обращая,

Как узник, из тюрьмы замысливший побег,

Иль путник, от дождя спешащий на ночлег.

Духовный труженик — влача свою веригу,

Я встретил юношу, читающего книгу.

Он тихо поднял взор — и попросил меня,

О чем, бродя один, так горько плачу я?

И я в ответ ему: «Познай мой жребий злобный:

Я осужден на смерть и позван в суд загробный —

И смерть меня страшит».

«Коль жребий твой таков, —

Он возразил, — и ты так жалок в самом деле,

Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?»

И я: «Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?»

Сказал мне юноша, даль указуя перстом.

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,

Как от бельма врачом избавленный слепец.

«Я вижу некий Свет», — сказал я наконец.

«Или ж, — он продолжал, — держись сего ты Света;

Пусть будет он тебе единственная мета,

Пока ты тесных врат спасенья не достиг,

Ступай!» — И я бежать пустился в тот же миг.

V

Побег мой произвел в семье моей тревогу,

И дети и жена кричали мне с порогу,

Чтоб воротился я скорее. Крики их

На площадь привели приятелей моих;

Один бранил меня, другой моей супруге

Советы подавал, иной жалел о друге,

Кто поносил меня, кто на смех подымал,

Кто силой воротить соседям предлагал;

Иные уж за мной гнались; но я тем боле

Спешил перебежать городовое поле,

Дабы скорей узреть — оставя те места,

Спасенья верный путь и тесные врата.

МИРСКАЯ ВЛАСТЬ

Когда великое свершилось торжество

И в муках на кресте кончалось Божество,

Тогда со стороны животворяща Древа

Мария-грешница и Пресвятая Дева

Стояли, бледные, две слабые жены,

В неизмеримую печаль погружены.

Но у подножия теперь креста честного,

Как будто у крыльца правителя градского,

Мы зрим поставленных на место жен святых

В ружье и кивере двух грозных часовых.

К чему, скажите мне, хранительная стража?

Или распятие казенная поклажа,

И вы боитеся воров или мышей?

Иль мните важности предать Царю Царей?

Иль покровительством спасаете могучим

Владыку, тернием венчанного колючим,

Христа, предавшего послушно плоть Свою

Бичам мучителей, гвоздям и копию?

Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила

Того, Чья казнь весь род Адамов искупила,

И, чтоб не потеснить гуляющих господ,

Пускать не велено сюда простой народ?

(ПОДРАЖАНИЕ ИТАЛЬЯНСКОМУ)

Как с древа сорвался предатель ученик,

Диявол прилетел, к лицу его приник,

Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной

И бросил труп живой в гортань геенны гладной. ..

Там бесы, радуясь и плеща, на рога

Прияли с хохотом всемирного врага

И шумно понесли к проклятому владыке,

И сатана, привстав, с веселием на лике

Лобзанием своим насквозь прожег уста,

В предательскую ночь лобзавшие Христа.

* * *

Отец людей, Отец Небесный!

Да имя вечное Твое

Святится нашими сердцами!

Да прийдет Царствие Твое,

Твоя да будет Воля с нами,

Как в небесах, так на земли!

Насущный хлеб нам ниспошли

Твоею щедрою рукою,

И как прощаем мы людей,

Так нас, ничтожных пред Тобою,

Прости, Отец, Своих детей;

Не ввергни нас во искушенье

И от лукавого прельщенья

Избави нас…

ОТЦЫ ПУСТЫННИКИ

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв.

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста.

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! Дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

(стихотворение о молитве Ефрема Сирина, Пушкин скончался в день памяти этого святого).

БОРОДИНСКАЯ ГОДОВЩИНА

Великий день Бородина

Мы братской тризной поминая,

Твердили: «Шли же племена,

Бедой России угрожая;

Не вся ль Европа тут была?

А чья звезда ее вела!..

Но стали ж мы пятою твердой

И грудью приняли напор

Племен, послушных воле гордой,

И равен был неравный спор.

И что ж? свой бедственный побег,

Кичась, они забыли ныне;

Забыли русский штык и снег,

Погребший славу их в пустыне.

Знакомый пир их манит вновь —

Хмельна для них славянов кровь;

Но тяжко будет им похмелье;

Но долог будет сон гостей

На тесном, хладном новоселье,

Под злаком северных полей!

Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!

Но знайте, прошеные гости!

Уж Польша вас не поведет:

Через ее шагнете кости!…»

Сбылось — и в день Бородина

Вновь наши вторглись знамена

В проломы падшей вновь Варшавы;

И Польша, как бегущий полк,

Во прах бросает стяг кровавый —

И бунт раздавленный умолк.

В боренье падший невредим;

Врагов мы в прахе не топтали;

Мы не напомним ныне им

Того, что старые скрижали

Хранят в преданиях немых;

Мы не сожжем Варшавы их;

Они народной Немезиды

Не узрят гневного лица

И не услышат песнь обиды

От лиры русского певца.

Но вы, мутители палат,

Легкоязычные витии,

Вы, черни бедственный набат,

Клеветники, враги России!

Что взяли вы?.. Еще ли росс

Больной, расслабленный колосс?

Еще ли северная слава

Пустая притча, лживый сон?

Скажите: скоро ль нам Варшава

Предпишет гордый свой закон?

Куда отдвинем строй твердынь?

За Буг, до Ворсклы, до Лимана?

За кем останется Волынь?

За кем наследие Богдана?

Признав мятежные права,

От нас отторгнется ль Литва?

Наш Киев дряхлый, златоглавый,

Сей пращур русских городов,

Сроднит ли с буйною Варшавой

Святыню всех своих гробов?

Ваш бурный шум и хриплый крик

Смутили ль русского владыку?

Скажите, кто главой поник?

Кому венец: мечу иль крику?

Сильна ли Русь? Война, и мор,

И бунт, и внешних бурь напор

Ее, беснуясь, потрясали —

Смотрите ж: всё стоит она!

А вкруг ее волненья пали —

И Польши участь решена. ..

Победа! сердцу сладкий час!

Россия! встань и возвышайся!

Греми, восторгов общий глас!..

Но тише, тише раздавайся

Вокруг одра, где он лежит,

Могучий мститель злых обид,

Кто покорил вершины Тавра,

Пред кем смирилась Эривань,

Кому суворовского лавра

Венок сплела тройная брань.

Восстав из гроба своего,

Суворов видит плен Варшавы;

Вострепетала тень его

От блеска им начатой славы!

Благословляет он, герой,

Твое страданье, твой покой,

Твоих сподвижников отвагу,

И весть триумфа твоего,

И с ней летящего за Прагу

Младого внука своего.

ПРОРОК

(Исаия 6 гл.)

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый Серафим

На перепутье мне явился.

Перстами легкими, как сон,

Моих зениц коснулся он:

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней розы прозябанье.

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрое змеи

В уста замерзшие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп, в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, Пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!»

КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

Уже давно между собою

Враждуют эти племена;

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона.

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.

Оставьте нас: вы не читали

Сии кровавые скрижали;

Вам непонятна, вам чужда

Сия семейная вражда;

Для вас безмолвны Кремль и Прага;

Бессмысленно прельщает вас

Борьбы отчаянной отвага —

И ненавидите вы нас…

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?..

Вы грозны на словах — попробуйте на деле!

Иль старый богатырь, покойный на постеле,

Не в силах завинтить свой измаильский штык?

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?. .

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

А.С.Пушкин. Собрание сочинений в десяти томах издания 1974г.

Москва. «Художественная литература».

Сайт управляется системой uCoz

Александр Пушкин — Подражания Корану: читать стих, текст стихотворения полностью

I
Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой: [2]

Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?

Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.

II
О, жены чистые пророка,
От всех вы жен отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!

А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых. [3]

III
Смутясь, нахмурился пророк,
Слепца послышав приближенье: [4]
Бежит, да не дерзнет порок
Ему являть недоуменье.

С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!

Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его — по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?

За то ль, что дал ему плоды,
И хлеб, и финик, и оливу,
Благословив его труды,
И вертоград, и холм, и ниву?

Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.

И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.

IV
С тобою древле, о всесильный,
Могучий состязаться мнил,
Безумной гордостью обильный;
Но ты, господь, его смирил.
Ты рек: я миру жизнь дарую,
Я смертью землю наказую,
На все подъята длань моя.
Я также, рек он, жизнь дарую,
И также смертью наказую:
С тобою, боже, равен я.
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!

V
Земля недвижна — неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой. [5]

Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.

Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.

Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман.

VI
Не даром вы приснились мне
В бою с обритыми главами,
С окровавленными мечами,
Во рвах, на башне, на стене.

Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Ведите в плен младых рабынь,
Делите бранную добычу!

Вы победили: слава вам,
А малодушным посмеянье!
Они на бранное призванье
Не шли, не веря дивным снам.

Прельстясь добычей боевою,
Теперь в раскаянье своем
Рекут: возьмите нас с собою;
Но вы скажите: не возьмем.

Блаженны падшие в сраженье:
Теперь они вошли в эдем
И потонули в наслажденьи,
Не отравляемом ничем.

VII
Восстань, боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!
До утра молитву
Смиренно твори;
Небесную книгу
До утра читай!

VIII
Торгуя совестью пред бледной нищетою,
Не сыпь своих даров расчетливой рукою:
Щедрота полная угодна небесам.
В день грозного суда, подобно ниве тучной,
О сеятель благополучный!
Сторицею воздаст она твоим трудам.

Но если, пожалев трудов земных стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань, —
Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,
Что с камня моет дождь обильный,
Исчезнут — господом отверженная дань.

IX
И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.

И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струей освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лег, и заснул он близ верной ослицы —
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.

Настал пробужденья для путника час;
Встает он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.

Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесенный песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».

И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник…
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.

Примечания

1. Подражание Корану — «Нечестивые, пишет Магомет (глава Награды), думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». Мнение сих нечестивых, конечно, справедливо; но, несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом. Здесь предлагается несколько вольных подражаний. В подлиннике Алла везде говорит от своего имени, а о Магомете упоминается только во втором или третьем лице.
2. В других местах Корана Алла клянется копытами кобылиц, плодами смоковницы, свободою Мекки, добродетелию и пороком, ангелами и человеком и проч. Странный сей реторический оборот встречается в Коране поминутно.
3. «Мой пророк, прибавляет Алла, вам этого не скажет, ибо он весьма учтив и скромен; но я не имею нужды с вами чиниться» и проч. Ревность араба так и дышит в сих заповедях.
4. Из книги Слепец.
5. Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!

«Подражания Корану» занимают особые место в творчестве Пушкина. Это произведение было написано поэтом во время ссылки в Михайловском (1824-1826 гг.) и основано на серьезном изучении священной книги мусульман. В глазах православного человека это было довольно-таки странным занятием. Но Пушкин был очень увлечен поэтическим языком и глубокими философскими размышлениями, изложенными в Коране. В «Примечаниях» к произведению сам автор замечает, что признает священную книгу «собранием… басен», изложенных «сильным и поэтическим образом». В другом месте Пушкин не может удержаться от восклицания: «Какая смелая поэзия!». «Подражания Корану» поэт посвятил П. Осиповой, у которой часто гостил во время деревенской ссылки.

Произведение состоит из девяти самостоятельных частей. У них нет общего сюжета. Каждая часть выражает впечатления поэта от конкретных сур (глав) Корана. Некоторым частям Пушкин придал автобиографический характер, иногда использовал библейское мироощущение.

I часть основана на суре 93, также используются и другие эпизоды из жизнеописания Магомета. В ней Аллах обращается к избранному пророку с ободряющими и напутственными словами перед проповедью мусульманства.

II часть опирается на два отрывка из суры 33. В ней описана женитьба пророка на разведенной жене своего приемного сына. Этот поступок вызвал недовольство приглашенных гостей, в ответ на которое Магомет изрек очередное пророчество.

III часть является вольным переложением суры 30. В ней Магомету внушается спокойно и с полным правом распространять свою религию, «не понуждая нечестивых». Человек горд и самоуверен, но в день Страшного суда все предстанут перед Создателем, и «нечестивые» понесут заслуженную кару.

IV часть основана на отрывке из суры 2. В ней описано состязание Аллаха с пороком, который захотел поставить себя на равных с Создателем, но потерпел поражение после божественного «слова гнева».

V часть соотносится с образами из нескольких сур (21, 24 и др.). Автор подверг мусульманские образы литературной обработке и создал величественный образ Творца, которому подвластна вся вселенная.

VI часть опирается на суры 60 и 61. В них описана победа и взятие мусульманами города Мекки. Пушкин использовал видение Магомета, предвещающее победу. Последняя строфа прославляет воинов, павших в священной войне.

VII часть – подражание началу суры 73. Автор описывает обращение к пророку архангела Гавриила.

VIII часть основана на суре 2. В автографе Пушкин указал заголовок – «Милостыня». Нравственное поучение имеет библейский, а не мусульманский смысл.

IX часть – свободная интерпретация автора. Связь с Кораном прослеживает лишь через некоторые фрагменты суры 2. Чудесные превращения путника подчеркивают всемогущество и милосердие Аллаха.

В целом «Подражания Корану» являются блестящим образцом художественной обработки священного текста. Пушкин не был ограничен религиозной нетерпимостью и относился к Корану, как к одному из шедевров мировой литературы.

Звучаний: Поэтические тексты: Пушкинский «Пророк»

Звучаний: Поэтические тексты: Пушкинский «Пророк»
Вернуться на главную
Страница «Звучания»

Вернуться к
Страница «Поэтические тексты»

Александр Сергеевич Пушкин (1799 — 1837)

ПРОРОК

(дословный перевод с
оригинальный русский автор
Дмитрий Оболенский).

Терзаемый духовной жаждой

Я тащился через мрачную пустыню.

И шестикрылый серафим

явился мне на пересечении путей.

Он коснулся моих глаз

с легкими, как сон, пальцами:

и мои пророческие глаза открылись, как у испуганного орла.

Он коснулся моих ушей

и наполнились шумом и звоном:

и я услышал трепет небес,

и полет ангелов в выси,

и движение зверей морских под водами,

и звук виноградной лозы, растущей в долине.

Он наклонился к моему рту

и вырвал мне язык,

грешный, лживый и склонный к пустословию;

и с правой рукой в ​​крови

он вставил раздвоенный язык мудрого змея

в мой онемевший рот.

Он рассек мне грудь мечом,

и вырвал мое трепетное сердце,

и бросьте уголь живого огня

в мою зияющую грудь.

Как труп я лежал в пустыне.

И голос Божий воззвал ко мне:

«Восстань, пророк, узри и услышь,

наполнись Моей волей,

идти вперед по земле и по морю,

и зажги сердца людей своим Словом».

Комментарий Владислава Розентуллер

Наше рассмотрение поэмы не будет филологическим или литературным
анализ. Мы будем следить за психологическим состоянием, или сознанием,
поэт, выраженный в стихотворении. Поскольку мы имеем дело с переводом,
у нас не будет доступа к исходным словам, их звучанию и ритму, и
поэтому наш подход будет в основном через изображения. Это через
слова, которые у нас есть, и образы, которые они передают, которые мы постараемся воссоздать
внутреннее состояние поэта и радикальные изменения, которые оно претерпевает между
начало и конец стихотворения.

Пушкин описывает в этом стихотворении становление пророка. Как человек
стать достойным божественного вдохновения, божественного призвания? Может быть, как
некоторые утверждали, что Пушкин имел в виду именно архетип
поэт и пророческий дар поэта. Но в любом случае мы увидим, что
его описание имеет универсальную силу. Он показывает естественного человека на его
способ стать человеком духа. Пушкин занимается здесь не только
вдохновения в художественном смысле, но с глубочайшими принципами
духовное преображение.

Все описание написано от первого лица в прошедшем времени.
тот, кто уже стал пророком и теперь свидетельствует о
этапы своего духовного пути. Стихотворение начинается:

Терзаемый духовной жаждой

Я тащился через мрачную пустыню.

Если мы спросим, ​​что требуется, чтобы начать путь пророка,
ответ звучит ясно и недвусмысленно в первых словах: «Мучился
жаждой духовной…» Жажда, достигающая мучительной силы,
не случайная вещь. Наша жажда воды выражает потребность в чем-то
необходимо, и когда эта жажда становится необычайно сильной, мы
чувствовать угрозу нашей жизни. Точно так же путешествие души к своему собственному
высшая жизнь начинается тогда, когда она чувствует, что без духа ее жизнь
подошел к концу.

Об этом легко забыть сегодня, когда есть «семь простых шагов» до почти
все, что не решается просто из любопытства или интеллектуального
интерес «стать духовным», а затем начать делать духовные упражнения,
читать духовную литературу, практиковать духовные дисциплины и так далее,
насколько ценны эти шаги сами по себе. Нет, это только когда
отсутствие духа и наше желание его причиняет нам достаточно сильную боль
быть смертельной мукой, что мы действительно вступаем на путь к высшему
миры. Нашу жажду можно сравнить с глубокой любовью и тоской, которые
одно существо чувствует к другому человеку, особенно к высшему существу. Это
жажда воссоединения, страстное желание снова найти то, что больше всего принадлежит
сокровенно душе, но утрачено, и без которого жизнь не
вроде стоит жить. Ничто меньшее, чем это, не может заставить нас, в конце нашего
силы, чтобы тащить себя через пустынный ландшафт.

Некоторые отшельники и монахи, бежавшие от мира чувств и
соблазны человеческой культуры, ушли жить в пустыню. Не было
что они ненавидели привычный мир, но желали духовного
мир больше. Они хотели заставить замолчать свои чувства и стать открытыми для
высшие вещи. Однако это не совсем соответствует нынешнему
кейс. Пустыня отшельника не должна быть мрачной. Есть рассветы
и закаты, оазисы — и сама «пустыня» может быть прекрасна. Это
вряд ли те, кто хочет отказаться от прежней жизни и сделать
пустыни их дом назвал бы его «темным». И отшельники не перетащить
себя через пустыню. Они ищут только тишины и определенного
дисциплинированное регулирование своей жизни, как в монастыре. Для поэта,
напротив, сама жизнь превратилась в мрачную пустыню. Это
почему он может только тащиться, призывая последние оставшиеся силы
в надежде найти то, что может утолить его жажду.

Когда мы теряем человека, которого любим и с которым тесно связаны, наша
энергия исчезает, и жизнь перестает нас интересовать. Это больше не
говорит на прежнем языке. В этой бессмысленной пустоте мы переживаем
пустота пустыни. Что-то вроде этого, но на другом
уровне, происходит с духовным искателем. Прежняя жизнь поэта
умирает, а новый еще не появился. Он находится в пустынном месте
безжизненности, место сжатия и смерти. Его прежние радости
стал бесплодным, вызывая жгучую жажду иного мира. Чувства,
тело, мир природы — они уже не могут дать свои старые
удовлетворения. Остаются только страдание и боль — симптомы
умирания. И вот, удалившись от мира чувств, он
живет в штате между — между миром чувств и
мир духа — это состояние, в котором происходит всякая трансформация.

В такой ситуации мы сталкиваемся с тремя возможностями. Мы можем попытаться сбежать
боль и вернуться к нормальной жизни, выбор, который почти весь мир
торговли и развлечений и популярной культуры охотно предлагает нам. Или же
мы можем попасть в ловушку нашей боли, поглотиться ею, страдая еще больше
интенсивно без решения. Или, в-третьих, мы можем умереть и быть
трансформировался. И часто бывает так, что только когда мы боремся с
боль до самого конца наших ресурсов, только когда мы истощили
последняя унция нашей собственной энергии, что-то новое нисходит нам навстречу
с более высокого места.

И шестикрылый серафим

явился мне на пересечении путей.

Пересечение нескольких дорог в пустыне вряд ли является чем-то, что мы
обычно ожидать, что напоминает нам, что пустыня поэта превыше всего
внутренний пейзаж.
И в этом пейзаже перекресток говорит о возможности войти в
много направлений, в абсолютно противоположных направлениях.
Мы не знаем, куда повернуть.
Так что перекресток только подчеркивает нашу потерянность. Наши природные силы —
наши чувства, наше рациональное понимание — уже не могут нам помочь.
Мы подошли к месту собственного бессилия, к порогу.
Это место, где важно выбрать правильное направление.
все, но наша способность делать выбор исчезла.
Все, что мы можем сделать, это бросить все и просто пусть будет .
«Не моя воля, а Твоя».
Высшее существо может появиться только в пространстве, оставленном пустым
исчезновение по собственной воле.

Таков, таким образом, решающий момент, когда появляется серафим. в
В следующих двадцати строках мы читаем о трансформации, вызванной
встретиться с этим существом, прилетевшим на крыльях из другого мира,
в пустыню. То, что мы видели до сих пор, было собственным стремлением поэта — все
путь до изнеможения. Именно в этот момент серафим
появляется, и теперь именно это небесное существо будет действовать, пока поэт
остается в чисто восприимчивом состоянии. Не то чтобы поэт не страдал;
кое-что из того, через что он проходит, очевидно, чрезвычайно болезненно. Но
его роль состоит в том, чтобы терпеть — принять боль и позволить себе работать
на. Его собственная деятельность заменяется деятельностью духовного существа. Обучение
эта пассивность и восприимчивость всегда нам нужны в отношении
духовный мир — который не следует путать с пассивностью
в наших обычных мирских делах.

Для начала серафим просвещает и пробуждает органы восприятия.

Он коснулся моих глаз

с легкими, как сон, пальцами:

и мои пророческие глаза открылись

как у испуганного орла.

Деятельность здесь необычайно нежная. Служебные пальцы
только касаться; они не схватывают. Русское слово «палец» здесь
древнее, благородное, поэтическое слово, употребленное, например, для обозначения пальцев
женщина, которую любят. Он указывает за пределы простых физических пальцев. И это
тонкость подкрепляется словами «свет как сон». Представьте себе
серия: светлый как цветок; легкий как бабочка; легкий как воздух; свет как
мечта. К тому времени, когда мы достигаем последнего, мы избежали границ
вообще материальность. Прикосновение здесь есть чистая внутренняя деятельность
прикосновение, без внешней тяжести, прикосновение души к душе.

Но это очень деликатное прикосновение дает поразительно впечатляющие результаты.
Нас просят представить свирепый, пронизывающий, остро сфокусированный взгляд
этой самой сильной и дальновидной птицы, орла, — и не только
орлица, а орлица или орлица (как у русских)
внезапно потрясенный, в изумленной сосредоточенности, возможно, в защиту
ее молодой.
Орлы обладают гораздо большей силой зрения, чем человек.
Но здесь мы не смотрим на внешнее.
«Вещие» глаза отличаются не физической остротой, а
их способность раскрывать скрытые тайны.

Мягкость, легкость прикосновения серафима напрямую связана с
внезапное, сильное воздействие на пробуждающиеся способности восприятия. Для этого
именно тогда, когда мы входим в этот более мягкий, тонкий внутренний мир видения,
мир, в котором мы больше не находимся вне вещей, которые наблюдаем, а скорее
участвовать в их сущностном бытии — только тогда мы находим
каждое внешнее событие каким-то образом затрагивает нас , затрагивает нас глубже,
с обостренным чувством реальности и с усиленным орлиным
беспокойство.
Безразличие становится невозможным, потому что это раскрытие глаз находится в
реальность открытие души.

Следующей деятельностью серафима продолжается очищение чувств,
но из-за контраста между слухом и зрением проникает
далее, приводя нас еще ближе в связь с существенным
реальность мира:

Он коснулся моих ушей

и наполнились шумом и звоном:

и я услышал трепет небес,

и полет ангелов в выси,

и движение зверей морских под водами,

и звук виноградной лозы, растущей в долине.

Мы можем закрыть глаза по желанию, отгородившись от видимого мира.
Но мы не можем закрыть уши; слышимый мир проникает в нас, независимо от того,
нравится или нет.
Когда уши поэта открыты сверхчувственному миру, они
«наполненный шумом и звоном».
На нашем пути к более высокому восприятию нам не предоставляется возможность
сидеть отдельно, в стороне, тихо и без участия.
Мир входит в нас с новой полнотой и настойчивостью.
Он всегда присутствует.

И что услышал поэт?
Красиво читать вслух, даже в этом непоэтическом дословном переводе,
последовательность откровений, принесенных через открытые уши.
В небе над головой, на земле и даже под водой поэт слышит
многое, как видимое, так и невидимое.
Примечательно, что он воспринимает каждую вещь — небо, ангелов, виноградную лозу, зверей — не с
своими глазами, и даже не своими пророческими глазами, а своими ушами.
То, что он слышит, это их движение: содрогание, полет, рост.
Он воспринимает не фиксированный и законченный образ, а внутренний
жест вещей, сама звучащая душа.
В тишине пустыни мир начинает звучать бесчисленными
мелодии, посредством которых существа и события раскрывают свою сущность.

Стихотворение начиналось выражением мучительной тоски по духовному
мире, и теперь мы стали свидетелями двух шагов на пути в этот мир.
Остается гораздо больше.

Он наклонился к моему рту

и вырвал мне язык,

грешный, лживый и склонный к пустословию;

и с правой рукой в ​​крови

он вставил раздвоенный язык мудрого змея

в мой онемевший рот.

Хирургия серафима теперь углубляется, становится более жестокой.
Нагибается, вырывает, вставляет.
Там, где раньше было легкое прикосновение, чтобы открыть новые силы
восприятия, теперь что-то насильственно удаляется от поверженного поэта.
Язык дает выражение нашему внутреннему существу, нашей душе.
Это связано не с теми восприятиями, которые доступны душе, а с
с деятельностью самой души, которая должна быть очищена.

В его описании неправильного употребления языка — неправильного употребления священного
дар речи — в тексте упоминаются два разных потенциала эгоизма.
Одна из них — склонность к пустословию: наши слова не имеют значения; Oни
не дотягиваться до действительности, а скользить бойко и поверхностно по
его поверхность.
Слишком часто в таких ситуациях мы говорим только для того, чтобы почувствовать себя и в этом
способ напомнить себе, что мы существуем.
(Мы все можем легко заметить, как много в нашем собственном разговоре
персонаж.)
На другом полюсе мы находим действительно осмысленную речь, потому что
она тщательно рассчитана, чтобы служить нашим собственным целям.
Такая речь лживая, хитрая, со скрытыми мотивами.
Если болтовня бессодержательна, никуда не ведет, то лживая болтовня слишком умышленна.
при попадании в какое-то конкретное место.
Но в обоих случаях обслуживаются только потребности эго.

Серафим вырывает грешный язык, оставляя уста поэта
онемение или паралич; эгоизм души замолкает.
Ничего больше нельзя сказать о том, что касается только его собственной жизни.
Вместо прежнего органа речи он получает раздвоенный язык
мудрый змей.
Слово, переведенное как «раздвоенный язык», буквально означает «жало» или «острый язык».
пункт» — это не язык для поверхностных разговоров!
Он кусает и проникает, проникая в реальность — и, следовательно, в
мудрость.
Мудрость есть знание мира в его единстве и целостности, которое
древние выражались в символе змеи, кусающей себя за хвост.
Такая мудрость может быть ядовитой или даже смертельной для низших, эгоистичных
природа — для всего в нас, что стремится к своей отдельной жизни.
Речь, воплощающая эту мудрость, становится сокрушительной и созидательной.
событие в мире.

Своим новым языком поэт, ранее
дар восприятия души мира, теперь может общаться с
миру глубины своей души.
Но операция идет еще глубже, становясь еще более жестокой по мере того, как
действия становятся более проникновенными:

Он рассек мне грудь мечом,

и вырвал мое трепетное сердце,

и бросьте уголь живого огня

в мою зияющую грудь.

Сравните предыдущую последовательность «нагнул — вырвал — вставил» с
новый: «гвоздик — вырвал — воткнул».
Теперь мы переходим от душевной жизни к самому центру — сердцу — души.
человеческое существование.
Разрубающим ударом меча сердце поэта
естественное существование вырывается из его груди.
Сердце трепещет — русское слово может означать «тревожный» или «робкий».
Если праздные или лживые разговоры есть грех эгоистичной души, то страх есть грех
воля, грех против самой жизни.
В нашем сердце страх, когда мы не доверяем жизни, когда нам не хватает веры в
Божья воля.
Это грех против божественной основы нашего существования.

Страх заставляет нас сжиматься, сжиматься по отношению к себе. У него простуда
качественный. То, что серафим вкладывает в грудь поэта, противоположно
этого: горящий уголь с его обширным теплом и пламенем. Это
индивидуальное участие в горящем, обволакивающем, жертвенном огне на
сердце вселенной, огонь, который создает и поддерживает мир.

Итак, серафим последовательно обратился к трем уровням нужды,
отражающие три аспекта человеческого несовершенства.
Ошибка наших органов чувств в том, что они слепы или спят;
они ленивы или безразличны к миру.
Несостоятельность души заключается в ее легкомыслии и
расчет.
Неудача в глубочайшем корне нашей жизни — это страх или недостаток веры в
божественная воля.

Преображение жаждущего, страдающего искателя духа есть
теперь закончено.
Он терпел до конца.
Но есть еще один финальный этап драмы.

Как труп я лежал в пустыне.

И голос Божий воззвал ко мне:

«Восстань, пророк, узри и услышь,

наполнись Моей волей,

идти вперед по земле и по морю,

и зажги сердца людей своим Словом».

Путь духовного преображения привел поэта к такому состоянию:
он лежит в пустыне «как труп».
Он не мертв, а только как бы мертв.
Болезненные операции серафимов были не просто процессами
разрушение, ожидающее некоторого будущего исцеления.
Скорее, это были разрушения и исцеление, смерть и
преображение.
Природное восприятие поэта (глаза и уши), его чувства (язык) и
его волю (трепещущее сердце) у него отобрали и заменили
разная духовная конституция (внутреннее восприятие, мудрое чувство и
пламенная воля).
Все произошло в пустыне, то есть вне нормального
мир чувств и в царстве непреодолимой духовной жажды.
Вся операция была хирургией духа, и сам поэт, его «я»,
получил его, выдержав до конца.

Последний шаг состоит в том, чтобы «я» искателя научилось жить в мире.
с преобразованной конституцией, так же, как раньше он жил со своим
естественная конституция.
Духовное искание состоит не только в умирании для мира (первая половина
путь), но и жить жизнью духа, чтобы изменить мир
сам.
Искатель должен родиться свыше, не от природы, а от Слова Божьего.
(«и голос Божий воззвал ко мне»).
Он должен найти обратный путь из пустыни в мир, потому что
духовное рождение означает одновременно принятие миссии .

В возвышающем жесте слова «Восстань» мы чувствуем, как «Я»
снова входит в обновленный сосуд своей земной жизни, как дитя
становится прямо в определенном возрасте, когда его «я» овладевает своим естественным
тело.
В следующих строках стихотворения звучит нравственный императив — миссия
и удел пророка: взять дарованное ему в духе и
свободно реализовать его в мире.
Он должен воспринимать мир в его глубине («видеть и слышать»), а не
внешне и поверхностно, и он должен нести свою жизнь как дар и
служение другим, а не своей собственностью («будь исполнен Моей воли»).
Говоря божественное слово другим, он пробудит в них
томление духа, жгучее томление сердца, которое впервые привело его
в пустыню.
И поэтому их поведут по их собственному пути духовного преображения,
независимо от племени и народа, и огонь духовного устремления будет
не погаснуть на земле.

идти вперед по земле и по морю,

и зажги сердца людей своим Словом.

Поэт описал путь, ведущий от первоначального стремления к
дух на всем пути к зрелому принятию миссии.
Путь вел от общества к одиночеству и запустению пустыни,
через личную трансформацию, а затем обратно в общество.
Совершив этот путь, человек становится пророком.

Александр Пушкин — Пять стихотворений русского поэта

Поэзия

4 июня 2020 г., 12:12

Просмотров: 51168

.

Найдено в книге
Стихи Александра Пушкина
Иван Панин, пер.
(Доступно в виде БЕСПЛАТНОЙ электронной книги

В мировой пустыне, мрачной и безбрежной
Таинственным образом пробились три источника:
Весна юности, весна бурная и стремительная;
Она кипит, бежит, она сверкает и журчит
Весна Кастальская волною вдохновения
В пустынях мира его изгнанные воды;
Весна последняя — холодная весна забвения,
Всего сладчайшего угаси пламя сердца.

<<<<<< ПРЕД. ПОЭМА |
СЛЕДУЮЩЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ >>>>>>

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ КНИГА!
Чтение на общее благо
От редактора ERB Кристофера Смита

«Эта книга вдохновит, мотивирует и бросит вызов любому, кто хоть немного заботится о письменном слове, мире идей, форме наших сообществ
и жизнь церкви.» 
-Karen Swallow Prior

Введите адрес электронной почты ниже, чтобы подписаться на нашу еженедельную рассылку и скачать БЕСПЛАТНУЮ копию этой электронной книги!

СКАЧАТЬ СЕЙЧАС

Страницы: 1 2 3 4 5

Теги: Александр Пушкин, Стихи, Поэзия, Россия

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ КНИГА!
Чтение на общее благо
От редактора ERB Кристофера Смита

«Эта книга вдохновит, мотивирует и бросит вызов любому, кто хоть немного заботится о письменном слове, мире идей, форме наших сообществ
и жизнь церкви.