В ГОРАХ КАВКАЗА: Монах Меркурий

(Записки современного пустынножителя)

Паломник, 1996. Ср. исихазм.

Предисловие редактора
Предисловие автора

Глава 1 В поисках безмолвия. Четыре
подвижницы. Окрестности Амткельского озера. Медвежий капкан. Ружья-самострелы

Глава 2 Строительство кельи. Каштаны
и мышки. Брат обосновался. Новые жители пустыни. Предостережение монахинь

Глава 3 Трагедия на озере. Похороны
монаха Иоанна. Прозорливая старица. «Сегодня, деточка, меня убьют!»
Таинственное предсказание. Равнодушие жителей Азанты. Добродетельный паломник

Глава 4 Желанное безмолвие. Бесовские
страхования. Преуспевший отшельник. Жизнь по книгам. Царский путь преп. Иоанна
Лествичника. Опыт святителя Феофана. Приход на озеро схииеродиакона Исаакия

Глава 5 Раба Божия Анна. Явление беса
в образе святителя Николая. Ночь в дупле. Смерть Анны. Мгновенная помощь Божией
Матери. Похороны подвижницы

Глава 6 Встреча пустынников. Рассказ
отшельника. Прельщение послушницы. Ложное видение. «Я не нуждаюсь во внешнем обогреве».
13 дней без сна. Болезненное повреждение. Назад, в мир

Глава 7 Вред поспешности в духовном
делании. Опасность самомнения. Предостережение свт. Игнатия (Брянчанинова). Три
периода духовного роста. Редкие исключения. Запасемся терпением. Главная цель
— чистая молитва

Глава 8 Благоустройство пустыньки. Дикие
пчелы. 74 жала. Искусственное роение. Новая семья из леса

Глава 9 В Георгиевку за пчелами. Мед
вытекает. На вершине перевала. Встреча со змеей. Под проливным дождем. Родная
поляна. Пчелы ожили. Медосбор в октябре

Глава 10 Уборка урожая. Поход за жерновами.
Нежданный визит. Проверка документов. Арест. Счастливое избавление. Ошибка синоптиков.

Глава 11 Домой, скрывая следы. Газетная
травля «религиозных фанатиков». «Лечение»в психушке. Обычный
диагноз — «помешался на Боге». «Любите врагов ваших» (Лк.6,27).
Поиски нового места. Брезентовый рукав

Глава 12 Новая келья. Брат-пчеловод
отправляется в город. Неудачное путешествие. Ночлег на перевале. Скорпионы. На
дереве безопаснее. Русские поселенцы

Глава 13 Встреча в городе. Назад в
пустынь. В каменном желобе. Неминуемая гибель. Чудесное избавление

Глава 14 Окончание постройки. В двухметровом
сугробе. Блаженный покой. Весь день — в трезвении духа. Нападение хупьного беса.
Демон хулы досаждает гордым. Рассказ старца Онисифора. «Не могу от него отбиться!»

Глава 15 Следы на снегу. Странный нахлебник.
Снегоступы и подснежные катакомбы. Спасительное деревце на краю обрыва. В гостях
у отца Исаакия. Демоны имеют огромный опыт борьбы. Молниеносные атаки беса хулы.
Мысленное крестное знамение. Отбивайтесь молитвой преп. Иоанна Лествичника

Глава 16 В келье приозерных монахинь.
Незнакомка. Всеобщее изумление. Чудесная история. «Как же ты обошлась зимой
без теплой одежды?!» Молитва идет и во сне. Духовная высота двадцатитрехлетней
отшельницы

Глава 17 Барганская пустынь. Искушение
схимонаха Серафима. На грани голодной смерти. Помощь от Бога. Отшельник спасен.
«Если я ем вареную пищу, сердце мое возносится». Старик, по прозвищу
«Отче наш». Блаженная кончина молитвенника-мирянина

Глава 18 На престольном празднике
в кафедральном соборе. Плакат с грехами на спине схимницы. Прозрение архиерея.
Желание бесчестия. Два великих подвига души

Глава 19 Снова в пустыню. Через реку
27 раз. 13-й переход. Течение уносит. Спасение на краю гибели. Невыносимый холод.
Снова в воде. Черепашьим шагом — к дому

Глава 20 Странности совместной работы.
Брат-ленивец. Больной служит здоровому. Красная повязка. Наконец-то непрестанная
молитва. Ночлег в охотничьем балагане. Бесовские страхования. …..

Глава 21 «Все ульи сброшу со
скалы!» В город за сахаром. Внезапный ливень. Под ногами — бездна. Ненадежный
мост. В попутной машине. Молчание ума

Глава 22 Новая медогонка. Встреча
с автоинспектором. Мотор не заводится. В арестантской будке. «Что это такое
— паломник?» Психическая атака. Сторублевая купюра решает все. В спецприемнике.
На допросе….

Глава 23 Четки из носового платка.
Вши под нарами. Выехать в 24 часа! Снова в горы. Молитва вернулась. Провалившаяся
медогонка. По бревну над потоком…..

Глава 24 Помощь монастырской братии.
Истинный нестяжатель. «Бог дал. Бог взял». Каверны в легких и дух благодушия.
«Я не могу есть украдкой». Пример смирения. Новые братья. Вор на покаянии.

Глава 25 В ожидании облавы. Гигантская
липа. Келья в дупле. Переселение. Пасека. Ленивец берет дань….

Глава 26 Беседа в дупле. Мышиное царство.
Трехэтажное дупло. Дьявол ополчился. Мистический ужас. Псалтирь помогает. Кино
во сне и другие искушения

Глава 27 На послушании у новых братьев.
Обличение зазнавшихся монахов. Городские опасности. «Музыкальные»помыслы.
«Тили-бом, типи-бом, загорелся кошкин дом*

Глава 28 Обольщение «благими»
помыслами. Без молитвы не вынести уединения. Иеромонах приводит новых братьев.
Постройка церкви. Первая литургия. Беседа о. Исаакия с инженером…..

Глава 29 Устройство переправы. По
канату над бурным потоком. Иеромонах отправляется по монастырям за помощью. Искушение
богатством. Сухумские похождения иеромонаха. Обольщения блудного демона.

Глава 30 Опыт гласной исповеди. Два
подвижника. Старец Анемподист отправляется в горы. И снова — литургия. Монах-молчальник.
Избиение в спецприемнике. Смерть Николая-молчальника….

Глава 31 Отец Анемподист — о благоразумии
в подвиге. О непрестанной духовной брани. Несколько стадий в развитии страсти.
В диавольской паутине…

Глава 32 Дикие пчелы. Наглость ленивца.
Прожорливые медведи. В Азанту, к охотникам. Двуногий волк. Кот предчувствует беду.
Медвежонок попался. Охотники ушли, о. Анемподист теряет сознание.

Глава 33 Темнолицый» охотник.
Слежка за братьями. «Здесь — я хозяин!’. Переноска пасеки за /3 ночей.
«Отдай охотнику пчел…» Между двух огней. Темнолицый в бешенстве. «Я
вас всех перережу!» Кот — в медвежьем капкане..

Глава 34 Ленивец и больной брат. Босиком
по снегу. «Не ходи ты к этому наглецу!» Заповедь старцев

Глава 35 Спрятанные продукты. Рассказ
старца о Колыме. Кулаком по скуле. Благочиние нечестивцев. «Мы — хуже рецидивистов».
Вот так «постницы»! Предостережение старца Исаакия.

Глава 36 Городская квартира. Самодействующая
молитва остановилась. Буря хульных помыслов. Возобновление блудной брани. Главная
беда — вынужденное празднословие. В горы — новым путем. Болезнь. Возвращение в
город. И снова в пустынь. Кот выжил. Самодействующая молитва возобновилась….

Глава 37 Темнолицый появляется вновь.
Кабальная работа. Верхние Варганы. В награду — гнилая кукуруза. «Не рубите
сук, на котором сидите» «А мы убежим отсюда…»Пожар в дупле. Бесполезный
труд

Глава 38 Болезнь старца Исаакия. Любящее
сердце. «Я вижу, ты очень брезгливый». «Блаженненький». Каверны
зарубцевались.

Глава 39 «Я когда-нибудь выпью
его кровь». Брат не испугался. Звероподобный дикарь. Страждущий Иларион.
Дом сгорел

Глава 40 КГБ узнает о второй поляне.
Арест братьев. «Как зашел сюда, так и выходи». Пчеловод вернулся. Старец
остается один. Грабители. Убийство отшельника. «Всади в него пулю, и довольно!»

Глава 41 Арестованных освободили.
Следы зверской расправы. Нетленное тело. Тайное становится явным. Заявление в
милицию. Снова в камере. «Никаких компромиссов». В горы со следователем.
И опять спецприемник….

Глава 42 Вновь под нарами. В тюремном
аду. Спасительная встреча. Взятка за свободу. Вместо келий — груды пепла. Смерть
монахини Еликониды

Глава 43 Новый паспорт. Помощь из
Троице-Сергиевой Лавры. «Записной» стол в Почаевской Лавре. Временная
прописка. Страхования схимонахини 3. «Кто твои родители?» Чудесный рассказ
схимницы

Глава 44 «Давай зайдем в церковь».
Дивное пение. Надмирность. Бегом к храму. Литургия. Несостоявшаяся исповедь. Крещение

Глава 45 Работа в церкви. «Уезжай
в монастырь». Наставления иеромонаха. Тяжкая дорога в Почаев

Глава 46 В обители. Чудесное избавление
от отчаяния. «Келья» из ящиков. Пропитание с помойки. Обучение Иисусовой
молитве. Жизнь в туалете. Благодатные прикосновения…

Глава 47 К старцу. «Из монахинь
монахиня». «Убирайся в 24 часа!» Рекомендательное письмо. Постриг
в схиму. В горы

Глава 48 Уступ над бездной. «Где
же моя келья?» Монахиня — плотник. Обратно в Сухуми. Снова ограблен..

Глава 49 Странствующий монах ведет
в горы. У отца Лонгина. Бесцеремонный сван. ‘Она не золотая, а алюминиевая»

Глава 50 В горы, к о. Серафиму. Живой
старец в гробу. Рассказ послушника. Благословение схимника. Пешком на Кавказ.
У трех отшельников. Наставление отца Онисифора. В учении у старца. Лесник-эксплуататор.

Глава 51 У матушки Ангелины на Сухой
Речке. Постройка кельи. Разрубленная нога. Исцеление освященным маслом. Кончина
старца Серафима.

Глава 52 Старики-охотники. Убийство
в лесу. Арест Василия. Бегство. «Где Василий?!» Издевательство над Ангелиной.
Смерть от ожогов..

Глава 53 Подальше от изверга. Страждущий
Василий. Страшная зима. Гангрена. Нежданный благодетель. Отказ от операции. Полное
исцеление

Предисловие редактора

«Записки современного пустынножителя» — совершенно особый жанр духовной
литературы. В основу этого не совсем обычного произведения легли дневниковые записи
современного монаха-подвижника, более 30 лет (с конца 50-х и до начала 90-х годов)
подвизавшегося в горах Кавказа. Насыщенная опасностями и происшествиями жизнь
отшельников, несмотря на абсолютную достоверность описываемых событий, напоминает
читателю приключенческий роман, своего рода робинзонаду, хотя, безусловно, автор,
которому сейчас уже за семьдесят, вовсе не ставил перед собой подобной цели. Отец
Меркурий просто записывал в свой дневник то, что происходило во внутренней, духовной
жизни делателей Иисусовой молитвы и, конечно, все, с чем приходилось встречаться
на столь необычном и опасном в советское время пути древнейшего аскетического
подвига.

А опасности были отнюдь не выдуманные. Шла вторая половина XX века, конец 50-х
годов, новые, на этот раз хрущевские гонения на Церковь, яростная атеистическая
пропаганда в прессе и в произведениях искусства. Известный советский поэт Алексей
Сурков, преодолев, наконец, в эти годы страх, победно заявляет всему советскому
народу:

Ты думаешь, это не страшно было —
Решить, что Бога на свете нет,
Что в нашей вселенной иная сила
Заведует ходом звезд и планет?

Именно теперь, когда государственный атеизм сделал то, чего не смог сделать
Гитлер, обещая: «Я освобожу вас от химеры совести», когда русскому
народу была раскрыта «гуманистическая природа атеизма и его роль как духовного
освободителя личности от порабощающих ее иллюзий» (совести, нравственности,
милосердия; — Ред. ), именно теперь, когда «окончательно подорваны
социальные корни религии, а исчезновение эксплуататорских классов привело к ликвидации
классовой базы религиозных организаций», вдруг обнаруживается, что вера
и Церковь Христова не только живы, но продолжают даже в этих условиях словом истины
рождать все новых и новых подвижников.

В стране полным ходом вдет строительство социализма, писатели и поэты наслаждаются
«оттепелью», пионеры отдыхают в пионерских лагерях, их родители — на
Черноморском побережье Кавказа, а в это время тысячами закрываются храмы Божий,
разгоняются монастыри, исповедники Христовой веры томятся в тюрьмах, лагерях (отнюдь
не пионерских) и в психиатрических больницах, терпя нечеловеческие унижения. С
вертолетов отыскиваются уединенные кельи пустынников в горах Кавказа, их склоны
прочесывают с собаками. Вот исторический фон, на котором происходят события книги.

И тем не менее, на ее страницах мы встречаем людей, которые, невзирая на презрение
общества, на прямую опасность попасть за решетку и даже лишиться самой жизни,
из всех возможных жизненных путей выбирают тяжелейший.

Вступая на этот путь, они сознательно становятся изгоями в том обществе, из
которого почти уже изгнаны понятия милосердия и кротости, христианской любви,
чести, совести и нравственной чистоты. Там, где венцом жизни, ее конечным результатом
признается лишь гроб со смердящим трупом, христианские подвижники, безусловно,
считаются ненормальными. Но они, оставляя все земное, идут путем, ведущим их к
свободе. К свободе от страстей, свободе от греха, к свободе, которая вводит человека
в Царство вечной жизни и Любви Божией.

В своем предисловии автор «Записок» — монах Меркурий отмечает, что
его воспоминания предназначены, в первую очередь, для монашествующих, но, без
всякого сомнения, их будут читать люди самые разные. Среди них могут оказаться
и те, чье разгоряченное воображение рисует картины быстрого взлета к духовным
вершинам, но непременно при условии бегства к вершинам Кавказа или, например,
Алтая — подальше от «мира, погрязшего во грехе». Однако, читая воспоминания
о. Меркурия, который с добросовестностью летописца поведал нам об обстоятельствах
жизни современных пустынников, им придется сделать не совсем оптимистический вывод:
грехолюбивый мир давно уже проник и туда…

Снова и снова приходят на память столетней давности слова святителя Игнатия
(Брянчанинова), провидчески обращенные к нам, его потомкам: «В настоящее
время в нашем отечестве отшельничество в безлюдной пустыне можно признать решителъно
невозможным, а затвор очень затруднительным, как более опасный и более несовместный
(с внутренним устроением современного человека. — Ред.), чем когда либо.
В этом надо видеть волю Божию и покоряться ей. Если хочешь быть приятным Богу
безмолвником, возлюби молчание и со всевозможным усилием приучись к нему. Не позволяй
себе празднословия ни в церкви, ни в трапезе, ни в келий; не позволяй себе выходов
из монастыря иначе, как по самой крайней нужде и на самое краткое время; не позволяй
себе знакомства, особливо близкого, ни вне, ни внутри монастыря; не позволяй себе
свободного обращения, ни пагубного развлечения; веди себя как странник и пришлец
и в монастыре, и в самой земной жизни -и соделаешься Боголюбезным безмолвником,
пустынником, отшельником. Если же Бог узрит тебя способным к пустыни или затвору,
то Сам, неизреченными судьбами Своими, доставит тебе пустынную и безмолвную жизнь,
как доставил ее блаженному Серафиму Саровскому, или доставит затвор, как доставил
его блаженному Георгию, затворнику Задонского мо пастыря» (том V, стр.70).

Не будет преувеличением сказать, что всякий, кто сегодня мечтает о пустынножительстве
— обольщен мечтаниями бесовскими.

Однако следует считать исключительными обстоятельства, сложившиеся в период
хрущевских гонений на Церковь, когда были закрыты почти все монастыри, а областные
и районные уполномоченные (по делам религий) жестко контролировали клир. Многим
монашествующим (и даже только еще стремящимся к монашеству) по причинам как внутреннего,
так и внешнего характера не нашлось места в нескольких чудом сохранившихся обителях.
Этим и оправдывается их вынужденное бегство в горы. Они не помышляли о каких-то
сугубых подвигах, речь шла о самой возможности их существования, но существования
в прежнем качестве, т. е. о жизни иноческой.

Их бегство было бегством обреченных. Мир не оставил их и там, в этих безлюдных
горах, он гнал и уничтожал несмирившихся боголюбцев везде. Большинство из них,
словно смертники, были обречены на гибель или муки в тюрьмах и лагерях за свою
веру, за Христа, но многие погибали и от руки одичавшего человека — «человека
новой коммунистической формации», как в те годы называли в СССР лишенного
веры и нравственных устоев «Homosovieticus». Вопрос был лишь во времени
и в методах истребления. А в исполнителях, как всегда, недостатка не было. Князь
тьмы находил и находит их везде, в любом месте и в любое время…

Перед верой, решимостью, терпением и мужеством этих невинных страдальцев и
мучеников, гонимых «правды ради», мы можем только склонить головы.

Несколько слов, как нам кажется, следует теперь сказать читателю о недоумениях,
которые неизбежно возникнут у него при чтении «Записок пустынножителя»,
поскольку автор не скрывал и не приглаживал фактов, записанных им в свой дневник
и ставших теперь уже достоянием истории.

Чаще всего недоумения, с которыми приходится сталкиваться при чтении «Записок»,
происходят из-за присущей всем нам способности невольно идеализировать тех, кто
ради духовного совершенствования во Христе отрекся от мира. Неосознанно мы ждем
от них поступков, которые полностью удовлетворяли бы нашему представлению о том,
каким должен быть человек во Христе. Если же мы замечаем в них какое-либо несоответствие
нашему идеалу, у нас тут же возникает смущение, недоумение и может быть, даже
неприятное чувство, подобное тому, которое заставляет морщиться музыканта, услышавшего
фальшивую ноту.

Но будем помнить, дорогой читатель, что вера Христова -еще не гарантия святости.
Это долгий путь ко спасению. Путь, на котором случаются не только преткновения,
но и падения. Даже более того — не все, ставшие на него, благополучно достигнут
конца, чему немало примеров в истории.

Автор «Записок» дает нам богатую, может быть, даже уникальную возможность
познакомиться с очень разными типами верующих людей. Среди них встречаются и такие,
в которых парадоксально уживаются, казалось бы, несовместимые вещи — например,
вера и предельный эгоизм. Но в том-то и заключается ценность книги, что она изображает
действительность и сложность духовной жизни такой, какова она есть на самом деле.
Не нам судить этих людей. Кто, кроме Бога, может знать, каким будет конец их пути?

Нельзя обойти вниманием еще одну важную особенность «Записок», которая
касается проблемы приобретения навыка непрестанной Иисусовой молитвы, к которой
автор книги, по вполне понятной причине, обращается достаточно часто. Возможно,
эта особенность характерна, в основном, для нашего апостасийного времени, целиком
проникнутого духом непомерной гордыни, отравленным воздухом которой мы все дышим,
заражаясь бациллами чудовищного эгоизма.

Заключается эта особенность в том, что признак непрестанности и самодейственности
в совершении Иисусовой молитвы отнюдь не является признаком ее благодатноссти,
потому что не гарантирует того действия, не рождает тех плодов, которые всегда
указывали на ее благодатность. Причиной этому является то, что многие из современных
подвижников, подвергаясь действию обольстительного духа самопревозношения, путают
средство достижения цели (непрестанную молитву) с самою целью, которая заключается
в качественном изменении души, в ее очищении. Эта главная цель, ведущая ко спасению
и благому выбору на Страшном Суде Божием, достигается не только молитвой, но,
особенно в первые годы духовного трудничества, — сознательным волевым усилием,
а точнее — насилием над своей, погрязшей в самости и эгоизме душой, в мучительной
борьбе против пропитавшего душу насквозь духа гордыни.

Поскольку всякое падение человеческое, начиная с прародителей, обусловлено
проникновением в душу и сочетанием с ней духа гордыни, скрывающим себя под самыми
разными личинами, то воссоздание личности, ее спасение и обожение (теозис) происходит
только через стяжание прямо противоположного качества души. Этим качеством, а
точнее, свойством, которым должна благоухать душа христианина, является боголюбезное
СМИРЕНИЕ, заповеданное Господом, призывающим нас: . ..Научитесь от Меня, ибо
Я кроток и смирен сердцем… (Мф. 11,29).

Итак, духовная борьба, результатом и целью которой является приобретение СМИРЕНИЯ,
украшающего душу человека

Дальнейший ход событий показывает, как правило, два варианта исхода:

а) одни бросают занятия Иисусовой молитвой;
б) другие попадают в психиатрическую больницу, прельстившись своей мнимой «святостью»
и подпав, в результате этого, под власть злого духа.

Приходилось нам встречать и современных подвижников с Кавказа, где некоторые
подвизаются и поныне в течение уже нескольких десятков лет. Один из них при первой
же встрече, с порога заявил, что является обладателем самодвижной благодатной
Иисусовой молитвы. Такое начало знакомства, безусловно, не дает возможности заподозрить
в подвижнике избытка скромности и смирения — главных признаков и плодов благодатной
молитвы.

Другой кавказский отшельник, тоже обладатель непрестанной Иисусовой молитвы,
оказавшись в одном из возрождающихся русских монастырей, в беседе с молодыми послушниками
призвал их к упражнению в ночной молитве, чем выказал полное отсутствие духовного
рассуждения, которое бывает непременным плодом благодатной молитвы. С точки зрения
здравого духовного рассуждения, этот подвиг для многострастных и неопытных молодых
людей смерти подобен.

Итак, наши наблюдения дают возможность сделать вывод о том, что при некоторых
благоприятных условиях у духовного трудника может появиться самодвижная Иисусова
молитва, которую отнюдь не следует считать благодатной. Это некий навык почти
исключительно механического свойства, как бы начальная стадия вхождения в молитвенное
делание. Многие из делателей молитвы так и остаются в этой фазе на всю жизнь,
но значительно хуже, когда они, обольщаемые бесами и собственным самомнением,
начинают считать эту молитву благодатной. Их конец достоин всяческого сожаления,
от которого нам бы и хотелось предупредить молодых ревнителей молитвы.

В подготовке книги к печати непосредственное участие принимал Алексей К. Редактируя
вместе с ним «Записки пустынножителя», изложенные неудобочитаемым языком,
мы стремились, выправляя стиль и убирая ненужные длинноты, сохранить смысл и дух
написанного.

Игумен N. Москва, 02.02.96 г.

Принеси Богу юность твою, вземши иго Его, сядь наедине и умолкни…

(Плач Иеремии 3,27-28)

Бог одного от нас требует, чтоб сердце наше было очищаемо посредством
внимания.

(Симеон Новый Богослов)

Предисловие автора

Предлагая вниманию благочестивых читателей свои многолетние записи о трудничестве
жителей пустыни, хочу прежде всего напомнить, что многие из тех, о ком идет речь
в этой книге, еще живы и подвизаются во славу Божию. По этой причине вместо их
собственных имен они названы здесь: брат -основатель пустыни, брат-пчеловод, больной
брат, брат-ленивец и т. п.

Книга эта предназначена в основном для узкого круга людей — членов Церкви Христовой.
Причем именно для тех, которые живее и глубже других чувствуют не только свою
вину в преступлении Заповедей Божьиих, но и желание очиститься и стремление к
совершенству. По этой причине они облекаются в черные иноческие одежды — одежды
пожизненного траура во свидетельство смерти души своей, берут в руки четки и днем,
и ночью во многоболезненном сокрушении сердца имеют единственную заботу и единственное
стремление: хотя бы в конце своей жизни приклонить к себе милость Божию через
непрестанную молитву покаяния: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй
мя грешнаго.

К этим деятельным ревнителям благочестия, отстранившимся от широкого пути мира
и безвозвратно направившим стопы ног своих по призыву Господа нашего Иисуса Христа
на узкий и тернистый путь подвижничества, мы обращаем строки своего повествования,
желая помочь им в деле аскетического преуспеяния, которое достигается лишь через
деятельное усилие личной молитвы. Хотим также рассказать им о многих опасностях,
которые непременно встречаются на этом подвижническом поприще, чтобы предостеречь
их от возможных роковых ошибок.

Преподобные отцы с глубокой древности призывают всех ревнителей благочестия
на это трудничество, которое они наименовали художеством из художеств и наукой
из наук. Об этом они написали множество книг, где указывают методы, с помощью
которых можно постичь великую науку молитвы.

Господь сказал: …бодрствуйте, молитесь

(Мк.13,33).

Апостол Павел добавил: Непрестанно молитесь

(1 Фес.5,17).

Святой Исаак Сирин на основании опыта современников и своего собственного заверил,
что без непрестанной молитвы к Богу приблизиться невозможно. Однако надо заметить,
что смыслу этой заповеди большинство членов Христовой Церкви не придают особого
значения.

Но мы, обращая речь свою к редко обретающимся взыскателям непрестанной молитвы,
взываем к ним словами преп. Парфения Киевского, который утверждал, что без уединения
непрестанной молитвы не приобретешь, и к этому добавил, что и в уединении жить
без непрестанной молитвы не сможешь.

Монах Меркурий 1994 г.

Монахи отшельники в горах кавказа, пустынник РФ сайт

О. Даниил за жизнь свою в горах много переменил мест и не одну келью построил своими руками. Он ушел в горы в поисках строгой жизни без соблазнов, тревоживших его в монастыре. Был он уже манатейным монахом. О своем Новом Афоне он отзывался уважительно, особенно о трудолюбии братии, устроившей на диком побережье райский уголок природы и произведшей множество по тому времени редких усовершенствований благодаря игумену, образованнейшему инженеру о. Иерону. Особенно примечательна была система водоснабжения, остатки которой мы еще застали в те годы. Вторым памятником трудолюбию монахов были насаждения: выращенная ими оливковая роща и кипарисовые аллеи украшают гору и посейчас. О духовной жизни монастыря о. Даниил рассказывать не любил.

Иеромонахи Даниил (Бондаренко), Арсений (Корди) и Онисим (Поль) на Змейке на Кавказе. Около 1927 года

Впрочем, рассадником пустынножительства был не один Новый Афон. Среди отшельников, тайно населявших горы, о. Даниилу приходилось встречать разных людей, начиная с искателей самоуглубленной жизни и кончая спасавшимися от политических преследований (это было еще в царские времена). Все эти люди, приходившие сюда в поисках убежища, становились добрыми монахами. О. Даниил знавал их лично и немногими резкими мазками набрасывал нам их портреты.

Так рядом с нашим временем, его техническим прогрессом, революциями, сменами философских систем, рядом с героями, гениями и злодеями в горах Кавказа благодаря их труднодоступности шло свое время, своя история. Она изустно передавалась и была неведома миру — история многих поколений христианских подвижников, осуществлявших образ древнего благочестия, как будто не кончились еще времена Фиваиды и не было еще в мире ни Данте, ни Леонардо, ни Бетховена, ни Эйнштейна. Какими должны быть эти люди? Олег умышленно ничего не рассказывал нам об о. Данииле:

— Сами увидите, — уклончиво отвечал он нам.

Я волновалась перед встречей. К счастью, на нас мгновенно свалилась темная ночь, как это бывает на юге, да еще в горах — даже наших лиц нельзя было разглядеть. Впрочем, мы так утомились, что я, ткнувшись в указанный мне угол, тут же и заснула. Проснулась я, когда солнце было уже высоко на небе, но на нашу поляну еще не заглядывали его лучи: мы находились на юго-западном склоне Ачиш-Хо. Вершина горы блистала розовым и золотым, а у нас еще стоял утренний туманец и кавказская душистая сырость, насыщенная пряными запахами южных растений. По краям нашей поляны шли непролазные дебри колючек, бурелома и зарослей. Среди них поляна наша напоминала зеленую чашу.

О. Даниил встретил нас просто, немногословно и суховато, словно ему было привычным и уже малоинтересным делом принимать у себя молодых девушек, и с первого же часа наша жизнь получила благодаря его такту четкий, для всех удобный и легкий порядок. Мне о. Даниил сразу определил свой деревянный топчан с таким же изголовьем, покрытый одной тонкой истертой козьей шкуркой. Правды ради, упомяну, что шкурка была полна блох. Олегу и Александру Васильевичу было указано спать на полу рядом со мной. В маленькой келье не оставалось больше места, и сам о. Даниил перешел в сенцы. Впрочем, мы никогда не видали его лежащим или спящим, хотя вставали с солнцем.

Умывшись у родника, мы совершили полное утреннее богослужение: часы, утреню, обедницу по зачитанным и закапанным воском старинным книгам. Книги служили нескольким поколениям и сейчас лежали у нас на «налое», как говорил о. Даниил. В маленькое и единственное окошко видны были холмистые гряды близких зеленых и дальних снежных цепей. В него вливался горный чистейший воздух, доносились голоса птиц, и мы знали, что ни один звук из человеческого мира не нарушит очарования нетронутой природы.

Совершая последнюю службу — обедницу, о. Даниил вынимал единственную «роскошную» вещь, которую он считал украшением своего хозяйства — голубую кофейную чашечку с отбитой ручкой и выщербленным краем (как она очутилась у него?), клал в нее уголек — кусочек душистой пихтовой смолы и кадил в келье.

Я стою позади всех. О. Даниил читает быстро, перебегая от слова к слову. Его манера читать напоминает его походку. Он грассирует, что так редко встречается у людей из простого народа, и это почему-то приятно. Олег усвоил уже манеру строгого чтения с той ритмической четкостью, лишенной эмоций, с которой поют птицы и с которой читают в монастырях. Мы понимаем: Олег соблюдает великолепный стиль. Александр Васильевич читает слишком старательно, иногда у него проскальзывают интонации, усвоенные на уроках художественного чтения. Боясь того же, я решительно отказываюсь читать — я «веду хор».

Церковные «гласы» вписываются в симфонию утра и сливаются с птичьими голосами. Солнце поднялось настолько, что уже добралось до нашей поляны, и через край этой зеленой чаши заглянуло, наконец, к нам — на самое дно. Мне открывается в этот миг новый взгляд: я вижу суетность и убожество всего, чем занят где-то в далеком «миру» человек; вижу прекрасную бедность о. Даниила. Сладкий запах смолы улетает в окно. В клубах синего пихтового дыма как под вуалью плывет за окном роскошный мир девственной природы. Рядом со мной три человека. Они прекрасны для меня, каждый — по-своему! Я не могу сдержать слезы восторга — они льются без скорби, без надрыва, я их не знала еще — таких сладких и поднимающих слез. Я плачу, но все делают вид, что этого не замечают. Я выхожу из кельи, долго сижу у родника и думаю об одном: как удержать навсегда с собою этот мир, в котором сейчас живу? А когда я возвращаюсь, умывшись из холодного родничка, о. Даниил говорит мне ласково и серьезно:

— СестГица ВалеГия, слезы — утешение монаха: не стыдись их!

«Какой же я монах? — думаю я. — Не обманываю ли я всех?» О. Даниила об этом спросить нельзя — он настоящий монах, сможет ли он понять мои сомнения?

Он поразил меня сразу ясностью мысли, способностью к четким формулировкам не хуже любого тренированного ума. Каждое произносимое слово, как и каждое движение, было у о. Даниила непринужденно и точно. В соединении с деликатностью и внешним благообразием это производило сильнейшее впечатление. Ведь перед нами был необразованный крестьянин, живущий один вне каких бы то ни было влияний, кроме влияния природы да нескольких имевшихся у него древних книг. По нашему настоянию впоследствии о. Даниил написал свои воспоминания и назвал их «Близ заката». Книга была написана образным языком, но… без прописных букв и без знаков препинания.

Крестьянский мальчик-подросток, он работал на конфетной фабрике в одном из городов средней России и сбежал оттуда в монастырь. Он успел съесть к тому времени на конфетах передние зубы, о чем с пресерьезным видом нам рассказывал, но так, что мы заходились от смеха. Было ему теперь лет 50. Седины у него не замечалось, вероятно, из-за светлых волос. Был он сухой, небольшой, легкий на ногу, тренированный, как настоящий горец. Смотреть, как он работает или просто движется по земле, — было наслаждением.

Днем мы работали по нашему несложному хозяйству, читали, помогали о. Даниилу в его небольшом огороде, где стояли колоды пчел. Я привезла с собой учебник по пчеловодству, и мы его с о. Даниилом проходили на практике. Нашим бессменным поваром был также о. Даниил, никогда, как мы ни боролись, никому не уступавший этого дела.

С наступлением вечера, когда солнце пряталось за края нашей чаши, долго еще освещая вершину Ачиш-Хо, мы снова вычитывали все положенные службы, а потом в сумерки разводили костер, и тут начинались увлекательные беседы с участием о. Даниила. Иногда он пек нам на угольях «рябчиков» — так называл он блины на закваске, которые были высшей роскошью наших трапез. Без нас питаньем отца Даниила много лет были овощи и кукуруза, росшие на его огороде, да дикие плоды окружавших лесов: каштаны и груши. Постное масло, как постоянный продукт, появилось в келье о. Даниила с приходом к нему Олега.

Один-единственный раз о. Даниил отправился в соседнее селение за несколько верст с просьбой дать ему бутылку молока. Крестьяне подивились и дали, не расспрашивая. Оказалось, что молоко понадобилось ему для кошки, неизвестно откуда пришедшей под его защиту, чтоб окотиться.

Сумерки падали быстро. Последний луч угасал на вершине, и тогда в густых зарослях, окружавших нашу поляну, на сотни километров вокруг начиналась своя ночная жизнь. Ночь в горах так же оживлена и шумна, как день в мире человеческом. Крики, свист, рев, вой, цоканье, трещанье — множество самых разнообразных и непохожих один на другой звуков наполняют леса южной ночью и сливаются в мощный хор. Мы прислушиваемся к дикой многоголосной музыке, время от времени подбрасывая хворост в костер. Тем временем чайник закипает. О. Даниил кидает в него горсть «чая» — сушенной на солнце дикой мяты. У вечернего костра и родилась книга «Близ заката». Рукопись ее не сохранилась, хотя и была переписана нами в нескольких экземплярах.

«Мы — цари», любил говорить о. Даниил, угощая нас «рябчиками» и повествуя о трудной, полной жесточайших лишений и опасностей жизни монахов-пустынников. В эти минуты у костра мы поняли, что о. Даниил не старик, а чудесно сохранившийся юноша без возраста, безупречно чистый и крепкий как орех без червоточины. Свобода и собранность, веселость и неизменное чувство ответственности за каждый день, за каждое движение мысли — все это было плодом личных, никем не воспитываемых, ничем «практическим» не вознаграждаемых усилий.

«Мы — цари», любил говорить о. Даниил, угощая нас «рябчиками» и повествуя о трудной, полной жесточайших лишений и опасностей жизни монахов-пустынников.

На стенах кельи я увидала однажды торопливо записанные углем отдельные слова. О. Даниил нахмурился, помолчал недолго, справился с собой и улыбнулся мне:

— СестГица ВалеГия, и глазаста же ты! Сам виноват — надо было вымыть келью к твоему приезду.

И он рассказал мне просто, не таясь, что имеет обыкновение записывать на стене углем (карандаш не всегда бывал в хозяйстве монаха) ценные для него мысли, приходящие во время молитвы, чтоб молитву не прерывать.

Так жили мы, отрезанные зелеными стенами от человеческого мира под несмолкаемый рокот Монашки, бежавшей глубоко под нами в низу крутого спуска. Она не была нам видна, и далеко было до нее спускаться, но серебряный голосок ее слышался и ночью и днем. Мы полюбили нашу речку, как живое существо. Ночью ее голос смешивался с голосами зверей: «чекалки», дикие кошки, рыси, медведи, кабаны, горные туры… Некоторые появлялись и на нашей поляне, стоило лишь погасить угли костра и посидеть в длительной тишине.

<…>

— А как же, — ответил о. Даниил, — истинно так! А теперь подымайтесь-ка, вот о чем пришел я вам сказать: скоро Троица, надо нам сходить к отцам на Медовеевку. Путь долгий. Пока вы тут «проклаждались», я, сестрица Валерия, тебе чарушики сплел.

О. Даниил протянул мне пару легчайших лапотков из цельного куска кожи, размоченной и растянутой по форме ноги без швов — чарушей, лучшей обуви горцев.

— А как же сестра Валерия пойдет с нами к отцам? — спросил Олег. — Ведь у них ни одна женщина на Медовеевке еще не бывала.

— Какой ты бухгалтер! — ответил о. Даниил с непроницаемой серьезностью в голосе, блестя веселыми глазами, — какой бухгалтер: все вывел — и навсегда к книжке пришил! Мало ли чего не было, а будет. О. Савватию я разъясню, и он благословит. А другие отцы пусть о своих грехах помышляют, и чего не знают — не судят. Ты знаешь, что они у нас думать будут? Что она у нас монашенка, истинно так, тебе говорю! — И уже обращаясь ко мне продолжал: — Платье твое вроде ряска летняя, а на голову мы тебе белый апостольник сошьем: в жару у нас на Кавказе так послушницы молодые ходят.

Мы принялись с увлечением мастерить апостольник из моей единственной привезенной с собой простыни. Спорили мы о его форме, без конца примеряли, пока о. Даниил не отнял у нас кусок материи и утром принес нам готовый апостольник, подрубленный мелкими ровными стежками. Мы подивились работе.

— Монах должен все уметь! — весело ответил нам о. Даниил. — Я же говорю вам: мы — цари!

Медовеевка — было поселение монахов, состоящее из нескольких полян с кельями, разбросанными друг от друга на расстоянии «вержения камня». Она находилась верстах в 30 от Красной Поляны. Там уже издавна обитали несколько уважаемых старцев, и был посредине храм, ничем внешне не отличавшийся от остальных домиков, только в нем никто не жил и туда собирались раза два в год по великим праздникам окрестные пустынники для совместного богослужения и совершения таинства. Это были единственные дни их свиданий. Если кто не приходил — значит заболел или помер. Тогда шли к нему помочь либо похоронить.

Такое же поселение было в районе Сухума, глубоко в горах за несколькими хребтами, называлось оно Псху. Там жили раздельно и монахи и монахини. Псху называлась «глубокой», устав жизни там утвердился весьма суровый, и о Псху говорили с великим почтением. По рассказам о. Даниила, были в те годы на Кавказе еще более глубокие, уединенные поселения монахов. О местоположении их не знал и сам о. Даниил, только известно ему было, что путь туда, почти недоступный, идет по висячим спрятанным в тайниках мостам через пропасти и потоки. И эта «глубочайшая» пустыня была мечтой каждого монаха.

Не знаю, о каких местах довелось слышать о. Даниилу, но вот что услыхала я сама от близких друзей много лет спустя после описываемых событий — в конце 40-х годов. Это рассказ советской альпинистки Александры Джапаридзе, которая была участницей экспедиции на Казбек, совершенной уже в послевоенные годы.

Издавна внимание всех привлекала таинственная железная цепь, видная в бинокль на недоступном склоне. Данной экспедиции удалось достигнуть этой цепи, и там обнаружили огромную каменную плиту в виде двери, закрывавшую вход в пещеру в совершенно отвесной скале. Цепь усилиям людей не поддавалась. Тогда они пробили отверстие над ней и пробрались внутрь. Там оказалась просторная пещера, похожая на храм, с книгами и другими предметами православного богослужения. Самым удивительным было то, что по многим признакам люди покинули эту пещеру совсем недавно. Кто знает? Может быть, им стало известно, что в пещеру собираются проникнуть исследователи. Куда попали найденные вещи, пытался ли кто-нибудь разрешить загадку и что удалось разгадать — все это мне неизвестно.

Итак, наступил канун Троицы. Рано утром мы перебрались по кладкам через узкую, но бурную Монашку и пошли трудной, постоянно меняющейся, часто пропадающей тропой. Мы то карабкались вверх, хватаясь за кусты, то спускались в сырые ложбины, в которых стоял неподвижно, как густой туман, резкий запах гниющих растений. Мы перелезали через завалы стволов, лежащих там многие годы, проходили заброшенными аулами с одичавшими садами, оставшимися, казалось, от времен покорения Кавказа. Мы видели развалившиеся постройки — в них теперь вместо ушедших людей жили дикие звери. Семья змей грелась на крыше сакли. При нашем приближении змеи уползли в дом. Из другого выскочила и скрылась в зарослях дикая кошка — опасный зверь, часто нападающий на путника.

<…>

На закате мы вышли на центральную поляну Медовеевки. Я присела с Олегом в стороне, а о. Даниил пошел искать о. Савватия в группе монахов, уже собравшихся около храма. О. Савватий был иеромонах, считавшийся в какой-то очень ограниченной степени главой этого вольного содружества. Разговор у монахов был недолог, после чего о. Даниил сделал нам издали знак рукой, и я пошла, робея, через всю поляну, долго, казалось мне, шла под внимательными молчаливо устремленными на меня глазами. Олег следовал за мной на расстоянии.

О. Савватий походил с первого взгляда на большого деда-пасечника в своей холщовой домотканой рубахе и таких же штанах, очень старых, заплата к заплате, но к празднику свежевымытых. На ногах у него были русские лапти и онучи. Он благословил меня по уставному чину, вместо приветствия. Вижу его добрые и строгие глаза, обращенные прямо на меня.

— А спать тебя мы положим в коЛидоре, — сказал он мне. — Не боишься?

— Я ничего не боюсь, — с поспешностью ответила я и, смутившись, осеклась. Серьезные глаза продолжали меня дружелюбно рассматривать.

— Неуж-ли? — уронил как бы про себя о. Савватий. Я молчала. — Помоги тебе Бог! — прибавил он с сочувствием и, как мне показалось, сожалением в голосе.

«О чем это он?» — смутно мелькнуло у меня в голове. Но что-то перебило мысль, и мне не хотелось к ней, тревожной, возвращаться, так прекрасно было все сейчас вокруг.

Подкрепившись принесенными с собой кукурузными лепешками и водой из медовеевского родничка, мы поспешили в храм, где уже начиналась длинная троицкая всенощная. Вся келья, вдвое больше обычной, была устлана свежей травой. Я стала позади монахов, сбившихся тесной толпой, кто — в крестьянской одежде, подобно о. Савватию, кто — в ветхом подряснике. Никаких привычных признаков храма в келье не было: ни иконостаса, отделяющего алтарь, ни икон, ни лампад перед ними. Но, тем не менее, это был храм, так как в восточной части кельи стоял грубо вытесанный топором престол, покрытый антиминсом, и на нем несколько икон. Перед иконами горели толстые самодельные свечи: аромат чистого воска смешивался с запахом чистой травы у нас под ногами. Цветов не было. Только у одного монаха я заметила в руках небольшой букет, и этим монах выделялся в обшей толпе.

Молящиеся теснились в западной части храма, и воображаемая линия иконостаса четко отделяла их от алтаря, где свободно двигался, совершая службу, о. Савватий. Он «выходил» из алтаря и снова «входил» воображаемыми дверьми. Единственной реальной осязаемой деталью была поверх его холщовой заплатанной одежды старая парчовая риза, вероятно, служившая здесь в горах давным-давно. Из-под нее трогательно выглядывали его ноги в лаптях и онучах, аккуратно перекрещенных веревочками. На груди висел деревянный священнический крест. Светлое широкое лицо простого русского крестьянина, ничем не прикрытые русые с сильной проседью волосы. Тихие возгласы; в ответ на них тихое пенье молящихся — все мы, присутствующие, были хором.

Глубокой ночью кончилась длинная служба. Монахи улеглись отдыхать тут же в храме на траву. О. Даниил принес мне охапку сена, и я легла на наружном помосте — «колидоре». Ночи на юге, сменяя жаркий день, в горах бывают часто холодными. Но я мгновенно провалилась в сон после утомительного дня. Среди ночи я проснулась вся в поту и от непонятного ощущения тяжести на теле. Оглядевшись, я обнаружила на себе гору разнообразной одежды, лежавшей бесконечными одеялами и на мне, и вокруг меня, наподобие бортов лодки. Оказалось, отцы, лица которых я не посмела рассмотреть, имена — не успела запомнить, беспокоились обо мне, и ночью каждый, конечно, не сговариваясь, выходил и тихо, в темноте, наощупь прикрывал меня своей верхней одеждой.

Я вспомнила предостерегающие слова о. Савватия и его, как мне показалось, соболезнующее лицо: «Чего он боится для меня?» — подумала я, и, не обнаружив в себе и признака тревоги или сомненья, тут же снова беззаботно уснула.

Было совсем светло, когда меня разбудил о. Даниил: начиналась литургия. Все исповедались и причастились из самодельной деревянной чаши о. Савватия. Я подошла к ней последняя. Старик ласково благословил меня и простился со мною. Больше я его никогда не видела. Через год он прислал мне в Москву с Олегом подарок: ложку своей работы, покрытую резьбой. А еще через год я узнала, что он не пришел в Медовеевку на Пасху. Отцы тут же поспешили его проведать и нашли о. Савватия лежащим в полном облачении на койке со скрещенными руками. Он давно уже скончался. Его похоронили, по обычаю, возле опустевшей навсегда кельи. Занять ее уже никому не пришлось.<…>

Подошел о. Даниил и сказал, что перед уходом мы должны навестить его друга о. Симона, живущего тут же на Медовеевской поляне. Я заметила этого монаха еще в храме: это был тот, что один стоял с цветами в руке. Высокий, узкоплечий, измученный малярией, почти прозрачный, но еще нестарый человек с выражением лица мечтательным и кротким. Жить одному суровой жизнью отшельника ему было нелегко.

Мы разложили костер, вскипятили мятного чайку и сварили мамалыгу. Ложка постного масла в общий котел, принесенного заботливым о. Даниилом в бутылке, была праздничным украшением трапезы для о. Симона. Еще мы принесли ему в подарок сотового меда. О. Симон сочувственно и радостно принимал наши с Олегом откровенности и признания, от него веяло восторженностью, не вполне «приличной» монаху. Даже келья его отличалась ото всех виденных мною особой чистотой, и воздух в ней был свежий и ароматный, и единственная икона в ней — Иверской Божьей Матери стояла украшенная цветами.

Беседа затянулась. Пришлось заночевать. Утром мы отправились в обратный путь, и о. Симон долго стоял на пороге своего дома, махая нам слабой и тонкой рукой, пока мы не скрылись в густых зарослях. В полдень мы сделали привал у ручья. Я лежала на спине, глядя на плотные облака, изредка кораблями проплывающие по ровному густо-синему небу; они предвещали устойчивую погоду. Я думала только об одном: как сделать, чтоб это осталось со мною навеки? Ничего иного от жизни я не желала.

Из книги: Валерия Пришвина. «Невидимый град». 1962 г.

Контекст

26 июня 2020 Женщины о Церкви: Валерия Пришвина

27 июня 2020 Валерия Пришвина. Поиски смысла в 20-е годы. Спор о православии

28 июня 2020 Валерия Пришвина. Михаил Новоселов

29 июня 2020 Валерия Пришвина. Православные братства. Монастырь и старец

30 июня 2020 Валерия Пришвина. Женский монастырь

12 3 4 5 6 7 …74

монах Меркурий

В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя

Предисловие редактора

«Записки современного пустынножителя» — совершенно особый жанр духовной литературы. В основу этого не совсем обычного произведения легли дневниковые записи современного монаха-подвижника, более 30 лет (с конца 50-х и до начала 90-х годов) подвизавшегося в горах Кавказа. Насыщенная опасностями и происшествиями жизнь отшельников, несмотря на абсолютную достоверность описываемых событий, напоминает читателю приключенческий роман, своего рода робинзонаду, хотя, безусловно, автор, которому сейчас уже за семьдесят, вовсе не ставил перед собой подобной цели. Отец Меркурий просто записывал в свой дневник то, что происходило во внутренней, духовной жизни делателей Иисусовой молитвы и, конечно, все, с чем приходилось встречаться на столь необычном и опасном в советское время пути древнейшего аскетического подвига.

А опасности были отнюдь не выдуманные. Шла вторая половина XX века, конец 50-х годов, новые, на этот раз хрущевские гонения на Церковь, яростная атеистическая пропаганда в прессе и в произведениях искусства. Известный советский поэт Алексей Сурков, преодолев, наконец, в эти годы страх, победно заявляет всему советскому народу:

Ты думаешь, это не страшно было —
Решить, что Бога на свете нет,
Что в нашей вселенной иная сила
Заведует ходом звезд и планет?

Именно теперь, когда государственный атеизм сделал то, чего не смог сделать Гитлер, обещая: «Я освобожу вас от химеры совести», когда русскому народу была раскрыта «гуманистическая природа атеизма и его роль как духовного освободителя личности от порабощающих ее иллюзий» (совести, нравственности, милосердия; — Ред. ), именно теперь, когда «окончательно подорваны социальные корни религии, а исчезновение эксплуататорских классов привело к ликвидации классовой базы религиозных организаций», вдруг обнаруживается, что вера и Церковь Христова не только живы, но продолжают даже в этих условиях словом истины рождать все новых и новых подвижников.

В стране полным ходом вдет строительство социализма, писатели и поэты наслаждаются «оттепелью», пионеры отдыхают в пионерских лагерях, их родители — на Черноморском побережье Кавказа, а в это время тысячами закрываются храмы Божий, разгоняются монастыри, исповедники Христовой веры томятся в тюрьмах, лагерях (отнюдь не пионерских) и в психиатрических больницах, терпя нечеловеческие унижения. С вертолетов отыскиваются уединенные кельи пустынников в горах Кавказа, их склоны прочесывают с собаками. Вот исторический фон, на котором происходят события книги.

И тем не менее, на ее страницах мы встречаем людей, которые, невзирая на презрение общества, на прямую опасность попасть за решетку и даже лишиться самой жизни, из всех возможных жизненных путей выбирают тяжелейший.

Вступая на этот путь, они сознательно становятся изгоями в том обществе, из которого почти уже изгнаны понятия милосердия и кротости, христианской любви, чести, совести и нравственной чистоты. Там, где венцом жизни, ее конечным результатом признается лишь гроб со смердящим трупом, христианские подвижники, безусловно, считаются ненормальными. Но они, оставляя все земное, идут путем, ведущим их к свободе. К свободе от страстей, свободе от греха, к свободе, которая вводит человека в Царство вечной жизни и Любви Божией.

В своем предисловии автор «Записок» — монах Меркурий отмечает, что его воспоминания предназначены, в первую очередь, для монашествующих, но, без всякого сомнения, их будут читать люди самые разные. Среди них могут оказаться и те, чье разгоряченное воображение рисует картины быстрого взлета к духовным вершинам, но непременно при условии бегства к вершинам Кавказа или, например, Алтая — подальше от «мира, погрязшего во грехе». Однако, читая воспоминания о. Меркурия, который с добросовестностью летописца поведал нам об обстоятельствах жизни современных пустынников, им придется сделать не совсем оптимистический вывод: грехолюбивый мир давно уже проник и туда…

Снова и снова приходят на память столетней давности слова святителя Игнатия (Брянчанинова), провидчески обращенные к нам, его потомкам: «В настоящее время в нашем отечестве отшельничество в безлюдной пустыне можно признать решителъно невозможным, а затвор очень затруднительным, как более опасный и более несовместный (с внутренним устроением современного человека. — Ред.), чем когда либо. В этом надо видеть волю Божию и покоряться ей. Если хочешь быть приятным Богу безмолвником, возлюби молчание и со всевозможным усилием приучись к нему. Не позволяй себе празднословия ни в церкви, ни в трапезе, ни в келии; не позволяй себе выходов из монастыря иначе, как по самой крайней нужде и на самое краткое время; не позволяй себе знакомства, особливо близкого, ни вне, ни внутри монастыря; не позволяй себе свободного обращения, ни пагубного развлечения; веди себя как странник и пришлец и в монастыре, и в самой земной жизни — и соделаешься Боголюбезным безмолвником, пустынником, отшельником. Если же Бог узрит тебя способным к пустыни или затвору, то Сам, неизреченными судьбами Своими, доставит тебе пустынную и безмолвную жизнь, как доставил ее блаженному Серафиму Саровскому, или доставит затвор, как доставил его блаженному Георгию, затворнику Задонского мо пастыря» (том V, стр. 70).

Не будет преувеличением сказать, что всякий, кто сегодня мечтает о пустынножительстве — обольщен мечтаниями бесовскими.

Однако следует считать исключительными обстоятельства, сложившиеся в период хрущевских гонений на Церковь, когда были закрыты почти все монастыри, а областные и районные уполномоченные (по делам религий) жестко контролировали клир. Многим монашествующим (и даже только еще стремящимся к монашеству) по причинам как внутреннего, так и внешнего характера не нашлось места в нескольких чудом сохранившихся обителях. Этим и оправдывается их вынужденное бегство в горы. Они не помышляли о каких-то сугубых подвигах, речь шла о самой возможности их существования, но существования в прежнем качестве, т. е. о жизни иноческой.

Их бегство было бегством обреченных. Мир не оставил их и там, в этих безлюдных горах, он гнал и уничтожал несмирившихся боголюбцев везде. Большинство из них, словно смертники, были обречены на гибель или муки в тюрьмах и лагерях за свою веру, за Христа, но многие погибали и от руки одичавшего человека — «человека новой коммунистической формации», как в те годы называли в СССР лишенного веры и нравственных устоев «Homo sovieticus». Вопрос был лишь во времени и в методах истребления. А в исполнителях, как всегда, недостатка не было. Князь тьмы находил и находит их везде, в любом месте и в любое время…

Связь с Кавказом – The Irish Times

Глубоко в горах Кавказа на юге России, недалеко от раздираемой войной Чечни, племя, известное как осетины, имеет много культурного и социального сходства с ирландцами. Белинда Джексон посещает родину этой древней расы, которая может быть первоначальными кельтами.

Я смотрю на шпильку мертвой женщины. Она была моей двоюродной сестрой? Булавка, безусловно, самая знакомая, две концентрические кельтские спирали, как и все, что можно купить у лоточников на мосту О’Коннелл-стрит. Хотя этой булавке уже 2100 лет, а я смотрю на нее в отдаленном городке на юге России, всего в 50 милях от Чечни, тропа, которая может связать нас, еще не остыла.

«Но мы двоюродные братья», — настаивает Лариса, узнав о моих ирландских корнях.

Лариса — осетинка, представительница древнего племени, тысячи лет жившего в высоких кавказских горах на российско-грузинской границе. Она утверждает, что они из первых кельтов.

ПОДРОБНЕЕ

Ее утверждение о родстве следует теории о том, что современные осетины представляют собой смесь воинственных, помешанных на лошадях скифов и другого, более миролюбивого племени, сарматов-аланов, которые позже дрейфовали или были оттеснены на запад, их кровь, смешанная с кровью кельтов. Эту теорию поддерживают некоторые известные личности в кельтской истории, такие как Герхард Херм, автор основополагающей работы «Кельты», и кельтские писатели-искусствоведы Ллойд и Дженнифер Лэнг.

В текстах говорится, что с 7 века до н.э. скифские всадники вытеснили из своих укреплений в Центральной Азии, оставив, как свою визитную карточку, некоторые особенно ужасные обычаи, отраженные позже в «Комментариях Юлия Цезаря о кельтах», включая отрывание окровавленных голов. своих поверженных врагов, таким образом заманивая в ловушку их силу, когда жизненная сила врага убывала.

Четыре столетия спустя скифы были вытеснены дальше на запад таинственными сарматами, которые также временно остановились на Кавказе, смешавшись со скифами и став предками сегодняшних осетин, прежде чем продолжить свое паломничество на запад в великом переселении народов, путешествие, которое включало ссоры с Римской империей и основание государств аланов вплоть до Орлеана во Франции и Северной Африке.

Из этой древней истории осетины выжили в своей горной изоляции, их самобытность и индоиранский язык остались нетронутыми, но его влияние прослеживается.

Во Владикавказе, столице государства Северная Осетия, Лариса говорит по-русски, а также на своем родном осетинском, языке ее предков-скифов, который, когда впервые был обнаружен в 341 г. н.э., использовал греческий алфавит и с тех пор чередовал латинский и Кириллические алфавиты.

Есть два диалекта, дигорский и более популярный иронский, возможно, искаженное старое название индоиранских народов, «арийский», его слова проникают в наши языки.

Например, она, по-осетински, где «дон» — слово вода, русская река Дон впадает в Черное море, Лондон переводится как «стоячая вода» и Кройдон, к югу от города, где были известны кельтские племена жить, значит «мельничка на воде». Традиционные осетинские имена Фатимы и Алана сегодня можно услышать на улицах и Дублина, и Владикавкаса.

Эти осетинские слова, возможно, проникли на Британские острова как аланы, которые переняли у гуннов их традицию связывания черепов своих детей, чтобы получить деформированную яйцевидную голову, заплатив за свои воинские пути порабощением римского императора Марка Аврелия, который победили их, в результате чего некоторые мигрировали в северную Англию.

Подсчитано, что сегодня на территории бывшего СССР по обе стороны российско-грузинской границы проживает всего 600 000 представителей этой крошечной древней расы, а в Турции также есть небольшое осетинское население. Они известны в археологических кругах своими искусными, замысловатыми металлическими украшениями и оружием, поражающими своим стилизованным изображением животных.

Они научились почитанию лошадей у ​​своих скифских предков, еще одной черте, свойственной кельтам, и в первом тысячелетии до н. форма боевого топора, дизайн, который побудил некоторых историков объявить, что они породили средневековую геральдику, основанную на животных.

Другая пряжка напоминает сцену охоты, когда собаки сбивают оленя, рога которого закручены в сложный геометрический узел. Это та же элегантная, математическая серия завитков и изгибов, которую я позже увидел вытатуированной на тонком запястье молодой осетинской патриотки, хотя сначала я принял ее за приверженца ирландского дизайна.

«Спиральный орнамент путешествовал по торговым путям через Европу», — писал Дональд А. Маккензи еще в 1917 году. ирландцы были обнаружены в испанских гробницах, на сухопутных мостах, соединяющих Скандинавию с материковой Европой и соединяющих наши дальние западные острова с той же сушей через древние пути долины Роны и Дуная.

«На восток из Придунайской области (спиральный рисунок) проникал до Кобани в российскую Армению, между Каспийским и Черным морями, где встречается на предметах, взятых с доисторического кладбища», — добавил он. Позже, в 1977 году, Майкл Херити и Джордж Эоган, авторы книги «Ирландия в предыстории», приподняли шляпу перед влиянием кельтского искусства, которое, по их словам, смешало различные стили, включая восточный и греческий, а также скифский.

Рядом с украшениями в кельтском стиле лежат 2000-летние пивные бочки, гривы и кинжалы с выгравированными бараньими рогами, символизирующими плодородие и силу. Удачливому барану удалось спастись как избранному животному для жертвоприношения, а несчастный бык оказался на алтаре на свадьбах и похоронах в этом регионе трех религий: православной, мусульманской и гораздо более древней, анимистической языческой религии осетин.

К витринам прислонены старые деревянные тотемные столбы, вырезанные из почитаемого дуба; кельты также делали тотемные столбы, а в кельтском фольклоре дуб является священным деревом друидов.

Большая часть материала взята из осетинских могильников еще выше в горах, которые превышают 15 000 футов, самым впечатляющим из которых является некрополь возле Даргава. Коллекция крошечных хижин-ульев разбросана по «городу мертвых», куда семьи привозили своих умирающих родственников в последний путь; любопытные каменные постройки напоминают хижины монахов в графстве Керри.

Измученные кости их предков, положенные в гробы в форме лодок, сегодня белеют между зыбучими камнями, хотя часть региона недавно была опустошена массивным оползнем ледника.

В месте, где Кавказ встречается с Черным морем, примерно в 600 км к западу от Владикавкаса, эти хижины мертвецов уступают место дольменам, чьи каменные плиты выглядели бы неуместно на ирландском поле для гольфа. Из камней выглядывают символы дохристианского празднования урожая с козлом — или Паком, еще одним символом плодородия — возвращая мысли к ежегодной Ярмарке Паков Керри и Килорглина, на которой каждый год председательствует один из тех же пустых существа с глазами.

Владикавказ был на туристическом маршруте до начала гражданской войны в 1992 году, а продолжающийся российско-чеченский конфликт держит подальше от Северной Осетии всех, кроме бесстрашных, в то время как у зеркального государства Южной Осетии в соседней Грузии есть свои проблемы поскольку она пытается добиться успеха в качестве независимой республики на фоне того, что многие грузины считают заговором России с целью дестабилизации их крошечной страны.

В результате туристы до сих пор редкость, и поэтому, когда очередная банда музейных хранителей из Дома Культуры подслушивает наш английский, они тут же принимают нас.

И здесь мы узнаем еще об одном сходстве между ирландскими кельтами и их осетинскими родственниками: теплоте их гостеприимства и невероятной способности употреблять алкоголь. Нас буквально обнимают с редкой и ошеломляющей щедростью, жестом, которым когда-то славилась Ирландия, страна гостеприимства.

Если мысль об ирландско-осетинской связи всего лишь ряд случайных совпадений, то теплота и открытость этого народа вызывает желание стать давно потерянной сестрой или братом.

Мы сидим за круглым столом, обычным атрибутом осетинского дома и символом дружбы, связанной с Камелотом и королем Артуром, чья история меча Экскалибур недавно восходит к осетинской легенде. По словам Скотта Литтлтона и Линды А. Малкор, легенда была принесена в Англию аланами, которые также были одним из многих кавказских народов, почитавших дохристианского святого Георгия как бога гор и покровителя всех людей.

Итак, в традиционной манере, с маленькими крепкими рюмочками сладкой водки, под руководством тамады или тамады, мы произносим тост за наших предков, наши семьи, наше здоровье, нашу дружбу, а затем, один за другим, каждого человека поет. Нежные, традиционные песни в мягких минорных тональностях, еще один из этих талантливых людей, иногда присоединяющийся к ним, чтобы предложить свою идеальную гармонию. Кусочек Шона Носа, кто-нибудь?

Средневековый пещерный город Вардзия, Грузия – ПИЛОТНЫЕ ПУТЕВОДИТЕЛИ

Исторические факты

Где:  Вардзия, Малый Кавказ, Южная Грузия, Средняя Азия
Когда : 12 век превратился в военную крепость A 90

История: место религиозного значения, вырубленное в скалах горы
Отправляйтесь туда для:  Экскурсия с монахами по комнатам, похожим на пещеры – женщины не всегда приветствуются

Где находится

Вардзия, на юге Грузии недалеко от турецкой границы, представляет собой средневековый пещерный город, высеченный в скалах горы Эрушети  над рекой. Он расположен в висячей долине в горах Малого Кавказа .

История Вардзии

Вардзия была построена после того, как 10 000 турецких войск вошли в Грузию, но потерпели поражение от смелой грузинской армии численностью всего 2 000 человек. Сейчас после землетрясения осталось всего 750 комнат, но в лучшие годы в нем проживало 50 000 человек. В комнатах есть монашеские кельи, большое фойе, сокровищница, собор, библиотеки, конюшни, пекарни и бассейны для купания. Каждое жилище состояло из трех комнат, хотя говорят, что Царица Тамар , первая государыня-женщина Грузии, достроившая город после смерти своего дяди, имела 366 комнат, чтобы, если Вардзия подвергнется вторжению персов, она могла потерять врага в своих покоях.

Этот пещерный монастырь был построен во времена «золотого века» феодальной Грузии. Построенный между 1184 и 1186 годами, он является уникальным образцом пещерной архитектуры. Считается, что он имел большое культурное значение, так как был построен во времена  90 003 Руставели 9. 0004 . В это время процветали грузинское искусство, наука и литература.

Первоначально построенная как военная база Георгием III , именно царица Тамара была ответственна за изменение функции на более религиозное место. Легенда гласит, что когда рабочие заканчивали там, где они начали удаление камня, в конце каждого дня их инструменты таинственным образом перемещались в другое место. После того, как это произошло несколько раз, это было сочтено божественным вмешательством, и новое место стало выбранным местом. Поэтому с самого начала оно имело религиозное значение. Также считается, что название города произошло от слова царицы Тамары. Тамар заблудилась в пещерах, когда была маленькой и каталась верхом со своим дядей Георгием. Он крикнул: «Где ты?» Она ответила: «Ак вар дзиа», что означает «вот я».

Посещение Вардзии сегодня

В Вардзиа все еще живет несколько монахов, которые выступают в качестве гидов, но они не говорят по-английски, они просто не дадут вам заблудиться.