Иммануил Кант. Философия религии

В своих рассуждениях о религии Иммануил Кант опровергает доказательство существования Бога, предложенное католическим богословом и средневековым философом Ансельмом Кентерберийским (1033–1109).

😇 Ансельмов аргумент. Ансельм Кентерберийский предложил красивое и очень простое доказательство бытия бога, которое признавали многие последующие философы. Ансельм утверждал, что Бог — это то, более чего нельзя ничего помыслить.

❌ Противоречие. Если мы попробуем помыслить Бога несуществующим, опираясь на это определение, то получим странное противоречие: то, более чего нельзя ничего помыслить, не существует, то есть мы его мыслим, в нашем уме оно существует, а в реальности нет. Подобно тому, как у художника замысел картины существует сначала в уме, а после того как он ее напишет, еще и в действительности, существование в действительности больше, чем существование только в уме. Логически получается, что когда кто-то говорит: «Бог не существует», то это противоречие. Потому что то, более чего нельзя ничего помыслить, существует только в уме, но не в действительности, а значит, можно помыслить, чтобы оно существовало еще и в действительности. Но тогда оно было бы больше, а больше оно не может быть по определению. Получается, что Бог — это максимум, предельное совершенство, и если бы Бог был несуществующим, то он не был бы совершенным.

⚡️ Критика аргумента. Кант нанес сильный удар по этому аргументу. Он разработал концепцию, согласно которой, существование не является предикатом. Предикат, в переводе с латыни — сказуемое, то есть это свойство, которое можно приписать какому-то предмету. Когда мы описываем предметы, мы задаем их понятия при помощи предикатов.

Существование — это не свойство, не предикат, который можно приписать. Для доказательства Кант приводит следующий мысленный эксперимент👇

Представим себе сто талеров у человека в кармане. Они золотые, тяжелые, можно представить отчетливо чеканку на обеих сторонах этих монет, когда мы представляем себе 100 талеров, мы приписываем им все возможные предикаты. На эти воображаемые, но очень хорошо описанные 100 талеров можно что-то купить? Нет, потому что они не существуют, они всего лишь воображение. Если бы в наших силах было добавить к перечню признаков этих 100 талеров существование, тогда можно было бы просто помыслить 100 талеров существующими и от этого они начинали бы существовать и на них можно было бы что-то купить. 100 талеров можно помыслить золотыми или серебряными. Можно помыслить тяжелыми или легкими, металлическими или бумажными, но помыслить их существующими не значит, что они станут существующими.

➡️ Существование к понятию вещи не добавляется. Существование — это переход от понятия к реальности. Кант ставит четкий запрет на возможные рациональные доказательства бытия бога, он показывает, что не существует никакого разумного способа доказать его существование.

Читать онлайн «Доказательство бытия Бога», Иммануил Кант – ЛитРес

Серия «Эксклюзивная классика»

Перевод с немецкого

Б. Фохта («Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога»)

Н. Соколова («Религия в пределах только разума»)

Предисловие

Ne mea dona tibi studio disposta fideli, Intellecta prius quam sint, contempta relinquas.

Lucretius

[Дабы дары, приносимые мной с беспристрастным усердьем, Прежде чем в них разобраться, с презрением прочь не отринул.]

(Лукреций, О природе вещей, I, 52/53. Перевод Петровского, изд. Academia)

Я не такого высокого мнения о пользе начинания, подобного настоящему, чтобы думать, будто важнейшее из всех наших знаний: существует Бог — было бы шатким и подвергалось бы опасности без поддержки глубокими метафизическими исследованиями. Провидению не было угодно, чтобы наши знания, в высшей степени необходимые для нашего счастья, основывались на хитросплетениях изощренных умозаключений, оно непосредственно передало их нашему естественному, здравому уму, который, если только не запутывать его ложным искусством, не преминет привести нас прямым путем к истинному и полезному, поскольку мы в нем имеем крайнюю нужду. Отсюда то пользование здравым умом, которое, само еще оставаясь в пределах обыденных воззрений, дает нам, однако, достаточно убедительные доказательства бытия и свойств этого существа, хотя тонкому исследователю всегда не хватает доказательства и строгого соответствия точно установленных понятий или правильно связанных умозаключений. И все же нельзя удержаться от того, чтобы не искать этого доказательства, не теряя надежды где-то его найти. Ибо, не говоря уже о совершенно правомерном стремлении, от которого рассудок, привыкший к исследованию, не может отрешиться, а именно, в столь важном познании достичь чего-то окончательного и ясно понятого, остается еще надежда, что подобного рода воззрение, если его хорошо усвоить, могло бы многое разъяснить в этом предмете. Но, чтобы достичь этой цели, нужно рискнуть броситься в бездонную пропасть метафизики. Мрачный океан, безбрежный и лишенный маяков, – в нем нужно начинать с плавания по неизведанному еще морю подобно мореплавателю, который, как только он где-нибудь ступит на землю, тотчас же должен проверить свой путь и исследовать, не сбили ли его незаметные морские течения с принятого им курса невзирая на всю осторожность, которую только может дать ему искусство кораблевождения.

Между тем вышеуказанное доказательство никогда еще не было найдено, что было отмечено уже и другими. То, что я здесь даю, также есть лишь основание для доказательства, с трудом собранный строительный материал, предлагаемый на рассмотрение знатока, дабы из пригодных частей этого материала соорудить затем здание по правилам прочности и согласованности. И точно так же, как я сам вовсе не считаю доказательством то, что я здесь даю, так и расчленение понятий, которыми я пользуюсь, еще не составляет определений. Как мне представляется, они лишь верные признаки тех вещей, о которых я трактую, годные для того, чтобы, отправляясь от них, прийти к точным определениям, и могущие сами по себе быть использованными ради истинности и отчетливости, но они нуждаются еще в последнем штрихе художника, чтобы быть причисленными к определениям. Бывает время, когда считают, что в такой науке, как метафизика, все можно объяснить и доказать, но бывает и такое время, когда отважиться на такого рода начинания можно лишь с опаской и недоверием.

Мысли, излагаемые мной здесь, – плод долгого размышления, но способ их изложения носит на себе отпечаток несовершенной разработки, поскольку различные занятия не оставляли мне нужного для этого времени. Между тем было бы совершенно напрасным заискиванием перед читателем просить у него извинения за то, что ему все равно, по какой причине преподносится нечто плохое. Он никогда не простит этого, как бы перед ним ни извинялись. Не вполне совершенную форму моей работы следует отнести не столько за счет небрежности, сколько за счет преднамеренных упущений. Я хотел набросать лишь первые штрихи главного чертежа, руководствуясь которыми можно было бы, как я полагаю, возвести превосходное здание, если только в более искусных руках план получит в деталях большую правильность, а в целом – законченную соразмерность. В этом смысле было бы излишним проявлять слишком щепетильную заботливость, чтобы в отдельных частях точно изображать все линии, поскольку план в целом только еще должен получить строгую оценку знатоков. Поэтому я часто ограничивался тем, что только приводил доказательства, не претендуя на то, чтобы уже теперь отчетливо показать их связь с выводами. Иногда я приводил обычные суждения здравого ума, не сообщая им посредством логического искусства той крепости, которой должна отличаться каждая часть построения в системе, либо потому, что я находил это слишком трудным, либо потому, что размеры необходимой подготовки не соответствовали бы тому объему, который должен был иметь весь труд, либо, наконец, потому, что я считал себя вправе, поскольку я не обещал привести настоящее доказательство, отвергать требования, справедливо предъявляемые к авторам, дающим систематическое изложение предмета. Только не многие из тех, кто претендует на суждение о произведениях ума, бросают смелый взгляд на опыт в целом и рассматривают преимущественно то отношение, в каком его главные части могут стоять к прочному устройству целого при условии, что недостающее в нем будет добавлено, а ошибки исправлены. Суждение именно этого рода читателей особенно полезно для дела человеческого познания. Что касается тех, кто, не будучи способен обозреть все в целом, прикован к той или иной мелочи и не думает ни о том, затрагивает ли порицание, которого, быть может, заслуживает эта мелочь, также и значимость целого, ни о том, не сохраняют ли улучшения в отдельных частях основной план, страдающий изъянами только в деталях, то этого рода люди, стремящиеся всегда лишь к тому, чтобы превратить в развалины всякое начатое строение, могут, правда, внушать страх своей многочисленностью, однако их суждение об истинной его ценности имеет для разумных людей мало значения.

Быть может, кое-где я даю не совсем обстоятельное разъяснение, дабы лишить тех, кому достаточно только кажущегося повода, чтобы бросить горький упрек автору в ереси, всякой возможности сделать это, хотя какая осторожность может вообще препятствовать этому? Впрочем, я полагаю, что для тех, кто в сочинении хочет видеть только то, что намерен был вложить в него автор, я высказался с достаточной ясностью.

Я всячески избегал опровержений, как бы существенно ни отличались мои положения от утверждений других. Пусть сам читатель, усвоивший смысл тех и других, сопоставляет их. Если бы проверяли непредвзятые суждения различных мыслящих лиц и искренностью неподкупного судьи, который взвешивает доводы спорящих сторон так, что он сам мысленно представляет себя на месте тех, кто их высказывает, и таким образом может признать за ними всю ту силу, которую они только вообще могут иметь, и лишь тогда решает, на какую сторону ему стать, то философы гораздо меньше расходились бы во мнениях и непритворная справедливость, нелицеприятное беспристрастие в готовности самому стать на сторону противника в той мере, в какой это только возможно, скоро объединили бы пытливые умы на едином пути.

В таком трудном исследовании, как настоящее, я уже заранее должен быть готов к тому, что какие-то положения окажутся в нем неправильными, какие-то объяснения – недостаточными, а изложение – кое-где слабым и не вполне удовлетворительным. Я не могу требовать от читателя такого безусловного согласия с моими взглядами, какое я сам вряд ли мог бы выразить по отношению к взглядам другого автора. Для меня не было бы поэтому неприемлемым, если бы мне растолковали тот или иной вопрос, и я всегда готов воспринять такое поучение. Трудно не притязать на правильность своих утверждений, если с самого начала, когда доводы еще только выдвигались, такое притязание было выражено с большой уверенностью; однако это бывает уже не столь трудным, если оно с самого начала было умеренным, без особой уверенности и скромным. Даже самое утонченное тщеславие, если оно хорошо себя понимает, заметит, что дать убедить себя не меньшая заслуга, чем убедить другого, и что первое, быть может, делает человеку больше чести, поскольку для этого требуется больше самоотречения и строгости к себе, чем для второго. То, что в моем исследовании встречаются иногда довольно подробные объяснения из области физики, могло бы показаться нарушением того единства, которое нужно иметь перед глазами при рассмотрении предмета своего исследования. Но так как в этих случаях я имел в виду главным образом метод, каким можно было бы с помощью науки о природе подняться к познанию Бога, то без таких примеров я не мог бы достигнуть этой цели. В этом отношении седьмое рассуждение второго раздела нуждается в несколько большем снисхождении особенно потому, что его содержание заимствовано мной из книги, которую я раньше издал анонимно^[1]и в которой об этом говорится более подробно, хотя и в связи с различными несколько рискованными гипотезами. Но то обстоятельство, что, по крайней мере, законное право отважиться на такого рода разъяснение близко моей главной цели, равно как и мое желание услышать об этой гипотезе некоторые суждения знатоков послужили для меня поводом включить в настоящее сочинение упомянутое космологическое рассуждение, слишком короткое, быть может, для того, чтобы понять всю его аргументацию, но, с другой стороны, быть может, и слишком подробное для тех, кто не предполагает найти здесь ничего, кроме метафизики, и потому вполне может его опустить. Быть может, прежде чем приступить к чтению сочинения, следовало бы исправить некоторые помещенные в конце опечатки, могущие изменить смысл изложения.

Само произведение состоит из трех разделов, из которых первый приводит само основание для доказательства, второй раскрывает его большую пользу, а третий излагает те соображения, которые должны показать, что никакое другое основание для доказательства бытия Бога невозможно.

Раздел первый,

в котором дается основание для доказательства бытия бога

Рассуждение первое

О существовании вообще

Правило основательности не всегда требует, чтобы каждое понятие, встречающееся хотя бы даже в самом глубокомысленном трактате, было объяснено или определено, не требует именно в том случае, если есть уверенность, что само по себе ясное и простое понятие, когда оно употребляется, не вызывает никакого недоразумения, подобно тому как геометр с величайшей достоверностью открывает сокровеннейшие свойства и отношения протяженного, хотя он пользуется при этом только обычным понятием пространства, и подобно тому как даже в самой что ни на есть глубокомысленной науке слово представление понимается с достаточной точностью и употребляется с уверенностью, хотя его значение никогда нельзя раскрыть каким-нибудь определением.

Поэтому я не стал бы в этих рассуждениях доводить свое исследование до анализа весьма простого и само собой разумеющегося понятия существования, если бы как раз здесь мы не имели дела с тем случаем, когда отказ от такого анализа может повлечь за собой путаницу и серьезные ошибки. Несомненно, что это понятие во всех других областях философии могло бы быть без всякого колебания принято необъясненным, как и в обыденном словоупотреблении, за исключением одного вопроса – вопроса об абсолютно необходимом и случайном существовании, ибо здесь более утонченное исследование, исходящее из злополучно вычурного, хотя в других отношениях и весьма чистого понятия, повело уже к ошибочным заключениям, распространившимся на одну из самых возвышенных областей философии.

Пусть не ожидают, что я начну с формального определения того, что такое существование. Было бы желательно, чтобы этого никогда не делали там, где нет уверенности, что это сделано правильно, а это бывает чаще, чем обыкновенно думают. Я буду поступать так, как тот, кто ищет определения, но предварительно стремится удостовериться в том, что можно с уверенностью сказать утвердительно или отрицательно о предмете, подлежащем объяснению, хотя при этом он еще и не раскрывает того, в чем состоит тщательно определяемое понятие. Задолго до того, как решаются дать объяснение исследуемого предмета, и даже в тех случаях, когда совсем нет уверенности в возможности дать таковое, можно, однако, много сказать о предмете с величайшей достоверностью. Я сомневаюсь, чтобы кто-либо дал когда-нибудь правильное определение того, что такое пространство. И однако, не вдаваясь здесь в подробности, я с полной уверенностью могу сказать, что там, где есть пространство, должны быть внешние отношения, что оно не может иметь более трех измерений и т. д. Страстное желание, чем бы оно ни было само по себе, основывается во всяком случае на каком-то представлении, предполагает радость, получаемую от предмета желания, и т. п. Часто из того, что о вещи хорошо известно до всякого определения, можно с полной уверенностью вывести то, что относится к цели нашего исследования, и тогда, пытаясь все же дать такое определение, рискуют взвалить на себя ненужные трудности. Погоня за методом, подражание математику, с уверенностью продвигающемуся вперед по хорошо проложенной дороге, привели на скользком пути метафизики к множеству таких ошибок, которые постоянно у нас перед глазами, однако у нас мало надежды на то, чтобы это послужило предостережением и научило быть осмотрительнее. Только благодаря указанному методу я рассчитываю добиться определенной ясности, которой я напрасно искал у других исследователей; ибо, что касается того лестного для себя представления, будто ты благодаря своей большей проницательности добьешься большего, чем другие, легко понять, что так ведь во все времена говорили те, кто из сферы чужих ошибок стремился вовлечь нас в сферу своих собственных.

1. Существование вовсе не есть предикат или определение вещи

Это положение кажется странным и бессмысленным, однако оно, несомненно, верно. Возьмите для примера какой угодно субъект, например Юлия Цезаря. Соедините все его предикаты, которые только можно вообразить себе, не исключая даже времени и места, и вы скоро поймете, что он со всеми этими определениями может одинаково и существовать, и не существовать. Существо, давшее бытие этому миру и этому герою в нем, могло бы познать все эти предикаты без исключения и все же рассматривать этого героя лишь как возможную вещь, которая помимо решения этого [высшего] существа [ее создать] не существует. Кто может оспаривать, что миллионы вещей, которых в действительности нет, только возможны по всем тем предикатам, которыми они обладали бы, если бы существовали; что в том представлении, которое имеет о них высшее существо, не отсутствует ни один из их предикатов, хотя в числе их нет существования, ибо высшее существо познает их лишь как возможные вещи. Следовательно, не может быть так, чтобы они, если бы они существовали, обладали еще одним предикатом, ибо если вещь возможна соответственно ее полному определению, в ней не может отсутствовать ни один предикат. И если бы Богу было угодно создать другой ряд вещей, другой мир, то этот мир существовал бы со всеми теми определениями, которые он в нем познает, и не имел бы ни одного определения сверх этих, хотя бы и был всего лишь возможным миром.

И тем не менее выражением существование пользуются как предикатом, и это можно делать с уверенностью и без боязни впасть в ошибки до тех пор, пока не ставят перед собой задачу вывести существование из только возможных понятий, как это обыкновенно делают, когда хотят доказать абсолютно необходимое существование. Ибо тогда напрасно ищут существование среди предикатов подобного возможного существа; среди них оно, несомненно, не находится. В тех же случаях, когда существование встречается в обычном словоупотреблении в качестве предиката, оно не столько предикат самой вещи, сколько предикат мысли о вещи. Например: морскому единорогу присуще существование; единорогу, живущему на суше, оно не присуще. Это должно означать только то, что представление о морском единороге есть понятие, приобретенное опытом, т. е. представление о некоторой существующей вещи. Поэтому и ищут доказательства правильности этого положения о существовании такого рода вещи не в понятии субъекта, ибо в нем можно найти лишь предикаты возможности, а в источнике того познания, которое я имею о вещи. Я, так говорят при этом, видел это или слышал от других, которые это видели. Поэтому не совсем правильно будет сказать: морской единорог есть существующее животное; следует сказать наоборот: некоторому существующему морскому животному присущи предикаты, совокупность которых я мыслю в единороге. Не следует говорить: в природе существуют правильные шестиугольники; следует сказать: некоторым вещам в природе, как то: пчелиным сотам или горному кристаллу – присущи предикаты, совокупность которых мыслится в шестиугольнике. Любой человеческий язык содержит в себе некоторые, не допускающие изменения, неправильности, связанные со случайностями его происхождения, и в тех случаях, когда в обычном словоупотреблении отсюда не может возникнуть никаких ложных толкований, было бы пустым умствованием и бесполезным делом мудрить над ним и стараться ограничить его. Достаточно того, что в редких случаях, когда мы имеем дело с более тонким рассмотрением, эти различения были присовокуплены там, где это нужно. О том, что здесь сказано, можно будет с достаточной основательностью судить лишь по прочтении всего последующего.

2. Существование есть абсолютное полагание вещи, и этим оно отличается от любого предиката, который, как таковой, всегда полагают только относительно к другой вещи

Понятие полагания совершенно простое, оно тождественно с понятием о бытии вообще. Но нечто полагаемо лишь в отношении чего-то или, вернее, мыслимо лишь отношение (respectus logicus) чего-то как признака к некоторой вещи, и тогда бытие, т. е. полагание этого отношения, есть не что иное, как понятие связи в суждении. Если же рассматриваться будет не только это отношение, но вещь сама по себе и перед собой, то такое бытие (Sein) будет означать то же, что и существование (Dasein).

Понятие это до такой степени просто, что для раскрытия его здесь нечего добавить, кроме напоминания о том, что надо быть достаточно осмотрительным и не смешивать его с отношениями вещей к своим признакам.

Если мы поймем, что все наше познание в конце концов сводится к дальше уже неразложимым понятиям, то станет ясным также и то, что бывают понятия почти неразложимые, т. е. такие, что их признаки лишь ненамного яснее и проще, чем сама вещь. Это именно и имеет место при объяснении нами существования. Я охотно признаю, что понятие того, что́ подлежит объяснению, лишь в очень малой степени становится более отчетливым через указание на существование. Однако природа предмета в его отношении к способности нашего рассудка вообще не допускает более высокой степени [ясности].

Когда я говорю: Бог всемогущ, – мыслится лишь это логическое отношение между Богом и всемогуществом, ибо последнее есть признак первого. Ничего другого здесь не полагают. Есть ли Бог, т. е. абсолютно ли он полагается, или существует, этот вопрос здесь вовсе не содержится. Вот почему это бытие совершенно правильно употребляется даже при таких отношениях, члены которых, будучи соотнесены между собой, порождают бессмыслицу. Например, Бог Спинозы подвержен непрерывным изменениям.

Если я представляю себе, что Бог в отношении некоторого возможного мира произносит свое всемогущее да будет! – то этим он представляемому в своем уме целому не сообщает никаких новых определений, не прибавляет никакого нового предиката, а лишь абсолютно, или безусловно, со всеми предикатами полагает тот самый ряд вещей, в котором до того все было положено лишь в отношении к этому целому. Отношения любых предикатов к их субъектам никогда не означают чего-то существующего, ибо в таком случае субъект должен был бы уже быть предположен в качестве существующего. Бог всемогущ – это положение должно остаться истинным также и в суждении того, кто не признает его бытия, если он только правильно понимает, в каком смысле я пользуюсь понятием Бога. Однако бытие Бога должно принадлежать непосредственно к тому способу, каким полагается его понятие, ибо в самих предикатах [Бога] бытие найти нельзя. И хотя субъект не предполагается уже существующим, в отношении каждого предиката останется неясным, принадлежит ли он к существующему или только возможному субъекту. Само существование не может быть поэтому предикатом. Если я говорю: Бог есть существующая вещь, то кажется, будто я выражаю отношение предиката к субъекту. Однако в этом выражении заключается уже некоторая неправильность. Говоря точнее, следовало бы сказать: нечто существующее есть Бог, т. е. существующей вещи присущи те предикаты, которые, взятые вместе, обозначаются словом Бог. Эти предикаты полагаются в отношении к этому субъекту, однако сама вещь со всеми своими предикатами полагается безусловно.

Я боюсь, как бы из-за слишком пространного объяснения столь простой идеи не стать непонятным. И кроме того, я мог бы еще опасаться оскорбить чувствительность тех, кто постоянно жалуется на сухость изложения. Но хотя я и не считаю этот недостаток маловажным, на этот раз должен испросить себе разрешение на подобного рода сухость. Я столь же мало, как и любой другой, имею вкус к сверхтонкой мудрости тех, кто в своей логической лаборатории перегоняет, отцеживает, разрежает надежные и пригодные к употреблению понятия до тех пор, пока они в парах и летучих солях не испаряются совсем, однако предмет настоящего исследования все же такого рода, что нужно или совсем отказаться от мысли когда-либо достигнуть в отношении него доказательной достоверности, или пойти на то, чтобы расчленить понятия о нем до этих, далее уже неделимых частей.

Ускоренный курс по тем, кто повлиял на неверие: Иммануил Кант

Это серия статей о некоторых влиятельных современных мыслителях, повлиявших на мир неверия. (Для предыдущих записей см. Фрейд, Маркс, Макиавелли и Ницше.)

Реклама на TGC

Это заметки, основанные на эссе Питера Крифта; Крифт является автором книги « Сократ встречает Канта: отец философии подвергает перекрестному допросу своего самого влиятельного современного ребенка » (St. Augustine’s Press, 2012).

Кем был Иммануил Кант?

Немецкий философ.

Когда он жил?

1724-1804

Как вы произносите его имя?

Кант (не то что «не могу»).

Каково его значение?

Иммануил Кант — один из величайших философов в истории.

Кант на самом деле два философа:

• философ, занимающийся тем, как мы познаем вещи (эпистемология)
• философ правильного и неправильного (этика)

Если бы он писал только на любую тему, он все равно был бы самым важным и влиятельным из современных философов. Сочетание этих двух факторов делает его особенно достойным изучения.

Каким был стиль Канта?

Немногие философы в истории были столь нечитабельны и сухи, как Иммануил Кант. Он был абстрактным профессором, пишущим в абстрактном стиле об абстрактных вопросах.

Какой у него был характер?

Он был добродушным, милым и набожным человеком — настолько пунктуальным, что его соседи сверяли часы по его ежедневной прогулке.

Каково было его влияние?

Немногие из них оказали более разрушительное воздействие на человеческую мысль. Он является первоисточником идеи о том, что истина субъективна. Кант более, чем какой-либо другой мыслитель, дал толчок типично современному повороту от объективного к субъективному.

Какова была основная цель его философии?

Он хотел восстановить человеческое достоинство среди скептической, поклоняющейся миру науки.

Что Кант думал о вере и разуме?

Он помог похоронить средневековый синтез веры и разума. Он описал свою философию как «устранение притязаний разума, чтобы освободить место для веры» (как если бы вера и разум были врагами, а не союзниками).

Кант считал, что религия никогда не может быть вопросом разума, свидетельства или аргумента или даже вопросом знания.

Скорее, религия была вопросом чувств, мотивов и отношения.

Какие две вещи поразили Канта?

«Меня поражают две вещи: звездное небо над головой и нравственный закон внутри».

• «Звездное небо над головой» — это физическая вселенная, известная современной науке.
• Все остальное (включая нравственный закон) отнесено к субъективности.

Что такое моральный закон для Канта?

Нравственный закон не «снаружи», а «внутри», не объективен, а субъективен, не Естественный Закон объективных прав и неправд, исходящий от Бога, а рукотворный закон, которым мы решаем себя связать. Мораль — это вопрос только субъективного намерения. В ней нет другого содержания, кроме Золотого правила («категорического императива» Канта).

Он утверждал:

1. Если бы нравственный закон исходил от Бога, а не от человека, то человек не был бы свободен (в смысле автономии).
2. Но человек должен быть автономным.
3. Следовательно, нравственный закон исходит не от Бога, а от человека.

Почему Кант верил в существование Бога, свободу воли и бессмертие?

Кант считал себя христианином, но он прямо отрицал, что мы можем знать, что Бог, свобода воли и безнравственность действительно существуют.

Но мы должны жить так, как если бы эти три идеи были верны: если мы верим им, мы будем серьезно относиться к морали, а если нет, то не будем.

Таким образом, эти убеждения обоснованы чисто практическими причинами , а не потому, что они верны. Христианство становится «системой ценностей», а не «истиной».

Что Кант сделал со сверхъестественными и чудесными утверждениями традиционного христианства?

Он проигнорировал их или интерпретировал их как миф. Стратегия Канта была по существу такой же, как и у Рудольфа Бультмана, отца «демифологизации», чьи критические теории сводят библейские притязания на описание чудес очевидцами к простому мифу, «ценностям» и «благочестивым интерпретациям».

Каков был основной вопрос Канта?

Как мы можем знать правду?

Как ответ Дэвида Юма на этот вопрос повлиял на Канта?

В начале жизни Кант принял ответ рационализма:

• мы познаем истину интеллектом (не чувствами)
• интеллект обладает собственными «врожденными идеями».

Затем Кант прочитал эмпирика Дэвида Юма, который, по словам Канта, «разбудил меня от моего догматического сна». Как и другие эмпирики, Юм считал, что

• мы познаем истину только чувствами
• у нас нет «врожденных идей».

Но предпосылки Юма привели его к заключению о скептицизме (отрицание того, что мы вообще можем знать истину с какой-либо уверенностью). Кант считал неприемлемыми как «догматизм» рационализма, так и скептицизм эмпиризма, и искал третий путь.

Как Кант назвал свою «коперниканскую революцию в философии»?

Кант изобрел совершенно новую теорию познания, обычно называемую идеализмом (простейший термин для нее — субъективизм). Это сводится к переопределению самой истины как субъективной, а не объективной.

Кантовская «Коперниканская революция» переопределяет саму истину как реальность, соответствующую идеям. «До сих пор предполагалось, что все наши знания должны соответствовать объектам. . . больший прогресс может быть достигнут, если мы примем противоположную гипотезу, согласно которой объекты мысли должны соответствовать нашему знанию».

Обзор взглядов Канта на существование и статус Бога в религии

Комо цитар

Бабак, Мохаммад, Шахрзад и Шима. (2018). Обзор взглядов Канта на существование и статус Бога в религии. Revista Publicando , 5 (15 (1), 199-215. Recuperado a partir de https://revistapublicando.org/revista/index.php/crv/article/view/1332

Резюме

На протяжении всей истории , главный и важнейший предмет метафизики, а именно Бог и, следовательно, религия, находился в центре внимания философов и мыслителей В философии Греции и Средневековья философское мышление начиналось с Бога и вело к о природе и человеке. Но это изменилось в эпоху Просвещения, особенно в философии Канта. Отличие мышления Канта состояло в том, что он начал с человечества, а затем стал мыслить Бога как одно из понятий человеческого интеллекта. Начиная с восемнадцатого века, с критикой чистого разума и практического разума в философии Канта, понятие Бога и, следовательно, религия и религиозность подверглись коренным изменениям, и это сформировало современный подход к понятию Бог и его функции. Основная цель этой статьи — исследовать концепцию Бога и ее место в религии на основе прочтения Канта. Потому что в мысли Канта происхождение понятия Бога не есть разум (чистый разум) и не может быть проверено чистым разумом; поэтому в критике практического разума он выдвигает и доказывает понятие Бога как гаранта этики, и поэтому указанные выше понятия в философии Канта принципиально расходятся с общепринятой точкой зрения. Согласно обсуждаемым вопросам, целью данного исследования, которое носит описательный характер, является изучение взгляда Канта на существование и статус Бога в религии. Настоящее исследование также направлено на объяснение религиозной мысли Канта, на объяснение и доказательство существования Бога в соответствии с чистым разумом, принципами существования Бога и в соответствии с религиозными общностями.

PDF (англ.)

Цитас

Кант, Иммануил (2002). Религия в мудрости ствола; перевод Санеи Дарехбиди. Тегеран: публикация Накш-Негар

Мохаммад Резаи, Мохаммад (2001). Объяснение и критика этической философии Канта. Тегеран: Центр исламской пропаганды религиозных школ Кума

Corner, Stefan (200). Философия Канта в переводе Эзатоллы Фуладванда. Тегеран: публикации Харазми.

Ахади Шоар, Мехди (2005). Религиозная критика в религиозном мышлении Канта. Журнал Соруш Андише, 4 (12), 52-65.

БЕМАНИАН, МОХАММАД РЕЗА и МЕХРДАД ШАХБАЗИ. «ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ РОЛЬ В ЖИЗНЕСПОСОБНОСТИ ОТКРЫТЫХ ГОРОДСКИХ ПРОСТРАНСТВ (НА ПРИМЕРЕ: ERAM PARK HAMADAN)». (2017): 57-68.

Тамими, Рокайе (2004 г.). Религия и религиозность с точки зрения Канта. Статьи Международной конференции «Двести лет после Канта», Хамид Реза Аятоллахи и Хоссейн Калбаси Аштари, Университет Алламе Табатабаи, Тегеран.

Сареми, Хамидреза и Мехрдад Шахбази. «Изучение влияния моделей поведения жителей»™ на профиль энергопотребления в жилых зданиях (муниципалитет № 3, район 4, Тегеран)». Международный журнал гуманитарных и культурных исследований (IJHCS) ISSN 2356-5926 3.2 (2016): 1547-1562.

Дадлег, Уилл и Энгельхард Кристина (2011). Иммануил Кант, Key Concepts, издательство Acumen.

Гриер, Мишель (2011), Доктрина трансцендентальной иллюзии Канта , Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Кант, Иммануил (1929). Критика чистого разума, изд. Норман Кемп Смит, Нью-Йорк: Компания Macmillan.

Идент. (2001), Лекции по философской доктрине религии, перевод Вуда Аллена. W, в Кембриджском издании произведений Иммануила Канта, Религия и рациональное богословие, Кембридж: Издательство Кембриджского университета.