Читать онлайн «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», Николай Карамзин – ЛитРес

Несть лести в языце моем.

Псал.138

Настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее; одно другим, так сказать, дополняется и в связи представляется мыслям яснее.

От моря Каспийского до Балтийского, от Черного до Ледовитого, за тысячу лет пред сим жили народы кочевые, звероловные и земледельческие, среди обширных пустынь, известных грекам и римлянам более по сказкам баснословия, нежели по верным описаниям очевидцев. Провидению угодно было составить из сих разнородных племен обширнейшее государство в мире.

Рим, некогда сильный доблестью, ослабел в неге и пал, сокрушенный мышцею варваров северных. Началось новое творение: явились новые народы, новые нравы, и Европа восприняла новый образ, доныне ею сохраненный в главных чертах ее бытия политического. Одним словом, на развалинах владычества римского основалось в Европе владычество народов германских.

В сию новую, общую систему вошла и Россия. Скандинавия, гнездо витязей беспокойных – officina gentium, vagina nationum^[1] – дала нашему отечеству первых государей, добровольно принятых славянскими и чудскими племенами, обитавшими на берегах Ильменя, Бела-озера и реки Великой. «Идите, – сказали им чудь и славяне, наскучив своими внутренними междоусобиями, – идите княжить и властвовать над нами. Земля наша обильна и велика, но порядка в ней не видим». Сие случилось в 862 году, а в конце Х в[ека] Европейская Россия была уже не менее нынешней, то есть, во сто лет, она достигла от колыбели до величия редкого. В 964 г. россияне, как наемники греков, сражались в Сицилии с аравитянами, а после в окрестностях Вавилона.

Что произвело феномен столь удивительный в истории? Пылкая, романтическая страсть наших первых князей к завоеваниям и единовластие, ими основанное на развалинах множества слабых, несогласных держав народных, из коих составилась Россия. Рюрик, Олег, Святослав, Владимир не давали образумиться гражданам в быстром течении побед, в непрестанном шуме воинских станов, платя им славою и добычею за утрату прежней вольности, бедной и мятежной.

В XI в[еке] Государство Российское могло, как бодрый, пылкий юноша, обещать себе долголетие и славную деятельность. Монархи его в твердой руке своей держали судьбы миллионов, озаренные блеском побед, окруженные воинственною, благородною дружиною, казались народу полубогами, судили и рядили землю, мановением воздвигали рать и движением перста указывали ей путь к Боспору Фракийскому, или к горам Карпатским. В счастливом отдохновении мира государь пировал с вельможами и народом, как отец среди семейства многочисленного. Пустыни украсились городами, города – избранными жителями; свирепость диких нравов смягчилась верою христианскою; на берегах Днепра и Волхова явились искусства византийские. Ярослав дал народу свиток законов гражданских, простых и мудрых, согласных с древними немецкими. Одним словом, Россия не только была обшитым, но, в сравнении с другими, и самым образованным государством.

К несчастью, она в сей бодрой юности не предохранила себя от государственной общей язвы тогдашнего времени, которую народы германские сообщили Европе: говорю о системе удельной. Счастие и характер Владимира, счастие и характер Ярослава могли только отсрочить падение державы, основанной единовластием на завоеваниях. Россия разделилась.

Вместе с причиною ее могущества, столь необходимого для благоденствия, исчезло и могущество, и благоденствие народа. Открылось жалкое междоусобие малодушных князей, которые, забыв славу, пользу отечества, резали друг друга и губили народ, чтобы прибавить какой-нибудь ничтожный городок к своему уделу. Греция, Венгрия, Польша отдохнули: зрелище нашего внутреннего бедствия служило им поручительством в их безопасности. Дотоле боялись россиян, – начали презирать их. Тщетно некоторые князья великодушные – Мономах, Василько – говорили именем отечества на торжественных съездах, тщетно другие – Боголюбский, Всеволод III – старались присвоить себе единовластие: покушения были слабы, недружны, и Россия в течение двух веков терзала собственные недра, пила слезы и кровь собственную.

Открылось и другое зло, не менее гибельное. Народ утратил почтение к князьям: владетель Торопца, или Гомеля, мог ли казаться ему столь важным смертным, как монарх всей России? Народ охладел в усердии к князьям, видя, что они, для ничтожных, личных выгод, жертвуют его кровью, и равнодушно смотрел на падение их тронов, готовый все еще взять сторону счастливейшего, или изменить ему вместе с счастием; а князья, уже не имея ни доверенности, ни любви к народу, старались только умножать свою дружину воинскую: позволили ей теснить мирных жителей сельских и купцов; сами обирали их, чтоб иметь более денег в казне на всякий случай, и сею политикою, утратив нравственное достоинство государей, сделались подобны судьям-лихоимцам, или тиранам, а не законным властителям. И так, с ослаблением государственного могущества, ослабела и внутренняя связь подданства с властью.

В таких обстоятельствах удивительно ли, что варвары покорили наше отечество? Удивительнее, что оно еще столь долго могло умирать по частям и в сердце, сохраняя вид и действия жизни государственной, или независимость, изъясняемую одною слабостью наших соседов. На степях Донских и Волжских кочевали орды азиатские, способные только к разбоям. Польша сама издыхала в междоусобиях. Короли венгерские желали, но не могли никогда утвердить свое господство за горами Карпатскими, и Галиция, несколько раз отходив от России, снова к ней присоединялась. Орден меченосцев едва держался в Ливонии. Но когда воинственный народ, образованный победами хана монгольского, овладев Китаем, частию Сибири и Тибетом, устремился на Россию, она могла иметь только славу великодушной гибели. Смелые, но безрассудные князья наши с гордостью людей выходили в поле умирать героями. Батый, предводительствуя полумиллионом, топтал их трупы и в несколько месяцев сокрушил государство. В искусстве воинском предки наши не уступали никакому народу, ибо четыре века гремели оружием вне и внутри отечества; но, слабые разделением сил, несогласные даже и в общем бедствии, удовольствовались венцами мучеников, приняв оные в неравных битвах и в защите городов бренных.

Земля Русская, упоенная кровью, усыпанная пеплом, сделалась жилищем рабов ханских, а государи ее трепетали баскаков. Сего не довольно. В окружностях Двины и Немана, среди густых лесов, жил народ бедный, дикий и более 200 лет платил скудную дан россиянам. Утесняемый ими, также прусскими и ливонскими немцами, он выучился искусству воинскому и, предводимый некоторыми отважными витязями, в стройном ополчении выступил из лесов на театр мира; не только восстановил свою независимость, но, прияв образ народа гражданского, основав державу сильную, захватил и лучшую половину России, т. е. северная осталась данницею монголов, а южная вся отошла к Литве по самую Калугу и реку Угру. Владимир, Суздаль, Тверь назывались улусами ханскими; Киев, Чернигов, Мценск, Смоленск – городами литовскими. Первые хранили, по крайней мере, свои нравы, – вторые заимствовали и самые обычаи чуждые. Казалось, что Россия погибла на веки.

Сделалось чудо. Городок, едва известный до XIV века, от презрения к его маловажности именуемый селом Кучковым, возвысил главу и спас отечество. Да будет честь и слава Москве! В ее стенах родилась, созрела мысль восстановить единовластие в истерзанной России, и хитрый Иоанн Калита, заслужив имя Собирателя земли Русской, есть первоначальник ее славного воскресения, беспримерного в летописях мира. Надлежало, чтобы его преемники в течение века следовали одной системе с удивительным постоянством и твердостию, – системе наилучшей по всем обстоятельствам, и которая состояла в том, чтобы употребить самих ханов в орудие нашей свободы. Снискав особенную милость Узбека и, вместе с нею, достоинство великого князя, Калита первый убедил хана не посылать собственных чиновников за данью в города наши, а принимать ее в Орде от бояр княжеских, ибо татарские вельможи, окруженные воинами, ездили в Россию более для наглых грабительств, нежели для собрания ханской дани. Никто не смел встретиться с ними: как скоро они являлись, земледельцы бежали от плуга, купцы – от товаров, граждане – от домов своих. Все ожило, когда хищники перестали ужасать народ своим присутствием: села, города успокоились, торговля пробудилась, не только внутренняя, но и внешняя; народ и казна обогатились – дань ханская уже не тяготила их. Вторым важным замыслом Калиты было присоединение частных уделов к Великому Княжеству. Усыпляемые ласками властителей московских, ханы с детскою невинностью дарили им целые области и подчиняли других князей российских, до самого того времени, как сила, воспитанная хитростью, довершила мечом дело нашего освобождения.

Глубокомысленная политика князей московских не удовольствовалась собранием частей в целое: надлежало еще связать их твердо, и единовластие усилить самодержавием. Славяне российские, признав князей варяжских своими государями, хотя отказались от правления общенародного, но удерживали многие его обыкновения. Во всех древних городах наших бывало так называемое вече, или совет народный, при случаях важных; во всех городах избирались тысяцкие, или полководцы, не князем, а народом. Сии республиканские учреждения не мешали Олегу, Владимиру, Ярославу самодержавно повелевать Россиею: слава дел, великодушие и многочисленность дружин воинских, им преданных, обуздывали народную буйность; когда же государство разделилось на многие области независимые, тогда граждане, не уважая князей слабых, захотели пользоваться своим древним правом веча и верховного законодательства; иногда судили князей и торжественно изгоняли в Новгороде и других местах. Сей дух вольности господствовал в России до нашествия Батыева, и в самых ее бедствиях не мог вдруг исчезнуть, но ослабел приметно. Таким образом, история наша представляет новое доказательство двух истин: 1) для твердого самодержавия необходимо государственное могущество; 2) рабство политическое не совместно с гражданскою вольностью. Князья пресмыкались в Орде, но, возвращаясь оттуда с милостивым ярлыком ханским, повелевали смелее, нежели в дни нашей государственной независимости. Народ, смиренный игом варваров, думал только о спасении жизни и собственности, мало заботясь о своих правах гражданских. Сим расположением умов, сими обстоятельствами воспользовались князья московские, и, мало-помалу, истребив все остатки древней республиканской системы, основали истинное самодержавие. Умолк вечевой колокол во всех городах России. Дмитрий Донской отнял власть у народа избирать тысяцких, и, вопреки своему редкому человеколюбию, первый уставил торжественную смертную казнь для государственных преступников, чтобы вселить ужас в дерзких мятежников. Наконец, что началось при Иоанне I, или Калите, то совершилось при Иоанне III: столица ханская на берегу Ахтубы, где столько лет потомки Рюриковы преклоняли колена, исчезла навеки, сокрушенная местью россиян. Новгород, Псков, Рязань, Тверь присоединились к Москве, вместе с некоторыми областями, прежде захваченными Литвою. Древние юго-западные княжения потомков Владимировых еще оставались в руках Польши, за то Россия, новая, возрожденная, во время Иоанна IV приобрела три царства: Казанское, Астраханское и неизмеримое Сибирское, дотоле неизвестное Европе.

Сие великое творение князей московских было произведено не личным их геройством, ибо, кроме Донского, никто из них не славился оным, но единственно умной политической системой, согласно с обстоятельствами времени. Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием.

Во глубине Севера, возвысив главу свою между азиатскими и европейскими царствами, она представляла в своем гражданском образе черты сих обеих частей мира: смесь древних восточных нравов, принесенных славянами в Европу и подновленных, так сказать, нашею долговременною связью с монголами, – византийских, заимствованных россиянами вместе с христианскою верою, и некоторых германских, сообщенных им варягами. Сии последние черты, свойственные народу мужественному, вольному, еще были заметны в обыкновении судебных поединков, в утехах рыцарских и в духе местничества, основанного на родовом славолюбии. Заключение женского пола и строгое холопство оставались признаком древних азиатских обычаев. Двор царский уподоблялся византийскому. Иоанн III, зять одного из Палеологов, хотел как бы восстановить у нас Грецию соблюдением всех обрядов ее церковных и придворных: окружил себя Римскими Орлами и принимал иноземных послов в Золотой палате, которая напоминала Юстинианову. Такая смесь в нравах, произведенная случаями, обстоятельствами, казалась нам природною, и россияне любили оную, как свою народную собственность.

ОГБУК Дворец книги — Ульяновская областная научная библиотека имени В.И. Ленина — Ульяновская областная научная библиотека

В марте 2011 года исполнилось 200 лет со времени написания судьбоносного труда Карамзина «Записка о древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях». Судьба этой записки, которую Александр Пушкин назвал «драгоценной», – удивительна. Долгое время она находилась под цензурным запретом. Ни в царские времена, ни после революции 1917 года никогда полностью не публиковалась. Лишь в конце XX века рукопись увидела свет.

Как известно, «Записка о древней и новой России» была написана Карамзиным по просьбе великой княгини Екатерины Павловны, младшей сестры Александра I, женщины мудрой, просвещённой, которой небезразлична была судьба России. Карамзин работал над «Запиской…» с декабря 1810 г. по февраль 1811 г. И в марте 1811 года при личной встрече в Твери она была представлена Императору Александру I.

Время создания «Записки…» — период проектов Сперанского, либерала, реформатора, франкомана, выстраивающего политику России по точной французской копии. Казалось бы в оценках историков – Сперанский и Карамзин противостояли друг другу как воплощение прогресса и реакции. Но реальность была сложнее. Нет ничего более несправедливого, чем представлять Карамзина сторонником исторического застоя, но к реформаторству Александра I он действительно относился отрицательно.

«Настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее; одно другим, так сказать, дополняется и в связи представляется мыслям яснее» – такими словами начинается «Записка». Её написал историк, у которого за плечами имелся опыт изучения российской и мировой истории; путешественник, побывавший в Европе и бывший свидетелем последствий террора Французской буржуазной революции; наконец, её написал гуманист, которому не безразлична была судьба своего Отечества. В ней Карамзин, как гражданин своего Отечества, и верноподданный царя, обращаясь к истории развития стран и народов, предостерегает государя от пути неправедного, кровопролитного, уповает на просвещение, разум и волю мудрого правителя, во имя единой и процветающей России.

По какому пути должна была пойти Россия? Карамзина, как историка и честного человека, заботит будущее России. Карамзин наблюдал в своей жизни разные проявления свободы – от бунта Пугачёва до французских буржуазных реформ. Во время заграничного путешествия Карамзин видел все последствия французской буржуазной революции – эшафоты, казни, в том числе и казни венценосных особ. В России стал свидетелем восстания декабристов. Карамзин предвидел, что идеи разрушительные могут победить идеи созидательные, преждевременной свободой можно легко обжечься, чему есть много примеров в истории, поэтому написал это послание к российскому государю. «Для того ли существует Россия, как сильное государство, около тысячи лет? Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже 6-ю или 7[-ю] экс-адвокатами и экс-якобинцами? Петр Великий любил иностранное, однако же не велел, без всяких дальних околичностей, взять, напр[имер], шведские законы и назвать их русскими, ибо ведал, что законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств.

Его главный труд недаром назван «Историей государства Российского», а не историей России, потому что в понятие «государство» Карамзин вкладывал смысл поступательного развития России под началом мудрого государственного деятеля. Карамзин призывал к постепенному, мирному движению общества вперёд, без насилия и кровопролитных реформ, путь от старого – к новому, но всегда имея в запасе это старое. !Наша история, по мнению Карамзина, должна строится не по энциклопедии, рождённой в Париже, а по энциклопедии более древней – по Библии».

Именно с «Записки…» начинается в русской истории и литературе борьба с бюрократией: «Здесь три генерала стерегут туфли Петра Великого; там один человек берёт из пяти мест жалование; всякому – столовые деньги… Непрестанно на государственное иждивение ездят Инспекторы, Сенаторы, чиновники, не делая ни малейшей пользы своими объездами». Какой же вывод делает Карамзин? «надобно бояться всяких новых штатов, уменьшить число тунеядцев на жаловании».

Реформаторскую деятельность Александра Карамзин оценивал в свете всей традиции правительственных реформ в России после Петра I. На протяжении десятилетий кипела деятельность, в которой принимали участие цари, вельможи, комитеты и комиссии, делались карьеры и получались награды, вспыхивались общественные надежды и опасения. И ничего не было сделано. Это и было отправной точкой того скептитизма, который определял отношение Карамзина к правительственным реформам.

«Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству. Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам? Любовь к Отечеству питается сими народными особенностями, безгрешными в глазах космополита, благотворными в глазах политика глубокомысленного. Просвещение достохвально, но в чем состоит оно? В знании нужного для благоденствия: художества, искусства, науки не имеют иной цены. Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ. Два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные. Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях. В сем отношении государь, по справедливости, может действовать только примером, а не указом».

«Имя русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? И весьма естественно: деды наши, уже в царствование Михаила и сына его присваивая себе многие выгоды иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь — первое государство. Теперь же … мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр».

Екатерина II была истинною преемницею величия Петрова и второю образовательницею новой России. Горестно, но должно признаться, что хваля усердно Екатерину за превосходные качества души, невольно вспоминаем её слабости и краснеем за человечество». О Павле I: «Презирая душу, уважал шляпы и воротники». И в итоге – дерзко: «Заговоры, да устрашают народ для спокойствия государей»

Но более всего Карамзин обращался к Александру. «Какое имею право? Любовь к Отечеству и монарху, некоторые, может быть, данные мне Богом способности, некоторые знания, приобретенные мною в летописях мира и в беседах с мужами великими, т.е. в их творениях. Чего хочу? С добрым намерением — испытать великодушие Александра и сказать, что мне кажется справедливым и что некогда скажет история».

Россию, как огромную территорию, Карамзин считал наиболее приспособленной для единовластия. Но он верил в просвещённого монарха, который радеет за просвещение своих граждан.». «Самодержавие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья; из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел причины унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия. Оно было всегда не что иное, как братство знаменитых слуг великокняжеских или царских. Худо, ежели слуги овладеют слабым господином, но благоразумный господин уважает отборных слуг своих и красится их честью. Права благородных суть не отдел монаршей власти, но ее главное, необходимое орудие, двигающее состав государственный… Дворянство и духовенство, Сенат и Синод как хранилище законов, над всеми — государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание российской монархии, которое может быть утверждено, или ослаблено правилами царствующих».

Цари не любят, когда им говорят правду. А то, что главной мишенью Карамзина был не Сперанский, а сам император, видно из настойчивости, с которой Карамзин касался основных вех правления и репутации императора. Карамзин остановился на неудачах в отношении с Наполеоном, о поражении под Аустерлицем, на военных и дипломатических неудачах царя. Карамзин предвидел приближение тяжкой войны, в которой России пришлось бы столкнуться с гениальным полководцем – Наполеоном. Поэтому критика Карамзина была столь беспощадной. «Если Александр вообще будет осторожнее в новых государственных творениях, стараясь всего более утвердить существующие и думая более о людях, нежели о формах, ежели благоразумною строгостью обратит вельмож, чиновников к ревностному исполнению должностей; если заключит мир с Турцией и спасет Россию от третьей, весьма опасной, войны с Наполеоном, хотя бы и с утратою многих выгод так называемой чести, которая есть только роскошь сильных государств и не равняется с первым их благом, или с целостью бытия; если он, не умножая денег бумажных, мудрою бережливостью уменьшит расходы казны и найдет способ прибавить жалованья бедным чиновникам воинским и гражданским; если таможенные Уставы, верно наблюдаемые, приведут в соразмерность ввоз и вывоз товаров; если — что в сем предположении будет необходимо — дороговизна мало-помалу уменьшится, то Россия благословит Александра, колебания утихнут, неудовольствия исчезнут, родятся нужные для государства привычки, ход вещей сделается правильным, постоянным; новое и старое сольются в одно, реже и реже будут вспоминать прошедшее, злословие не умолкнет, но лишится жала!. . Судьба Европы теперь не от нас зависит. Переменит ли Франция свою ужасную систему, или Бог переменит Францию, — неизвестно, но бури не вечны! Когда же увидим ясное небо над Европой и Александра, сидящего на троне целой России, тогда восхвалим Александрове счастье, коего он достоин своею редкою добротою!»

Встреча и разговор с царём были не из лёгких, это действительно было подвигом Карамзина. Александр был взбешён содержанием «Записки..», он увидел в ней унижение своего императорского достоинства. И это ещё раз подчёркивает нам достоинство человека, для которого личная добродетель – это, прежде всего, вклад в историю родной страны. Карамзин писал: «Уважение к себе – это долг по отношению к моему сердцу, милой жене, детям, России, человечеству».

Можно изумляться беспримерной смелости Карамзина. Но, избрав такой путь, он следовал прямоте и благородству своей натуры. Однако, это е был ещё и способ завоевать доверие Александра. «Записка…» свидетельствует о сближении двух великих исторических фигур – Карамзина и Александра I – людей, которые влияли на судьбу России первой трети 19 века. Не вынося чужой независимости, император, тем не менее, уважал только людей независимых. Любя лесть, он презирал льстецов. И уважая Карамзина, он отдал ему право быть голосом истории.

Расставаясь, император едва кивнул Карамзину. Отношения с царём обострились, Карамзин был в опале. Но, зная цену придворной лести и уважая смелость историка, он выслушал его, как Александр Македонский слушал наставления Аристотеля.

Карамзин просил вернуть рукопись, но Великая Княгиня отказала его просьбе, заверив, что та будет сохранена. Публикация «Записки..» находилась в XIX веке под цензурным запретом. Оригинал рукописи утрачен, однако сохранились многочисленные копии. Первое ее издание, отвечающее современным научным требованиям, состоялось только в 1988 г. Одну из копий сделал историк Василий Сиповский. Она хранится в РНБ, как «список Сиповского».

Ульяновская областная научная библиотека им. В. И. Ленина является обладателем рукописного списка «Записки о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н. М. Карамзина. Неизвестным переписчиком она была скопирована в обыкновенную писарскую книгу. На экземпляре, хранящемся в библиотеке, не указано ни имени Карамзина, ни название текста. Возможно, именно это и спасло рукопись от уничтожения в 20-х годах XX века. Рукопись хранится в фонде отдела редких книг и рукописей Ульяновской областной научной библиотеки им. В. И. Ленина в составе личной коллекции Дмитрия Петровича Ознобишина, поэта и краеведа.

Список, хранящийся в Ульяновской областной научной библиотеке им. В. И. Ленина, полностью повторяет содержание рукописи Василия Сиповского.

Можно соглашаться с выводами Карамзина или опровергать его мнения, но нельзя не признать, что он остался верен своим словам, поставленным эпиграфом в «Записке…»: «несть льсти в языце моем». «Записка…» стала настоящим гражданским подвигом тех лет, историческим и общественным ориентиром и нам на многие годы.

4 Варварство, цивилизованность, роскошь: о Москве 1790–1820-х годов | Просвещенная митрополия: строительство императорской Москвы, 1762-1855 гг.

Фильтр поиска панели навигации

Оксфордский академический Просвещенный мегаполис: строительство имперской Москвы, 1762-1855 гг. Современная история (1700–1945 гг.)История России и Восточной ЕвропыСоциальная и культурная историяИстория городовКнигиЖурналы
Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации

Оксфордский академический Просвещенный мегаполис: строительство имперской Москвы, 1762-1855 гг. Современная история (1700–1945 гг.)История России и Восточной ЕвропыСоциальная и культурная историяИстория городовКнигиЖурналы
Термин поиска на микросайте

Расширенный поиск

• 
  Иконка Цитировать
  
  Цитировать

• Разрешения

• Делиться

  • Твиттер
  • Подробнее

Cite

Мартин Александр Михайлович,

‘4 Варварство, цивилизованность, роскошь: о Москве 1790–1820-х гг. ‘

2013;

Online Edn,

Oxford Academic

, 23 мая 2013

), https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199605781.003.0005,

7019605781.003,0005,

. 3022.2.2.2.99605781.003,0005,

.

Выберите формат
Выберите format.ris (Mendeley, Papers, Zotero).enw (EndNote).bibtex (BibTex).txt (Medlars, RefWorks)

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации

Оксфордский академический Просвещенный мегаполис: строительство имперской Москвы, 1762-1855 гг. Современная история (1700–1945 гг.)История России и Восточной ЕвропыСоциальная и культурная историяИстория городовКнигиЖурналы
Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации

Оксфордский академический Просвещенный мегаполис: строительство имперской Москвы, 1762–1855 гг. Современная история (1700–1919 гг.)45)История России и Восточной ЕвропыСоциальная и культурная историяГородская историяКнигиЖурналы
Термин поиска на микросайте

Advanced Search

Abstract

В четвертой главе рассматривается развитие образов Москвы в прозаической литературе с 1790-х по 1820-е годы. Сначала в главе исследуется литература на западных (особенно на немецком) языках с акцентом на городской tableau (жанр, созданный по образцу романа Луи-Себастьяна Мерсье 9).0075 Tableau de Paris ), социально-экономический анализ, вдохновленный Адамом Смитом, медицинской топографией и рассказами о путешествиях. Эта литература подняла вопросы, которые стали долгосрочной частью европейского дискурса о России, например, была ли Россия просвещенной страной и была ли она частью Европы или Азии. Затем в главе обсуждаются русские авторы, в частности Николай Карамзин, Сергей Глинка, Константин Батюшков и Алексей Малиновский. Их внимание было сосредоточено на моральных последствиях городского развития. Распространение утонченного образа жизни от элиты к более широким социальным слоям способствовало цивилизованности или развратило народную мораль? Поощряли ли контакты между простолюдинами, элитами и иностранцами, которым способствовал город, просвещенный патриотизм или граждански нездоровый космополитизм?

Ключевые слова:
камерализм, дебаты о роскоши, медицинская топография, городская картина, политическая экономия, писатели-путешественники, сентиментализм, иностранные писатели о России

Предмет

История России и Восточной ЕвропыГородская историяСовременная история (1700–1945)Социальная и культурная история

В настоящее время у вас нет доступа к этой главе.

Войти

Получить помощь с доступом

Получить помощь с доступом

Доступ для учреждений

Доступ к контенту в Oxford Academic часто предоставляется посредством институциональных подписок и покупок. Если вы являетесь членом учреждения с активной учетной записью, вы можете получить доступ к контенту одним из следующих способов:

Доступ на основе IP

Как правило, доступ предоставляется через институциональную сеть к диапазону IP-адресов. Эта аутентификация происходит автоматически, и невозможно выйти из учетной записи с IP-аутентификацией.

Войдите через свое учреждение

Выберите этот вариант, чтобы получить удаленный доступ за пределами вашего учреждения. Технология Shibboleth/Open Athens используется для обеспечения единого входа между веб-сайтом вашего учебного заведения и Oxford Academic.

1. Нажмите Войти через свое учреждение.
2. Выберите свое учреждение из предоставленного списка, после чего вы перейдете на веб-сайт вашего учреждения для входа.
3. При посещении сайта учреждения используйте учетные данные, предоставленные вашим учреждением. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
4. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если вашего учреждения нет в списке или вы не можете войти на веб-сайт своего учреждения, обратитесь к своему библиотекарю или администратору.

Войти с помощью читательского билета

Введите номер своего читательского билета, чтобы войти в систему. Если вы не можете войти в систему, обратитесь к своему библиотекарю.

Члены общества

Доступ члена общества к журналу достигается одним из следующих способов:

Войти через сайт сообщества

Многие общества предлагают единый вход между веб-сайтом общества и Oxford Academic. Если вы видите «Войти через сайт сообщества» на панели входа в журнале:

1. Щелкните Войти через сайт сообщества.
2. При посещении сайта общества используйте учетные данные, предоставленные этим обществом. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
3. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если у вас нет учетной записи сообщества или вы забыли свое имя пользователя или пароль, обратитесь в свое общество.

Войти через личный кабинет

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам. Смотри ниже.

Личный кабинет

Личную учетную запись можно использовать для получения оповещений по электронной почте, сохранения результатов поиска, покупки контента и активации подписок.

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам.

Просмотр учетных записей, вошедших в систему

Щелкните значок учетной записи в правом верхнем углу, чтобы:

• Просмотр вашей личной учетной записи и доступ к функциям управления учетной записью.
• Просмотр институциональных учетных записей, предоставляющих доступ.

Выполнен вход, но нет доступа к содержимому

Oxford Academic предлагает широкий ассортимент продукции. Подписка учреждения может не распространяться на контент, к которому вы пытаетесь получить доступ. Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому контенту, обратитесь к своему библиотекарю.

Ведение счетов организаций

Для библиотекарей и администраторов ваша личная учетная запись также предоставляет доступ к управлению институциональной учетной записью. Здесь вы найдете параметры для просмотра и активации подписок, управления институциональными настройками и параметрами доступа, доступа к статистике использования и т. д.

Покупка

Наши книги можно приобрести по подписке или приобрести в библиотеках и учреждениях.

Информация о покупке

Новый «русский путешественник» в Германии: неправильное использование Достоевским космополитического наследия Карамзина

Источник

1. Введение Во времена Достоевского, как и сейчас, Николай Михайлович Карамзин не занимал значимого места в русской культуре. В дополнение к своей репутации основателя отечественной сентиментальной школы и инициатора языковых изменений, преобразивших язык, историческая фигура Карамзина также не оказала глубокого влияния на чувство национальной идентичности россиян. Его «Письма русского путешественника», появившиеся в России между 179 г.1 и 1801 г., во французском журнале Spectateur du Nord около 1798 г. и в нулевом немецком переводе Рихтера в 1800 г. создали образ русского аристократа как нулевого высококультурного человека, обладавшего, по выражению князя Дмитрия Святополк-Мирского, , новая, просвещенная и космополитическая чувствительность (Мирский 61). Парадоксально, но «История государства Российского» Карамзина с ее эпическими панорамами прошлого страны и его «Записки о древней и новой России» («Воспоминания о древней и новой России», 1811) с их настойчивостью на традиционные русские ценности, также возвели автора в статус нулевого квинтэссенции русского патриота. Хотя ученые традиционно указывали на влияние литературного стиля Карамзина на Достоевского, основной причиной непрекращающегося интереса писателя к великому историку и литератору является не что иное, как его собственное исследование самоощущения русской интеллигенции по отношению к Достоевскому. Запад. После своего первого путешествия в Европу в 1862 году романист переживает важную близость с Карамзиным, рассматривая себя и писателя восемнадцатого века как попутчиков-интеллектуалов, на которых возложена задача определить идеальное отношение интеллигенции к огромному влиянию Запада на российскую политику и культура. По мнению Достоевского, парадоксальный образ Карамзина как нулевого космополита-путешественника в Европу, с одной стороны, и увлеченного летописца истории своей страны, с другой, характеризует его как нулевой уравновешенный образец для образованных россиян. Действительно, к концу жизни романист даже использует наследие писателя-историка в попытке найти точки соприкосновения между славянофилами и западниками, настаивая на том, что Карамзин представляет тех русских деятелей культуры недавнего прошлого, которые смогли соединить свою западную эрудицию с осознанием и признательностью за свою уникальную российскую идентичность. 2. Достоевский следует за карамзинским путешественником в Европу: манипулирование карамзинской Германией Первое упоминание Достоевским Карамзина как нулевого путешественника на Запад относится к 1863 году, что зафиксировано в его собственном европейском рассказе о путешествиях под названием «Зимние заметки о летних впечатлениях» («Зимние заметки о летних впечатлениях»). . Это краткий, но философски насыщенный труд, в котором, по терминологии Константина Мочульского, речь идет больше об идее Европы, чем о самой Европе (19).0). Однако, чтобы в полной мере оценить точки соприкосновения двух литературных фигур в «Записках», мы должны кратко описать отношение последних к русским путевым письмам прошлого. Действительно, из-за сильного постпетровского акцента на подражание Западу путешествие по Европе для многих образованных россиян (конечно, во времена Достоевского) стало своего рода паломничеством. Путешественником был обыкновенно аристократ, с ранних лет настолько усвоивший из западной культуры и литературы, что Европа, по выражению Юрия Михайловича Лотмана и Бориса Андреевича Успенского, представлялась нереально географическим, нуль-идеальным пространством (появилась не как нулевое реальное географическое, а как идеальное пространство) (приложение 563).