Русские купцы-меценаты. История меценатства в России | Фонд Дело и Вера

Русский термин «меценатство» является синонимом понятия «благотворительность», но имеет малозаметное отличие, является своеобразным социальным феноменом.

История появления самого слова уходит корнями в I в. до н.э. В этот период жил знатный римлянин Гай Цильний Меценат, покровительствовавший развитию искусств. Он был не только личным другом императора Октавиана Августа, но и выполнял обязанности министра культуры. Смелый и независимый деятель отстаивал интересы несправедливо обиженных, удерживал императора от вынесения жестких приговоров. Он подарил Горацию поместье, помог Вергилию возвратить отнятое имущество. Смерть Мецената оплакивали не только друзья, но и весь народ, потерявший защитника и покровителя.

Расцвет меценатства в России приходится на 18 век. Российские благотворители отличались от западных покровителей наук, искусств, менталитетом, отношением к богатству. Личные успехи, материальный достаток, рассматривались как дар, данный свыше. По сложившейся традиции благотворительность считалась делом благородным. При этом многие меценаты стремились скрыть свое имя, не демонстрировать заслуги, делать добрые дела втайне.

Русские меценаты не только давали личные средства на постройку театров, больниц, музеев, но и являлись настоящими знатоками искусства, коллекционировали картины, скульптуры, предметы старины.

Одним из выдающихся московских благотворителей был русский купец меценат, Савва Мамонтов. Именно он спонсировал создание Частной русской оперы, открывшей миру талант Федора Шаляпина. В качестве театрального художника там трудился В.Васнецов, создавал костюмы и декорации В.Коровин. В поместье Мамонтовых частыми гостями были музыканты, художники. С художниками Мамонтов был особенно близок, он не только заказывал им работы, но и ходил на этюды.

Удивителен жизненный путь русского купца мецената, Саввы Морозова-младшего. Благодаря невероятному трудолюбию, наличию предпринимательской жилки, его отцу удалось купить себе «вольную», выбиться из крепостных в купцы первой гильдии. Получив блестящее образование, Морозов-младший продолжил семейное дело, параллельно, занимаясь благотворительностью. Его стараниями были созданы больницы, приюты, огромные средства были вложены в строительство Художественного театра.

Менее известен широкому обществу Гаврила Солодовников, о скупости которого в Москве ходили легенды. Человек невероятной скромности оставил после себя огромное состояние, почти полностью переданное на благотворительность. И при жизни он тратил деньги на возведение Консерватории, создание собственного театра, в здании которого сейчас расположился Московский театр оперетты.

Встречались этой плеяде предпринимателей и милосердные женщины. Варвара Морозова-Хлудова, получив в наследство крупнейшую в стране мануфактуру, значительную часть прибыли потратила на меценатство. По ее распоряжению для работников мануфактуры были построены казармы с земельными наделами. Много сил и средств она отдавала на дело просвещения: открыла первую московскую читальню, содержала школы в российской глубинке. Крупные суммы ею выделялись на строительство Клинического городка на Девичьем поле, содержание Московского университета.

Значимое место в истории России занимает и П.Третьяков – знаменитый коллекционер живописи, основатель Третьяковской галереи. По завещанию мецената, собранная им коллекция, картинная галерея, были передана в дар государству.

Несмотря на то, что благотворителями двигали различные мотивы, от благородных до эгоистических, все они внесли весомый вклад в развитие культуры, и остались в памяти потомков патриотами и филантропами, заслуживающими уважения.

Савва Морозов, Савва Мамонтов, Павел Третьяков, Мария Тенишева, Алексей Бахрушин.

Публикации раздела Музеи

В середине XIX — начале XX века меценаты открывали музеи и театры, возрождали старинные ремесла и народные промыслы. Их имения превращались в культурные центры, куда съезжались известные художники, актеры, режиссеры, писатели. Здесь при поддержке благотворителей они создавали свои знаменитые картины, писали романы, разрабатывали проекты зданий. Вспоминаем самых щедрых меценатов, которые повлияли на развитие русской культуры.

Павел Третьяков (1832–1898)

Илья Репин. Портрет Павла Третьякова. 1883. Государственная Третьяковская галерея

Николай Шильдер. Искушение. Год неизвестен. Государственная Третьяковская галерея

Василий Худяков. Стычка с финляндскими контрабандистами. 1853. Государственная Третьяковская галерея

Свою первую коллекцию купец Павел Третьяков начал собирать еще в детстве: он покупал гравюры и литографии в небольших лавках на рынке. Благотворитель организовал приют для вдов и сирот неимущих художников и поддерживал многих живописцев, покупая и заказывая у них картины. Всерьез о собственной галерее искусств меценат задумался в 20 лет, после посещения петербургского Эрмитажа. Картины «Искушение» Николая Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» Василия Худякова положили начало собранию русской живописи Павла Третьякова.

Уже через 11 лет после приобретения первых полотен в галерее купца было более тысячи картин, почти пять сотен рисунков и десять скульптур. К 40 годам его коллекция стала настолько обширной, в том числе и благодаря собранию брата, Сергея Третьякова, что коллекционер решил построить для него отдельное здание. Тогда же он передал ее в дар родному городу — Москве. Сегодня в Третьяковской галерее находится одна из самых крупных в мире коллекций русского изобразительного искусства.

Савва Мамонтов (1841–1918)

Илья Репин. Портрет Саввы Мамонтова. 1880. Государственный театральный музей имени Бахрушина

Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево». Фотография: aquauna.ru

Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Фотография: mkrf.ru

Крупный железнодорожный промышленник Савва Мамонтов всерьез увлекался искусством: он сам неплохо лепил, писал пьесы и ставил их в своем подмосковном имении, профессионально пел басом и даже дебютировал в Миланской опере. Его усадьба Абрамцево стала центром культурной жизни России в 1870–90-х годах. Здесь собирался так называемый мамонтовский кружок, куда входили известные русские художники, театральные режиссеры, музыканты, скульпторы и архитекторы.

При поддержке Саввы Мамонтова были созданы мастерские, где художники возрождали забытые традиции народных промыслов и ремесел. На свои средства меценат основал первую в России частную оперу и помог создать Музей изящных искусств (сегодня — Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина).

Савва Морозов (1862–1905)

Савва Морозов. Фотография: epochtimes.ru

Савва Морозов у здания Московского Художественного театра имени Чехова. Фотография: moiarussia.ru

Здание Московского Художественного театра имени Чехова. Фотография: северная-линия.рф

Савва Морозов принадлежал поколению «новых» московских купцов. В отличие от отца и деда, родоначальников семейного бизнеса, молодой предприниматель получил прекрасное европейское образование и имел художественный вкус. Он дружил с людьми искусства, поддерживал их и помогал в разных, не только творческих начинаниях. Вместе с Максимом Горьким он проводил для детей с городских окраин рождественскую елку, а Антону Чехову нашел дачу в Подмосковье, когда болезнь писателя обострилась.

Читайте также:

• Влюбиться в Третьяковке
• Доходные дома Москвы и Санкт-Петербурга
• На всяк товар — свой купец: музейные коллекции российских предпринимателей

Савва Морозов был поклонником Московского художественного театра и жертвовал немалые средства на его развитие. Для театра Морозов купил особняк и обустроил его по последнему слову театральной техники: здесь впервые в России появилось осветительное оборудование. Станиславский писал, обращаясь к Морозову: «Я радуюсь, что русский театр нашел своего Морозова подобно тому, как художество дождалось своего Третьякова».

Алексей Бахрушин (1865–1929)

Алексей Бахрушин. Фотография: okipr.ru

Карл Гиппиус. Дом А.А. Бахрушина. 1896. Государственный центральный театральный музей имени А.А. Бахрушина

Передача музея в ведение Российской Императорской Академии наук. 25 ноября 1913 г. На фото: А.А. и В.В. Бахрушины, Кира и Юрий Бахрушины, М.Н. Ермолова, А.А. Яблочкина, И.А. Бунин, К.С. Станиславский, Вл. И. Немирович-Данченко… Фотография: gctm.ru

Купца Алексея Бахрушина называли в Москве «профессиональным благотворителем». Вместе с двумя братьями он строил церкви и больницы, школы и приюты. Бахрушин поддерживал развитие профессионального и любительского театра: он помог антрепренеру Федору Коршу создать свой театр и построил для рабочих народный дом со сценой, где любительская труппа представляла свои спектакли. Именно увлечение театром стало делом всей его жизни. Меценат собирал редкие фотографии и личные вещи артистов, старинные музыкальные инструменты, сценические костюмы — все, что было связано с историей русского театра.

Позже на основе своей коллекции купец создал в Москве Театральный музей, который существует и сегодня. Здесь по-прежнему собирают все, что связано с этим искусством. И так же как раньше, актеры, режиссеры и художники приносят в дар музею новые экспонаты.

Мария Тенишева (1858–1928)

Соколов Александр. Портрет Марии Тенишевой. 1898. Государственный Исторический музей

Музей «Русская старина» княгини Тенишевой в Смоленске. Дореволюционная открытка. Фотография: russkiymir.ru

Академия художеств. Фотография: artsacademy.ru

Княгиня Мария Тенишева вела активную просветительскую деятельность. При Брянском рельсопрокатном заводе, которым руководил ее муж, она открыла ремесленные училища для детей рабочих, вечерние курсы и клуб. В своем имении в Талашкино княгиня создала бесплатную художественную студию, где молодые люди готовились к поступлению в петербургскую Академию художеств. Здесь же она открыла мастерские, где народные умельцы возрождали традиционные ремесла. Вместе с деревенскими мастерами трудились представители художественной элиты: обжигали керамику тут под руководством Михаила Врубеля, вышивали узоры для костюмов по эскизам Валентина Серова и Константина Коровина.

Мария Тенишева собирала предметы народного творчества и произведения известных мастеров. В ее коллекцию вошли национальные костюмы, украшенные смоленскими вышивальщицами, посуда, расписанная в традиционных техниках, русские музыкальные инструменты, декорированные знаменитыми художниками. Позже это собрание стало основой музея «Русская старина» в Смоленске. Сейчас оно хранится в Смоленском музее изобразительных и прикладных искусств имени Коненкова.

Автор: Снежана Мартынова

Теги:

Интересные фактыВыставкиПубликации раздела Музеи

Савва Мамонтов | Российский предприниматель и меценат

Дата рождения:

3 октября 1841 г.?
Россия

Умер:

6 апреля 1918 г.
Москва
Россия

См. все материалы по теме →

Савва Мамонтов , полностью Савва Иванович Мамонтов , (род. 3 октября 1841, Ялуторовск, Западная Сибирь — умер 6 апреля 1918, Москва, Россия), российский железнодорожный предприниматель, меценат, основатель и креативный директор Московской частной оперы. Мамонтов наиболее известен тем, что поддерживал возрождение традиционного русского искусства в колонии художников, которую он возглавлял в Абрамцево.

Один из девяти детей, Мамонтов был сыном успешного купца Ивана Федоровича Мамонтова. Семья переехала в Москву, когда Савве было восемь лет. Он получил высшее образование у частных репетиторов и в 1855 году, в возрасте 14 лет, поступил в Институт инженерных войск в Петербурге. Он продолжил свое образование в Московском государственном университете, где изучал юриспруденцию, но также участвовал в драматической деятельности школы. В 1863–1864 годах, во время поездки в Милан, чтобы исследовать торговлю шелком для бизнеса своего отца, Мамонтов посетил свою первую оперу. Его энтузиазм по поводу этого вида искусства был таков, что он посетил множество представлений и даже начал брать уроки пения во время своего пребывания в Италии. Хотя он продолжал работать в бизнесе своего отца, Мамонтов, вернувшись в Москву, начал ввязываться в городские художественные кружки. В 1865 году Мамонтов женился на Елизавете Сапожниковой, с которой познакомился в Италии и которая тоже была любителем искусства, и вскоре они стали покровителями многих русских художников и музыкантов.

Отец Мамонтова умер в 1868 году, и он продолжил семейное дело, став председателем Московско-Ярославской железнодорожной компании. Он продолжал совмещать свои деловые занятия с покровительством и интересом к искусству, регулярно приглашая художников и музыкантов в свой экстравагантный дом. В 1870 году Мамонтов и его жена приобрели Абрамцево — поместье, расположенное примерно в 30 милях (50 км) от Москвы — у семьи писателя Сергея Аксакова. Супруги основали там колонию художников, и вскоре в ретрит стали стекаться художники и музыканты, в том числе Михаил Врубель, Илья Репин и Виктор Васнецов. Художников, живших и работавших в Абрамцево в это время, называли кружком Мамонтова. Они сотрудничали в масштабных проектах, в том числе в строительстве некоторых построек усадьбы (например, Спасской церкви и детского павильона, получившего прозвище «Избушка на курьих ножках»—9). 0025 см. Баба-Яга), а также в драматических и оперных постановках 1870–80-х гг. Сам Мамонтов был художественным руководителем этих спектаклей. Мамонтовский кружок также организовал деревообрабатывающую и гончарную мастерские, все из которых финансировались Мамонтовыми.

В 1885 году Мамонтов основал Московскую частную оперу, которая сначала ставила оперы как итальянских, так и русских композиторов, но быстро сместила акцент на популяризацию творчества ведущих композиторов России, среди которых Модест Мусоргский, Николай Римский-Корсаков, Петр Чайковский и Александр Даргомыжский. . Благодаря этой необыкновенной музыке, декорациям, созданным абрамцевскими художниками, и режиссуре Мамонтова предприятие процветало.

Тем временем Мамонтов также активно занимался железнодорожной деятельностью и финансировал строительство железной дороги Москва-Ярославль-Архангельск (завершено около 1898 г.), в то время самой протяженной железной дороги в России, а в 1897 г. стал соучредителем Мытищинского вагоностроительного завода, крупнейшее такое предприятие в стране (работает в 21 веке). Однако его успех в бизнесе закончился неудачно, когда его обвинили в растрате средств одного из его железнодорожных предприятий. Он был заключен в тюрьму в 189 г.9 и предстал перед судом. Хотя его друзья и семья встали на его защиту, и он был освобожден и оправдан в преступлении в 1900 году, его репутация была подорвана. Он удалился в Абрамцево на всю оставшуюся жизнь и был похоронен возле усадебной церкви.

Наоми Блумберг

МакКаффрей о Уэсте и Петрове, «Купеческая Москва: образы исчезнувшей российской буржуазии» | H-Russia

Джеймс Л. Уэст, Юрий А. Петров, ред.
Купеческая Москва: образы исчезнувшей российской буржуазии.
Принстон, Нью-Джерси: Princeton University Press, 1998. ix + 189 стр.
45 долларов США (ткань), ISBN 978-0-691-01249-0 .

Отзыв Susan P. McCaffray (факультет истории, UNC Wilmington)
Опубликовано на H-Россия (январь 1999 г.)

Портрет живой культуры накануне гибели

Разобщенность — великая тема русской истории. Часто он занимает центральное место в исторических сочинениях, и даже когда это не так, он витает над персонажами и сюжетом, придавая ощущение трагедии или победы, потери или приобретения и налагая самые глубокие объяснительные вызовы. В коллекции великолепных фотографий и сопровождающих их эссе, собранных Джеймсом Л. Уэстом и Юрием А. Петровым, революции 1917 не анализируются, но присутствуют на каждой странице, так как ни автор, ни читатель не могут забыть, что рассматриваемая буржуазия в конце концов «исчезла».

Основу этой книги составляет коллекция из более чем двухсот фотографий затерянного мира московского купечества, большинство из которых были собраны Михаилом Золотаревым с позднесоветского периода. Выставка фотографий Золотарева в Москве в 1991 году привлекла внимание Уэста и Петрова и привела к созданию настоящего тома. Шестнадцать российских и американских ученых представили краткие эссе, каждое из которых разъясняло группу из тринадцати-шестнадцати фотографий людей, мест и рекламных объявлений. Хотя довольно искусственная группировка эссе не добавляет объема, формат удачный. Каждое впечатляюще краткое эссе предлагает поясняющие комментарии к сопровождающим фотографиям и поднимает полезные вопросы интерпретации. Удачное сочетание прекрасных фотографий, грамотно подобранных и убедительных научных комментариев, делает книгу приятной для чтения.

Дайан Ноймайер, профессор изобразительного искусства Университета Рутгерса, описывает развитие фотографии в России XIX века, показывая, что в этой области русские не только не отставали, но и были первопроходцами (с. 20). Она предлагает полезное рассмотрение фотографий как источника, напоминая нам, что наша способность «читать» фотографии, преодолевая огромные исторические и культурные различия, «не должна закрывать нам глаза на дистанцию, которую медиум неизбежно вводит между реальностью, которую он стремится запечатлеть, и реальностью». документ, который он создает» (стр. 23).

Томас С. Оуэн кратко резюмирует тему, которую он так хорошо знает, а именно чрезвычайно неуклюжие правовые рамки, в которых действовал русский бизнес в позднеимперской России. Несмотря на уникальность деловой среды, фотографии, сопровождающие этот очерк, обнаруживают больше сходства, чем различий между российскими и западноевропейскими бизнесменами. Оуэн сделал больше для количественной оценки этнической принадлежности московских предприятий, чем кто-либо другой, но действительно ли его данные говорят о том, что деловое сообщество было «явно иностранным» накануне Первой мировой войны (стр. 33)? Количество иностранных граждан среди руководителей компаний в Москве сократилось с 7,5 до 4,5 в период с 19 по 2019 год.05 и 1914 г., при этом доля немецких и еврейских подданных царя возросла. Хотя вполне возможно, что для многих москвичей последние две группы не казались вполне русскими, их возрастающая роль в московском бизнесе может быть истолкована как признак того, что некоторые части городской России становятся более космополитичными и терпимыми.

Краткий очерк Ирины В. Поткиной и прилагаемые к нему фотографии отражают эту смесь старого и нового. Научный сотрудник Института российской истории в Москве, Поткина не называет мир московской торговли ни «русским», ни «европейским», а описывает живую культуру, в которой сосуществуют старые и новые элементы. Эта «гибридная коммерческая система» (стр. 37) включала в себя крупный британский универмаг Muir и Mirrielees, а также Пасхальную ярмарку в Сухаревой башне и вездесущих уличных торговцев, обслуживающих покупателей, которым «лень» заходить в магазины (стр. 42).

Очерк Юрия Александровича Петрова слишком краток, чтобы правильно отразить тему «Москва-Сити», банковского и финансового центра московского купечества. Петров обрисовывает источники народной неприязни к банковскому делу. Его набросок действительно описывает быстрый рост после очень позднего начала в 1860-х годах банковской системы, которую он характеризует как этнически пеструю и выгодно отличающуюся от западной бизнес-элиты того периода по уровню профессионализма и экономической мощи (стр. 50). .

Кристин Руан комментирует одежду торговцев и их жен, изображенную на фотографиях с 1860 по начало 1900-х годов. В своем эссе, озаглавленном «От кафтана до делового костюма», Руан приводит правдоподобный аргумент, согласно которому изменения в моде, очевидные на фотографиях, предполагают изменения в представлении торговца о самом себе и стремление со временем адаптироваться к международным стандартам моды и роскоши. Однако ни один из изображенных мужчин на самом деле не носит кафтан, и, если не считать русских крестьянских причесок и бород, которые носили некоторые из мужчин, можно задаться вопросом, насколько представленные здесь стили контрастируют с теми, которые носили люди аналогичного положения в других местах. Европа. Наиболее существенное изменение, которое Руан выделяет здесь, — это растущий интерес к демонстрации богатства путем ношения дорогих тканей и хорошо скроенных костюмов и платьев.

Другой научный сотрудник Института российской истории, Галина Николаевна Ульянова, представляет одну из самых содержательных статей в сборнике, посвященную старообрядчеству, диссидентской религиозной традиции, которой на протяжении многих поколений придерживались крупнейшие московские купцы. Она приводит массу интересных подробностей о связи между религиозной и деловой практикой среди ведущих семей Москвы, а также о характере официальных преследований этих непослушных христиан. Ульянова указывает на перспективное поле для дальнейших исследований, связывая религиозные и экономические идеи. Она находит источник большей части коммерческой филантропии, особенно пожертвований церквей, в глубоко укоренившемся чувстве вины за накопление состояния за счет труда других. Ульянова приводит распространенное мнение, что «никто не может получить каменный дворец, работая честно», но замечает, что «эта настойчивая позиция явно расходилась с действительностью» (с. 66). В сборнике, посвященном прежде всего переменам, Ульянова описывает одну из самых устойчивых черт московской купеческой идентичности.

Уильям Крафт Брамфилд дает подробные комментарии к серии потрясающих фотографий коммерческих зданий, универмагов, многоквартирных домов и железнодорожных вокзалов, некоторые из которых принадлежат ему. Большая часть дизайна принадлежит Федору Шехтелю, который больше, чем кто-либо другой, оставил свой след в купеческих общественных и частных зданиях. Это архитектурное наследие, пожалуй, самое прочное, оставленное исчезнувшими купцами. Джозеф С. Брэдли также ищет доказательства общественной жизни и гражданских интересов этой якобы частной касты и находит большую часть из них. Московские бизнесмены «в нерабочее время» субсидировали и отдавали свою энергию внушительному множеству творческих, научных и общественных учреждений и обществ. Несомненно верно, и это должно быть более широко признано, что «в своем досуге, а также в своей деловой и политической деятельности купцы … сформировали национальную идентичность будущего» (стр. 140).

Несколько очерков и фотографий открывают окно в личную жизнь купеческих семей. Карен Пеннар, потомок Морозовых, предлагает семейные фотографии и рассказы об одной из самых замечательных семей, которые можно найти в любой стране. Мюриэль Джоффе и Адель Линденмейр проверяют преобладающие литературные характеристики торговых жен и дочерей как невежественных и угнетенных и находят их «вводящими в заблуждение» для начала девятнадцатого века и «анахроничными» для второй половины века. В течение девятнадцатого века женщины-торговцы, как и их коллеги в других местах, с большей вероятностью осуществляли контроль над тем, за кого выходить замуж, имели меньше детей и брали на себя более общественную роль как в семейном бизнесе, так и в благотворительной деятельности.

Сергей В. Калмыков, также сотрудник Института российской истории, поднимает интригующие вопросы в своем кратком эссе о коммерческом образовании. Он правдоподобно утверждает, что русское коммерческое образование на рубеже веков «явно соответствовало мировым стандартам, а иногда даже превосходило их» (с. 114), но приводит свидетельства того, что выпускники таких школ, щедро одариваемых московскими предпринимателями, не имели особых преимущество в достижении высоких коммерческих позиций. Элита московских деловых кругов не ценила коммерческое образование и воздерживалась от отправки в такие школы собственных детей. Калмыков заключает, что такое равнодушие к образованию не предвещало долговременного успеха деловой профессии в Москве. Далее он утверждает, что на рубеже веков все больше и больше отпрысков великих московских деловых семей увлекались неделовыми занятиями, такими как актерское мастерство и меценатство. Этот культурный расцвет можно было бы истолковать как отказ московского купечества от роли вождей исконно русского капитализма (с. 115).

Эдит У. Клоуз, одна из немногих неисториков среди авторов этого тома, предлагает очень богатое прочтение этого коммерческого интереса к театру и театральности. Интерес купечества к театру, о чем свидетельствуют такие меценаты, актеры и драматурги, как Савва Мамонтов, Константин Алексеев (Станиславский) и Антон Чехов, был связан с купеческой потребностью создать и представить враждебному миру положительную идентичность. На сцене и в жизни купцов заботило, как исправить образ несчастной купеческой жены, как примирить богатство с добродетелью, как утвердить свое положение среди элиты страны. Они также стремились вырваться из своего чрезвычайно личного мира во «время и пространство, в котором они будут действовать как герои и пользоваться значительной степенью легитимности и авторитета» (стр. 157). Хотя попытки торговцев создать блестящую визуальную культуру впечатляют Клоуз, в конечном итоге она характеризует их как неадекватные стоящей задаче, поскольку потенциальный «правящий класс» нуждается в словах больше, чем в изображениях. Слишком мало и слишком поздно было словесных оправданий капиталистической экономической деятельности. В эпоху, когда «письменная культура» была более мощным носителем идеологии, чем изобразительное выражение, купечеству фатально не хватало «связной риторики общественного Я», оставаясь «языконосым», как чеховский Лопахин, до конца (с. 158). -159).

Почти все статьи этого сборника посвящены культурным мотивам и демонстрируют богатство такого рода анализа. Однако Михаил К. Шацилло указывает на политические вопросы в своем кратком рассмотрении трудовых отношений в купеческой Москве. В своем прозрении, столь же важном, сколь и очевидном, он указывает, что купцы и их служащие имели общее крестьянское происхождение. Большинство крупнейших купеческих семей имели крестьянские корни, и их основатели одевались, говорили и жили, как крестьяне. «Они отличались только своей предприимчивостью, своей энергией, а иногда и удачливостью» (с. 86). Общее происхождение не облегчало трудовых отношений, однако «сама жизнь гнала эти две группы в противоположные стороны» (с. 89).). Однако представление купцов о себе как об отцах и освободителях своих рабочих сохранилось и сделало их резко враждебными по отношению к охранительному трудовому законодательству со стороны государства.

Джеймс Л. Уэст представляет вступительные и заключительные замечания, а также эссе о либеральных взглядах ведущего магната начала двадцатого века Павла Рябушинского. В то время как появляется все больше и больше исследований бизнесменов и промышленников в имперской России, для Запада все же далеко не лишним предложить это изображение либерального русского капиталиста. Нам нужно знать, что такие люди были, потому что они были, и их было не так уж и мало. Более того, несмотря на пресловутую и часто цитируемую раздробленность российской буржуазии, которую слишком много просят объяснить, либеральные промышленники и финансисты существовали во всех крупных деловых центрах империи. Гражданский, так же как и экономический либерализм, возможно, был той нитью, которая сплела их воедино, и либералы различных мастей, будь то земледельцы или промышленники, как свидетельствует этот том, создавали такие гражданские и политические институты накануне Великой войны.

Как напоминают нам заключительные замечания Уэста, великие разногласия 1917 года не дают нам покоя в наших представлениях о жизнях этих исчезнувших бизнесменов и их семей. Культурные свидетельства, извлеченные из этих фотографий и письменных источников, свидетельствуют о богатой и живой культуре, то есть о культуре, которая, несмотря на всю свою привязанность к древнему благочестию и древним традициям, постоянно менялась, отражая времена, в которые жили люди. В этом балансировании нет ничего исключительно русского: все культуры состоят из вещей и старых, и новых. Может ли культура объяснить легендарную слабость русской буржуазии? Большая часть собранных здесь свидетельств свидетельствует не о слабости, а о силе и стойкости, хотя некоторые авторы, такие как Ульянова, Калмыков и Клоуз, указывают на реальные пределы того, чего купцы могли достичь в политике.

Наверное, нам тоже нужна политика, чтобы объяснить слабость буржуазии. Действительно, как показывают представленные здесь истории, эта «слабость» могла быть в первую очередь не внутренней, а внешней. Ведь в 1914 году русская буржуазия не была ни самой малочисленной, ни самой слабой во всем мире. Русская промышленность, торговля и банковское дело быстро росли. Среди этих бизнесменов были красноречивые либералы и проницательные аналитики российских условий. Несмотря на все ссылки на раздробленность и раздробленность, в русском образованном обществе складывались два широких и важных консенсуса: за промышленность и против самодержавия. В обоих случаях бизнесмены взяли на себя инициативу и обеспечили лидерство. Но многим-многим русским они не нравились. И в невиданном и никогда не повторявшемся хаосе, созданном Великой войной, было отвергнуто политическое руководство российского купечества и предпринимателей. Может быть, это была не их вина.

Copyright (c) 1999, H-Net, все права защищены. Эта работа может быть скопирована для некоммерческого использования в образовательных целях, если должным образом указаны автор и список. Для других разрешений, пожалуйста, свяжитесь с hbooks@mail.