Можно ли было избежать войны? / ВЕЛИКАЯ ВОЙНА. 1914 – 1918

100 лет назад великие державы забыли об искусстве компромисса

Арсений Замостьянов

13.08.2014

Достаточно знать дату распада государства, чтобы понять, что к чему. И политическая система, и экономика, и общество, и даже армия в 1917-м вошли в полосу кризиса. И это при том, что в Германии и Австрии ситуация во многом сложилась не менее отчаянная, и Антанта, включая Россию, шла к неизбежной победе.

В год столетия сараевского убийства и начала войны невозможно отделаться от вопроса: «А могла ли Россия избежать активного участия во всеевропейском противостоянии?». Как известно, незадолго до войны в России заявили о себе политики и мыслители, недовольные ухудшением отношений с Германией – с нашим традиционным союзником. Так что же, следует присудить моральную победу русским германофилам и вздыхать, что они в 1914-м проиграли закулисное сражение?

Но нельзя не учитывать и расстановку сил в Германии. Для танго нужны двое, для политических танцев – тем более. Готовы ли были немцы примириться с Россией? За десять лет до войны – скорее, да. И стремились к разрушению русско-французского союза, о чём мы ещё поговорим подробнее. Но в 1914-м антироссийская партия, вопреки бисмарковским традициям, превалировала среди немецких «ястребов». Германия действительно нуждалась в расширении территории – и самым привлекательным пространством для экспансии считались польские, белорусские и малороссийские территории. Даже при доброжелательном отношении России к Берлину, лично к кайзеру Вильгельму вряд ли удалось бы умерить аппетиты германского империализма.

Предвоенная ситуация в международной политике чем-то напоминала преддверие Семилетней войны, которое пришлось на годы правления в России императрицы Елизаветы Петровны. Как и Николай II, она вела политику миролюбивую, полтора десятилетия страна не вела войн.

И в войну Российская империя вступила, во многом, защищая французские интересы. Россия с Францией нечасто бывали союзниками, но и перед Семилетней войной, и перед Первой Мировой Париж и Санкт-Петербург пребывали по одну сторону баррикад.

В Семилетнюю войну русские войска приобрели славу наиболее терпеливых и мощных. Никто не мог сравниться с русскими гренадерами в штыковом бою. Пруссаки скептически относились к русским полководцам, но Салтыков, Панин и, прежде всего, Румянцев проявили себя ярко. Били Фридриха, били лучшую в мире прусскую армию. Несколько лет Восточная Пруссия со столицей в Кенигсберге входила в состав Российской империи. А потом в одночасье всё было потеряно… Смерть императрицы Елизаветы, приход к власти «голштинца» Пётра Фёдоровича – и Россия резко меняет политический курс. По приказу императора, русская армия поворачивает штыки против недавних союзников – австрийцев. И все завоевания возвращает Фридриху. В народе остался осадок от бессмысленной войны – заметный даже по протяжным солдатским песням:

Напоил-то меня, моя матушка, прусской король,

Напоил-то меня тремя пойлами, всеми тремя разными:

Как и первое его поилице — свинцова пуля,

Как второе его поилице — пика острая,

Как и третье его поилице — шашка острая…

В начале ХХ века обстановка в европейском оркестре сложилась не менее острая и противоречивая. К 1914-му немало значение приобрёл в России французский капитал. Франция была крупнейшим инвестором в экономику России и, конечно, каждое вложение не было бескорыстным. Союз был обременителен для нашей страны: российская дипломатия потеряла возможности для маневра.

Русский император и германский кайзер, как известно, были кузенами и долгие годы считались почти друзьями. Генеалогия семейств Романовых и Гогенцоллернов переплетена тесно. Познакомились два монарха в 1884-м году – то есть, к началу войны знали друг друга тридцать лет. Молодой Вильгельм тогда приехал в Россию с праздничной целью – наградить цесаревича Николая Александровича германским орденом Чёрного Орла. Насколько искренними и дружескими были в то время их отношения – неизвестно, но после знакомства завязалась достаточно активная и откровенная переписка.

В те годы всесильный Бисмарк делает ставку на тесные взаимодействия с Россией. Иного мнения придерживался кайзер Фридрих III, который, подобно великому прусскому тёзке, впал в зависимость от Британии. Бисмарку удалось сыграть на противоречиях между отцом и сыном: Фридриха тянуло на Запад, Вильгельма – на Восток. Последний стал частым гостем в России, как казалось, другом нашей страны. Николай и Вильгельм… Представить их врагами в те годы невозможно. Переписка свидетельствует о доверительных взаимоотношениях. Правда, современники свидетельствуют, что Николай Александрович, как и его отец, император Александр Александрович, немецких родственников не жаловал. А к попыткам панибратского отношения немцев к императрице Александре – «прусской принцессе» — Николай относился крайне неприязненно.

Но в переписке они показывали себя не только монархами, но и дипломатами. А дипломату необходимо отточенное двуличие. Известно, что в своём кругу Вильгельм называл императора Александра III «мужиком-варваром», рассуждал о нём свысока. А в письме Николаю, отправленном после смерти его отца, Вильгельм находит прочувствованные слова – непривычные в политической переписке: «Тяжелая и ответственная задача. .. свалилась на тебя неожиданно и внезапно из-за скоропостижной и преждевременной кончины твоего любимого, горько оплакиваемого отца… Участие и искренняя боль, царящие в моей стране ввиду преждевременной кончины твоего глубокоуважаемого отца…».

Особые отношения двух родственников-монархов подчёркивались во время визитов русского царя в Германию и немецкого кайзера в Россию. Они принимали друг друга с особой теплотой, с особым размахом. Охотились вместе, участвовали в маневрах. Переписка показывает, что подчас кузены просили друг друга о дипломатических услугах – во взаимоотношениях с Австрией, с Англией… Вильгельм поддерживал собрата во время Японской войны.

Не секрет, что главной головной болью немцев долгие годы оставался союз России и Франции – во многом противоречивый и даже противоестественный союз самодержавной (хотя и реформированной) монархии и республики с антимонархическим гимном – «Марсельезой».

Вильгельм весьма изворотливо находил аргументы против русско-французского союза, играя на монархических воззрениях Николая.

Получалось вполне убедительно: «У меня есть некоторый политический опыт, и я вижу совершенно неоспоримые симптомы и посему спешу во имя мира в Европе серьёзно предупредить тебя, моего друга. Если ты связан с французами союзом, который поклялся блюсти «до гроба», — что ж, призови тогда этих проклятых мерзавцев к порядку, заставь их сидеть смирно; если нет, не допускай, чтобы твои люди ездили во Францию и внушали бы французам, что вы союзники, и легкомысленно кружили бы им головы до потери рассудка, — иначе нам придётся воевать в Европе, вместо того чтобы биться за Европу против Востока! Подумай о страшной ответственности за жестокое кровопролитие. Ну, прощай, мой дорогой Ники, сердечный привет Алисе и верь, что я всегда твой преданный и верный друг и кузен Вилли».

В другом письме кайзер теоретизирует ещё пространнее: «Французская Республика возникла из великой революции, она распространяет, и неизбежно должна распространять, идеи революции. Не забывай, что Форш – не по его собственной вине восседает на троне «божьей милостью» короля и королевы Франции, чьи головы были отрублены французскими революционерами! Кровь их величеств всё ещё лежит на данной стране. Взгляни на эту страну, разве она сумела с тех пор стать снова счастливой или спокойной? Разве она не шаталась от одного кровопролития к другому? Разве в свои великие минуты эта страна не шла от одной войны к другой? И так будет продолжаться до того времени, пока она не погрузит всю Европу и Россию в потоки крови. Пока, в конце концов, она не будет иметь у себя снова Коммуну. Ники, поверь моему слову, проклятье Бога навсегда заклеймило этот народ!». Во многом и Николай Александрович, и его соратники из числа консервативно настроенных монархистов разделяли кайзеровское неприятия Франции. Но повернуть назад колесо истории не могли: слишком многое отныне связывал Петербург и Париж.

Постепенно в переписке появляются тени будущей войны – хотя, конечно, никто не мог предсказать её масштабы: «Немного лет тому назад один порядочный человек – не немец по национальности – рассказывал мне, что пришёл в ужас, когда в одной фешенебельной парижской гостиной он услышал следующий ответ русского генерала на заданный французом вопрос, разобьёт ли Россия германскую армию: «О, нас разобьют вдребезги. Ну что же, тогда и у нас будет республика». Вот почему я боюсь за тебя, мой дорогой Ники! Не забывай Скобелева и его плана похищения (или умерщвления) императорской фамилии прямо на обеде. Поэтому позаботься о том, чтобы твои генералы не слишком любили Французскую Республику». Тут уже Вилли откровенно интригует, пытается вбить клин между русским царём и его генералитетом… Истинный политик!

Но многие предположения и тревоги Вильгельма ныне воспринимаются как очный прогноз.

Многословные откровения немца русского императора несколько утомляли, но он поддерживал этот многолетний диалог, понимая его политическую важность. А нам эти письма показывают, как долго державы шли к большой войне, накапливая противоречия. И сколько шансов избежать кровопролития (а кроме того – и уничтожения монархий) упустили царственные кузены. И ведь в результате оба оказались проигравшими!

Они встречались и за два года до начала войны. Тогда ещё можно было предотвратить катастрофу…

Ну, а главный памятник неиспользованным возможностям – миролюбивая телеграмма русского императора Вильгельму, отправленная в тревожные дни мобилизации, после сараевского выстрела: с предложениями «продолжать переговоры ради благополучия. .. государств и всеобщего мира, дорогого для всех…», «долго испытанная дружба должна с Божьей помощью предотвратить кровопролитие».

Тут надо вспомнить, что Россия стала в своё время инициатором Гаагского процесса – первой попытки ограничить смертоносные вооружения в те годы, когда технический прогресс, казалось, сделал великие державы всесильными.

Конфликт Австрии и Сербии Николай II предлагает разрешить с помощью международного права и переговоров. Прекрасно понимая, что ключи от мира находятся в руках Берлина, а не Вены, он пишет именно кузену Вилли… И некогда словоохотливый корреспондент оставляет историческую телеграмму без подробного ответа. В своих телеграммах Вильгельм вообще не упоминает Гаагскую конференцию… «Никто не угрожает чести или силе России, равно как никто не властен свести на нет результаты моего посредничества. Моя симпатия к тебе и твоей империи, которую передал мне со смертного одра мой дед, всегда была священна для меня, и я всегда честно поддерживал Россию, когда у неё возникали серьёзные затруднения, особенно во время её последней войны. Ты всё ещё можешь сохранить мир в Европе, если Россия согласится остановить свои военные приготовления, которые, несомненно, угрожают Германии и Австро-Венгрии. Вилли» — убеждал царя кайзер. По форме их переписка оставалась дружеской: кузены благодарили друг друга «за посредничество». А война уже стояла в дверях. Смертельная схватка между русскими и немцами – по существу, между народами, от которых так много зависело в Европе.

Немцы торопились. Они понимали, что стратегически они уступают государствам Антанты – и стремились действовать дерзко, быстро, в стиле Фридриха Великого. Их план – уничтожить французскую армию и воспользоваться слабой сухопутных сил Британии – разбился о русскую армию. Вильгельм не верил, что Россия столь быстро и широко включится в войну, рассчитывал на русскую медлительность. И тут встаёт вопрос: а, может быть, лучше было бы и впрямь погодить, помедлить? Географическое положение позволяло России сыграть в этой войне роль, напоминающую роль США. Правда, это только задним числом, да на бумаге выглядит гладко. А в реальной истории существовали и союзнические обязательства, и опасения за западные области империи, и вечное стремление к стенам Цареграда…

Известно: история не знает сослагательного наклонения. Но реконструкция события, размышления о возможных, но несостоявшихся сценариях – это не досужие пересуды, а занятие полезное и актуальное. Как возникают «непреодолимые противоречия»? подчас – как будто из воздуха появляются. А искусство разумного компромисса от века было спасительным в политике. Сто лет назад великие державы об этом искусстве забыли – и выгодоприобретателями оказались только страны, не расположенные на нашем тесном континенте.

Специально для Столетия

Почему Первая мировая война не стала последней

ТАСС

11 ноября 1918 г. в 5 часов 10 минут утра в штабном вагоне командующего войсками союзников маршала Фердинанда Фоша в Компьенском лесу было подписано перемирие между Германией и союзниками. Со стороны союзников его подписали Фош и британский адмирал Росслин Уимисс, с немецкой стороны – представитель командования при рейхсканцлере генерал-майор Детлоф фон Винтерфельдт. Завершилась война, длившаяся 4 года, 3 месяца и 10 дней. Война, получившая у современников название Великой.

Перемирие было эвфемизмом, маскировавшим капитуляцию Германии. В течение 15 дней она должна была вывести все свои войска из Франции, Бельгии, Люксембурга и Эльзаса-Лотарингии – провинции Франции, вошедшей в состав Германской империи с 1871 г. В течение следующих 17 дней немецкие войска должны были оставить западный берег Рейна и отойти на 30 км от мостов на его правом берегу у городов Майнца, Кобленца и Кельна. Вслед за их отходом эти территории подлежали оккупации армиями союзников и США. Все немецкие подводные лодки и современные боевые корабли должны были быть интернированы, также Германия передавала своим противникам 5000 исправных орудий, 25 000 пулеметов, 1700 самолетов, 5000 локомотивов и 150 000 вагонов.

Уникальность ситуации заключалась в том, что Германия рухнула, когда на ее территорию не вступил еще ни один солдат противника.

Ответ на вопрос, кто победил в Великой войне, очевиден. Сложнее ответить на другой вопрос: кто выиграл в результате войны. По большому счету – никто. Разве что США, существенно увеличившие свою экономическую мощь и выступившие спасителями мира: главным героем человечества на несколько месяцев стал президент США Вудро Вильсон.

Европа – центр мировой цивилизации, олицетворение прогресса, эталон вкуса, – можно сказать, совершила самоубийство, затеяв войну, обернувшуюся мировой. Ей уже никогда не было суждено стать прежней.

Кто виноват

Спор о том, кто виноват в войне, не имеет окончательного ответа. Готовились все: череда кризисов и локальных войн начала ХХ в. предвещала большую войну. Пожалуй, больше всех в 1914 г. ее хотела все-таки Германия. Генерал Фридрих фон Бернгарди, в 1870 г. первый немецкий офицер, проехавший под Триумфальной аркой в Париже во время Франко-прусской войны, в 1911 г. опубликовал книгу «Германия и следующая война», в которой писал: «Нации должны прогрессировать или загнивать… Германия должна выбрать между мировым господством или падением. Среди других наций Германия в социально-политическом аспекте стоит во главе всего культурного прогресса, но зажата в узких неестественных границах. Она не сможет достичь своих великих моральных целей без увеличения политической силы, расширения сфер влияния и новой территории».

Нетрудно заметить, что идеи Адольфа Гитлера возникли не на пустом месте. Однако дело было не только в территории или рынках сбыта. «Мы должны обеспечить германской нации, германскому духу на всем земном шаре то высокое уважение, которое они заслуживают и которого они были лишены до сих пор», – писал Бернгарди.

Будущий генерал-фельдмаршал Кольмар фон дер Гольц в книге «Нация с оружием», вышедшей за 30 лет до начала Великой войны, выразился проще: «Мы завоевали наше положение благодаря остроте наших мечей, а не умов».

Когда проиграли

Когда и почему Германия проиграла войну? Иногда считают, что это случилось еще в сентябре 1914 г., когда провалился план Шлиффена – разгрома поодиночке Франции и России. Это и так и не так. Затяжную войну на два фронта Германия выдержать не могла, но разгром одного из противников с последующей концентрацией всех сил против другого не выглядел нереальным.

Морская блокада Германии оказалась достаточно эффективной. Ее результаты начали серьезно сказываться в 1916 г., а в 1917-м недоедало и мирное население, и армия. В этих условиях германские власти решили прибегнуть к неограниченной подводной войне, т. е. топить и суда нейтральных стран. Они понимали, что это может привести к вступлению в войну США, но явно недооценивали возможные последствия. Это была еще одна авантюра, сопоставимая с планом Шлиффена. В феврале – апреле 1917 г. немцы потопили суда грузоподъемностью в 2 млн регистровых тонн (р. т.), потеряв лишь девять субмарин. По расчетам германских стратегов, ежемесячные потери снабжения на 600 000 р. т. должны были привести к продовольственному кризису в Великобритании. Однако торговые суда начали сопровождать боевые корабли, а подлодки были еще далеки от совершенства. В результате за весь 1918 год немцы отправили на дно лишь 2,75 млн р. т. снабжения ценой потери 69 подлодок. Это был провал.

Последней каплей, побудившей США вступить в войну, стала перехваченная телеграмма германского министра иностранных дел Артура Циммермана немецкому послу в Вашингтоне, инструктировавшая последнего побудить Мексику вступить в войну против США взамен на обещание передать ей Техас, Нью-Мексико и Аризону. Глупость депеши настолько невероятна, что ее можно было бы счесть подделкой, если бы сам Циммерман не признал позднее ее подлинность. 6 апреля 1917 г. США объявили войну Германии.

Но и это был еще не конец истории. США требовалось время для создания и обучения армии и для доставки войск в Европу. В апреле 1917 г. ее сухопутные силы насчитывали лишь 130 000 человек. 18 мая 1917 г. был принят закон об ограниченной воинской повинности: в армию призывался 1 млн мужчин в возрасте от 21 до 31 года. Первая американская дивизия прибыла на Западный фронт лишь в октябре 1917 г.

Да здравствует революция

Но в ноябре 1917 г. Германию ждала невиданная удача: в России произошла большевистская революция. Вскоре после прихода к власти «партии стихийно демобилизующейся армии» боевые действия на Восточном фронте фактически прекратились, было заключено перемирие и начаты переговоры о мире в Брест-Литовске. Генерал Эрих Людендорф, фактически командовавший немецкими войсками на Западе, начал разработку плана решительного наступления с участием дивизий, переброшенных с Востока. Это была последняя надежда выиграть войну до прибытия в Европу главных сил американской армии.

Россия, вынесшая на своих плечах тяжесть первых трех лет войны и понесшая огромные потери, 3 марта 1918 г. заключила сепаратный мир и вышла из войны. «Вы наставили нам рога», – в ярости заявил французский премьер Жорж Клемансо послу уже не существующего Временного правительства Василию Маклакову.

Катастрофа вместо победы

Война на два фронта окончилась, и германская армия на Западном фронте, имевшая теперь 200 дивизий общей численностью 3,5 млн человек, сравнялась по своей мощи с силами союзников. Начиная с марта 1918 г. германское командование предприняло четыре наступательные операции, чтобы успеть разгромить союзников до прибытия основных сил американцев. Летом 1918 г. снова казалось, что победа Германии ближе, чем когда бы то ни было. До Парижа было рукой подать. Однако наступления выдохлись, достичь решающего успеха не удалось. Последний шанс был упущен.

8 августа 1918 г. союзники начали мощное, стодневное наступление, в котором наряду с французскими и британскими армиями участвовали американские (летом 1918 г. численность американского экспедиционного корпуса достигает 1,2 млн человек), канадские и австралийские войска. Впервые в серьезных масштабах были применены танки. Фронт был прорван, впервые союзники захватили много пленных.

А в Германии все еще верили в возможность победы, ведь последние месяцы с фронта шли победные реляции. Тем большей неожиданностью стало заявление Людендорфа приглашенным в ставку императору Вильгельму II, рейхсканцлеру и министру иностранных дел, что положение катастрофическое и нужно немедленно приступать к переговорам о мире. Фронт, по словам генерала, мог рухнуть в течение 24 часов. Военные и правые, доведшие страну до катастрофы, сделали ловкий ход, передав власть либералам: во-первых, с ними скорее будут вести переговоры союзники, во-вторых, на них можно будет свалить поражение. Так закладывалась основа легенды об «ударе в спину».

Новое правительство возглавил политик либерального толка принц Максимилиан Баденский, в него вошли социал-демократы. Принц обратился с предложением о мире к президенту Вильсону. Тот поставил его условием отречение императора Вильгельма II, очищение германскими войсками оккупированных территорий и демократизацию германского правительства. Торг, учитывая, что армия стремительно теряла боеспособность, оказался невозможен. 9 ноября Максимилиан Баденский объявил об отречении Вильгельма II, не спросив императора; в тот же день социал-демократ Филипп Шейдеман провозгласил Германию республикой.

Для многих немцев, веривших в превосходство своего оружия, «как в Евангелие», и в правдивость победных реляций верховного командования, произошедшее стало шоком. По выражению Йоахима Феста, «нация рухнула в тартарары». Среди воспринявших внезапное крушение империи как личную трагедию был отравленный газами в ночь с 13 на 14 октября во время боев во Фландрии ефрейтор Адольф Гитлер. Глаза Гитлера, по его словам, превратились в горячие угли. Дошедшие до находившегося в лазарете ефрейтора 10 ноября 1918 г. известия о революции и отречении императора и о том, что Германия отдана на милость победителей, стали «самыми отвратительными» в его жизни. Именно это, как утверждал будущий фюрер, побудило его заняться политикой.

Вряд ли генерал Людендорф мог себе представить, впрочем, как и ефрейтор Гитлер, что пять лет спустя, 9 ноября 1923 г., они будут вместе маршировать по улицам Мюнхена в день устроенного нацистами «пивного путча». Причем провозгласивший себя имперским канцлером Гитлер назначит Людендорфа главнокомандующим германской армией. Правда, в тот раз на важных должностях они пробыли лишь несколько часов, до встречи с полицией, разогнавшей путчистов.

Как бы то ни было, война закончилась. Точнее, закончилась большая война, оставив за собой хвост малых – греко-турецкой, войны Турции с Арменией, советско-польской войны 1919–1920 гг. и других региональных конфликтов, порожденных распадом империй и небывалым ростом разного рода национализмов.

Финал как пауза

Один из самых поразительных моментов в истории Первой мировой войны – полное несоответствие представлений людей, ее затеявших, о том, что ожидает страны, которые они возглавляли, и тем, что она на самом деле им принесла. Иными словами, неспособность политиков предвидеть последствия своих действий. В годы войны существенно выросли возможности людей убивать друг друга – с воздуха, из-под воды, с помощью новейших научных достижений. В начале войны у всех воюющих держав было 644 аэроплана – к концу уже более 50 000. Впервые бомбили города: первым стал Льеж, правда, бомбили его еще с дирижабля. Впервые применили химическое оружие – газы. Впервые использовали танки. Совокупные потери армий всех воюющих держав убитыми и умершими от ран составили около 10 млн человек. Это означало, что каждая минута войны уносила жизни четырех солдат.

Бывавшие в Англии и Франции, наверное, замечали в церквях мемориальные доски с длинными списками прихожан, погибших на Великой войне. Через четверть века к этим спискам добавят другие – погибших на Второй мировой. Они короче. Число погибших в Первой мировой британцев и французов в несколько раз больше, чем во Второй. Миллионы погибших, 20 млн раненых и искалеченных, разрушенные города, разрушенная экономика. При этом победители не могли компенсировать свои потери за счет побежденных: ведь те находились в таком же положении. Чтобы расплатиться, им надо было сначала восстановить разрушенное. «Никогда в жизни, никогда нам не оплатят наших потерь», – сказал Клемансо известному дипломату Жюлю Камбону.

Можно ли было это предвидеть? Незадолго до начала войны, в 1910 г., британский публицист Норман Энджелл выпустил книгу «Великая иллюзия» о невозможности войны в современном мире. Ведь страны настолько экономически взаимосвязаны, что война, кто бы ее ни выиграл, принесет ущерб всем, в том числе и победителям. Книгу перевели на 25 языков. Энджелл оказался прав – война не принесла выгоды никому, но сильно ошибся, думая, что она невозможна. Рациональное поведение совсем не всегда свойственно людям, облеченным властью. В 1933 г. Энджеллу присудили Нобелевскую премию мира. А затем ему пришлось пережить еще одну мировую войну.

Однажды швейцар у здания МИД Франции спросил Камбона: «Господин посол, все-таки это победа?» – «Да, – ответил Камбон, – это победа! Весь мир считает, что все кончилось… но я задаю себе вопрос: что же начинается?»

Начиналась пауза между двумя войнами. 22 июня 1940 г., после разгрома Франции нацистской Германией, в том же Компьенском лесу, в том же самом вагоне, в котором было подписано перемирие в 1918 г., было подписано перемирие на унизительных уже для Франции условиях. Вагон по указанию Гитлера извлекли из музея, специально построенного для него на Поляне перемирия. 24 июня 1940 г. вагон доставили в Берлин и выставили у Бранденбургских ворот. В 1944 г. его вывезли в Тюрингию, а в апреле 1945 г. сожгли по приказу Гитлера – вероятно, фюрер опасался, что он опять станет местом подписания капитуляции Германии. Вскоре был сожжен и труп покончившего с собой Гитлера. 11 ноября (ох уж эта человеческая страсть к символам!) 1950 г. на Поляне перемирия был установлен вагон той же серии; его номер заменили на номер штабного вагона маршала Фоша. Очевидно, он должен о чем-то напоминать. Вот только о чем?

Автор — профессор Высшей школы экономики

Новости СМИ2

Отвлекает реклама?  С подпиской 
вы не увидите её на сайте

Можно ли было избежать Первой мировой войны? | GW Today

Большие армии, смертоносное оружие и оборонительные траншеи превратили Первую мировую войну в тупиковую борьбу на Западном фронте.

Джеймс Ирвин

Убийство австро-венгерского эрцгерцога Франца Фердинанда боснийским сербом Гаврило Принципом в конце июня 1914 года имело один из самых сильных волновых эффектов в современной истории, вызвав серию объявлений войны по всей Европе и погрузив мир в один из самых кровопролитных конфликтов.

Первая мировая война, однако, официально началась только через месяц после убийства Фердинанда, и хотя напряженность была высокой, битва не была неизбежной, по словам Рональда Спектора, профессора истории и международных отношений.

Джордж Вашингтон Сегодня встретился с доктором Спектором, чтобы обсудить убийство, путь к войне и новую Европу, которую оно создало.

В: Каким было настроение в Европе летом 1914 года, как раз во время убийства?
A: В то время казалось, что дела идут лучше. Марокканский кризис был урегулирован, французы и немцы заключили соглашение о реке Рейн, и в момент убийства германский флот принимал британский флот на Кильской неделе, которая представляет собой грандиозную вечеринку с яхтенными и лодочными гонками. Конечно, присутствовали определенные структурные причины, в том числе рост национализма на Балканах, системы союзов и многолетняя гонка морских и сухопутных вооружений. Но эти вещи были на заднем плане. Не показалось, летом 1914, что было много беспокойства по поводу глобальной войны. Французские и британские газеты даже в течение нескольких недель после убийства называли его «балканским кризисом». Они не думали, что это будет мировой конфликт.

В: Какую роль союзы сыграли в подготовке к войне в Европе?
A: Система альянсов и военные приготовления мировых держав за годы до убийства Фердинанда сыграли большую роль в подготовке почвы для эскалации. Гонка вооружений чем-то напоминала ядерное соревнование между Соединенными Штатами и Советским Союзом в XIX веке.50-х и 60-х годов в том, что вы хотели знать, собирается ли другая сторона атаковать вас, чтобы вы могли атаковать первым. Время мобилизации было очень важно — вы хотели начать мобилизацию вовремя, чтобы упредить армию противника. Немцы, например, особенно беспокоились о том, что русские модернизируют свои силы. Тем не менее, война не обязательно была неизбежной. Страны не всегда были верны своим союзническим обязательствам — самым известным примером была Италия, которая была вовлечена в союз с Австро-Венгрией и Германией, но не вступила в войну на стороне Тройственного союза, а позже сражалась на стороне Тройственного союза. стороны Тройственной Антанты как союзник Великобритании, Франции и России. И не было ясно, что Британия была обязана вступить в войну, хотя у нее были договоренности с Францией.

В: Если войны не было гарантировано, что ее вызвало?
A: Во многом это было связано с тем, кто был ключевым действующим лицом во власти во время убийства. Если бы Франц Фердинанд не был убит — если бы это был кто-то другой, — то Австро-Венгрия почти наверняка не вступила бы в войну, потому что он был главой фракции, которая хотела избежать войны. Если бы сэр Эдвард Грей не был министром иностранных дел Великобритании, то, возможно, Британия не обязательно вступала бы в конфликт. Если бы немецкий кайзер Вильгельм II не был таким чудаковатым человеком, немцы, возможно, приняли бы другие решения. Но были сделаны первые объявления войны, и страны начали мобилизацию. Это комбинация этих неудачных совпадений, которые произошли летом 1914 — военные приготовления, союзы, люди у власти — которые привели нас к войне.

В: Как технологии и военные приготовления перед войной повлияли на боевые действия на поле боя?
A: Похоже, уроки войн конца 19-го века заключались в том, что для победы требовались очень большие армии, а для этого нужно было мобилизовать значительную часть подходящего населения, поэтому в каждой стране существовала продуманная резервная система. страна. Это означало, что армии, сражавшиеся в Первой мировой войне, были намного больше. В то же время поражающее действие оружия неуклонно возрастало — моторизованный транспорт, пулемет, улучшенная дальность действия артиллерии — поэтому потери были выше. Мощь обороны также возросла до такой степени, что никто этого не понимал, что привело к тупиковой окопной войне на Западном фронте.

В: Война проложила путь к нескольким крупным политическим изменениям и революциям — она фактически перекроила карту Европы. Каким образом война и эти изменения привели к дальнейшим волнениям в Европе в 1920-х и 30-х годах?
A: Война разрушила многонациональные империи, долгое время правившие Европой — распалась Австро-Венгерская империя, Германская империя потеряла много территории, Турецкая империя прекратила свое существование. На их место пришли все эти новые государства, многие из которых почувствовали претензии на другие территории. Национализм был гораздо более застенчивым и напористым. И были потерпевшие стороны, которые чувствовали, что они не получили справедливой встряски после Первой мировой войны. Конечно, так думали немцы и австрийцы, но также и некоторые из победителей — итальянцы и некоторые балканские страны — чувствовали, что они не пострадали. не добился достаточного на войне.

В: Если людям интересно узнать больше об этой теме, какие ресурсы есть в их распоряжении в округе Колумбия?
A: В Библиотеке Конгресса находятся документы многих выдающихся американцев, включая документы президента Вудро Вильсона и военного министра Ньютона Д. Бейкера и других важных американских деятелей Первой мировой войны. В Национальных архивах на сегодняшний день хранится наибольшее количество документов федерального правительства, связанных с Первой мировой войной, включая вооруженные силы, Государственный департамент и Министерство финансов. У Командования военно-морской истории и наследия есть много записей, связанных с Первой мировой войной. Если вы хотите увидеть какое-то оружие, есть Музей авиации и космонавтики и Музей военно-морского флота, который расположен в здании, которое во время мировой войны было оружейным заводом. I.

Можно ли было избежать Первой мировой войны? | Кен Лохатепанонт | История Республика

Сто лет назад началась Первая мировая война после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево группой сербских националистов. С тех пор люди задавались вопросом, можно ли было предотвратить войну или, по крайней мере, отсрочить ее. В конце концов, если бы 20 миллионов человек погибли в результате чего-то такого незначительного, как убийство всего одного человека, то наверняка должен был быть способ избежать войны?

Теперь очевидно, что если бы убийства не произошло, то все это не произошло бы так, как произошло. Но убийство Франца Фердинанда было так близко к , а не к , что удивительно, что убийцам все же удалось убить свою цель.

Всего за пару месяцев до этого, в ноябре 1913 года, Франц Фердинанд был близок к смерти. Он приехал, чтобы остаться с герцогом Портлендским в Британии, и пока он охотился с герцогом, произошел несчастный случай с ружьем, который чуть не унес жизнь Франца Фердинанда. В своих мемуарах герцог Портлендский писал:

Один из погрузчиков упал. Это привело к тому, что оба ствола ружья, которое он нес, были разряжены, выстрел прошел в нескольких футах от эрцгерцога и меня… Я часто задавался вопросом, нельзя ли было предотвратить Великую войну или, по крайней мере, отсрочить, если бы эрцгерцог встретил его смерть тогда, а не в Сараево в следующем году.

Эрцгерцог также старался не ехать в Сараево, когда его приглашали на военные учения. Поездка должна была состояться в день Святого Вита, праздник, когда сербы поклялись отомстить своим врагам; Сараево оказалось на территории, на которую претендуют сербы. Франц Фердинанд просил не ехать, опасаясь за свою жизнь, но Франц Йозеф, император Австро-Венгрии и его собственный дядя, настоял на том, чтобы он ехал. (Франц Иосиф все равно никогда не любил и не доверял своему племяннику).

Убийство само по себе могло быть неудачным. Выстрел, убивший Франца Фердинанда, был не первым покушением на жизнь эрцгерцога; он только что пережил взрыв бомбы тем утром. Тем не менее, когда чиновник предложил, чтобы на обратном пути Франца Фердинанда солдаты выстроились вдоль дорог, на это предложение все равно было наложено вето из-за опасений, что у солдат, только что вернувшихся с военных учений, не будет правильной формы. Маршрут движения эрцгерцога был даже изменен, чтобы сделать его более безопасным, но новый маршрут не был предоставлен водителю, и поэтому ему удалось проехать прямо в руки убийце.

Да поможет нам Бог, если мы присоединим Сербию. -Franz Ferdinand

Тот факт, что эрцгерцог Франц Фердинанд был убит в Сараево, также очень прискорбен. Национализм, основную причину войны, можно было бы утихомирить, если бы Франц Иосиф умер и трон занял Франц Фердинанд; он был готов поиграть с идеями реформирования империи Габсбургов в федеративное государство, в которое вошли бы его многочисленные меньшинства. Соединенные Штаты Австрии; помогло бы это избежать или отсрочить войну?

Франц Фердинанд также был ярым противником войны. Антивоенный в душе, он не одобрял интриги и заблуждения кайзера Вильгельма II, эксцентричного монарха, который сыграл свою роль в прокладывании пути к Великой войне. Если бы вместо Франца Фердинанда была застрелена другая фигура, возможно, он уменьшил бы воинственную позицию австрийской внешней политики после убийства.

Наконец, Франц Фердинанд также выступал за улучшение отношений с Российской империей, который рассматривал Балканы, в частности славянские народы на них, как место, которое Россия имела право защищать. Франц Фердинанд понимал, что крупное противостояние на Балканах, приведшее к войне с Россией, будет губительно для Австро-Венгрии. Войну можно было предотвратить.

Распутин известен как мистический сумасшедший, который привел к падению царя Николая II и династии Романовых. Однако он также был пацифистом. Распутин мог предотвратить войну в 1914 году. За год до этого, когда разразилась Вторая Балканская война, Распутин предупредил равнодушного царя, что Балканы не стоят войны. Царица писала, что Распутин всегда предупреждал об опасностях войны, и одна русская газета даже приписала ему заслугу в предотвращении войны в 1913.

Однако в 1914 году, когда на Балканах вновь разгорелись боевые действия, Распутин был не в Петербурге на стороне Николая II, а в Сибири. К нему подбежала бывшая проститутка и ударила ножом в живот, и десять дней его положение было критическим. Царю сначала было безразлично, но на этот раз его советники выступали за войну. Распутин напрасно посылал письма царю, говоря:

Страшная буря грозит России… Горе, бедствие, страдания без конца… Не дайте торжествовать глупцам. Не позволяйте им делать это.

Возможно, если бы Распутин был в Санкт-Петербурге с царем, а не за тысячи миль в Сибири, он мог бы оказать большое влияние, которое могло бы предотвратить всеобщую русскую мобилизацию.