Отлучение Льва Толстого от Русской православной церкви — Елена Ханенкова

Елена Ханенкова,
24 февраля 2016, 23:31 — REGNUM

И. Репин. На пашне. 1887

Есть ли что-нибудь общее между Гришкой Отрепьевым, Степаном Разиным, Иваном Мазепой и Львом Николаевичем Толстым? Между самозванцем, бунтовщиком, вероломным предателем и гениальным писателем? Оказывается, есть. Все они, каждый в свое время, были отлучены от Русской православной церкви. Судьбы этих таких разных людей оказались связаны таким грозным и страшным словом — анафема.

Отлучение графа Льва Николаевича Толстого от церкви в феврале 1901 года произвело эффект разорвавшейся бомбы. Популярность графа в обществе была очень высока, и реакция образованного российского общества на решение Синода была однозначной — «произошла страшная, вопиющая несправедливость, реакционное бескультурное духовенство посягнуло на великого русского писателя». Толстого быстро провозгласили жертвой режима, и над головой писателя засиял ореол мученика. Но среди газетной шумихи мало кто задумывался о том, что же все-таки произошло между русской церковью и Толстым?

Лев Николаевич Толстой и Антон Павлович Чехов

Самое парадоксальное заключается в том, что, строго говоря, анафеме знаменитого русского писателя никто не предавал. Все ограничивалось сухим определением Синода об отпадении графа Толстого от церкви. Причем, сам зачинщик конфликта, несмотря на то, что вокруг его имени бушевали страсти, по началу на решение высших судебных иерархов не реагировал никак.

Духовная жизнь писателя была скрыта не только от посторонних глаз, но даже от самых близких. И так было с самого детства. Маленький Лев и его братья забираются под стулья, занавешиваются платками и загораживаются ящиками. Они сидят в темноте, прижавшись друг к дружке, и от этого испытывают особенное чувство умиления и счастья. Смысл игры почти сакральный. Это даже не игра, а своеобразный ритуал. Маленькие Толстые изображают членов некоего «муравьиного братства», которое пытается разгадать великую тайну и ответить на вопрос «как сделать людей счастливыми?». Формулу человеческого счастья они записывают на волшебной зеленой палочке и закапывают на краю одного из оврагов в Ясной Поляне. Но пройдут годы, и детская игра станет чуть ли не навязчивой идеей великого писателя и мыслителя: формула или рецепт всеобщего счастья — на меньшее бывший член «муравьиного братства» был не согласен. Такой у него был масштаб личности.

Н.Ге. Портрет Льва Толстого. 1884

В юности Толстой увлекается учениями философов-гуманистов, зачем-то облачается в неудобный балахон собственного изготовления и не снимает его даже ночью. Он бродит по полям с томиками Вольтера и Руссо. Домашние в шоке, гости в ужасе, когда фигура Толстого в уродливом балахоне появляется в гостиной. Он же держится как ни в чем не бывало и уверенным голосом вещает о тщетности всяких условностей, призывая к «простой естественной жизни». Такова, по мнению юноши, универсальная формула человеческого счастья.

Проходит более 20 лет, а «жить простой жизнью» у Толстого как-то не выходит. Он именитый литератор, счастливый семьянин, владелец большого имения… Казалось бы, живи и радуйся. Но Толстой не рад. Он часто водит уже своих собственных детей на край того самого оврага и ведет разговоры о всеобщем благе.

В 1870-е годы близится к финалу новый роман Толстого «Анна Каренина», но неожиданно наступает творческий кризис. Толстой понимает: все его лучшие произведения уже написаны. Повторить успех «Войны и мира» вряд ли получится. Что писать дальше? А главное — зачем? Творческие рефлексии приводят писателя в состояние глубокой депрессии. После вопроса «зачем писать?» появляется вопрос «зачем жить?». Русская душа загадочна, а душа русского писателя — загадочна вдвойне. Писатель уже не ходит на охоту с ружьем — боится себя. Разум уже не в силах возвратить волю к жизни. И за помощью писатель обращается к христианской религии. Постепенно он приходит к мысли, что причина всех причин — Бог. Теперь смысл жизни по Толстому — поиски Бога.

И. Репин. Лев Николаевич Толстой на отдыхе в лесу. 1891

В своей «Исповеди» Толстой писал: «Живи, отыскивая бога, и тогда не будет жизни без бога. И сильнее, чем когда-нибудь, все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот ужас не покидал меня… И я спасся от самоубийства».

В первые годы после душевного исцеления граф Лев Николаевич регулярно ездил на церковные службы, молился, соблюдал посты, писателя воодушевляла сила веры простых крестьян, которая помогала им спокойно и безропотно переносить и бедность, и болезнь, и смерть близких.

Толстой считает своим долгом осмыслить и пережить религиозные чувства этих людей. Он едет в Оптину пустынь и навещает знаменитого старца Амвросия, но встречей оказывается разочарован. Амвросий был хорошо знаком с Гоголем, Соловьевым, Достоевским. Именно с него Федор Михайлович пишет образ старца Зосимы в «Братьях Карамазовых».

Постепенно Толстой разочаровывается в церковной жизни вообще. Молитвы не приближают писателя к достижению заветной мечты — всеобщему счастью. Зачем ходить в церковь, если окружающая жизнь от этого не меняется? И писатель принимается за поиски истинного, как он считает, христианства. «Не гневаться, не противодействовать злу насилием — все это не далекий евангельский идеал, к которому стоит стремиться, а обязательное правило человеческого общежития», — решает он.

Лев Николаевич Толстой в Крыму

Засев за изучение Евангелия, Толстой совсем не выходит в свет. Его жена Софья Андреевна в сердцах бросает: «По-моему, раньше без Евангелия этого было много лучше!». В поисках ответа на вопрос, что есть русский человек и человек вообще, Толстой приходит к мыслям о религиозной сущности человека и вопросу, что такое «русская религия»?

Он приходит постепенно к такому неутешительному выводу: «Если еще и существует та форма, которую мы называем церковью, то потому, что люди боятся разбить сосуд, в котором было когда-то давно драгоценное содержимое». Практически все произведения Толстого с 1890-х годов содержат в себе нападки на обрядовую сторону церковной жизни. Кроме того, к этому времени писатель вступает в связь с русскими сектантами-пацифистами «духоборами». Он защищает их от правительственных репрессий, помогает им с выездом за границу — в Канаду. И в церковных кругах забеспокоились уже всерьез. Мало того, что Толстой идет на разрыв с Православной церковью, публично заявив об этом — уже тогда это было, по сути, личное дело каждого — мало того, что помогает сектантам — готовы были закрыть глаза и на это…

Лев Николаевич Толстой с посетителем сектантом. Крекшино. Сентябрь 1909

Главная опасность заключалась в другом — учение Толстого начало распространяться среди русской интеллигенции, входить в моду. Сам писатель приобрел ореол духовного учителя и наставника. Авторитет Православной церкви стремительно падал. Авторитет же Толстого столь же стремительно рос: приверженцев толстовского учения становилось с каждым годом всё больше и больше. Появляется реальная угроза духовного бунта. И церковь не могла позволить себе молчать. Именно попытка сформулировать и создать свое религиозно-нравственное учение и вызвало самую жесткую реакцию. Это и взрывало, по мнению церковных авторитетов, самую душу русского народа. Поэтому и опасен был Толстой, «толстовщина», и потому она и была так сильна.

Существует две версии того, как появился роковой документ об отлучении Толстого. По одной версии, инициатива всецело принадлежала Константину Победоносцеву, всесильному обер-прокурору Синода — главному надсмотрщику над церковью со стороны государства. Согласно другой версии, инициатором отлучения стал санкт-петербургский митрополит Антоний. В частных беседах он часто говорит о необходимости приструнить зарвавшегося графа. Наконец, неизбежно свершилось — и в феврале 1901 года определение Святейшего Синода об отпадении графа Толстого от Православной церкви было официально опубликовано в «Церковных ведомостях». Спустя два дня его напечатали все светские газеты. Это стало настоящей сенсацией. «Граф Толстой в прельщении гордого ума своего дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая… Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею».

И.Репин. Л.Н.Толстого с женой С.А.Толстой в Ясной поляне. 1907-1911

Это было свое «Не могу молчать» церкви. Констатация того факта, что граф отпал от церкви. Если бы Толстой был предан анафеме — это бы означало, что он извергается из церкви окончательно, и не в праве рассчитывать даже на предсмертное покаяние.

Никому из противников Льва Николаевича, даже Иоанну Кронштадтскому, и в голову бы не пришло опровергнуть утверждения о том, что Толстой — великий писатель. Но великий писатель — это великая ответственность, а это не всегда совпадает. Как не всегда совпадает великий ум и великий дух.

Л.Пастернак. Портрет Льва Толстого

7 ноября 1910 года великий правдоискатель покинул грешный мир. На похоронах никто не крестился, священнослужителей не было. Похоронили Льва Николаевича на краю оврага в Ясной Поляне — такова была воля Толстого: после смерти быть рядом с главной святыней своего детства — волшебной зеленой палочкой, на которой начертана формула всечеловеческого счастья.

Павел Басинский: Льва Толстого отлучили от Церкви или признали отпадение от нее?

Правда, что в отношении Толстого не провозглашали анафемы. Но в начале ХХ века в российских церквах не анафематствовали никого. Этот средневековый акт был упразднен. Последний раз анафеме предавали гетмана Мазепу, и это случилось в XVIII веке. С 1801 года имена еретиков вообще не упоминались в церковных службах, а с 1869 года из списка проклинаемых священниками убрали даже Гришку Отрепьева. Поэтому странно было бы, если бы на его место встал Толстой!

Толстого не сажали в тюрьму, не отправляли в Сибирь и не высылали в Англию, как его друга В. Г. Черткова. Он сидел в своей Ясной Поляне. Но сажали в тюрьмы и ссылали на Кавказ и в Сибирь тех, кто разделял его взгляды. И это было худшей казнью для Толстого, которая была придумана К. П. Победоносцевым, но которая принесла совсем не те плоды, на какие он, вероятно, рассчитывал. Запрещение религиозных (и не только религиозных) произведений Толстого к публикации в России и преследование тех, кто их распространял, способствовали популяризации идей Толстого, в которых видели скрываемую от народа государством и официальной Церковью правду.

Видные церковные лица, архимандрит Антоний (Храповицкий), архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович), архиепископ Харьковский и Ахтырский Амвросий (Ключарев), архиепископ Казанский и Свияжский Павел (Лебедев), известные священники, преподаватели духовных академий полемизировали со взглядами Толстого начиная уже с 1883 года, когда еще ни одно из его религиозных сочинений не было напечатано даже за границей. Библиография статей и книг, написанных о «религии Толстого» еще до 1901 года, насчитывает порядка двухсот наименований.

После публикации в феврале 1901 года в журнале «Церковные Ведомости» «Определения» об «отпадении» Толстого от Церкви поток церковной публицистики не только не уменьшился, что вроде бы следовало ожидать (о чем говорить, если человек «отпал»?), но вырос в геометрической прогрессии.

При этом ни о какой публичной защите воззрений Толстого до 1905 года не могло быть речи.

Это породило хаос проблем, который Синод вынужден был рассеять «Определением». Ему необходимо было перед лицом всей России (но прежде — православного духовенства, которое на уровне приходских батюшек терялось в догадках: что это за новая «религия» такая, вроде в нравственном отношении хорошая, а на самом деле?) обозначить непримиримое расхождение Церкви с Толстым в фундаментальных вопросах веры.

Процесс «отлучения» Толстого от православной Церкви занимал как бы несколько этапов. Впервые этот вопрос возник в 1888 году, когда архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович) в письме к основателю журнала «Вопросы философии и психологии» Н. Я. Гроту сообщил о том, что в Синоде готовится проект провозглашения «анафемы» Толстому. При этом из текста следовало, что Толстой был не единственным кандидатом на «анафему». В этот список попали поэт Константин Фофанов и знаменитый сектант В. А. Пашков, муж родной сестры матери В. Г. Черткова. Однако текст этого проекта нам неизвестен.

В 1891 году протоиерей харьковского собора Буткевич в десятую годовщину царствования императора Александра III, которая отмечалась 2 марта, произнес слово «О лжеучении графа Л. Н. Толстого», где процитировал апостола Павла: «Но если бы даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема».

В феврале 1892 года разразился скандал в связи с публикацией в английской газете Daily Telegraph статьи Толстого «О голоде», которая была запрещена в России. Выдержки из статьи в обратном переводе были помещены в «Московских ведомостях» с таким комментарием от редакции: «письма» Толстого «являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя». Это был откровенный донос, который дошел до императора и грозил серьезными последствиями, особенно ввиду того что Англия всегда рассматривалась как главный враг России. В этот раз Александр III приказал «не трогать» Толстого. Но при этом в обществе упорно ходили слухи, что Толстого хотят сослать в крепость Суздальского монастыря… «без права писать». Об этом сообщает в дневнике С. А. Толстая: «… Наконец я стала получать письма из Петербурга, что надо мне спешить предпринять что-нибудь для нашего спасения, что нас хотят сослать и т. д.»

Мысль, что Толстого могли заточить в монастырь, современным людям может показаться нелепостью. Но на самом деле с 1766 года суздальский Спасо-Евфимиевский монастырь был местом заточения религиозных преступников. В XIX веке там, в частности, отбывали наказание старообрядческие епископы Аркадий, Конон и Геннадий, о чем Толстой в 1879 году писал своей тетушке А. А. Толстой с просьбой поговорить о них с императрицей: «Просьба через нее к Государю за трех стариков, раскольничьих архиереев (одному 90 лет, двум около 60, четвертый умер в заточении), которые 23 года сидят в заточении в Суздальском монастыре».

26 апреля 1896 года К. П. Победоносцев сообщает в письме С. А. Рачинскому: «Есть предположение в Синоде объявить его (Толстого. — П. Б.) отлученным от Церкви во избежание всяких сомнений и недоразумений в народе, который видит и слышит, что вся интеллигенция поклоняется Толстому».

Это характерный почерк Победоносцева, внеличностный, исходящий из пилатовского принципа «умывания рук». Впоследствии ближайший помощник В. М. Скворцов напишет, что его патрон «был против известного синодального акта и после его опубликования остался при том же мнении. Он лишь уступил или, вернее, допустил и не воспротивился, как он это умел делать в других случаях, осуществить эту идею…»

Во всяком случае, когда незадолго до февральских событий 1901 года Толстой серьезно заболел и В. М. Скворцов доложил Победоносцеву о письме московского священника с вопросом, петь ли в храме «со святыми упокой», если Толстого не станет, — Победоносцев хладнокровно сказал: «Ведь ежели эдаким-то манером рассуждать, то по ком тогда и петь его (священника) «со святыми упокой». Мало еще шуму-то около имени Толстого, а ежели теперь, как он хочет, запретить служить панихиды и отпевать Толстого, то ведь какая поднимется смута умов, сколько соблазну будет и греха с этой смутой? А по-моему, тут лучше держаться известной поговорки: не тронь…»

Так или иначе, но Победоносцев, выражаясь современным языком, «подставлял» Церковь, оставляя решение вопроса исключительно на ее совести. Церковь могла принять только каноническое решение о Толстом, объявив его взгляды несовместимыми с православием, что она, в конечном итоге, и сделала. Но православие лежало в основании государственной идеологии. С этой точки зрения Толстой являлся государственным преступником. Но государство «умывало руки», а Церковь была вынуждена взять всю неприятную миссию «отлучения» на себя.

Неслучайно, не только лично Победоносцев, но и Синод достаточно долго уклонялся от принятия окончательного решения. Наконец, в ноябре 1899 года один из наиболее радикальных оппонентов Толстого архиепископ Харьковский и Ахтырский Амвросий (Ключарев) напечатал в журнале «Вера и Церковь» проект «отлучения» Толстого. В предисловии к публикации говорилось, что после выхода романа «Воскресение» Амвросия посетил первенствующий член Святейшего Синода митрополит Киевский Иоанникий (Руднев). По его совету было решено, что Амвросий возбудит в Синоде вопрос о Толстом.

В марте 1900 года, в начале Великого поста, когда Церковь отмечает Неделю торжества православия (в этот день провозглашали имена еретиков), от митрополита Иоанникия всем епископам было отправлено «циркулярное письмо» по поводу возможной смерти Л. Н. Толстого в связи с разговорами о тяжелой болезни писателя. В письме говорилось, что так как многие почитатели Толстого знакомы с его взглядами только по слухам, они, возможно, будут просить священников в случае смерти Толстого служить панихиды по нему, а между тем он заявил себя как враг Церкви. «Таковых людей православная Церковь торжественно, в присутствии верных своих чад, в Неделю православия объявляет чуждыми церковного общения», и поэтому совершение заупокойных литургий и поминовений Толстого Святейший Синод воспрещает. Однако никакого официального решения о Толстом Синода напечатано не было.

Толстой остался жив. В июне 1900 года скончался сам престарелый митрополит Иоанникий. На место первенствующего члена Синода заступил сравнительно молодой и энергичный 54-летний митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский). Именно ему была уготовлена роль стать инициатором «отлучения» Толстого от Церкви. Парадокс был в том, что он меньше всего этой роли заслуживал.

Митрополит Антоний (в миру Александр Вадковский) в церковных и околоцерковных кругах слыл «либералом». Он являлся почетным профессором Оксфордского и Кембриджского университетов. И он был категорическим противником сращения Церкви и государственной власти.

Невозможно представить, чтобы он искренне хотел «отлучения» Толстого. Но именно он оказался в этой истории крайним. В феврале 1901 года, всего за две недели до публикации «Определения», он пишет Победоносцеву: «Теперь в синоде все пришли к мысли о необходимости обнародования в «Церковных Ведомостях» синодального суждения о графе Толстом. Надо бы поскорее это сделать. Хорошо было бы напечатать в хорошо составленной редакции синодальное суждение о Толстом в номере «Церковных Ведомостей» будущей субботы, 17 марта, накануне Недели православия. Это не будет уже суд над мертвым, как говорят о секретном распоряжении (речь идет о письме Иоанникия. — П. Б.), и не обвинение без выслушания оправдания, а «предостережение» живому…»

Поступок Антония Вадковского, на самом деле, вызывает уважение. Он был единственным человеком, кто взял на себя ответственность в решении этого затянувшегося вопроса и осмелился предать гласности то, что происходило в Синоде тайно и за закрытыми дверями. Но главное, он поспешил вывести этот вопрос из неприятного контекста заочного «суда над мертвым». Если бы Толстой действительно тогда умер, то секретное письмо осталось бы единственным церковным документом, который бы навеки зафиксировал последнее слово Церкви о Толстом: не отпевать, не молиться — вот что главное!

Нельзя не обратить внимание на последнюю фразу «Определения», составленного под редакцией Антония: «Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние и разум истины. Молим ти ся милосердный Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй, и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь».

Реакция Победоносцева на письмо Антония была неожиданной. Он собственноручно написал жесткий проект «отлучения» Толстого от Церкви, который фактически равнялся «анафеме». Этот проект и был тщательно отредактирован священниками во главе с Антонием. Из него убрали термин «отлучение», заменив его «отпадением», и придали документу иной эмоциональный характер. Церковь не просто констатировала, но скорбела об отпадении от нее великого русского писателя и объявляла, что она молится за его душу в надежде раскаяния и возвращения. Митрополит Антоний сделал решительно всё возможное, чтобы перевести этот вопрос в ситуацию «прерванного общения». Это был важный момент, который, увы, не смогли оценить ни общество, ни сам Толстой. И это — обидно!

Именно мягкость «Определения» удивила Толстого. Когда он узнал о нем, первый вопрос, который задал: была ли провозглашена анафема? Узнав, что — нет, Толстой был смущен и, скорее всего, недоволен. В его окружении прекрасно понимали, что Толстой мечтал пострадать за свои убеждения. Так, разговаривая с К. Н. Леонтьевым незадолго до его смерти, он просил его: «Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта».

В ответе Синоду чувствуется, что Толстой недоволен «незаконностью» «Определения», что он не «отлучен» по всем правилам, а фактически назван блудным сыном. Толстой болезненно переживал момент одиночества. Одним из его главных возражений было: почему Синод «обвиняет одного меня в неверии во все пункты, выписанные в постановлении, тогда как не только многие, но почти все образованные люди в России разделяют такое неверие и беспрестанно выражали и выражают его и в разговорах, и в чтении, и брошюрах и книгах…»

Ответ Толстого на «Определение» Синода по-настоящему еще не прочитан. Это не просто возражение на официальный документ, но сильное и глубокое личное высказывание о вопросе, который был для него главным — вопросе о смерти. Толстой, в отличие от публики, которая смеялась над «Определением», рукоплескала Толстому, осыпала букетами его репинский портрет на XXIV Передвижной выставке в марте 1901 года, — прекрасно понимал, что’ поставлено на кон в его споре с Церковью. «Мои верования, — писал он в ответе, — я так же мало могу изменить, как свое тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так, как я верю, готовясь идти к тому Богу, от Которого изошел. Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой — более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что Богу ничего, кроме истины, не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла».

Эту проблему одиночества, в котором оказался ее муж, чувствовала и его жена Софья Андреевна. Ее не могла обмануть громкая публичная поддержка, оказанная Толстому обществом и особенно молодежью. «Несколько дней продолжается у нас в доме какое-то праздничное настроение, — пишет она в дневнике 6 марта 1901 года, находясь с мужем в Москве, — посетителей с утра до вечера — целые толпы…» И здесь же она вспоминает о том, как в день публикации «Определения» 24 февраля Толстой вместе с другом семьи, директором московского банка А. Н. Дунаевым шел по Лубянской площади. «Кто-то, увидав Л. Н., сказал: «Вот он дьявол в образе человека». Многие оглянулись, узнали Л. Н., и начались крики: «Ура, Л. Н., здравствуйте, Л. Н.! Привет великому человеку! Ура!» Но супругу писателя это почему-то не радовало. Она была возмущена «Определением», но не так, как широкая публика. Софья Андреевна, как мать и жена, понимала все последствия «Определения», которые будут касаться и ее лично.

Она не была глубоко церковным человеком, но твердо держалась православной веры и вела свою «войну» с мужем. Прежде всего за детей, которые под влиянием отца отпадали от православия. И она понимала, что «Определение» сыграет отрицательную роль в этой ее борьбе, потому что молодежь повально будет на стороне Толстого. Именно после публикации «Определения» прозвучал первый протест со стороны 16-летней дочери Толстых Саши, которая вдруг отказалась пойти с матерью ко всенощной в конце Великого поста, хотя до этого она говела. «Я даже заплакала, — пишет Софья Андреевна в дневнике. — Она пошла к отцу советоваться, он сказал ей: «Разумеется, иди и, главное, не огорчай мать».

Известно, что Толстой завещал хоронить себя без церковного обряда. Но не всем известно, что это распоряжение сделано Толстым в самом конце его жизни, уже после синодального «Определения». В 1901 году оставалось в силе его завещание 1895 года, в котором он просил похоронить себя «на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу — как хоронят нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпевания. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще». А вот в завещании 1908 года Толстой уже прямо настаивает на том, чтобы «никаких не совершали обрядов при закопании в землю моего тела».

Своим завещанием 1895 года Толстой оставлял семье возможность похоронить его по православному обряду, как хоронили всех его предков и всех его умерших детей. Письмо Иоанникия епископам, о котором Софья Андреевна знала, этой возможности семью лишало. «Определение» Синода при всей мягкости это положение закрепляло до покаяния Толстого. Но Софья Андреевна прекрасно знала упрямый характер супруга.

Поэтому она записывает в своем дневнике: «Всё правильно, и всё бездушно…»

Фрагмент из книги Павла Басинского «Святой против Льва», которая выйдет в начале будущего года в издательстве АСТ «Редакция Елены Шубиной».

Кстати

1 декабря в 17. 00 в Центральном доме художника на книжной ярмарке non/fiction состоится «круглый стол» на тему «Интеллигенция и церковь». Участники: писатель и журналист Павел Басинский, обозреватель «Российской газеты» Елена Яковлева, литературовед Людмила Сараскина и руководитель церковно-научного центра «Православная энциклопедия» Сергей Кравец.

«Спустя 100 лет после отлучения Церковь не может благосклонно относиться к Толстому»

Спустя сто лет после отлучения Льва Толстого Русская Православная Церковь проигнорировала просьбу его праправнука Владимира Толстого пересмотреть сочинения и размышления знаменитого романиста.

Владимир Толстой, директор музея-усадьбы Льва Толстого в Ясной Поляне, сообщил ENI на этой неделе, что в январе он написал лидеру церкви, патриарху Алексию, прося его пересмотреть учение Толстого — причину его неприятия церковью — о на том основании, что отлучение от церкви было препятствием для национального примирения.

Он сказал ENI, что СМИ неверно истолковали его письмо как призыв снять отлучение. «Я просто приглашал церковь к диалогу на эту болезненную тему», — сказал Толстой в одном из интервью. «В моем письме не было просьбы снять отлучение или простить Толстого».

В своем письме патриарху потомок писателя заявил, что решение Синода Русской Православной Церкви от 22 февраля 1901 года об отлучении Толстого от церкви оказало «болезненное влияние на весь последующий ход истории России».

Поступок церкви поставил «каждого русского христианина» перед трудным «нравственным выбором». «Православный христианин не может отвергнуть Бога, но также трудно отвергнуть национального гения и пророка, который и по сей день составляет гордость и славу нашей национальной культуры», — писал Владимир Толстой.

Граф Лев Толстой (1828-1910) известен во всем мире своими романами, в частности Война и мир и Анна Каренина .

В конце 1870-х годов, после завершения двух романов, Толстой переживает глубокий душевный кризис и начинает поиски смысла жизни. Он не находил утешения в трудах философов, богословов и ученых, но, как он заявляет в Исповедь , опубликованная в 1884 году, он нашел понимание в повседневной жизни русских крестьян, которые сказали ему, что каждый должен служить Богу, а не жить для себя.

Он вышел из духовного кризиса как христианин-анархист, приверженец Евангелия, но без всякой веры в бессмертие и видящий Христа просто как человека. В то же время Толстой отвергал авторитет церкви и правительства.

Толстой собрал большое количество поклонников, поскольку большую часть второй половины своей жизни он посвятил написанию эссе, брошюр, дидактических рассказов и пьес. Его роман «Воскресение», опубликованный в 189 г.9, включает резкую критику церковного ритуала. По-видимому, это было одной из причин его отлучения от церкви. Взгляды Толстого повлияли на европейских гуманистов и индийского борца за мир Махатмы Ганди.

Подробнее Информационные бюллетени

Владимир Толстой сообщил ENI, что патриарх не ответил на его письмо.

Но церковные чиновники ясно дали понять в недавних заявлениях, что они поддерживают решение церкви от 1901 года и не желают пересматривать труды Толстого.

На пресс-конференции 4 марта Патриарх Алексий признал Толстого «литературным гением», но сказал, что религиозные взгляды писателя — другое дело. «Я не думаю, что мы имеем право заставлять человека, умершего [почти] 100 лет назад, вернуться в лоно церкви, которую он отверг», — сказал патриарх.

Всеволод Чаплин, высокопоставленный чиновник Московского Патриархата, сообщил ENI. «Думаю, все в нашей стране, в том числе и верующие, с уважением относятся к Толстому как к писателю. Когда он высказывал взгляды, противоречащие его учению и его духу, церковь, естественно, имела право сказать, что такие взгляды не могут считаться православными. »

Отец Чаплин указывал, что после отлучения в 1901 году Толстой публично не каялся в своих взглядах. По словам Чаплина, хотя ходили разные истории о том, что писатель получил отпущение грехов и причастие перед смертью, есть веские основания полагать, что это не так.

Обзор размышлений и учения Толстого «имеет смысл только в том случае, если будут обнаружены доказательства того, что Толстой изменил свои взгляды перед смертью», — сказал отец Чаплин. «Иначе в этом нет никакого смысла». Он добавил, что отлучение от церкви было «не проклятием, как думают некоторые, а свидетельством того, что убеждения писателя очень серьезно расходятся с православным учением».

Владимир Толстой сказал ENI, что «они [церковные чиновники] стараются избегать этой темы. Но я получил много писем и телефонных звонков. Это убедило меня, что здесь есть что обсудить».

Copyright © 2001 ENI.

Другие СМИ, освещающие обзор отлучения Толстого, включают:

Русская церковь не осуждала Толстого — News24, Йоханнесбург, Южная Африка (2 марта 2001 г. )

Обзор отлучения Толстого — Associated Press (28 февраля 2001 г.)

Церковь попросила простить Толстому грехи | Праправнук писателя хочет отменить отлучение от церкви, но историки говорят, что Толстой никогда бы не попросил прощения у церкви, которую он презирал. — Associated Press/ The Moscow Times (27 февраля 2001 г.)

Работы Толстого доступны в Интернете через Христианскую классическую эфирную библиотеку, Project Gutenberg и другие сайты. Коллекция Христианской Классики Эфирной Библиотеки включает: Анна Каренина , Исповедь , Смерть Ивана Ильиха , Devil , Семейное счастье , Отец Сергиус , Hadji Murad , KREUTZER Sonata , MAST Ги де Мопассан . Библиотека проекта Гутенберг включает: Анна Каренина , Отрочество , Детство , Отец Сергий , Поддельный купон , Крейцерова соната и другие рассказы , Мастер и человек , Воскрешение , Война и мир и Юность .

ОТЛУЧЕНИЕ ТОЛСТОГО / The Christian Science Journal

Граф Лев Толстой, русский писатель, философ и религиовед, пишет интересную и поучительную статью в The Independent по поводу своего недавнего отлучения от русской церкви. Статья носит характер ответа на решение Синода, а также является разъяснением религиозных взглядов Толстого. Поскольку затрагиваемые вопросы носят общий характер, а случай с Толстым в некотором смысле интернационален по своему охвату, он представляет достаточный интерес для всех, включая христианских ученых, и требует краткого изучения ситуации. Более чем вероятно, что этим поступком в случае с Толстым была приведена в движение волна религиозного мышления, о далеко идущих последствиях которой в России и других странах сейчас едва ли можно догадываться.

Граф жалуется на то, что решение Синода незаконно, поскольку не соответствует церковным правилам, по которым может быть объявлено такое отлучение. «Если, — говорит граф, — это всего лишь заявление о том, что тот, кто не верит в церковь и ее догмы, не принадлежит к церкви, такое заявление не может иметь иной цели, кроме как казаться отлучением от церкви, когда на самом деле это не так».

Далее он утверждает, что принятое решение было возбуждением дурных чувств и дурных поступков, так как вызвало у непросвещенных и неразумных людей гнев и ненависть к нему, доходившие до угроз убийством.

Один из его корреспондентов пишет: «Теперь ты предан анафеме и после смерти пойдешь на вечные муки и умрешь, как собака. Да будешь ты анафемой, старый черт! Будь ты проклят!» Другой упрекает правительство в том, что оно еще не заключило его в монастырь, и наполняет свое письмо ругательствами. Третий пишет: «Если правительство не избавится от вас, мы сами заставим вас замолчать»; и сообщение заканчивается проклятиями. «Я найду средства, — пишет четвертый, — чтобы истребить тебя, мерзавец!» и следует непристойное оскорбление.

Он так цитирует из постановления Синода: «Всеизвестный писатель, граф Толстой, русский по происхождению, православный по крещению и воспитанию, прельщенный гордыней ума, нагло восстал против Бога и Христа своего и всего удела своего, и открыто перед всем миром отрекся от Православной Церкви, матери своей, вскормившей его и воспитавшей».

Он же говорит: «Говорится также, что я отрекаюсь от Бога, Творца и Хранителя мира, поклоняемого во Святой Троице, также Господа Иисуса Христа, Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, за нас, человеков, и за наше спасение, воскресшего из мертвых, и непорочного зачатия Господа нашего Христа в Его человечности и девстве, до и после рождества Христова, Пречистой Владычицы нашей».

Ввиду этих суровых осуждений и анафематств стоит узнать, каковы религиозные взгляды графа. В своей статье он так говорит об учении о Троице: «Что я отвергаю непостижимую Троицу и басню о грехопадении первого человека, — басню, не имеющую смысла в наше время, кощунственную историю о Боге, рожденном от девственница и искупительница человечества, совершенно верно, но бого-дух, боголюбие, единый бог, источник всего, я не только не отвергаю, но, напротив, не признаю ничего реально существующего, кроме Бога, и весь смысл жизни я вижу в исполнении воли Божией, выраженной в учении христианства».

Что касается вечного наказания, то он так определяет свою веру: «Обо мне также сказано: «Он не признает будущей жизни с ее наградами и наказаниями». Если загробную жизнь понимать в смысле второго пришествия, ада с вечными муками и бесами и рая с постоянным блаженством, то совершенно верно, что я не признаю такой будущей жизни, но вечной жизни с наградой. и наказания здесь и всюду, однако я до такой степени сознаю, что, стоя в моем возрасте на краю могилы, я должен очень часто прилагать усилия, чтобы не желать умереть во плоти, т. е. родиться для новой жизни, и я верю, что каждое доброе дело увеличивает благо моей вечной жизни, а каждое злое дело уменьшает его».

Что касается церковных таинств, то он признает свое неприятие их, считая формальными и недейственными.

Подводя итог своим религиозным убеждениям, граф кратко говорит: «Вот во что я действительно верю: я верю в Бога, которого я понимаю как Дух, как Любовь и как источник всего. Я верю, что он есть во мне, а я в нем. Верю, что воля Божия яснейшим образом и понятнейшим образом выражена в учении человека Христа, мыслить Которого Богом и молиться Ему считаю величайшим святотатством. верят, что истинное счастье человека состоит в исполнении воли Божией, а воля Божия состоит в том, чтобы люди любили друг друга и потому поступали по отношению к другим так, как они хотят, чтобы другие поступали по отношению к ним, как сказано в Евангелии, что в этом состоит весь закон пророков, я думаю, что смысл жизни каждого человека состоит таким образом в умножении любви в себе самом, что это умножение любви ведет отдельного человека ко все большему и большему счастью в этой жизни и даст после смерти тем большее счастье больше любви в человеке. В то же время оно больше всего помогает установлению в мире Царства Божия, то есть такого устройства жизни, при котором раздор, обман и насилие, царящие ныне, будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью. среди мужчин. Я верю, что есть только одно средство для развития любви — молитва, не та всеобщая молитва в храмах, которая была прямо запрещена Христом (Мф. 6:5—13), а та молитва, пример которой дал нам Христос. ; молитва в уединении, состоящая в обновлении и укреплении в нашем сознании смысла нашей жизни, а также нашей зависимости только от воли Божией». 0003

В заключение граф так определяет свои чувства и свою позицию: «Я не говорю, что моя религия единственная истинная на все времена, но я не вижу другой более простой, более ясной, более отвечающей требованиям моего разума и моего сердца. Если я когда-нибудь узнаю о таком, я должен немедленно принять его, потому что истина есть единственное, чего желает Бог. Но я не могу вернуться к тому, из чего я вышел с такими страданиями, как не может крылатая птица вернуться в скорлупу яйца, из которого оно появилось. «Тот, кто начинает с того, что любит христианство больше, чем истину, очень скоро начинает любить свою собственную церковь или секту больше, чем христианство, и в конце концов любит себя больше всех», — сказал он. Кольридж. Я пошел противоположным путем. Я начал с того, что любил свою православную веру больше, чем свой собственный мир, потом я стал любить христианство больше, чем свою церковь, теперь я люблю истину больше всего на свете».

Очевидно, что граф Толстой является искренним и добросовестным последователем учения Иисуса, как он лучше всего его понимает, и что, следуя таким учениям в своем лучшем понимании, он держит свой разум открытым для такого дальнейшего откровения божественной Истины, которое может прийти Для него. Также очевидно, что он твердо верит в Отцовство Бога и братство людей, что является великой сущностью религии и целью истинного христианства.

Кажется невероятным, чтобы такой человек был отлучен от церкви и предан анафеме какой-либо церковью, провозглашающей жизнь и учение Иисуса Христа основой своего учения, и что такие религиозные концепции, как те, которых придерживался Толстой, должны быть осуждены как не- христианский и нецерковный.

Как мы уже говорили, это событие имеет жизненно важное значение, и его влияние на будущую историю религии в России, как и в мире, сейчас невозможно предсказать.

Проницательные умы без труда проведут поразительные аналогии между опытом Толстого и их собственным. Религиозные реформаторы также не могут не признать того факта, что он всего лишь встречает тот же дух нетерпимости и фанатизма, который характеризовал их собственную передовую мысль и реформаторскую работу.

Ученые-христиане без труда увидят, насколько похоже на преследование Толстого то, что ведется против христианской науки некоторыми религиозными деятелями Соединенных Штатов.