Религиозное знание, объективное знание о религии и наука

Михаил Оле­го­вич Шахов

В пост­со­вет­ский период изу­че­нием рели­гии зани­ма­ются иссле­до­ва­тели, сто­я­щие на раз­лич­ных, подчас аль­тер­на­тив­ных фило­соф­ско-миро­воз­зрен­че­ских пози­циях. С отме­ной обще­обя­за­тель­ной офи­ци­аль­ной фило­со­фии новое зву­ча­ние обре­тают фун­да­мен­таль­ные вопросы о том, каковы должны быть в усло­виях плю­ра­лизма науч­ных теорий фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­ские основы изу­че­ния рели­гии.

Я попы­та­юсь обсу­дить три про­блемы, свя­зан­ные с фило­соф­скими осно­ва­ни­ями изу­че­ния рели­гии. Во-первых, должен ли иссле­до­ва­тель рели­гии четко сфор­му­ли­ро­вать свои фило­соф­ско-миро­воз­зрен­че­ские пред­став­ле­ния, осно­вы­ва­ясь на кото­рых он ведет иссле­до­ва­ние, систему аксиом и пред­по­сы­лок, опи­ра­ясь на кото­рые он соби­рает и интер­пре­ти­рует эмпи­ри­че­ские данные? И каков должен быть мини­маль­ный обще­при­ня­тый набор фило­соф­ско-миро­воз­зрен­че­ских пред­став­ле­ний, «при­зна­ва­е­мых истин», дела­ю­щий воз­мож­ным науч­ное сооб­ще­ство иссле­до­ва­те­лей рели­гии, пони­ма­ю­щих друг друга и при­зна­ю­щих аргу­менты и резуль­таты коллег?

Во-вторых, может ли «теи­сти­че­ская модель мира», рели­ги­оз­ное знание об устрой­стве бытия рас­смат­ри­ваться в каче­стве воз­можно (с неко­то­рой веро­ят­но­стью) соот­вет­ству­ю­щей объ­ек­тив­ной реаль­но­сти и в каче­стве тако­вого при­рав­ни­ваться к науч­ным гипо­те­зам? Где про­хо­дит грань науч­но­сти в свете новых идей в фило­со­фии науки?

В‑третьих, если гипо­теза о суще­ство­ва­нии сверхъ­есте­ствен­ного (Бога) может быть соот­вет­ству­ю­щей реаль­ному устрой­ству бытия, насколько обос­но­ванны пре­тен­зии нете­и­сти­че­ских (кроме ате­изма это и агно­сти­цизм, и пози­ти­визм, и др. ) под­хо­дов к изу­че­нию рели­гии на то, что лишь они явля­ются «науч­ными под­хо­дами»? И в какой мере сами эти под­ходы можно счи­тать «строго науч­ными» согласно про­воз­гла­ша­е­мым их сто­рон­ни­ками кри­те­риям науч­но­сти? 

При­сту­пая к рас­смот­ре­нию первой про­блемы, пред­став­ля­ется нелиш­ним вспом­нить, как раз­ре­шался вопрос об «онто­ло­ги­че­ском ста­тусе» рели­гии и о прин­ци­пах ее изу­че­ния в марк­сист­ской фило­со­фии. Это небезын­те­ресно прежде всего ввиду пре­дель­ной чет­ко­сти и откры­то­сти соот­вет­ству­ю­щих фор­му­ли­ро­вок и логи­че­ской одно­знач­но­сти дела­е­мых выво­дов. (Не всту­пая в обсуж­де­ние истин­но­сти осно­во­по­ла­га­ю­щих фило­соф­ских аксиом марк­сизма, мы «от про­тив­ного» можем срав­ни­вать опре­де­лен­ность его пози­ций с нынеш­ним поло­же­нием дел в науке о рели­гии, где, как пра­вило, вообще ничего «мета­фи­зи­че­ского» не посту­ли­ру­ется).

Итак, марк­сист­ская фило­со­фия своим кра­е­уголь­ным камнем про­воз­гла­шала ответ на «основ­ной вопрос фило­со­фии», заклю­чав­шийся в утвер­жде­нии о пер­вен­стве мате­ри­аль­ного над иде­аль­ным. Оче­видно, что поня­тие Бога несов­ме­стимо с вто­рич­но­стью его при­роды. Значит, в пере­воде на язык науки о рели­гии это утвер­жде­ние озна­чает «Бога нет». В диа­лек­ти­че­ском мате­ри­а­лизме «основ­ной вопрос фило­со­фии» зани­мал при­мерно такое же место, как пять посту­ла­тов в евкли­до­вой гео­мет­рии. Это была исход­ная акси­ома, осно­вы­ва­ясь на кото­рой стро­и­лась вся фило­соф­ская система. Таким обра­зом, несмотря на встре­ча­ю­щи­еся рас­суж­де­ния о том, что марк­сизм якобы не пре­тен­до­вал раз­ре­шать вопрос о суще­ство­ва­нии или несу­ще­ство­ва­нии Бога как не отно­ся­щийся к обла­сти науки, исход­ная акси­ома диа­лек­ти­че­ского мате­ри­а­лизма решает его совер­шенно одно­знач­ным обра­зом.

Если Бога нет, сле­до­ва­тельно нет и Его воз­дей­ствия на мир, нет и Откро­ве­ния, а, сле­до­ва­тельно, рели­гия явля­ется про­дук­том чело­ве­че­ского созна­ния, в кото­рый «извне», сверхъ­есте­ствен­ным путем ничего не при­бав­лено. По словам Ф. Энгельса, «всякая рели­гия явля­ется не чем иным, как фан­та­сти­че­ским отра­же­нием в голо­вах людей тех внеш­них сил, кото­рые гос­под­ствуют над ними в их повсе­днев­ной жизни — отра­же­нием, в кото­ром земные силы при­ни­мают форму незем­ных». 1 Таким обра­зом, данная онто­ло­ги­че­ская пред­по­сылка пред­опре­де­ляет прин­цип объ­яс­не­ния всего изу­ча­е­мого. Посту­ли­ру­ется, что созна­ние чело­ве­че­ства, чело­ве­че­ская куль­тура и в част­но­сти рели­гия явля­ется, исполь­зуя термин тер­мо­ди­на­мики, «закры­той» или «замкну­той» систе­мой и объ­яс­не­ние всем про­ис­хо­дя­щим в ней фено­ме­нам сле­дует нахо­дить исклю­чи­тельно внутри ее самой. «Пред­по­сылки науки опре­де­ляют ее методы, как методы — пред­по­сылки».2

Пояс­ним ска­зан­ное на при­мере. Допу­стим, иссле­до­ва­нию под­вер­га­ется закры­тый «черный ящик», из кото­рого раз­да­ется музыка. Некий иссле­до­ва­тель, не зна­ю­щий о суще­ство­ва­нии радио и не наблю­да­ю­щий ни про­во­дов, ни иных источ­ни­ков, по кото­рым звук может попа­дать внутрь ящика, станет рас­смат­ри­вать его как «замкну­тую систему» и искать объ­яс­не­ния про­ис­хож­де­ния звуков, исходя из этого допу­ще­ния. Он будет спо­со­бен пред­ло­жить вполне прав­до­по­доб­ные гипо­тезы, напри­мер, что внутри нахо­дится маг­ни­то­фон или про­иг­ры­ва­тель — а внутри-то может ока­заться радио­при­ем­ник! Конечно, ана­ло­гия весьма несо­вер­шенна, но она, как мне кажется, поз­во­ляет уви­деть глав­ную идею. Исход­ная пред­по­сылка об онто­ло­ги­че­ской при­роде изу­ча­е­мого фено­мена может ока­заться оши­боч­ной и отсечь как невоз­мож­ное, пра­виль­ное объ­яс­не­ние, но поро­дить прав­до­по­доб­ные, но ложные объ­яс­не­ния, кото­рые, как учит исто­рия науки, могут ока­зы­ваться доста­точно живу­чими. (Вспом­ним хотя бы пто­ле­ме­ев­скую гео­цен­три­че­скую систему).

Итак, опре­де­лив при­роду рели­гии с помо­щью недо­ка­зу­е­мого, при­ни­ма­е­мого на веру, как акси­ома, утвер­жде­ния о том, что Бога нет, марк­сист­ская фило­со­фия апри­орно отсе­кала все свя­зан­ные с воз­дей­ствием Бога на мир пути объ­яс­не­ния фено­ме­нов. Эта исход­ная посылка неиз­бежно при­дала всем после­ду­ю­щим рас­суж­де­ниям марк­си­стов веро­ят­ност­ный, пред­по­ло­жи­тель­ный харак­тер: они верны только если верно исход­ное утвер­жде­ние. По словам ака­де­мика Л.Н. Мит­ро­хина, «непо­сред­ствен­ным пред­ме­том науки не может быть… про­блема суще­ство­ва­ния Бога; на этот счет серьез­ных дово­дов «за» или «против» она пред­ло­жить не спо­собна». 3 Доба­вим, что и рас­суж­де­ния, осно­ван­ные на одно­знач­ном реше­нии этой про­блемы, как мы попы­та­лись пока­зать, не могут пре­тен­до­вать на науч­ную досто­вер­ность. (При том, что диа­лек­ти­че­ский мате­ри­а­лизм опре­де­лялся как науч­ная фило­со­фия, «наука о наи­бо­лее общих зако­нах дви­же­ния и раз­ви­тия при­роды, обще­ства и мыш­ле­ния»4).

Выше­ска­зан­ное отнюдь не явля­ется еще одним камнем, бро­са­е­мым в диа­лек­ти­че­ский мате­ри­а­лизм, оттес­нен­ный в России «на обо­чину интел­лек­ту­аль­ной жизни» более поли­ти­че­ской конъ­юнк­ту­рой, чем фило­соф­ской кри­ти­кой. Пока­зав, что фило­соф­ская система, в явном виде фор­му­ли­ро­вав­шая свои акси­омы об устрой­стве бытия, тем самым пред­опре­де­ляла содер­жа­ние и методы своей иссле­до­ва­тель­ской про­граммы в отно­ше­нии рели­гии, мы вправе поста­вить вопрос, что же должно прийти на смену мате­ри­а­ли­сти­че­ской пара­дигме в науках, изу­ча­ю­щих рели­гию? Замена марк­сист­ских осно­во­по­ла­га­ю­щих аксиом об устрой­стве бытия на некие новые акси­омы или же прин­ци­пи­аль­ный отказ от попы­ток сфор­му­ли­ро­вать новый фило­соф­ский базис этой науки?

Опас­ность, свя­зан­ная с недо­ка­зу­е­мым исход­ным допу­ще­нием таится и в сме­нив­шем онто­ло­ги­че­ский атеизм мате­ри­а­лизма «мето­до­ло­ги­че­ском ате­изме», пред­по­ла­га­ю­щем изу­чать и объ­яс­нять фено­мены, делая допу­ще­ние о несу­ще­ство­ва­нии Бога не в каче­стве онто­ло­ги­че­ского утвер­жде­ния, а в каче­стве мето­до­ло­ги­че­ского позна­ва­тель­ного приема. Ниже мы вер­немся к ана­лизу «мето­до­ло­ги­че­ского ате­изма». Пока же повто­рим, что часто встре­ча­ю­щийся довод о том, что невер­ное исход­ное допу­ще­ние будет выяв­лено в ходе иссле­до­ва­тель­ской дея­тель­но­сти верно только в самых про­стых слу­чаях, свя­зан­ных с прак­ти­кой. Системы, осно­ван­ные на ложных тео­ре­ти­че­ских посыл­ках, могут суще­ство­вать веками и раз­ви­ваться, созда­вая все новые объ­яс­не­ния ad hoc при столк­но­ве­нии с про­ти­во­ре­ча­щими ей фак­тами.

В насто­я­щее время рас­про­стра­нена и иная точка зрения, иногда име­ну­е­мая «мето­до­ло­ги­че­ским агно­сти­циз­мом» или просто «агно­сти­циз­мом», суть кото­рой сво­дится к тому, что иссле­до­ва­тель рели­гии и не должен пытаться позна­вать «мета­фи­зи­че­скую сущ­ность» иссле­ду­е­мого объ­екта, а изу­чать досто­верно наблю­да­е­мые в рели­ги­оз­ной жизни факты. Но такой«агно­сти­цизм» явля­ется попро­сту псев­до­ни­мом пози­ти­визма, той иссле­до­ва­тель­ской про­граммы, кото­рую пози­ти­визм пред­ла­гал в есте­ство­зна­нии. И в фило­соф­ской апо­ло­ге­тике этой про­граммы, и в попытке после­до­ва­тель­ной ее реа­ли­за­ции пози­ти­ви­стов постигла неудача. Должна ли наука о рели­гии пытаться про­хо­дить вновь уже раз­ве­дан­ный до нее тупи­ко­вый путь?

Говоря о про­блеме пози­ти­вист­ских, опи­са­тель­ных мето­дов изу­че­ния рели­гии, поз­во­лим сле­ду­ю­щее срав­не­ние. Если объ­ек­том иссле­до­ва­ния явля­ется неко­то­рый текст, содер­жа­щий выска­зы­ва­ние о мире, напри­мер, «Земля вра­ща­ется вокруг своей оси», изу­ча­ю­щий его иссле­до­ва­тель может уста­но­вить, что в выска­зы­ва­нии 5 слов, 28 букв, в том числе 2 буквы «а», 3 буквы «в» и т.д. Эти данные, несо­мненно, будут истин­ной инфор­ма­цией о выска­зы­ва­нии, сво­бод­ными от мета­фи­зи­че­ских утвер­жде­ний, и такого рода иссле­до­ва­ния имеют право на суще­ство­ва­ние. Однако, пра­во­мер­ной будет и попытка выяс­нить соот­но­ше­ние выска­зы­ва­ния с реаль­ным поло­же­нием дел в миро­зда­нии. Поэтому пред­ме­том науки, изу­ча­ю­щей рели­гию может быть не только опи­са­ние и срав­ни­тель­ное иссле­до­ва­ние сакраль­ных тек­стов, но и вопрос о доле истин­но­сти содер­жа­ще­гося в них учения о мире.

Нам пред­став­ля­ется, что уход от онто­ло­ги­че­ской ясно­сти, от откры­того выяс­не­ния, счи­тает ли иссле­до­ва­тель рели­гию «тво­ре­нием чело­ве­че­ским» или же допус­кает (как веро­ят­ность или же как досто­вер­ную истину) воз­дей­ствие Бога или иного сверхъ­есте­ствен­ного фак­тора, при­вно­сит в науку о рели­гии все сла­бо­сти пози­ти­вист­ского под­хода и суще­ственно обед­няет позна­ва­тель­ные воз­мож­но­сти, сужает само поле иссле­до­ва­тель­ской дея­тель­но­сти. Этот уход от ясно­сти, видимо, отча­сти отра­жает дух уста­ло­сти от вечных фило­соф­ских про­блем, отча­сти же вызван стрем­ле­нием к «полит­кор­рект­но­сти», стрем­ле­нием избе­жать необ­хо­ди­мо­сти недву­смыс­ленно отверг­нуть аль­тер­на­тив­ную точку зрения и отста­и­вать уве­рен­ность в соб­ствен­ной. Но то, что хорошо для поли­ти­че­ского кон­сен­суса, гибельно для науч­ного поиска. Кроме того, подход к изу­ча­е­мому объ­екту с «миро­воз­зрен­че­ски ней­траль­ных пози­ций» воз­мо­жен только при полном отсут­ствии у иссле­до­ва­теля миро­воз­зре­ния, то есть системы тео­ре­ти­че­ски оформ­лен­ных пред­став­ле­ний об устрой­стве бытия.

Речь идет, разу­ме­ется не о созда­нии новой обще­обя­за­тель­ной для всех иссле­до­ва­те­лей рели­гии фило­соф­ской док­трины, а о том, каков должен быть тот minimum фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­ских воз­зре­ний и прин­ци­пов, кото­рый бы обес­пе­чил базу для науч­ного сооб­ще­ства, ибо даже кон­ку­ри­ру­ю­щие теории должны быть соиз­ме­ри­мыми, допус­ка­ю­щими воз­мож­ность вза­им­ной кри­ти­че­ской оценки. Правда, этот идеал не вполне дости­жим даже в есте­ство­зна­нии. М. Полани писал, что многие науч­ные дис­кус­сии вос­при­ни­ма­ются как дис­кус­сии о фак­ти­че­ских дока­за­тель­ствах. Однако, если при­гля­деться к ним ближе, то выяс­ня­ется, что в них обе сто­роны не счи­тают фак­тами одни и те же «факты» и в осо­бен­но­сти не при­ни­мают в каче­стве сви­де­тельств одни и те же «сви­де­тель­ства». «Тер­мины эти неод­но­значны именно в той мере, в какой отличны друг от друга оба про­ти­во­сто­я­щих мнения. Потому что в рамках двух раз­лич­ных кон­цеп­ций один и тот же набор опыт­ных данных при­об­ре­тает форму раз­лич­ных фактов и раз­лич­ных сви­де­тельств». 5 В гума­ни­тар­ных науках поло­же­ние еще более слож­ное, тем не менее, сле­дует стре­миться если не к единой фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­ской основе, то хотя бы к воз­мож­но­сти пони­мать и при­зна­вать взгляды друг друга. 

В каче­стве одной из аль­тер­на­тив выше­упо­мя­ну­тым фило­соф­ско-миро­воз­зрен­че­ским кон­цеп­циям, устра­ня­ю­щим Бога из своего поля зрения, мы можем выде­лить для рас­смот­ре­ния рели­ги­оз­ное знание, точнее ту его часть, кото­рая содер­жит све­де­ния об устрой­стве миро­зда­ния и о наи­бо­лее общих зако­нах бытия. Эта часть рели­ги­оз­ного знания в тео­ре­ти­че­ски оформ­лен­ном виде явля­ется тео­ло­гией и рели­ги­оз­ной фило­со­фией. (Она же при­сут­ствует и в обы­ден­ном созна­нии веру­ю­щих, но сейчас нас инте­ре­сует больше рели­ги­оз­ное знание как объ­яс­ня­ю­щая мир теория).

В составе рели­ги­оз­ного знания име­ются как полу­чив­шие рели­ги­оз­ное осмыс­ле­ние факты и теории есте­ство­зна­ния (напри­мер, крас­ное сме­ще­ние галак­тик и теория Боль­шого взрыва как сви­де­тель­ства в пользу сотво­ре­ния мира), так и утвер­жде­ния о мире, счи­та­е­мые бого­от­кро­вен­ными исти­нами(учение о сотво­ре­нии чело­века, о бес­смер­тии души и загроб­ном воз­да­я­нии).

В какой мере эта часть рели­ги­оз­ного знания отра­жает объ­ек­тив­ную реаль­ность?6 Разу­ме­ется, не в том смысле, в кото­ром всякий текст или выска­зы­ва­ние (вклю­чая и миф, и бред боль­ного, и дет­ский лепет), кроме бес­смыс­лен­ного набора слу­чай­ных букв или звуков в какой-то мере, опо­сре­до­ванно отра­жает реаль­ность, не может быть абсо­лютно ина­ко­вым по отно­ше­нию к дей­стви­тель­но­сти. Речь идет не о трак­товке рели­ги­оз­ного знания в духе выше­при­ве­ден­ного выска­зы­ва­ния Энгельса, а о том, что, поскольку не-бытие Бога не может быть научно дока­зан­ным, содер­жа­ща­яся в рели­ги­оз­ном знании гипо­теза о бытии Бога может ока­заться истин­ной.

В какой мере может и может ли эта часть рели­ги­оз­ного знания рас­смат­ри­ваться наряду с науч­ными тео­ри­ями (гипо­те­зами) об устрой­стве бытия или даже в каче­стве одной из них, если они сопо­став­ля­емы по мере адек­ват­но­сти опи­са­ния дей­стви­тель­но­сти? Нам пред­став­ля­ется, что в данной сфере позна­ния эффек­тив­ность под­раз­де­ле­ния теорий и знания на «науч­ное» и «вне­на­уч­ное» не вполне пра­вильна ввиду край­ней слож­но­сти демар­ка­ции. Гораздо точнее ста­вить вопрос о доле объ­ек­тив­ного знания в той или иной теории, о мере ее соот­вет­ствия реаль­но­сти.

Рас­смат­ри­вая суж­де­ние (утвер­жде­ние) рели­ги­оз­ного знания об устрой­стве бытия, о суще­ству­ю­щей реаль­но­сти, необ­хо­димо раз­ли­чать оценку гно­сео­ло­ги­че­ского ста­туса выска­зы­ва­ния, кото­рый при­да­ется ему рели­ги­оз­ным созна­нием и оценку соб­ственно содер­жа­ния выска­зы­ва­ния, того, что в нем утвер­жда­ется. Из того, что рели­ги­оз­ное созна­ние пред­ла­гает некое суж­де­ние о бытии в каче­стве абсо­лют­ной истины, данной Богом в Откро­ве­нии, для нас вовсе не сле­дует, что все, кто не явля­ется после­до­ва­те­лем данной кон­фес­сии, в част­но­сти, все ученые должны согла­шаться с тем, что это суж­де­ние явля­ется абсо­лют­ной исти­ной, при­ни­мать усво­я­е­мый ей гно­сео­ло­ги­че­ский статус. Но это никак не должно свя­зы­ваться с оцен­кой содер­жа­ния выска­зы­ва­ния, кото­рое может, веро­ятно, быть и близ­ким к истине. В таком гно­сео­ло­ги­че­ском ста­тусе выска­зы­ва­ние может быть при­нято к рас­смот­ре­нию как одна из кон­ку­ри­ру­ю­щих гипо­тез. На самом же деле сплошь и рядом эти оценки сме­ши­ва­ются, и несо­гла­сие с гно­сео­ло­ги­че­ским ста­ту­сом выска­зы­ва­ния служит осно­ва­нием, чтобы отка­заться от рас­смот­ре­ния содер­жа­ния выска­зы­ва­ния. (Подоб­ные при­меры можно при­ве­сти не только из обла­сти рели­ги­оз­ного знания. Я могу безо всяких доста­точ­ных осно­ва­ний быть абсо­лютно уве­рен­ным в том, что неко­то­рое выска­зы­ва­ние истинно, т.е. соот­вет­ствует реаль­но­сти. У других людей нет при­чины раз­де­лять мою уве­рен­ность, но, если мое суж­де­ние и вправду соот­вет­ствует дей­стви­тель­но­сти, его содер­жа­тель­ность, мера истин­но­сти, мера знания о реаль­но­сти никак не умень­ша­ется от того, что веро­ят­ной догадке я при­да­вал гно­сео­ло­ги­че­ский статус абсо­лют­ной истины).

Из ска­зан­ного сле­дует, что рас­смат­ри­вая суж­де­ния рели­ги­оз­ного знания о бытии, об устрой­стве мира, о наи­бо­лее общих фило­соф­ско-миро­воз­зрен­че­ских про­бле­мах мы, как иссле­до­ва­тели, не должны ско­вы­вать себя тем гно­сео­ло­ги­че­ским ста­ту­сом, кото­рый при­да­ется им в рамках рели­ги­оз­ного созна­ния. Нас должна инте­ре­со­вать воз­мож­ная, веро­ят­ная мера истин­но­сти заклю­чен­ного в них знания и в этом каче­стве они могут рас­смат­ри­ваться наравне с науч­ными тео­ри­ями. Иссле­до­ва­тель не обязан (можно ска­зать жестче — не вправе) согла­шаться с тем, что цер­ков­ное учение о кре­а­ци­о­низме или о вли­я­нии Божией бла­го­дати как при­чине роста рели­ги­оз­но­сти насе­ле­ния есть досто­вер­ная истина, но он не вправе апри­орно отбра­сы­вать эти объ­яс­не­ния, поскольку с неко­то­рой сте­пе­нью веро­ят­но­сти они могут ока­заться истин­ными. Отбра­сы­ва­ние же утвер­жде­ния как непро­ве­ря­е­мого или необос­но­ван­ного, с точки зрения зако­нов логики, в данном кон­тек­сте будет озна­чать при­ня­тие как несо­мненно истин­ного про­ти­во­по­лож­ного утвер­жде­ния, чем, соб­ственно, de facto грешит «мето­до­ло­ги­че­ский атеизм» и для чего нет реши­тельно ника­ких осно­ва­ний. (Про­ти­во­по­лож­ным част­но­утвер­ди­тель­ному выска­зы­ва­нию «В неко­то­рых слу­чаях в мире про­яв­ля­ется воз­дей­ствие Бога» согласно зако­нам логики явля­ется общео­т­ри­ца­тель­ное выска­зы­ва­ние «В мире нико­гда не про­яв­ля­ется воз­дей­ствие Бога», недо­ка­зу­е­мое уже в силу невоз­мож­но­сти полной индук­ции, т. е. иссле­до­ва­ния всех собы­тий, когда-либо про­ис­хо­дя­щих во Все­лен­ной). 

Говоря о «рели­ги­оз­ном знании», пред­став­ля­ется необ­хо­ди­мым сде­лать суще­ствен­ное уточ­не­ние об отно­ше­ниях между верой и зна­нием, по поводу кото­рых было сло­мано столько копий. На наш взгляд, попытка стро­гого дихо­то­ми­че­ского раз­гра­ни­че­ния веры на рели­ги­оз­ную и нере­ли­ги­оз­ную обо­ра­чи­ва­ется тав­то­ло­гией: рели­ги­оз­ная вера — вера в то, что свя­зано с рели­гией, нере­ли­ги­оз­ная — в то, что с рели­гией не свя­зано. В доста­точно рас­плыв­ча­том поня­тии «рели­ги­оз­ная вера»7 над­ле­жит выде­лить 1) веру как при­ня­тие разу­мом неких веро­ят­ных утвер­жде­ний за досто­вер­ные и 2) веру как лич­ност­ное пере­жи­ва­ние мисти­че­ского опыта, когда субъ­ект интер­пре­ти­рует его в каче­стве обще­ния со сверхъ­есте­ствен­ным, чув­ствует это и верит в под­лин­ность этого обще­ния. Вторая состав­ля­ю­щая, хотя и не вполне резко отгра­ни­чен­ная от первой, но свя­зан­ная в основ­ном не с ratio, а с духовно-эмо­ци­о­наль­ной сферой, лежит за рам­ками насто­я­щего иссле­до­ва­ния, а первая, в сущ­но­сти, входит в рели­ги­оз­ное знание. В даль­ней­шем мы гово­рим о рели­ги­оз­ной вере только в первом смысле.

В гно­сео­ло­ги­че­ском плане, по нашему мнению, нельзя гово­рить о про­ти­во­по­лож­но­сти веры и знания. Веру, в том числе рели­ги­оз­ную, сле­дует трак­то­вать как «веро­ят­ност­ное знание», утвер­жда­е­мое созна­нием субъ­екта реше­ние при­ни­мать нечто потен­ци­ально допу­сти­мое за досто­вер­ное, за истин­ное. В этом смысле вера была опре­де­лена еще у апо­стола Павла: «Вера же есть осу­ществ­ле­ние ожи­да­е­мого и уве­рен­ность в неви­ди­мом» (Евр. 11:1). В этом аспекте вера прак­ти­че­ски тож­де­ственна гно­сео­ло­ги­че­ски «мнению» в антич­ной фило­со­фии, догадке о чем-то неве­до­мом. Объ­ек­том веры может быть нечто прин­ци­пи­ально недо­ка­зу­е­мое раци­о­наль­ным обра­зом, в том числе сверхъ­есте­ствен­ное, транс­цен­дент­ное или же пока недо­сто­вер­ное, но могу­щее быть удо­сто­ве­рен­ным в буду­щем. В послед­нем случае, говоря сло­вами Локка, «когда вера дове­дена до досто­вер­но­сти, она раз­ру­ша­ется. Тогда это уже более не вера, а знание».8 Уместно срав­нить эти слова с выше­при­ве­ден­ным выска­зы­ва­нием апо­стола Павла, а также с его сло­вами о надежде: «Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и наде­яться? Но когда наде­емся того, чего не видим, тогда ожи­даем в тер­пе­нии» (Римл. 8:24-25).

Однако, наи­бо­лее важно то, что и в отно­ше­нии веры в неве­ри­фи­ци­ру­е­мое суж­де­ние, прин­ци­пи­ально недо­ступ­ное пре­вра­ще­нию в досто­вер­ное знание сле­дует при­знать, что она может содер­жать пред­став­ле­ния, соот­вет­ству­ю­щие дей­стви­тель­но­сти, и в этом смысле быть зна­нием.

Рас­смат­ри­вая про­блему веры, совре­мен­ный рос­сий­ский фило­соф Д.И. Дуб­ров­ский утвер­ждает, что «поня­тие веры можно логи­че­ски четко про­ти­во­по­став­лять не поня­тию знания, а поня­тию неве­рия. С другой сто­роны, поня­тие знания допус­кает такого рода про­ти­во­по­став­ле­ние не по отно­ше­нию к поня­тию веры, а лишь по отно­ше­нию к поня­тию незна­ния». 9 В гно­сео­ло­ги­че­ском плане вера пред­став­ляет собой «при­ня­тие» субъ­ек­том опре­де­лен­ного «содер­жа­ния», т.е. выска­зы­ва­ния, обла­да­ю­щего опре­де­лен­ным содер­жа­нием. По мнению фило­софа, знание «веро­ва­тельно» в том отно­ше­нии, что, обла­дая опре­де­лен­ным «когни­тив­ным содер­жа­нием», мы испы­ты­ваем либо состо­я­ние уве­рен­но­сти, убеж­ден­но­сти, либо неве­рия, отри­ца­ния, либо сомне­ния и неопре­де­лен­но­сти. Вместе с тем, всякая вера «содер­жа­тельна», всегда есть неко­то­рое «при­ня­тое» знание. Поэтому «про­блема истин­но­сти, соот­вет­ствия реаль­но­сти явля­ется цен­траль­ной, важ­ней­шей в оценке знания, а значит, его «веро­ва­тель­ной» модаль­но­сти. Вера, т.е. «при­ня­тие» опре­де­лен­ного содер­жа­ния, может быть истин­ной и ложной, либо недо­ста­точно опре­де­лен­ной. (…) Про­блема истин­но­сти знания сов­па­дает по своей сути с про­бле­мой истин­но­сти веры». 10

Еще раз упре­дим воз­мож­ное воз­ра­же­ние о необ­хо­ди­мо­сти раз­ли­чать «рели­ги­оз­ную веру» и веру как эпи­сте­мо­ло­ги­че­ское поня­тие. С учетом сде­лан­ной выше ого­ворки о вычле­не­нии из доста­точно широ­кого поня­тия «рели­ги­оз­ная вера» ее состав­ля­ю­щей, содер­жа­щей веро­ят­ност­ные суж­де­ния о реаль­но­сти, нам пред­став­ля­ется, что ника­кой гра­ницы между рас­смат­ри­ва­е­мой нами «рели­ги­оз­ной» и «нере­ли­ги­оз­ной» верой для гно­сео­ло­гии не суще­ствует. Един­ствен­ным объ­яс­не­нием того вни­ма­ния, кото­рое уде­ля­ется этой мнимой гра­нице пред­ста­ви­те­лями а‑теистических кон­цеп­ций, явля­ется, по нашему мнению, их внут­рен­няя убеж­ден­ность в лож­но­сти, несо­от­вет­ствии дей­стви­тель­но­сти пред­по­ло­же­ний о миро­устрой­стве, при­сут­ству­ю­щих в рели­ги­оз­ной вере, в отли­чие от гипо­тез и дога­док нере­ли­ги­оз­ной веры, за кото­рыми они при­знают потен­ци­аль­ную воз­мож­ность ока­заться истин­ными. 

Оста­но­вимся вкратце еще на одном аспекте про­блемы объ­екта науч­ного и рели­ги­оз­ного знания. Конечно, знание (или догадка, вера) о сверхъ­есте­ствен­ном «самом по себе» явля­ется исклю­чи­тель­ным досто­я­нием тео­ло­гии, так как этот объект по опре­де­ле­нию транс­цен­ден­тен и не может быть объ­ек­том науч­ного знания. (Хотя апо­фа­ти­че­ское, «отри­ца­тель­ное» бого­сло­вие и пыта­ется соста­вить неко­то­рое досто­вер­ное знание о Боге, отбра­сы­вая путем логи­че­ских рас­суж­де­ний все то, что не может быть при­пи­сы­ва­емо Богу, т.е. дви­га­ясь путем фаль­си­фи­ка­ции неко­то­рых гипо­тез о Боге).

Но про­блема воз­дей­ствия Бога на мир, про­яв­ле­ния сверхъ­есте­ствен­ного в мире с неиз­беж­но­стью ста­но­вится общим объ­ек­том науки и рели­ги­оз­ного знания. (Отри­ца­ю­щее или игно­ри­ру­ю­щее реше­ния а‑теизма тоже есть суж­де­ния об этом объ­екте. Отри­ца­тель­ное суж­де­ние тоже имеет объект, суще­ство­ва­ние кото­рого отри­ца­ется.). Объ­яс­няя некий фено­мен, име­ю­щий при­знаки чуда, ученый должен либо исклю­чить, либо игно­ри­ро­вать, либо при­нять как допу­сти­мое сверхъ­есте­ствен­ное объ­яс­не­ние. В любом из трех вари­ан­тов в явном или неяв­ном виде при­сут­ствует выска­зы­ва­ние о сверхъ­есте­ствен­ном как части изу­ча­е­мого объ­екта.

Пояс­ним выше­ска­зан­ное. Необ­хо­димо учи­ты­вать раз­ли­чие между объ­ек­том и пред­ме­том изу­че­ния. Объ­ек­том изу­че­ния явля­ется фено­мен, но иссле­до­ва­тели, в зави­си­мо­сти от целей и тео­ре­ти­че­ских уста­но­вок, могут изу­чать раз­лич­ные его свой­ства и давать раз­лич­ные объ­яс­не­ния. Фено­мен хри­сти­ан­ства может иметь как чисто земное, так и сверхъ­есте­ствен­ное про­ис­хож­де­ние, что, в прин­ципе, недо­ка­зу­емо. Нете­и­сти­че­ские кон­цеп­ции, изучая хри­сти­ан­ство, огра­ни­чи­ва­ются «земной», «чело­ве­че­ской» состав­ля­ю­щей объ­екта, но тем самым выска­зы­ва­ются об объ­екте в целом. В этом смысле, не изучая сверхъ­есте­ствен­ное само по себе, нете­и­сти­че­ские кон­цеп­ции имеют дело с зем­ными объ­ек­тами, в при­роде кото­рых, воз­можно, при­сут­ствует сверхъ­есте­ствен­ное.

Итак, с одной сто­роны, любое знание о любом объ­екте (в том числе и о мате­ри­аль­ном мире), об адек­ват­но­сти наших пред­став­ле­ний о нем не имеет харак­тера абсо­лют­ной истины. С другой сто­роны, наукой, зна­нием может быть и знание о реально не суще­ству­ю­щих и не име­ю­щих подо­бия в реаль­но­сти объ­ек­тах. Мате­ма­тика, раз­вив­ша­яся в послед­ние века, имеет дело не просто с «иде­а­ли­зи­ро­ван­ными объ­ек­тами», име­ю­щими про­об­раз в реаль­ном бытии. Она изу­чает объ­екты, вообще не име­ю­щие физи­че­ского подо­бия, такие, как мно­го­мер­ные про­стран­ства и т.д., искус­ственно скон­стру­и­ро­ван­ные по соб­ствен­ным зако­нам мате­ма­тики, тем не менее, оста­ва­ясь и зна­нием, и наукой. Иногда абстракт­ные постро­е­ния совре­мен­ных мате­ма­ти­че­ских теорий нахо­дят при­ме­не­ние как инстру­мент для опи­са­ния, моде­ли­ро­ва­ния реально суще­ству­ю­щих объ­ек­тов.11 Но такое при­спо­соб­ле­ние, осу­ществ­ля­е­мое post factum и далеко не всегда пре­тен­ду­ю­щее на соот­вет­ствие мате­ма­ти­че­ского алго­ритма реаль­ному объ­екту как он есть на самом деле нисколько не озна­чает, что все постро­е­ния совре­мен­ной мате­ма­тики когда-нибудь будут соот­не­сены с физи­че­ски суще­ству­ю­щими объ­ек­тами. При­мерно то же можно ска­зать и о другой совре­мен­ной науке — логике. 

Итак, про­блема соот­но­ше­ния между рели­ги­оз­ным зна­нием и объ­ек­тив­ным зна­нием о рели­гии ока­зы­ва­ется свя­зана с про­бле­мой пони­ма­ния сущ­но­сти объ­ек­тив­ного знания, науч­ного знания в совре­мен­ной теории позна­ния и фило­со­фии науки. Как мы уже отча­сти пока­зали выше, тезис о том, что лишь вне­ре­ли­ги­оз­ная, нете­и­сти­че­ская пози­ция иссле­до­ва­теля спо­собна обес­пе­чить объ­ек­тив­ность знания о рели­гии, его сво­боду от дог­ма­тизма и соот­вет­ствие кри­те­риям науч­но­сти ока­зы­ва­ется осно­ван­ным на дог­ма­ти­че­ском либо гипо­те­ти­че­ском (недо­ка­зу­е­мом) утвер­жде­нии. Нашей зада­чей, таким обра­зом, ста­но­вится про­яс­нить, явля­ются ли исход­ные фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­ские пред­по­сылки иссле­до­ва­тель­ской про­граммы опре­де­ля­ю­щим фак­то­ром для раз­ре­ше­ния вопроса о науч­но­сти этой про­граммы и полу­ча­е­мого в ходе ее реа­ли­за­ции знания. Нам пред­став­ля­ется этот вопрос осо­бенно акту­аль­ным так как без­ре­ли­ги­оз­ная наука, выдви­гая в адрес рели­ги­оз­ного знания ряд кри­ти­че­ских заме­ча­ний, нося­щих в основ­ном мето­до­ло­ги­че­ский харак­тер, в итоге под­вер­гает сомне­нию или отри­цает воз­мож­ность истин­ного, объ­ек­тив­ного рели­ги­оз­ного знания, но при этом забы­вает «обо­ро­титься на себя», чтобы убе­диться, что боль­шин­ство иллю­зий века Про­све­ще­ния о неуклон­ном про­дви­же­нии науки к истин­ному и досто­вер­ному знанию уже отверг­нуты, что непре­лож­ные тре­бо­ва­ния «кри­ти­цизма», «вери­фи­ци­ру­е­мо­сти», «объ­ек­тив­но­сти» и т. д. не выпол­ня­ются в самой раци­о­наль­ной науке.12 Если же клас­си­че­ские идеалы адог­ма­тизма, бес­пред­по­сы­лоч­но­сти, досто­вер­но­сти науч­ной кар­тины мира, кри­ти­цизма, опыт­ной про­ве­ря­е­мо­сти утра­тили свой абсо­лют­ный харак­тер в совре­мен­ной фило­со­фии науки, то в чем состоит объ­ек­тив­ность знания и насколько пра­во­ме­рен вопрос об объ­ек­тив­но­сти рели­ги­оз­ного знания?

НЕИЗ­БЕЖ­НОСТЬ ПРЕД­ПО­СЫ­ЛОК

В тече­ние дли­тель­ного исто­ри­че­ского пери­ода иде­а­лом раци­о­на­ли­сти­че­ской науч­но­сти была бес­пред­по­сы­лоч­ность знания, не при­ни­ма­ю­щего на веру ничего не дока­зан­ного с досто­вер­но­стью. Однако, эта погоня за очи­ще­нием знания от недо­ка­зан­ных пред­по­сы­лок не увен­ча­лась успе­хом ни при попыт­ках постро­е­ния фило­соф­ской системы, ни в есте­ство­зна­нии. В этом схо­дятся пред­ста­ви­тели раз­лич­ных направ­ле­ний фило­соф­ской мысли. Начать уже с того, что наша уве­рен­ность в не-солип­сизме, в реаль­но­сти мира, нахо­дя­ще­гося вне нашего соб­ствен­ного созна­ния есть акт веры, кото­рый не под­да­ется ника­кой про­верке.

Новая фило­соф­ская энцик­ло­пе­дия кон­ста­ти­рует, что «вопрос о том, как обос­но­вать суще­ство­ва­ние мира вне нас, оста­ется откры­тым и в совре­мен­ной фило­со­фии. (…) …наи­бо­лее же рас­про­стра­нено утвер­жде­ние, что выбор между субъ­ек­тив­ным иде­а­лиз­мом и реа­лиз­мом (под кото­рым пони­ма­ются объ­ек­тив­ный иде­а­лизм и мате­ри­а­лизм), подо­бен выбору между рели­гией и ате­из­мом, т.е. опре­де­ля­ется личной верой, а не науч­ным дока­за­тель­ством».13 Этой про­бле­ма­тике уде­ляли вни­ма­ние такие выда­ю­щи­еся фило­софы ХХ века, как Л. Вит­ген­штейн в работе «О досто­вер­но­сти» и Б. Рассел в труде «Чело­ве­че­ское позна­ние, его сфера и гра­ницы». Доба­вим, что в рус­ской рели­ги­оз­ной фило­со­фии, в част­но­сти у Вл. Соло­вьева, неустра­ни­мость веры в не-солип­сизм служит дока­за­тель­ством того, что любая мате­ри­а­ли­сти­че­ская или пози­ти­вист­ская система взгля­дов не сво­бодна от при­ни­ма­е­мых на веру утвер­жде­ний.

По словам К.Р. Поппера, «…вера в то, что мы можем начать науч­ное иссле­до­ва­ние с одних чистых наблю­де­ний, не имея чего-то похо­жего на теорию, явля­ется абсурд­ной. (…) Наблю­де­ние всегда носит изби­ра­тель­ный харак­тер. Нужно избрать объект, опре­де­лен­ную задачу, иметь неко­то­рый инте­рес, точку зрения, про­блему».14 В.С. Степин кон­ста­ти­рует, что «наука с самого начала своего ста­нов­ле­ния и в своем раз­ви­тии испы­ты­вает вли­я­ние фило­соф­ских прин­ци­пов и поло­же­ний. Их цен­ность и эври­сти­че­ская зна­чи­мость для раз­ви­тия науч­ного знания при­зна­ются в насто­я­щее время фило­со­фами разной ори­ен­та­ции».15

Инте­рес­ный аспект про­блемы скры­тых пред­по­сы­лок и подчас бес­со­зна­тельно при­ни­ма­е­мых на веру аксиом отме­чает Х. Ортега-и-Гассет. «…жизнь всегда осу­ществ­ля­ется на основе или исходя из опре­де­лен­ных пред­по­ло­же­ний, слу­жа­щих как бы почвой, на кото­рую мы опи­ра­емся или из кото­рой мы исхо­дим, чтобы жить. И это во всех сферах: как в науке, так и в морали, поли­тике и искус­стве. Всякая идея мыс­лится и всякая кар­тина пишется на основе опре­де­лен­ных допу­ще­ний или убеж­де­ний, кото­рые настолько при­сущи, настолько свой­ственны автору этой идеи или кар­тины, что он их вообще не заме­чает и потому не вводит ни в свою идею, ни в кар­тину; и мы нахо­дим их там не поло­жен­ными, а предполо­жен­ными и как бы остав­лен­ными позади». 16

Пози­ти­вист, выстав­ляя идею осво­бож­де­ния науки от мета­фи­зики и бес­смыс­лен­ных пред­ло­же­ний, не заме­чает того, что «эмпи­ри­че­ские факты», на кото­рые он стре­мится опе­реться, тео­ре­ти­че­ски нагру­жены его соб­ствен­ными миро­воз­зрен­че­скими мета­фи­зи­че­скими пред­по­сыл­ками, так как с ними он срод­нился. Поэтому «очи­ще­ние» ока­зы­ва­ется очи­ще­нием только от кон­ку­ри­ру­ю­щих тео­ре­ти­че­ских пред­по­сы­лок. То же самое можно ска­зать и о фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­ских пози­циях пред­ста­ви­те­лей нете­и­сти­че­ских кон­цеп­ций изу­че­ния рели­гии. Ведя бес­ком­про­мисс­ную борьбу с «недо­ка­зу­е­мыми дог­ма­тами», кото­рые при­вно­сят пред­ста­ви­тели теи­сти­че­ских и других иде­а­ли­сти­че­ских кон­цеп­ций, они, воз­можно вполне искренне, не обра­щают вни­ма­ния на при­выч­ные до неза­ме­ча­е­мо­сти для них самих дог­маты и пред­по­сылки, на кото­рых постро­ены их соб­ствен­ные кон­цеп­ции.

Инте­ресно, что хри­сти­ан­ская мысль уже очень рано обра­тила вни­ма­ние на то, что чело­ве­че­ское позна­ние вынуж­дено опи­раться на неко­то­рые акси­омы, при­ни­ма­е­мые на веру, дабы избе­жать регресса в бес­ко­неч­ность. Эта идея отме­ча­ется в част­но­сти Г.Г. Май­о­ро­вым у Кли­мента Алек­сан­дрий­ского, кото­рый утвер­ждал, что любое рас­суж­де­ние в конеч­ном итоге должно осно­вы­ваться на при­ни­ма­е­мых на веру пред­по­сыл­ках.17

В позд­ней­шей науч­ной мысли данная про­блема про­дол­жала обсуж­даться, в част­но­сти, К. Поппе­ром18 и Х. Аль­бер­том.: решая вопрос об истин­но­сти науч­ного выска­зы­ва­ния, чтобы избе­жать их дог­ма­ти­че­ского при­ня­тия («на веру») мы должны оправ­дать его какими то дру­гими выска­зы­ва­ни­ями, кото­рые также, в свою оче­редь должны быть оправ­даны, что ведет к бес­ко­неч­ному регрессу. Поппер кон­ста­ти­рует, что поскольку про­це­дура про­верки истин­но­сти выска­зы­ва­ния не имеет есте­ствен­ного конца, то «для того, чтобы про­верка при­вела к опре­де­лен­ному резуль­тату, нам ничего не оста­ется, как оста­но­виться на том или ином ее шаге и заявить, что на неко­то­рое время мы удо­вле­тво­рены».19 Таким обра­зом, счи­тает Поппер, мы избе­гаем и дог­ма­тизма, так как всегда можем воз­об­но­вить про­верки, и регресса в бес­ко­неч­ность, так как задача уста­но­вить окон­ча­тель­ную истину в прин­ципе не ста­вится, надо лишь моти­ви­ро­вать наше реше­ние оста­но­виться на том, что на данный момент пред­став­ля­ется наи­бо­лее при­ем­ле­мым. Это реше­ние вполне в духе поппе­ров­ских утвер­жде­ний о том, что, ввиду невоз­мож­но­сти дока­зать истин­ность науч­ных теорий, над­ле­жит доволь­ство­ваться отбра­сы­ва­нием ложных теорий, и только так может раз­ви­ваться науч­ное позна­ние. Однако, пред­став­ля­ется, что цена, кото­рую таким обра­зом при­хо­дится запла­тить науке за осво­бож­де­ние от дог­ма­тизма, от необ­хо­ди­мо­сти при­ни­мать что-либо на веру в каче­стве истин­ного, слиш­ком велика. Неда­ром сам К. Поппер срав­ни­вал свою теорию про­гресса науч­ного знания с про­цес­сом заби­ва­ния в болото свай, кото­рые нико­гда не дости­гают твер­дого дна, но до поры до вре­мени поз­во­ляют на них опи­раться.

ТЕО­РЕ­ТИ­ЧЕ­СКАЯ НАГРУ­ЖЕН­НОСТЬ ФАКТОВ

Необ­хо­ди­мость нали­чия неко­то­рых тео­ре­ти­че­ских пред­по­сы­лок, кон­цеп­ту­аль­ных осно­ва­ний для иссле­до­ва­ния, о кото­рой гово­рят пред­ста­ви­тели раз­лич­ных школ фило­со­фии науки, нераз­рывно свя­зана с тем, что опыт­ные данные, факты ока­зы­ва­ются тео­ре­ти­че­ски нагру­жен­ными, не сво­бод­ными от тео­ре­ти­че­ских аксиом, в рамках кото­рых они полу­ча­ются и интер­пре­ти­ру­ются. Одно из наи­бо­лее серьез­ных иссле­до­ва­ний этой про­бле­ма­тики — «Кри­тика науч­ного разума» при­над­ле­жит немец­кому фило­софу К. Хюб­неру.

В фило­со­фии науки про­блема тео­ре­ти­че­ской нагру­жен­но­сти фактов актвно раз­ра­ба­ты­ва­лась в пост­по­зи­ти­вист­ской фило­со­фии в ходе кри­тики логи­че­ского пози­ти­визма. При­ме­ни­тельно к изу­че­нию рели­гии, как уже отме­ча­лось выше, при обсуж­де­нии «мето­до­ло­ги­че­ского агно­сти­цизма», попытка защиты «стро­гой науч­но­сти», опи­ра­ю­щейся исклю­чи­тельно на досто­вер­ные эмпи­ри­че­ские факты, также ока­зы­ва­ется обре­чена на неудачу.

КРИ­ТИ­ЦИЗМ

Науке при­пи­сы­ва­ется то свой­ство, что любая ее истина, акси­ома, утвер­жде­ние не сво­бодны от кри­тики и могут быть пере­смот­рены, под­верг­нуты кри­ти­че­скому ана­лизу и изме­не­нию. Напро­тив, счи­та­ется, что тео­ло­гия исхо­дит из того, что в Откро­ве­нии, в сакраль­ных текстах дана абсо­лют­ная и неиз­мен­ная истина, кото­рая может лишь осмыс­ляться и тол­ко­ваться людьми. Снова ого­во­рив­шись, что в данной сфере, по нашему мнению, водо­раз­дел должен про­хо­дить не между «науч­но­стью» и «нена­уч­но­стью», а по нали­чию или отсут­ствию знания об объ­ек­тив­ной реаль­но­сти: обла­дает ли им тео­ло­гия или нет. Тем не менее, рас­смот­рим про­блему кри­тич­но­сти, как одну из ипо­ста­сей про­блемы нали­чия или отсут­ствия в тео­ре­ти­че­ской системе при­ни­ма­е­мых на веру, недо­ка­зу­е­мых аксиом.

На наш взгляд, здесь нали­че­ствует сме­ше­ние мето­до­ло­ги­че­ских при­е­мов, при­ме­ня­е­мых наукой и тео­ло­гией в про­цессе позна­ния и эпи­сте­мо­ло­ги­че­ской оценки знаний, полу­ча­е­мых в резуль­тате этого про­цесса. Раци­о­на­ли­сти­че­ская наука (с пози­ций кото­рой обычно кри­ти­куют за нена­уч­ность тео­ло­гию и взгляды кото­рой на науч­ное знание в ХХ в. под­верг­лись серьез­ной кри­тике, в част­но­сти со сто­роны К. Поппера и пост­по­зи­ти­ви­стов) пола­гает, что в резуль­тате пан­кри­ти­че­ского, под­вер­га­ю­щего все сомне­нию метода позна­ния обре­та­ется адек­ват­ное объ­ек­тив­ной реаль­но­сти пред­став­ле­ние о ней, отно­си­тель­ная истина, асимп­то­ти­че­ски стре­мя­ща­яся к абсо­лют­ной истине, кото­рая в ходе даль­ней­шего про­гресса науч­ного знания может быть допол­нена и уточ­нена, но уже не может ока­заться вполне ложной. (Эта пре­тен­зия клас­си­че­ского раци­о­на­лизма теперь оспа­ри­ва­ется фило­со­фами науки, о чем ниже). Таким обра­зом, в резуль­тате про­цесса сомне­ния и кри­тики в науке утвер­жда­ются при­знан­ные досто­вер­ными истины, не под­ле­жа­щие даль­ней­шей кри­тике. (Никому в науч­ном сооб­ще­стве не запре­щено, в юри­ди­че­ском смысле, сомне­ваться в невоз­мож­но­сти веч­ного дви­га­теля и, соот­вет­ственно, про­дол­жать попытки его созда­ния. Но de facto науч­ное сооб­ще­ство такую кри­тику уста­нов­лен­ных истин отвер­гает — иначе оно не смогло бы сдви­нуться вперед от бес­ко­неч­ного сомне­ния и про­ве­рок).

С другой сто­роны, тео­ло­гия дей­стви­тельно при­ни­мает неко­то­рые бого­от­кро­вен­ные истины как абсо­лют­ную дан­ность, кото­рая в прин­ципе не может быть про­ве­рена кри­ти­че­скими мето­дами. Но при этом рели­ги­оз­ная прак­тика экзе­ге­тики, истол­ко­ва­ния абсо­лют­ных истин Откро­ве­ния в весьма раз­лич­ных вари­ан­тах, рас­хо­дя­щихся друг с другом и с бук­валь­ным зву­ча­нием сакраль­ного текста, застав­ляет гово­рить о том, что «рели­ги­оз­ный дог­ма­тизм» на деле обо­ра­чи­ва­ется лишь твер­дой уве­рен­но­стью в том, что «истина суще­ствует», что абсо­лют­ная, досто­вер­ная, неиз­мен­ная истина есть в прин­ципе, экзи­стен­ци­ально. Но про­блема ее пости­же­ния, истол­ко­ва­ния людьми — это про­цесс, кото­рый не сво­бо­ден от заблуж­де­ний, кото­рые надо обна­ру­жи­вать и устра­нять, про­цесс, име­ю­щий вдо­ба­вок еще и субъ­ек­тивно-окра­шен­ный харак­тер. (Бого­от­кро­вен­ная истина позна­ется лишь в меру лич­ного духов­ного совер­шен­ства позна­ю­щего субъ­екта и явля­ется инди­ви­ду­аль­ным, лич­ност­ным зна­нием, не под­да­ю­щимся исчер­пы­ва­ю­щей вер­ба­ли­за­ции для сооб­ще­ния «любому», дру­гому субъ­екту).

Итак, метод науки — кри­ти­цизм, но цель — досто­вер­ное знание, мето­до­ло­ги­че­ский прин­цип тео­ло­гии — вера в несо­мнен­ность бого­от­кро­вен­ных истин, но цель — знание огра­ни­чен­ное, несо­вер­шен­ное, в силу несо­вер­шен­ства позна­ю­щих спо­соб­но­стей чело­века, но потен­ци­ально могу­щее осво­бож­даться от заблуж­де­ний.

Помимо про­чего, в сопо­став­ле­нии науки и тео­ло­гии сле­дует четко раз­ли­чать науч­ный поиск от обу­че­ния науч­ным зна­ниям и, соот­вет­ственно, тео­ло­ги­че­ские рефлек­сии, могу­щие сопро­вож­даться выдви­же­нием и кри­ти­кой гипо­тез, от пре­по­да­ва­ния кате­хи­зиса. Слушая кри­ти­ков тео­ло­гии, иногда обра­ща­ешь вни­ма­ние на то, что за несо­от­вет­ствие неким кано­нам науч­но­сти фак­ти­че­ски кри­ти­ку­ется не бого­слов, а про­по­вед­ник или кате­хи­за­тор, кото­рый, как и пре­по­да­ва­тель, скажем, химии, вовсе не должен вну­шать уче­ни­кам мысль о воз­мож­ной оши­боч­но­сти сооб­ща­е­мых им знаний.

Сле­дует при­знать, что наука, руко­вод­ству­ю­ща­яся кри­ти­че­ским мето­дом позна­ния, достигла впе­чат­ля­ю­щих успе­хов в обла­сти есте­ство­зна­ния, вопло­тив­шимся в научно-тех­ни­че­ском про­грессе. Инте­ресно, однако, что в споре с рели­ги­оз­ным зна­нием, оспа­ри­вая его пре­тен­зии на адек­ват­ное пости­же­ние мира, пред­ста­ви­тели нете­и­сти­че­ских кон­цеп­ций апел­ли­руют именно к этим дости­же­ниям. Это объ­яс­ня­ется тем, что в обла­сти гума­ни­тар­ных наук гово­рить о каком-то убе­ди­тель­ном про­грессе зна­чи­тельно слож­нее. Бла­го­даря успе­хам точных наук и тех­ники гума­ни­тар­ные науки суще­ственно раз­вили воз­мож­но­сти по сбору инфор­ма­ции. Но в обла­сти, под­ни­ма­ю­щейся над голым эмпи­риз­мом20, тот же самый пан­кри­ти­цизм привел к раз­ру­ши­тель­ным послед­ствиям — ника­ких при­зна­ва­е­мых науч­ным сооб­ще­ством обоб­ща­ю­щих теорий, типа тех, что при­сут­ствуют в есте­ство­зна­нии, постро­ить не уда­ется, именно по при­чине отсут­ствия при­ни­ма­е­мых на веру исход­ных аксиом. В резуль­тате гума­ни­тар­ной науке, про­слав­ля­ю­щей пан­кри­ти­цизм и адог­ма­тизм как свое осно­ва­ние, нечем похва­литься перед тео­ло­гией в обла­сти про­дви­же­ния к истине.

ПРО­БЛЕМА ДОСТО­ВЕР­НО­СТИ «НАУЧ­НОЙ КАР­ТИНЫ МИРА»

Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния в обла­сти исто­рии и фило­со­фии науки в зна­чи­тель­ной части схо­дятся в при­зна­нии того факта, что харак­тер­ные для клас­си­че­ской науки пре­тен­зии на обла­да­ние досто­вер­ным, истин­ным зна­нием ока­за­лись завы­шен­ными. Можно гово­рить лишь о коли­че­ствен­ном отли­чии между науч­ным, обы­ден­ным, рели­ги­оз­ным зна­нием и мифом в сте­пени прав­до­по­до­бия, в уровне под­твер­жда­е­мо­сти, в объ­яс­ни­тель­ном потен­ци­але, но преж­няя стро­гая гра­ница, про­во­ди­мая по при­знаку досто­вер­но­сти знания, ока­за­лась раз­мы­той. При­ве­дем неко­то­рые выска­зы­ва­ния авто­ри­тет­ных иссле­до­ва­те­лей, при­над­ле­жа­щих к раз­лич­ным науч­ным школам.

П. Фей­е­ра­бенд выска­зы­вает оценку отно­си­тель­но­сти науч­ных зако­нов, доста­точно убе­ди­тельно под­твер­жда­е­мую исто­рией науки: «Когда-то науч­ные законы счи­та­лись вполне обос­но­ван­ными и непре­ре­ка­е­мыми. Ученый откры­вает факты и законы и посто­янно уве­ли­чи­вает коли­че­ство надеж­ного и несо­мнен­ного знания. Сего­дня мы осо­знали, глав­ным обра­зом бла­го­даря рабо­там Милля, Маха, Больц­мана, Дюгема и др., что наука не может дать подоб­ных гаран­тий. Науч­ные законы могут пере­смат­ри­ваться; часто они ока­зы­ва­ются не просто локально невер­ными, но совер­шенно лож­ными, выска­зы­вая нечто о сущ­но­стях, кото­рые нико­гда не суще­ство­вали».21

В марк­сист­ской фило­со­фии про­блема досто­вер­но­сти знания раз­ре­ша­лась с исполь­зо­ва­нием поня­тий «отно­си­тель­ной и абсо­лют­ной истины». К. Поппер, раз­ви­вая юмов­скую кри­тику индук­тив­ных заклю­че­ний, при­хо­дил к выво­дам о невоз­мож­но­сти достиг­нуть досто­вер­ного поло­жи­тель­ного знания. «…Мы нико­гда не можем раци­о­нально оправ­дать теорию, то есть при­тя­зать на знание того, что она истинна, но мы можем, если нам пове­зет, раци­о­нально оправ­дать пред­по­чте­ние одной из мно­же­ства кон­ку­ри­ру­ю­щих теорий — до поры до вре­мени, то есть при­ме­ни­тельно к совре­мен­ному состо­я­нию ее обсуж­де­ния. И наше оправ­да­ние, хотя это и не при­тя­за­ние на истин­ность теории, может быть при­тя­за­нием на то, что на данной стадии обсуж­де­ния все ука­зы­вает, что эта теория явля­ется лучшим при­бли­же­нием к истине, чем любая из пред­ло­жен­ных до сих пор кон­ку­ри­ру­ю­щих теорий».22

И. Барбур завер­шает свой обзор исто­рии раз­ви­тия науки заклю­че­нием: «В общем, наука не при­во­дит к несо­мнен­ным выво­дам. Ее заклю­че­ния всегда неполны, пред­ва­ри­тельны и могут под­верг­нуться пере­смотру. Теории меня­ются со вре­ме­нем и мы должны ожи­дать, что суще­ству­ю­щие теории будут изме­няться или опро­вер­гаться подобно пред­ше­ству­ю­щим».23

Инте­рес­ный аспект про­блемы раз­гра­ни­че­ния науки и не-науки затра­ги­вает рос­сий­ский ученый Б. И. Пру­жи­нин. Срав­ни­вая науку и аст­ро­ло­гию, он кон­ста­ти­рует, что «у пред­ста­ви­те­лей респек­та­бель­ной науки, забо­тя­щихся более или менее созна­тельно о соблю­де­нии мето­до­ло­ги­че­ских кри­те­риев, аст­ро­ло­гия может вызвать только раз­дра­же­ние. Правда, с точки зрения тех же стро­гих кри­те­риев реаль­ность респек­та­бель­ной науки также ока­зы­ва­лась «псев­до­на­уч­ной», ибо реаль­ная наука не дотя­ги­вала до рафи­ни­ро­ван­ных стан­дар­тов науч­но­сти. (…) …вся совре­мен­ная мето­до­ло­гия исхо­дит из того, что реаль­ная наука посто­янно дви­жется, изме­ня­ется, пере­стра­и­ва­ется, и мето­до­ло­гия, целью кото­рой явля­ется фор­му­ли­ровка кри­те­риев науч­ного метода, вынуж­дена счи­таться с тем, что кри­те­рии эти должны при­ла­гаться к изме­ня­ю­ще­муся знанию, т.е. к знанию вечно неза­вер­шен­ному, вечно нару­ша­ю­щему в своей дина­мике сло­жив­ши­еся каноны науч­ной раци­о­наль­но­сти».24

ВЕРИ­ФИ­КА­ЦИЯ И ВОС­ПРО­ИЗ­ВО­ДИ­МОСТЬ

Согласно кано­нам тра­ди­ци­он­ной науки, важ­ней­шим кри­те­рием науч­но­сти знания явля­ется воз­мож­ность экс­пе­ри­мен­таль­ной про­ве­ря­е­мо­сти, вос­про­из­во­ди­мо­сти опытов, интер­субъ­ек­тив­ной про­верки. Несо­мненно, что все это дей­стви­тельно играет важную роль в раз­ви­тии есте­ство­зна­ния. Однако, совре­мен­ная теория позна­ния и фило­со­фия науки ставят под сомне­ние воз­мож­ность полу­че­ния таким путем досто­вер­ного знания. Как известно, непол­ная индук­ция дает воз­мож­ность лишь веро­ят­ност­ных заклю­че­ний. Поэтому сколь угодно боль­шое число экс­пе­ри­мен­таль­ных под­твер­жде­ний не вполне дока­зы­вает истин­ность науч­ной теории.

М. Полани напо­ми­нает, что «в тече­ние сотен лет пра­вила индук­ции при­во­ди­лись в под­держку анти­на­уч­ных мнений. Аст­ро­ло­гия три тысячи лет дер­жа­лась на эмпи­ри­че­ских сви­де­тель­ствах, под­твер­ждав­ших пред­ска­за­ния горо­ско­пов. Это самая длин­ная из извест­ных в исто­рии цепей эмпи­ри­че­ских обоб­ще­ний».25

К. Хюбнер при­хо­дит к выво­дам, что «…дока­за­тель­ства, осно­ван­ные на экс­пе­ри­менте и успешно заре­ко­мен­до­вав­ших себя тео­риях — это не высший суд, при­го­вор кото­рого не может быть обжа­ло­ван. (…) …наука не при­знает абсо­лют­ных фактов; все факты отно­си­тельны к кон­крет­ным пред­по­сыл­кам и апри­орно уста­нав­ли­ва­е­мым прин­ци­пам». 26

Помимо раз­ра­бо­тан­ной уже Д. Юмом про­бле­ма­тики недо­сто­вер­но­сти непол­ной индук­ции, совре­мен­ная кван­то­вая меха­ника бази­ру­ется на прин­ципе неопре­де­лен­но­сти, озна­ча­ю­щем, что любое собы­тие в мик­ро­мире носит неустра­нимо веро­ят­ност­ный харак­тер. Это, по всей види­мо­сти, озна­чает, что и мак­ро­мир под­чи­ня­ется прин­ципу инде­тер­ми­низма и все собы­тия в нем не неиз­бежны, а только веро­ятны.27

Выше­ска­зан­ная огра­ни­чен­ность науч­ной про­ве­ря­е­мо­сти выяви­лась даже в точных науках, в совре­мен­ном есте­ство­зна­нии. При­ме­ни­тельно к гума­ни­тар­ному знанию, такому, как изу­че­ние рели­гии сама воз­мож­ность экс­пе­ри­мен­таль­ной про­верки весьма огра­ни­чена. Таким обра­зом, про­ве­ря­е­мость экс­пе­ри­мен­таль­ных данных и тео­ре­ти­че­ских постро­е­ний, повы­шая их прав­до­по­доб­ность, не состав­ляет каче­ствен­ного рубежа, кото­рый тра­ди­ци­онно виделся между про­ве­ря­е­мыми и непро­ве­ря­е­мыми выска­зы­ва­ни­ями.

Для сопо­став­ле­ния про­ве­ря­е­мого и непро­ве­ря­е­мого, при­ни­ма­е­мого на веру суж­де­ния воз­можно исполь­зо­вать очень упро­щен­ную модель закры­того ящика, содер­жа­щего неко­то­рое коли­че­ство черных и белых шаров. Дог­ма­тик (не обя­за­тельно бого­слов), исходя из неких пред­по­сы­лок, будет, не выни­мая ни одного шара, т.е. без опыт­ной про­верки, утвер­ждать: «все шары черные». При этом его необос­но­ван­ное утвер­жде­ние может ока­заться истин­ным (или частично истин­ным, если хотя бы часть шаров — черные). Эмпи­рик, вынув 5 или 50 или 500 белых шаров, может утвер­ждать, что все шары — белые, что может ока­заться ложным, если оста­лись невы­ну­тыми только черные шары. Только в весьма редком для науч­ного иссле­до­ва­ния случае полной индук­ции (вынуты все шары) эмпи­ри­че­ски про­ве­рен­ное утвер­жде­ние ока­зы­ва­ется абсо­лютно досто­вер­ным, в осталь­ных слу­чаях опыт­ное под­твер­жде­ние (непол­ная индук­ция) дает лишь веро­ят­ност­ное знание. (Доба­вим, что в отли­чие от нашей при­ми­тив­ной модели, где рас­по­зна­ва­ние цвета выну­того шара не пред­став­ляет слож­но­стей, в реаль­ном экс­пе­ри­менте факт («цвет») может быть неверно интер­пре­ти­ро­ван, и тогда, если мы по ошибке при­няли выну­тый черный шар за белый, наше, как нам кажется, частично про­ве­рен­ное опытом суж­де­ние ока­зы­ва­ется пол­но­стью ложным. Итак, непро­ве­ря­е­мое выска­зы­ва­ние о реаль­но­сти в прин­ципе может быть более истин­ным, чем частично под­твер­жден­ное опыт­ными дан­ными.

ФАЛЬ­СИ­ФИ­КА­ЦИ­О­НИЗМ

Выдви­ну­тый логи­че­скими пози­ти­ви­стами кри­те­рий вери­фи­ци­ру­е­мо­сти име­ю­щих смысл выска­зы­ва­ний ока­зался, как пока­зала исто­рия фило­со­фии, непри­го­ден для раз­ли­че­ния науч­ных и нена­уч­ных выска­зы­ва­ний. В каче­стве кри­те­рия демар­ка­ции К. Поппе­ром была пред­ло­жена фаль­си­фи­ци­ру­е­мость, т.е. потен­ци­аль­ная спо­соб­ность науч­ной теории быть опро­верг­ну­той. Хотя в даль­не­шем мето­до­ло­гия науки и выявила неко­то­рые сла­бо­сти фаль­си­фи­ка­ци­о­низма, пред­став­ля­ется инте­рес­ным рас­смот­реть под углом зрения поппе­ров­ской кон­цеп­ции о фаль­си­фи­ци­ру­е­мо­сти науч­ных теорий прин­цип мето­до­ло­ги­че­ского ате­изма. По словам В.И. Гара­джи, «как и любая другая наука, социо­ло­гия рели­гии осно­вы­ва­ется на «мето­до­ло­ги­че­ском ате­изме», т. е. ищет реше­ния своих про­блем и объ­яс­не­ния изу­ча­е­мых ею явле­ний, «как если бы Бога не было». Иными сло­вами, социо­лог не может объ­яс­нить суще­ство­ва­ние у инди­ви­дов и групп веры в Бога суще­ство­ва­нием Бога, «встре­чей чело­века с Богом» и т.п.».28 В таком случае, может ли такая тео­ре­ти­че­ская уста­новка быть фаль­си­фи­ци­ро­вана, т.е. может ли она столк­нуться с эмпи­ри­че­ским фактом, дока­зы­ва­ю­щим ее лож­ность?Оче­видно, что нет. В случае, если при­нята уста­новка объ­яс­нять все фено­мены без исклю­че­ния, не допус­кая в объ­яс­не­нии сверхъ­есте­ствен­ного, ника­кой фено­мен или факт не убедит иссле­до­ва­теля в суще­ство­ва­нии сверхъ­есте­ствен­ного. Как кон­ста­ти­рует М. Полани, «в есте­ствен­ных науках дока­за­тель­ство неко­то­рого утвер­жде­ния не может быть столь же стро­гим, как это при­нято в мате­ма­тике. Мы часто отка­зы­ва­емся при­нять дока­за­тель­ство, пред­ла­га­е­мое в каче­стве науч­ного, в зна­чи­тель­ной мере потому, что по каким-то общим осно­ва­ниям не хотим верить в дока­зы­ва­е­мое». 29 В рамках такой пара­дигмы даже чудо будет объ­яс­нено мате­ри­а­ли­сти­че­ски с помо­щью какой-нибудь гипо­тезы ad hoc, либо «отло­жено на буду­щее», как пока не под­да­ю­ще­еся науч­ному объ­яс­не­нию. Такая спо­соб­ность теорий справ­ляться со всеми потен­ци­ально опро­вер­га­ю­щими ее фак­тами иногда име­ну­ется имму­ни­за­цией от опро­вер­же­ния. Именно поэтому и фило­соф­ский, и мето­до­ло­ги­че­ский атеизм сле­дует при­знать тео­рией, не под­да­ю­щейся эмпи­ри­че­скому опро­вер­же­нию.

Прин­ци­пи­аль­ная неопро­вер­жи­мость теории или системы никак не может быть отне­сена к числу ее науч­ных досто­инств. Таким обра­зом, помимо неустра­ни­мой онто­ло­ги­че­ской погреш­но­сти, вно­си­мой гипо­те­тич­ным харак­те­ром исход­ного допу­ще­ния «мето­до­ло­ги­че­ского ате­изма», о кото­рой мы гово­рили ранее, он ока­зы­ва­ется не выдер­жи­ва­ю­щим испы­та­ние одним из важ­ней­ших кри­те­риев для раз­ли­че­ния науки от не-науки — кри­те­рием фаль­си­фи­ци­ру­е­мо­сти. (Есте­ственно, что не менее неопро­вер­жим и дог­ма­ти­че­ский теизм, «объ­яс­ня­ю­щий» все собы­тия волей Бога, но он и не пре­тен­дует на то, чтобы его при­знали един­ственно науч­ным под­хо­дом).

РЕА­ЛИЗМ

Важ­ней­шей чертой, объ­еди­ня­ю­щей мате­ри­а­ли­стов и других сто­рон­ни­ков досто­вер­но­сти науч­ного знания с хри­сти­ан­скими пред­став­ле­ни­ями о знании явля­ется реа­лизм, убеж­ден­ность в том, что позна­вая мир, мы познаем (хотя и не до конца) его под­лин­ный облик, то, каков он есть на самом деле. В хри­сти­ан­стве это нераз­рывно свя­зано с эти­че­ским уче­нием, поскольку поступки могут быть вме­ня­емы лич­но­сти только в случае, если они совер­ша­ются на осно­ва­нии знания истин­ного поло­же­ния дел, а не заблуж­де­ния.

В то же время фило­соф­ская мысль послед­него века демон­стри­рует все боль­шее тяго­те­ние к раз­лич­ным формам субъ­ек­тив­ного иде­а­лизма, обо­ра­чи­ва­ю­ще­гося в конеч­ном счете отри­ца­нием таких кате­го­рий как «истина» и «добро». Более подробно соци­аль­ные и эти­че­ские послед­ствия раз­лич­ных фило­соф­ских под­хо­дов к вопро­сам о бытии Божием и о позна­ва­е­мо­сти истин­но­сти я соби­ра­юсь рас­смот­реть в отдель­ном иссле­до­ва­нии, в насто­я­щее же время я лишь обра­щаю вни­ма­ние на точку фило­соф­ского сбли­же­ния мате­ри­а­ли­сти­че­ских кон­цеп­ций и рели­ги­оз­ного знания — на убеж­ден­ность в соот­вет­ствии наших знаний о мире реаль­ному поло­же­нию дел в нем. Можно ска­зать, что и ученый-мате­ри­а­лист и ученый-объ­ек­тив­ный иде­а­лист или бого­слов едины в уве­рен­но­сти в объ­ек­тив­ном харак­тере знания, в том, что мы дей­стви­тельно что-то узнаем об окру­жа­ю­щем нас мире.

Другое дело, что пред­ста­ви­тели этих миро­воз­зре­ний рас­хо­дятся в суж­де­ниях о кон­крет­ном содер­жа­нии этих знаний, о при­ем­ле­мо­сти тех или иных акси­о­ма­ти­че­ских пред­по­сы­лок. Но это и должно в усло­виях науч­ной дис­кус­сии спо­соб­ство­вать более раз­но­сто­рон­нему изу­че­нию мира. В конце концов, содер­жа­тель­ная дис­кус­сия воз­можна только между теми, кто убеж­ден в истин­но­сти и адек­ват­но­сти своих позна­ний, в то время как пост­по­зи­ти­вист­ская кри­тика науки спо­собна закон­чить полным агно­сти­циз­мом и реля­ти­виз­мом.

Аме­ри­кан­ский иссле­до­ва­тель Х. Лэйси выска­зы­вает мнение, что в совре­мен­ном мире назрела «необ­хо­ди­мость син­теза бес­спор­ных дости­же­ний науч­ных иссле­до­ва­ний, про­во­ди­мых в русле мате­ри­а­ли­сти­че­ских стра­те­гий, с раци­о­наль­ными эле­мен­тами многих других совре­мен­ных стра­те­гий, оппо­зи­ци­он­ных мате­ри­а­ли­сти­че­ским. В этом случае уда­ется избе­жать как све­де­ния форм науч­ной прак­тики только к одной — счи­та­ю­щейся един­ственно воз­мож­ной форме (с ее нередко скры­той при­вер­жен­но­стью мате­ри­а­ли­сти­че­ской мета­фи­зике), так и опас­но­сти ради­каль­ного реля­ти­визма, часто ассо­ци­и­ру­е­мого с раз­лич­ными фор­мами кри­ти­цизма науки».30

Нам пред­став­ля­ется, что нете­и­сти­че­ские, прежде всего мате­ри­а­ли­сти­че­ские кон­цеп­ции стоят перед выбо­ром: или при­знать в своем осно­ва­нии нали­чие недо­ка­зу­е­мых утвер­жде­ний (о небы­тии Бога, о пер­вич­но­сти мате­ри­аль­ного начала и т.п.), обретя тем самым точку опоры для вытя­ги­ва­ния себя из тря­сины реля­ти­визма, но запла­тив за это при­зна­нием, что их дог­ма­тизм ничем гно­сео­ло­ги­че­ски не «лучше» тео­ло­ги­че­ского; либо, наста­и­вая на полном адог­ма­тизме, прийти к неиз­беж­ному при­зна­нию иллю­зор­но­сти «науч­ной кар­тины мира» по отно­ше­нию к реаль­ному миру, обре­чен­ному оста­ваться вещью в себе.

НЕКО­ТО­РЫЕ ВЫВОДЫ

1. Рели­ги­оз­ное знание о мире, говоря о сверхъ­есте­ствен­ном и его воз­дей­ствии на мир, может в какой-то мере отра­жать реаль­ное поло­же­ние дел, т. е. быть истин­ным.
2. Объ­ек­тив­ное знание о рели­гии, стре­мя­ще­еся к наи­боль­шей пол­ноте, а не к само­огра­ни­че­нию до наблю­де­ния эмпи­ри­че­ских фактов, должно искать ответ о мере истин­но­сти рели­ги­оз­ного знания и с учетом этого выра­ба­ты­вать фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­кие осно­ва­ния своей иссле­до­ва­тель­ской про­граммы.
3. Неопре­де­лен­ность гра­ницы между наукой и не-наукой в совре­мен­ном пони­ма­нии, в том числе, в совре­мен­ной фило­со­фии науки должна предо­сте­речь иссле­до­ва­те­лей, сто­я­щих на нете­и­сти­че­ских пози­циях от апри­ор­ного объ­яв­ле­ния рели­ги­оз­ного знания нена­уч­ным.
4. Изу­че­ние рели­гии, в том числе и свет­скими уче­ными, нико­гда не сможет сде­латься «только наукой» или «строго науч­ным», ибо в состав рели­гио­ве­де­ния орга­нично входит фило­со­фия рели­гии, кото­рая, как и фило­со­фия в целом, наукой не явля­ется.

Должен еще раз под­черк­нуть, что я не ставлю задачу свести всю рели­гию (насколько можно гово­рить о «рели­гии вообще», «в целом») к рели­ги­оз­ному знанию, а послед­нее при­рав­нять к науч­ному знанию. Но в каче­стве науч­ной гипо­тезы пред­став­ле­ния рели­ги­оз­ных док­трин об устрой­стве бытия могут кри­ти­че­ски рас­смат­ри­ваться наравне с нете­и­сти­че­скими гипо­те­зами и тео­ри­ями и высту­пать в каче­стве одного из аль­тер­на­тив­ных вари­ан­тов фило­соф­ско-мето­до­ло­ги­че­ского осно­ва­ния для изу­че­ния мира, в том числе для полу­че­ния объ­ек­тив­ных знаний о рели­гии. В этом смысле я согла­сен с К. Поппе­ром в том, что «выбор нашего исход­ного пункта не играет реша­ю­щей роли, потому что его можно кри­ти­ко­вать и кор­рек­ти­ро­вать, как и все осталь­ное», а спо­соба найти истин­ный и несо­мнен­ный надеж­ный исход­ный пункт не суще­ствует.31

В отно­ше­нии сверхъ­есте­ствен­ного (Бога) и наличия/отсутствия Его воз­дей­ствия на мир ни одна фило­соф­ская пред­по­сылка — ни атеизм, ни теизм, ни агно­сти­цизм, в сущ­но­сти, в данном вопросе сво­дя­щийся к ате­изму (утвер­ждая, что данное воз­дей­ствие если и есть, то необ­на­ру­жимо и мир может/должен быть объ­яс­няем без него — насколько вообще агно­стик может что-то объ­яс­нить) — не может по опре­де­ле­нию поня­тия «сверхъ­есте­ствен­ное» пре­тен­до­вать на абсо­лют­ную досто­вер­ность, на абсо­лют­ную истин­ность. Един­ствен­ным прин­ци­пом науки может быть не без­на­деж­ный поиск досто­вер­ных фило­соф­ских пред­по­сы­лок, а кри­ти­че­ский метод оценки кон­ку­ри­ру­ю­щих теорий, осно­ван­ных на разных пред­по­сыл­ках. В отно­ше­нии пред­по­сы­лок повто­рим вслед за П. Фей­е­ра­бен­дом: «все доз­во­лено». Однако, зада­чей иссле­до­ва­теля будет изу­чить всю сово­куп­ность след­ствий из кон­ку­ри­ру­ю­щих теорий, выявить их содер­жа­тель­ность, срав­ни­тель­ную объ­яс­ни­тель­ную спо­соб­ность, сумму истин­ных и ложных след­ствий (истин­ное и ложное содер­жа­ние) и на осно­ва­нии этого прийти к заклю­че­нию о том, какая из теорий на данный момент явля­ется более удо­вле­тво­ри­тель­ной.

При этом тре­бу­ется опре­де­лен­ная интел­лек­ту­аль­ная чест­ность иссле­до­ва­теля, тре­бу­ю­щая в случае рас­хож­де­ния теории и фактов не пытаться выйти из поло­же­ния с помо­щью искус­ственно созда­ва­е­мых объ­яс­не­ний ad hoc. Мате­ри­а­лист не должен в случае встречи с необъ­яс­ни­мым укло­няться от при­зна­ния, что в данном случае факт может фаль­си­фи­ци­ро­вать ате­и­сти­че­скую пред­по­сылку или что мате­ри­а­ли­сти­че­ская теория не обла­дает необ­хо­ди­мым объ­яс­ни­тель­ным потен­ци­а­лом. Напро­тив, теолог не должен поспешно и некри­тично нахо­дить сви­де­тель­ства «чуда», там, где име­ется земное объ­яс­не­ние фено­мена.

Отме­тим, что обра­ще­ние к сверхъ­есте­ствен­ному, при­зна­ние «как воз­можно истин­ного объ­яс­не­ния» факта его воз­дей­ствия на мир в кон­крет­ной ситу­а­ции вовсе не явля­ется заве­домо «ирра­ци­о­наль­ным», «анти­на­уч­ным». Напом­ним одну парал­лель из исто­рии фило­со­фии. Д. Юм, под­верг­нув кри­тике прин­цип индук­ции в каче­стве источ­ника несо­мненно досто­вер­ных знаний, пришел к выводу о том, что поскольку мы, хотя и не можем на осно­ва­нии про­шлых собы­тий с досто­вер­но­стью судить о буду­щем, дей­ствуем, исходя из индук­тив­ных пред­по­ло­же­ний о буду­щих собы­тиях, сле­до­ва­тельно, наше мыш­ле­ние ирра­ци­о­нально.

Воз­ра­жая ему, К. Поппер указал, что хотя индук­ция, как и ничто другое, не может наде­лить нас абсо­лютно досто­вер­ным зна­нием, тем не менее, из всех воз­мож­ных вари­ан­тов, выбор, осно­ван­ный на про­шлом опыте лучший, не потому, что абсо­лютно верный, а потому, что все другие хуже. 32 Раци­о­наль­ность состоит не в тщет­ной погоне за абсо­лют­ной исти­ной, а в выборе наи­бо­лее досто­вер­ного или наи­ме­нее лож­ного из вари­ан­тов (теорий). В этом смысле в неко­то­рых ситу­а­циях при­ня­тие сверхъ­есте­ствен­ного объ­яс­не­ния фено­мена как наи­луч­шего на данный момент вре­мени можно счи­тать раци­о­наль­ным, более раци­о­наль­ным, чем изоб­ре­те­ние наду­ман­ных и без­осно­ва­тель­ных гипо­тез по прин­ципу «что угодно, лишь бы не чудо». (Ана­ло­гично афо­ризму о том, что демо­кра­тия плоха, но все осталь­ное еще хуже — и поэтому выбор ее как «наи­мень­шего зла» вполне раци­о­на­лен). Это, конечно, не должно делать сверхъ­есте­ствен­ное объ­яс­не­ние абсо­лют­ным, не под­ле­жа­щим в буду­щем пере­смотру и новому осмыс­ле­нию в рамках новой теории.

Учи­ты­вая, что только что выска­зан­ное сооб­ра­же­ние о «праве на суще­ство­ва­ние» в науч­ной гипо­тезе сверхъ­есте­ствен­ного объ­яс­не­ния фено­мена может вызвать огонь кри­тики, считаю необ­хо­ди­мым снова обра­тить вни­ма­ние на сле­ду­ю­щую осо­бен­ность наших рас­суж­де­ний. Я не пыта­юсь при­дать статус «науч­но­сти» объ­яс­не­нию любого явле­ния в мире фор­му­лой «на все воля Божья, так Богу угодно». Такая интер­пре­та­ция ска­зан­ного была бы даже не reductio ad absurdum, а иска­же­нием. «Объ­яс­не­ние»: «все от Бога» ничего не объ­яс­няет, т.е. лишено содер­жа­ния и никак не про­ве­ря­емо и не опро­вер­га­емо опытом. Я наста­и­ваю лишь на смяг­че­нии про­ти­во­по­лож­ного тезиса, в прин­ципе, a priori выбра­сы­ва­ю­щего из сферы науки любое допу­ще­ние бытия Бога и любое при­зна­ние как воз­мож­ного объ­яс­не­ния Его вме­ша­тель­ства; даже в тех слу­чаях, когда такая гипо­теза лучше или не хуже нете­и­сти­че­ских интер­пре­ти­рует факты и объ­яс­няет про­блемы (чудо­твор­ное исце­ле­ние боль­ного, воз­ник­но­ве­ние чело­ве­че­ского разума, инде­тер­ми­низм в кван­то­вой меха­нике).

Итак, сво­бода от фило­соф­ских пред­по­сы­лок при изу­че­нии рели­гии — вещь недо­сти­жи­мая. Другое дело, что эти пред­по­сылки должны во-первых, ясно и честно фор­му­ли­ро­ваться, во-вторых, должна при­зна­ваться их неаб­со­лют­ность, воз­мож­ность их кри­ти­че­ского пере­осмыс­ле­ния, на осно­ва­нии полу­ча­е­мых исходя из них след­ствий; в‑третьих, раз­ви­тию науки о рели­гии будет спо­соб­ство­вать кон­ку­рен­ция теорий, сти­му­ли­ру­ю­щая кри­ти­че­ские дис­кус­сии, быть может, не про­дви­га­ю­щие нас к более досто­вер­ной истине, но помо­га­ю­щие обна­ру­жить ложные суж­де­ния и заблуж­де­ния и избав­ляться от них. А в этом и состоит един­ственно воз­мож­ное про­дви­же­ние к истине.

При­ме­ча­ния:

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 20. С. 328.
2. Полани М. Лич­ност­ное знание. На пути к пост­кри­ти­че­ской фило­со­фии. М., 1985. С. 239.
3. Мит­ро­хин Л.Н. Фило­со­фия рели­гии: (опыт истол­ко­ва­ния Марк­сова насле­дия). М., 1993. С. 315.
4. Диа­лек­ти­че­ский материализм// Фило­соф­ский энцик­ло­пе­ди­че­ский сло­варь. М., 1983. С. 159.
5. Полани М. Цит. соч. С. 241.
6. В центре нашего вни­ма­ния в данном случае не эле­менты натур­фи­ло­соф­ских, есте­ствен­но­на­уч­ных знаний в рели­ги­оз­ном знании, а знание фило­соф­ского или «мета­фи­зи­че­ского» харак­тера, прежде всего о соот­но­ше­нии мате­ри­аль­ного и иде­аль­ного, имма­нент­ного и транс­цен­дент­ного.
7. Допол­ни­тель­ную тер­ми­но­ло­ги­че­скую пута­ницу вносит и то, что слово «вера» исполь­зу­ется как сино­ним «рели­гии», всей сово­куп­но­сти рели­ги­оз­ных убеж­де­ний и пере­жи­ва­ний.
8. Локк Дж. Сочи­не­ния в 2‑х т. Т. 2. М., 1985. С. 354.
9. Дуб­ров­ский Д.И. Вера и знание //Дубровский Д.И. Про­блема иде­аль­ного. Субъ­ек­тив­ная реаль­ность. М., 2002. С. 283–284.
10. Там же. С. 292.
11. См. напр.: Беляев Е.А., Пер­ми­нов В.Я. Фило­соф­ские и мето­до­ло­ги­че­ские про­блемы мате­ма­тики. М., 1981.
12. И.Т. Каса­вин под­вер­гает кри­тике саму идею «демар­ка­ци­о­нист­ского под­хода», жестко про­ти­во­по­став­ля­ю­щего науку и иные формы позна­ва­тель­ной дея­тель­но­сти в книге «Мигра­ция. Кре­а­тив­ность. Текст. Про­блемы неклас­си­че­ской теории позна­ния». СПб., 1999.
13. Идеализм// Новая фило­соф­ская энцик­ло­пе­дия, Т. 2. С. 73–74.
14. Поппер К.Р. Логика науч­ного исследования// Логика и рост науч­ного знания. М., 1985. С. 260–261.
15. Степин В.С. Тео­ре­ти­че­ское знание. М., 2000. С. 196.
16. Ортега-и-Гассет Х. Что такое фило­со­фия? М., 1991. С. 71.
17. См.: Май­о­ров Г.Г. Фор­ми­ро­ва­ние сред­не­ве­ко­вой фило­со­фии. С. 85–86.
18. См. Поппер К. Логика науч­ного иссле­до­ва­ния. С. 124–140.
19. Там же. С. 138–139. Х. Аль­берт сфор­му­ли­ро­вал про­блему доста­точ­ного осно­ва­ния в виде «три­леммы Мюн­ха­у­зена», также выра­жа­ю­щей идею о невоз­мож­но­сти дости­же­ния «фун­да­мента», «абсо­лют­ного осно­ва­ния» всей позна­ва­тель­ной кон­струк­ции, подобно невоз­мож­но­сти выта­щить себя за волосы из болота. (См. Х. Аль­берт. Трак­тат о кри­ти­че­ском разуме. М., 2003).
20. Кото­рый на деле всегда «тео­ре­ти­че­ски нагру­жен», даже в поиске и соби­ра­нии фактов, не говоря уже об их обоб­ще­нии. Только эта теория если не у каж­дого гума­ни­та­рия, то у каждой науч­ной школы своя.
21. Фей­е­ра­бенд П. Избран­ные труды по мето­до­ло­гии науки. М., 1986. С. 332.
22. Поппер К.Р. Объ­ек­тив­ное знание. Эво­лю­ци­он­ный подход. М., 2002. С. 86.
23. Барбур И. Рели­гия и наука: исто­рия и совре­мен­ность. М., 2001. С. 133.
24. Пру­жи­нин Б.И. «Звезды не лгут» или аст­ро­ло­гия гла­зами методолога// Заблуж­да­ю­щийся разум?: Мно­го­об­ра­зие вне­на­уч­ного знания. М., 1990. С. 124–125.
25. Полани М. Цит. соч. С. 241.
26. Хюбнер К. Кри­тика науч­ного разума. М., 1994. С. 137.
27. Дости­же­ния кван­то­вой меха­ники были исполь­зо­ваны неко­то­рыми совре­мен­ными тео­ло­гами, выдви­нув­шими кон­цеп­цию Бога, как «опре­де­ли­теля кван­то­вых неопре­де­лен­но­стей», реша­ю­щего, какое из веро­ят­ных собы­тий должно совер­шиться.
28. Гара­джа В.И. Социо­ло­гия рели­гии. М., 1996. С. 14–15.
29. Полани М. Цит. соч. С. 289.
30. Лэйси Х. Сво­бодна ли наука от цен­но­стей? Цен­но­сти и науч­ное пони­ма­ние. М., 2001. С. 335.
31. Поппер К.Р. Объ­ек­тив­ное знание. С. 105.
32. См.: Поппер К.Р. Объ­ек­тив­ное знание. С. 31–36.

Опуб­ли­ко­вано в жур­нале «Вопросы фило­со­фии» № 11, 2004. – С. 65–80.

Реко­мен­ду­е­мые статьи

Что такое религиозное знание в философии?

Религиозное знание — это знание, основанное на общепринятом убеждении без дальнейшего нормирования или научного обсуждения, то есть догма, которую невозможно продемонстрировать. В этом типе знания человек и окружающая его реальность задуманы и связаны с чем-то более высоким, божеством.

Что такое религиозное знание?

Считается, что религиозные знания или религиозные знания основаны на недоказуемой системе убеждений. Он служит моральной, этической или эмоциональной поддержкой человеческого поведения, предлагая его связь со священным: Богом, божественностью, духом и т. Д.

Что такое примеры религиозных знаний?

Религиозные знания

В качестве примеров можно привести следующее: Начало жизни с Адамом и Евой. С религиозной точки зрения Иисус Христос — это существо, посланное святым духом на землю; с философской точки зрения он был очень скромным и мудрым человеком. Бог создал вселенную за 7 дней.

Кто создал религиозные знания?

Религиозные знания, по мнению последователей религий, можно получить от религиозных лидеров, священных текстов и / или самого личного откровения. Этот тип знания использовался первыми людьми, чтобы объяснить явления, которые их окружали.

Что такое философское знание?

Философское знание — это то, что рождается в результате наблюдения, чтения, изучения, исследования и анализа различных явлений в окружающей среде, а также других типов знаний. Это раздел философии, основанный на изучении наиболее важных ее вопросов.

Что такое богословские или религиозные знания?

Богословские или религиозные знания основаны на религиозной вере и считают ее источником абсолютной истины. Он возникает из-за взаимодействия человека с окружающей средой. Он включает информацию и подтвержден анализом и научными тестами. Он возникает из размышлений над нематериальными и субъективными вопросами.

Как строятся религиозные знания?

Религиозное знание — это знание, основанное на общепринятом мнении без дальнейшего нормирования или научного обсуждения, то есть догма, которая не была продемонстрирована. … Знания будут передаваться через письменную (Библейскую) и устную (духовенство) традиции.

Как религиозные знания применяются в повседневной жизни?

-Знание отрывков, поговорок или псалмов из Библии. -Вера и практика мантр, медитации и мудр. -Соблюдайте правила, основанные на религии, ярким примером могут служить 10 заповедей. -Похвала или знание религиозных символов.

Что такое знания и примеры?

Знание относится к набору переживаний, ощущений и размышлений, которые приводят к рассуждениям и обучению. … Точно так же знание приводит к когнитивному процессу, который развивается по мере того, как мы получаем больше информации, независимо от того, предшествует ли она получению опыта или нет.

Как приобретаются философские знания?

Философское знание — это знание, полученное из письменных документов, но это не означает, что философ занимается только сбором письменных данных, а анализирует и подтверждает их в человеческой практике.

Как знание возникает в человеке?

Установлено, что знание чисто логическое, где мысль является единственным источником знания. … Есть еще одна сильная позиция — эмпиризм, который противостоит рационализму, утверждая, что человеческое знание исходит из опыта.

Что значит философский?

Философия происходит от греческого слова φιλοσοφία и латинской философии, придуманной Пифагором в Древней Греции, что означает «любовь к мудрости» или «друг мудрости». Этот термин также относится к теориям и системам мышления, разработанным одним или несколькими авторами в этой области.

Какие элементы составляют знания?

59). Чтобы знание было истинным, должна существовать связь, соответствие или адекватность между познающим субъектом и познанной реальностью. В этом логическом соответствии познания есть четыре элемента: познающий субъект, объект познания, познавательная операция и представление.

Какие есть примеры философского мышления?

Философская мысль анализирует фундаментальные проблемы, касающиеся таких вопросов, как истина, мораль, разум, знание или существование, это критическая, активная, беспокойная, нонконформистская, свободная, рациональная, неэмпирическая и особенно спекулятивная мысль, которая исследует поиск ответов на эти вопросы. факты …

Чем оно отличается от философского знания?

Характеристики философского знания

Наоборот, оно подчиняется только законам логики и рационального мышления. …Разница в том, что философское познание обращает внимание не на то, как и на формы, то есть на красоту, а на что и на содержание, то есть оно стремится найти истину.

Что такое философские примеры?

Примерами философского знания могут быть научные, такие как теория Дарвина, или такие повседневные действия, как обучение чтению. Философское знание – это то, что получено в результате исследования, чтения, наблюдения и анализа явлений.

Что такое религиозное знание и примеры?

Что такое знания и примеры?

El знания относится к совокупности переживаний, ощущений и размышлений что они приводят к рассуждениям и обучению. … Так же знания приводит к познавательному процессу что разработан для измерения что Мы получаем больше информации, независимо от того, является ли она предварительной или нет, из опыта.

Что такое примеры философского познания?

Роль философское знание генерировать новые идеи и знание от размышлений и рациональной аргументации. … К пример, el
знания эпистемология изучает происхождение и обоснованность идей, а знания Политик изучает, как складываются отношения между людьми в обществе.

Какими характеристиками должны обладать знания, чтобы быть ученым?

El научные знания Это критические (обоснованные), методические, проверяемые, систематические, унифицированные, упорядоченные, универсальные, объективные, передаваемые знания (через язык научный), рациональный, предварительный и объясняющий и предсказывающий факты с помощью законов.

Что можно понять под знанием?

El знания Это информация и навыки, которые люди приобретают благодаря своим умственным способностям. В знания Он приобретается благодаря способности людей идентифицировать, наблюдать и анализировать факты и информацию, которые их окружают.

Какие знания у людей?

El знания Это теоретическое понимание темы, обычно приобретаемое с помощью сенсорных стимулов: наблюдения, слушания, чтения и игры, среди прочего. В знания может быть перенесен из персона другому, как, например, в школах.

В каком философском знании оно передается?

El сабля рациональный или философский подход Стоимость знания чувствительный и разумный: знания разумный se он получает через органы чувств и предлагает немедленную информацию о реальности. Чувства предоставляют изменяющуюся и разнообразную информацию.

Что философы говорят о знании?

Платон был убежден что el знания может быть достигнуто, сейчас что el знания должен быть определенным и непогрешимым, кроме того, он должен иметь своей целью то, что что действительно реально, потому что что это реально что однако будучи фиксированным, постоянным и неизменным, реальное считалось идеальным; Это какой противостоит миру …

3. Научное знание и религиозная вера. Философия: конспект лекций

3. Научное знание и религиозная вера

Кому-то название этого параграфа, а тем более его включение в главу о науке, покажется, мягко говоря, странным. Это не так. Если рассуждать чисто формально, то наука и религия, являясь формами общественного сознания, ставят объектом своего рассмотрения идеи о природе, обществе, человеке и уже только по этой причине неприемлемо положение, когда их разделяют «китайской» стеной. Но это, однако, не самый веский аргумент. Более важно, что на протяжении всей истории культуры человечества наука и религия играли определяющую роль в духовной жизни, порой, ведя непримиримую борьбу между собой, а подчас, даже сотрудничая. Каждому образованному человеку известно немало гениальных и талантливых ученых, сделавших в своей области эпохальные открытия и остававшихся вместе с тем верующими. С другой стороны, можно привести имена священнослужителей, обогативших науку гениальными открытиями. Достаточно вспомнить Николая Коперника и Джордано Бруно. К тому же, к науке и религии следует подходить с исторических позиций, а не оценивать их роль по меркам сегодняшнего времени, во многом утратившего дух преемствования и наследования культурных традиций.

В течение многих столетий и тысячелетий, когда науки, по существу, еще не было, полурелигиозные, а затем религиозные верования нередко выступали в качестве своеобразного общего мировоззрения, посредством которого люди воспринимали мир и в соответствии с которым жили и работали. Конечно, было бы неплохо, если бы в момент появления христианства имелось и научное представление о мире, но оно еще было не выработано, и только благодаря христианству люди находили в его учении ответы на волновавшие их вопросы и осознавали смысл собственного существования. Приведенной аргументации вполне достаточно для обоснования постановки данной проблемы.

Итак, история свидетельствует, что наука и религия, возникнув для исполнения как бы различных миссий, продолжили затем свое существование совместно, параллельно, в одном случае – сотрудничая, как, например, в Древней Греции, или же смертельно враждуя. Даже в период позднего Средневековья, когда господство христианства в духовной жизни общества было, можно сказать, абсолютным, наука, тем не менее, испытывая жесточайшие гонения со стороны церкви, существовала и развивалась.

Наша цель состоит в том, чтобы показать, что наука и религия, отличаясь друг от друга своими доктринальными положениями, помогают человеку в познании окружающего мира, наполняют смыслом его земное существование и дают надежду на бессмертие если не тела, то души.

Как известно, с момента появления христианства его богоспасительные идеи были направлены на вопросы о природе Бога, о смысле Воплощения, о роли Провидения в человеческой судьбе и эсхатологической направленности истории. Наука, естественно, также пыталась ответить на эти вопросы, черпая доводы в ходе исследований материального мира, опираясь на факты, доступные рациональному анализу.

Рассматривая противоречивый характер взаимоотношения науки и религии, следует иметь в виду, что они имеют два разных предмета, а, соответственно, и различные пути познания, ориентирующиеся на разные критерии достоверности. Все это приводит к выводу о принципиальной самостоятельности и независимости науки и религии. Отсюда – невозможность подтверждения или проверки религиозного постижения истины данными и результатами науки.

Действительно, стремление по религиозным основаниям отрицать реальность твердо установленных научной теорией и экспериментально подтвержденных фактов есть не что иное, как неправомерное приписывание им религиозного авторитета, которым по своему предмету они обладать не могут. Особенно показательно в этом плане отношение католической церкви к науке в период эпохальных открытий в области астрономии, когда в ожесточенной борьбе с научным мировоззрением инквизиция посылала на костер лучших деятелей науки. Гонения церкви на науку – одна из мрачных сторон ее истории.

Впрочем, и попытки со стороны науки с помощью данных, полученных в эксперименте, выводов, вытекающих из научной теории, неправомерны. Ибо истины, усматриваемые в религиозном опыте, относятся к совершенно иной и высшей области бытия, они обнаруживают себя лишь в познавательном процессе, направленном именно на эту область. Научное познание мира не в состоянии доказать или опровергнуть истины религии. Как ни прискорбно, многовековой опыт постижения Абсолютного подтверждает этот факт.

Наука осуществляет познание реального мира путем анализа отдельных его элементов, выявления закономерностей, присущих его фрагментарным структурам. И хотя одна из главных задач науки – достижение целостного знания о мире как едином и целом, эффективного метода ее решения пока не найдено. В отечественной философии сформировалась весьма обширная сфера исследований, направленных на разработку проблем научного познания, – философские вопросы естествознания. Несмотря на то, что в этой области были получены результаты, способствовавшие повышению эффективности научного исследования, все же не удалось преодолеть издержки дифференциации науки. Даже знание тенденций, характерных для материалистической философии и опирающихся на естествознание, в итоге ведет к недооценке человека как существа духовного, живущего не только для удовлетворения биологических, материальных потребностей, но имеющего и душевную жизнь.

Религия же путем постижения в непосредственном религиозном опыте Бога познает отношение мира и человека к Богу как сверхмирному началу.

Вместе с тем наука и религиозное сознание неизбежно соприкасаются, когда речь идет о восприятии мира как реальности бытия. Ни ученый, ни богослов не могут отрицать, что в этом мире действуют объективные законы, в соответствии с которыми идет его эволюция. Тем самым этот мир имеет собственную небожественность, а в значительной мере и противобожественность. Однако метафизического объяснения этого факта наука дать не может. Со своей стороны, религия объясняет этот факт современного состояния мира в учении о грехопадении.

Религиозное сознание не может смириться с тем, что мир и человек утратили все следы своего божественного происхождения. Неприятие этого допущения обусловлено тем, что в лице человека и его души, которой доступно Бог опознание и жизнь в Боге, дана внутренняя связь мира с Богом. Наличие такой связи предполагает присутствие божественных сил в мире.

Наука и философия предпринимали попытки объяснить существование Бога посредством понятия о Его безусловной и исключительной трансцендентности миру, несовместимой с Его имманентностью. Подобные представления, впрочем, разделялись и некоторыми богословскими мыслителями.

Такие взгляды противоречивы, ибо, в конечном счете, они ведут к представлению об удаленности человека от Бога, к ощущению покинутости мира Богом и в ходе психологических переживаний, рационального осмысления трансформируются в атеизм. Именно это обстоятельство как бы представляет извечную опасность для ветхозаветной религии иудаизма. Для науки подобное представление о Боге также ущербно, поскольку лишает ее возможности объяснения факта Богопознания и общения с Богом. Истинная же природа религиозного чувства определяется единством трансцендентности и имманентности в Богосознании.

В наше время проблемы религиозного сознания вышли из забвения. Насущные потребности жизни, усиливающиеся социальные противоречия, кризис, переживаемый практически всеми общественными институтами, побуждают к переосмыслению природы духовности, к постижению основ и сути духовной жизни человека. Способствовать этому будет дальнейшее уяснение роли науки в общественной жизни, разрешение противоречий в ее отношениях с религией, сферой морали и нравственности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Знание – Гуманитарный портал

Виды знаний и познания

ПОЗНАНИЕ – это вид деятельности человека, направленный на получение знаний об окружающем мире, природе, человеке.

Добрый день, мы продолжаем говорить о ЧЕЛОВЕКЕ и его ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. Разбираем темы кодификатора ЕГЭ-2015

1.3 Виды знаний
1.4 Понятие истины, ее критерии

Тема занятия – «ПОЗНАНИЕ». Мы разберем еще одни из основных видов деятельности человека, наряду с ТРУДОМ, ОБЩЕНИЕМ, ИГРОЙ. Тема считается сложной, так как мы изучим сущность внутренних процессов головного мозга и МЫШЛЕНИЯ. Мы определим понятие ИСТИНА, а также выделим ВИДЫ ЗНАНИЙ. Каждую тему мы начинаем с определения. Итак, что такое познание? Если это человеческая деятельность, то для чего она, на что направлена, какова ее ЦЕЛЬ?

Вспомним, какие признаки характеризуют ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ человека? Это ЦЕЛЕПОЛАГАНИЕ, ТВОРЧЕСТВО. Соответственно, это признаки и ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

Итак, даем определение!

Познание – форма деятельности человека и общества, направленная на получение информации об окружающем мире.

Чем она характеризуется, какие проблемы решает? Теория познания носит название ГНОСЕОЛОГИЯ (от греческого гнозис – знание). Гносеология решает ряд важных познавательных проблем МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОГО порядка.

Итак, познаваем ли мир? Если Вы отвечаете ДА, вы – ГНОСТИК! Если отвечаете отрицательно, имея ввиду слабость органов чувств человека (общеизвестно, то, что обоняние собаки гораздо сильнее человеческого, зрение хищных птиц во много раз превосходит зрение человека), то Вы – АГНОСТИК. Ирландский философ Д. Беркли так иллюстрировал эту дискуссию на примере спора греческих мудрецов Филониуса и Гиласа.

Поистине, мое мнение заключается в том, что все наши мнения одинаково суетны и недостоверны. То, что мы одобряем сегодня, мы осуждаем завтра… И я не думаю, чтобы мы могли познать что-либо в этой жизни. Наши способности слишком ограничены, и их слишком мало.

Филониус. Как! Ты говоришь, что мы ничего не можем познать, Гилас?

Гилас. Нет ни одной вещи, относительно которой мы могли бы познать ее действительную природу или то, что она такое сама в себе.

Филониус. Ты хочешь сказать, что я в действительности не знаю, что такое огонь или вода?

Гилас. Ты можешь, конечно, знать, что огонь горяч, а вода текуча; но это значит знать не больше, чем какие ощущения вызываются в твоей собственной душе, когда огонь и вода соприкасаются с твоими органами чувств. Что же касается их внутреннего устройства, их истинной и действительной природы, то в этом отношении ты находишься в совершенной тьме» (Д. Беркли).

Попробуйте определить, кто здесь ГНОСТИК, а кто АГНОСТИК? Гилас утверждает:

«…Наши способности слишком ограничены, и их слишком мало… Нет ни одной вещи, относительно которой мы могли бы познать ее действительную природу… Что же касается их внутреннего устройства, их истинной и действительной природы, то в этом отношении ты находишься в совершенной тьме…».

Он отрицает возможность ИСТИННОГО познания, он АГНОСТИК. Итак, еще один важный для нашего занятия, ключевой термин:

ИСТИНА – это соответствие наших представлений о познаваемом объекте его реальной сущности.

Другие важные вопросы теории познания решаются в зависимости от типа МИРОВОЗЗРЕНИЯ – РЕЛИГИОЗНОГО, НАУЧНОГО и ОБЫДЕННОГО (ПРАКТИЧЕСКОГО). Человек с религиозным типом мировоззрения на вопрос о происхождении мира ответит «Это акт божественного творения», а с научным – с точки зрения теории «Большого взрыва».

И тот и другой человек в данном случае будет прав… Прав с точки зрения своего типа мировоззрения! Здесь мы подходим к ВИДАМ ИСТИНЫ. В данном случае – истина ОТНОСИТЕЛЬНАЯ. Обе субъективные точки зрения одинаково общеприняты! Агностики утверждают невозможности достижения полного знания о предмете, явлении. По их мнению, постичь суть вещей невозможно, можно только приблизиться к полному, исчерпывающему знанию. Значит, они признают возможность ОТНОСИТЕЛЬНОЙ ИСТИНЫ. Гностики, наоборот, признают возможность получения полного знания – АБСОЛЮТНОЙ ИСТИНЫ. Таким образом, выделяют два вида истины – АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНА И ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ИСТИНА.

АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНА – исчерпывающее знание о предмете (явлении), которое никогда не будет опровергнуто.

ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ИСТИНА — ? Подумайте над формулировкой?

Мы видим, что сложность темы в том, один тип истины легко переходит в другой, а затем может превратиться в заблуждение. Так, представления средневековых людей об устройстве мира были для них АБСОЛЮТНОЙ ИСТИНОЙ (Земля – центр Вселенной), были опровергнуты ГЕЛИОЦЕНТРИЧЕСКОЙ ТЕОРИЕЙ Коперника – Бруно, а нам сегодня представляются смешным заблуждением.

Каков механизм ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ человека? Начало ему дают наши органы чувств, которые соприкасаясь с познаваемым объектом, поставляют информацию о нем головному мозгу (зрение, осязание, обоняние, слух, вкус). Эта первичная информация есть ОЩУЩЕНИЕ.

Другие формы ЧУВСТВЕННОГО (ОПЫТНОГО, ЭМПИРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ) – ВОСПРИЯТИЕ (оценка полученной от ОЩУЩЕНИЯ информации) и ПРЕДСТАВЛЕНИЕ – образ воспринятого объекта, который наш мозг с помощью АБСТРАКТНОГО МЫШЛЕНИЯ может воспроизвести в любой момент, даже не соприкасаясь с ним органами чувств.

Для каких видов ДУХОВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ характерно ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ? Для РЕЛИГИИ, ИСКУССТВА. А вот НАУКА основана на рациональном логическом мышлении. Но, информацию ей дает чувственное познание, опыт, например.

Наука – понятийное знание. Соответственно, РАЦИОНАЛЬНОЕ (умственное) познание начинается с
ПОНЯТИЯ – определения изучаемого объекта.
Понятия связываются в СУЖДЕНИЕ – законченную мысль.
Цепочка логичных суждений превращается в УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ – конечный вывод, который в науке носит форму ТЕОРИИ, объясняющей познаваемое явление.

Таким образом, чувственное познание является предпосылкой рационального.

Основными способами познания, которые формируют в результате специфические ВИДЫ ЗНАНИЙ, являются

• РЕЛИГИОЗНОЕ ПОЗНАНИЕ – основанное на вере;
• ЭСТЕТИЧЕСКОЕ – средствами искусства, основанное на представлениях о прекрасном;
• НАУЧНОЕ – основанное на теоретических и логических рассуждениях;
• ОБЫДЕННОЕ – основанное на практическом опыте и повседневных представлениях человека.

Теперь закрепим полученные сегодня теоретические знания на примере решения заданий! Вначале выполним задание 27 тестовой части 1 из демоверсии ЕГЭ 2015 года (на примере реального варианта досрочного ЕГЭ 2015).

Применяем наши знания по теме «Виды знаний» и вписываем недостающие слова и словосочетания в пропуски.

И наш ответ, который мы переносим в бланк — это цифровая последовательность 769854. А теперь делаем сложное письменное задание 25 из демоверсии ЕГЭ 2016.

Задание 25. Какой смысл обществоведы вкладывают в понятие «относительная истина»? Привлекая знания обществоведческого курса, составьте два предложения: одно предложение, содержащее информацию о критериях(-и) определения истины, и одно предложение, раскрывающее особенности этого вида истины.

Рассуждаем! Мы сегодня определили две истины – относительную и абсолютную. Значит, относительная истина – это вид истины. Теперь вспомним, что ее отличает, особенность? Например, результат определенного уровня развития науки.

Даем определение:

«Относительная истина – вид истины, характеризующий определенный этап развития науки».

Далее, нам нужно дать ДВА предложения. Без уже написанного определения! Одно предложение, содержащее информацию о критериях(-и) определения истины.

В определении ИСТИНЫ видим, что это знание, соответствующее реальной действительности. Отвечаем, максимально подстраиваясь под формулировку вопроса:

«Критерием определения истины служит соответствие познаваемой действительности».

Одно предложение, раскрывающее особенности этого (относительной) вида истины. Чем еще характеризуется ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ИСТИНА?

«Относительная истина характеризуется субъективностью».

И наш полный ответ:

«Относительная истина – вид истины, характеризующий определенный этап развития науки.

1. Критерием определения истины служит соответствие познаваемой действительности. 2. Относительная истина характеризуется субъективностью».

Таким образом, мы сегодня разобрали с вами две темы из кодификатора ЕГЭ – Виды знаний. Понятие истина, ее критерии.

Конференция “Научное и религиозное познание мира” : Некоммерческая Исследовательская Служба «Среда»

11 октября в Москве прошла всероссийская научная конференция «Научное и религиозное познание мира: единство и отличия». Ее организаторами выступили Центр проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования, ИНИОН РАН, Институт философии РАН и Библейско-богословский институт св. апостола Андрея. Насыщенное пленарное заседание, два содержательных круглых стола… Как отметил председатель оргкомитета, директор Центра проблемного анализа Сергей Кара-Мурза, «не все было легко понять, участники и докладчики, по-моему, провели на редкость тяжелый рабочий день». Это действительно так: в докладах пересекались, наслаивались друг на друга сложные темы — богословие, философия, физика, теория эволюции, история науки и религий. Выступления были глубокими, если можно так сказать — «плотными», «основательными». И «многие с блеском», как определил Сергей Кара-Мурза.

Открывая встречу, председатель конференции Владимир Якунин напомнил, что сама современная наука в христианской цивилизации вырастала из христианства. Конфликт между религией и наукой возник во время первой научной революции, и корень его, убежден Владимир Якунин, — в несоизмеримости знания и веры. «Мы не так много знаем о мире физическом и почти ничего не знаем о мире метафизическом», — сказал председатель конференции.

О том, как возникла идея провести эту конференцию и в каком проблемном контексте она находится, рассказала Оксана Куропаткина — один из ее организаторов: «20 лет религиозной свободы в России, 20 лет у верующих есть возможность заниматься научными исследованиями, представлять свое мировоззрение. На Западе проблемы 20-летия религиозной свободы нет, и диалог науки и религии там приносит солидные интересные результаты. Мы хотели посмотреть, что из этого получилось в России, подвести промежуточные итоги, и пригласили на конференцию представителей небольшого научного сообщества, которое занимается этими вопросами примерно столько, сколько в России существует религиозная свобода. Поскольку в обществе все более распространяются синкретические оккультные представления, нет четкого разграничения между наукой и религией, хочется провести границу, в том числе и оговорить ее в научном сообществе, потому что кто, как не ученые и верующие, должны объяснить, где граница и возможен ли диалог. В публичном российском дискурсе наука и религия чаще всего представляются враждебными. Научное сообщество и сообщества верующих людей еще не научились разговаривать друг с другом и друг друга принимать. В рядах ученых чаще всего религия воспринимается с точки зрения жесткого секуляризма: науку и богословие позиционируют как диаметрально противоположные, и никакого диалога между ними быть не может. Верующие же, напротив, считают, что они должны “просветить” научное сообщество, которое, “ковыряясь в своих пробирках”, не знает истины. Обостряет этот конфликт еще и то, что с точки зрения научного сообщества верующие слишком активно продавливают свою позицию, прибегая при этом к помощи государства. Научное сообщество государством и так обижено, а церковь воспринимается как часть государственной системы. Вот нам и хотелось найти площадку, где потенциальные участники разговора могли бы встретиться».

Содержание репортажа:

Религия и наука: границы этих сфер познания и возможность диалога между ними. Григорий Гутнер, доктор философских наук, Институт философии РАН, Москва

Что богословие может дать науке сегодня? Кирилл Копейкин, протоиерей, кандидат физико-математических наук, кандидат богословия, директор Научно-богословского центра междисциплинарных исследований СПбГУ

Богословие культуры: основные вызовы. Ирина Языкова, кандидат культурологии, Библейско-богословский институт св. апостола Андрея.

Биоэтика: основные вызовы. Александр Шевченко, кандидат философских наук, Воронежская православная духовная семинария.

Творение и эволюция: яблоко раздора между теологами и биологами. Галина Муравник, генетик, преподаватель Свято-Филаретовского православно-христианского института (Москва)

Космология в перспективе богословия. Алексей Нестерук, кандидат физико-математических наук, PhD, Портсмутский университет, Великобритания

Религия и наука: границы этих сфер познания и возможность диалога между ними

Григорий Гутнер, доктор философских наук, Институт философии РАН, Москва

Я нейтрально обозначил тему своего сообщения, но хотел бы говорить не о диалоге, а о конфликте: диалог — вещь желанная, но хотелось бы констатировать то, что есть. То, о чем я буду говорить, — это стереотипы, сложившиеся преимущественно в научной среде. Подчеркну: это именно стереотипы, но они выявляют черты и научного, и религиозного способа поведения.

От некоторых стереотипов мы готовы отказаться, например, от стереотипа религиозного человека, с презрением отвергающего научное знание. Можно расстаться и с другим стереотипом, который, как ни странно, оказывает сильное воздействие на просвещенных людей: наука — победоносное движение разума, отвергающее и устраняющее религиозные предрассудки. Этот стереотип груб, но он действует, потому что мы невольно пытаемся от него отталкиваться, с ним спорить, хотя и спорить, может быть, не о чем.

Отсюда еще один стереотип — человека, который всеми силами пытается объяснить: да нет же, наука и религия не враги, это почти одно и то же. Существует Божий мир, творение Бога, религия открывает творца, наука открывает его механизмы, таким образом они делают одно дело. Однако в этом представлении таятся опасности. Например, серьезная переоценка науки: наука, открывающая божественную истину, претендует на истинность своих результатов; точно отражающие мир идеальные конструкты приписываются самому Богу. Например, Декарт говорит о том, что наука строит свое знание на очень прочном фундаменте врожденных истин, открытых нам Богом.

Опасность в том, что рисуется заманчивая метафизика: образ метафизического Бога, живущего по определенным рациональным канонам и вписывающегося в умозрительные конструкты. Напомню, эта история имеет довольно плохой конец: смерть Бога.

Еще один стереотип: наука вовсе не открывает божественные истины, она представляет собой поле постоянной рациональной критики. Задача ученых — строить объяснительные гипотезы, которые затем корректируются, отвергаются. Любая научная теория гипотетична. Начата эта традиция, по всей видимости, Карлом Поппером или даже Чарльзом Пирсом. Это критический рационализм: нужно отказаться от метафизической предзаданности постижения; любая теория — гипотеза, она либо ложна, либо еще не опровергнута. Наука идет от заблуждения к заблуждению, а вот религии истина открыта. Варианты для религии в таком случае — указывать науке пути и ориентиры либо же спокойно предоставить ученым заблуждаться, оставляя прибежище истины для себя, держа при себе глубокое мистическое знание, до которого наука никогда не дойдет. Едва ли научное сообщество смирится с таким положением.

Ханс Альберт, ученик Поппера, написал «Трактат о критическом разуме», глава которого посвящена проблеме веры и разума. Он обнаруживает особенность любого религиозного знания (даже «либерального», претендующего на критичность) — иммунизированное для всякой критики догматическое ядро. Есть некий набор постулатов, которые никогда не подвергаются рациональному осмыслению. Одно из серьезных следствий этого — создание определенного типа отношений в религиозном сообществе. В сообществе научном все проникнуто духом рациональной критики. Это сообщество свободных и равных людей, находящихся в постоянном критическом общении. Они открыты для любой критики, терпимы к другому взгляду, приняв изначально, что их собственный взгляд может быть неистинным. Это не сообщество релятивистов или безразличных, это те, кто готов искать истину, зная, что никто из них ею не обладает. Сообществу же религиозному поиск истины не нужен: она там уже есть, она открыта и сформулирована. Есть ее проповедник — и паства. Те, кому истина открыта, — и те, кто к ней приобщаются. Здесь иерархические отношения. Это сообщество конфликтно: если встречаются два носителя истины, примирить их невозможно.

Напомню, я описываю стереотипы, далекие от реальности, но они сильны, усвоены. Толком не знаю, что с этим делать. Бороться со стереотипами надо. Позиция человека, который обладает истиной в полноте, непригодна нигде. Это проблема философского характера — проблема отношения к истине.

Наука не столь нейтральна, наука не есть занятие, свободное от ценностей. Она вторгается в места, охраняемые религией. Включение теологии в число в ваковских специальностей, введение кафедр теологии в вузах — это лобовое столкновение. Разойтись религии науке в разные углы никогда не удастся: они всегда упираются в точки, где их схождение неизбежно.

НАВЕРХ

Что богословие может дать науке сегодня?

Кирилл Копейкин, протоиерей, кандидат физико-математических наук, кандидат богословия, директор Научно-богословского центра междисциплинарных исследований СПбГУ

Сегодня одним из вопросов, привлекающим внимание как специалистов, так и широкой общественности, является проблема соотнесения научного и религиозного взглядов на мир. На смену секулярному обществу — обществу, стремящемуся вытеснить все религиозное из «внешнего» социального пространства в сферу субъективного мира и частной жизни индивидуума, — приходит общество постсекулярное, происходит возвращение религии в общественную и политическую жизнь. В связи с этим возникают следующие вопросы: Можно ли сочетать традиционные религиозные воззрения на мир с современной научной картиной мира? Может ли богословие оказаться чем-либо полезным науке?

Богословие, стремящееся — по крайней мере в предельной своей форме — постичь замысел Создателя, претендует на объективность в высшем смысле этого слова: на то, что оно способно указать предельно верную точку зрения — точку зрения Творца на свое творение. Таким образом, определенные сферы соприкосновения между наукой и богословием все-таки имеются.

Это соприкосновение порой может превращаться в конфликт — конфликт интерпретаций, когда традиционные богословские положения приходят в столкновение с данными современного естествознания. Связано это прежде всего с тем, что религиозная «система мира», неявно подразумеваемая богословской традицией, органично включает в себя средневековые представления о мироздании, от которых современная наука давно отказалась.

Но наука не просто создала принципиально новую картину мира, сегодня она вплотную подошла к вопросам, ранее относившимся к компетенции философии, метафизики и теологии: Как возник мир? Что такое материя? Чем бытие отличается от небытия? Чем живое отличается от неживого? Как произошел человек? Что такое сознание? При этом в отличие от множества религиозных традиций, с одинаковой убежденностью претендующих на богооткровенность и обладание абсолютной истиной, наука едина. В первую очередь это относится к естественным наукам и математике.

Фактически наука, прежде всего естественно-научное знание, превратилась в новый сакральный институт современной цивилизации, объединяющий ее в одно целое.

Самый главный вопрос — полна ли та научная картина мира, исходя из которой человечество сегодня определяет стратегию своего развития?

Разумеется, как исследовательская деятельность, наука может обойтись и без богословия. Но она строит научную картину мира, стремится создать научное мировоззрение. И как раз здесь возникают принципиальные проблемы, связанные с методологической ограниченностью принятого естественными науками объективирующего подхода. Для того, чтобы понять это, следует обратиться к истории науки.

Новоевропейская наука возникла в очень специфическом богословском контексте — в контексте представления о двух божественных Книгах: Книге Мира и Книге Откровения, между которыми нет и не может быть противоречия, поскольку они созданы одним Автором. И Библия, и природа суть послания, обращенные к человеку.

Если Мир — это Текст, то к его изучению могут быть приложимы те же методы, которые используются семиотикой для исследования знаковых систем. В семиотике знаки могут быть осмысляемы либо в своих взаимоотношениях с другими знаками, т. е. синтаксически, либо в своем отношении к обозначаемому предмету, т. е. семантически, либо в отношении к создателю или адресату сообщения, т. е. прагматически.
С известной долей условности можно сказать, что раннехристианское богословие было занято прежде всего прагматикой Книги Мира: было осознано, что ткань мироздания представляет собою текст Бога, обращенный к человеку. Средневековое богословие исследовало символизм мироздания, изучало семантику Книги Мира. Новоевропейская наука обратила свой взгляд к исследованию синтаксиса Книги Природы: суть объект(ив)ного метода познания состоит в том, что изучается математическая форма отношения различных «элементов» мира.

Среди множества научных дисциплин физика, которая исследует синтаксис Книги Природы, занимает особое место. Ее выделенность обусловлена двумя моментами. Прежде всего — и это самое главное — физика дарует человеку теоретическое видение мира, а значит, в определенном смысле, позволяет увидеть мироздание «глазами Творца». Характерно, что Эйнштейн, воспринимающийся как ярчайший выразитель духа науки, говорил: «Я хочу знать, как Бог создавал мир. <…>Я хочу постичь Его мысли, все остальное — детали». Теоретизирующий взгляд на мир подразумевает описание не объектов, существующих в мире, но самих законов, управляющих этими объектами. Такой подход позволяет, с одной стороны, исследовать фундаментальные основания бытия, с другой — поставить проблему начала мира, а значит, в определенном смысле, встать на «позицию Творца». Именно на описание мира «с точки зрения Бога» и претендует теоретическая физика.

Другая исключительная особенность теоретической физики заключается в том, что математика, изначально [у пифагорейцев] возникшая как способ богопознания, используется в ней не просто как способ описания моделируемых событий, внутренняя природа которых остается сокрытой, но прикасается к самой сути бытия.
«Синтаксический» способ описания Книги Природы оказался чрезвычайно эффективным. Однако создаваемая естественными науками картина мира принципиально не полна.
Во-первых, остается неясным онтологический статус законов природы. Если законы природы имманентны самой природе, то как они могут «управлять» миром? Если же они суть лишь человеческий способ упорядочивания природных явлений то откуда возникает та удивительная точность, с которой эти законы выполняются, причем выполняются зачастую далеко за пределами области их первоначального обнаружения. Английский физик лауреат Нобелевской премии Сесил Фрэнк Пауэлл пишет: «Прежде чем говорить о “законах природы”, полезно выяснить, а как эти законы там оказались, т. е. выяснить ту самую деталь, от обсуждения которой наука уклоняется уже не первое столетие».

Во-вторых, объективация выводит за пределы научной картины мира не только личность, сознание, но и вообще все психическое. Известный современный философ Дэвид Чалмерс формулирует эту проблему следующим образом: «…Как и зачем возникает субъективное измерение в объективном мире? И если даже допустить, что вопрос о том, как это происходит, может быть разрешен в будущем бурно развивающимися сегодня нейронауками, то вопрос о том, почему это происходит, не найдет ответа без принципиального изменения современной научной материалистической парадигмы».

Получается, что самое важное — жизнь, психика, личность, уж не говоря о Боге — оказывается устранено из современной картины мира. А ведь себя мы переживаем, прежде всего, как живую личность, обладающую психикой, волей; другой для нас — это тоже личность, с которой можно вступить в диалог.

Наконец, объективирующая наука принципиально отказывается от постановки самого главного вопроса — вопроса о смысле и цели существования мира и человека; разумеется, это обусловлено в первую очередь методологическими причинами — ведь она исследует лишь структуры, но не смыслы. Несомненно, что научная картина мира нуждается в расширении и углублении, которое позволило бы добавить живое, личностное, экзистенциальное, «внутреннее» измерение бытия — измерение, имеющее онтологический статус.

Я бы сказал, что «великой проблемой» современного естествознания является проблема содержательной (семантической и прагматической) интерпретации обнаруживаемых объект(ив)ной наукой фундаментальных структурных (синтаксических) закономерностей — интерпретации не в смысле приписывания им некоторых «значений», но в смысле наполнения этих форм некоторым органично «входящим» в них содержанием.

Задача интерпретации естественно-научной теории есть, по существу, задача герменевтическая (а в ХХ столетии произошел настоящий «герменевтический взрыв»). В теоретической физике мы имеем строгие «тексты», написанные на вполне развитом математическом языке, которые должны стать «понятными».
Правда, в отличие от традиционной филологической герменевтики, предполагающей, что текст написан человеком, в «тексте» теоретической физики возникает проблема авторства. И проблема эта может решаться в двух направлениях. С одной стороны, за математическими структурами, демонстрирующими, как отмечал Вигнер, «непостижимую эффективность в естественных науках», угадываются универсальные закономерности, характерные для деятельности сознания вообще. С другой стороны, поскольку новоевропейская наука возникла как новое — естественное — богословие, богословие Природы, восполняющее прежнее — сверхъестественное — богословие, богословие Откровения, то ее результаты могут и должны интерпретироваться в широком богословском контексте.

Поэтому, возвращаясь к тому исходному для новоевропейской науки тезису, что мир есть Книга Творца (буквально, как сказано в Символе веры — Поэта мироздания), написанная тем же Автором, что и Библия (а потому между ними нет и не может быть противоречия), в поисках способа истолкования обнаруживаемых естественными науками структур мироздания можно попробовать обратиться к библейскому Откровению, в частности, Откровению о сотворении мира. Это — взгляд «со стороны Творца» (выбор именно библейского Откровения обусловлен тем, что современная наука возникла в европейском христианском контексте).

Обращение к традиции понимания Священного Писания, в культурном контексте которого возникла современная наука, не только может помочь дать семантическую и прагматическую интерпретацию тем фундаментальным синтаксическим закономерностям, которые обнаруживает наука, изучающая структуру Книги Творца, ее «синтаксис». Именно на пути поиска содержательной интерпретации обнаруживаемых естественными науками формальных закономерностей мироздания можно приблизиться к решению сложнейшей задачи выработки нового понятийного языка, адекватного современному состоянию развития науки, а тем самым — к разрешению проблемы границы живого и неживого, соотношения физического и психического, к органичному введению в научную картину мира онтологически фундированного понятия личности, наделенного экзистенциальным, «внутренним» измерением бытия.

НАВЕРХ

Богословие культуры: основные вызовы

Ирина Языкова, кандидат культурологии, Библейско-богословский институт св. апостола Андрея

Богословие культуры — направление мысли, зародившееся в ХХ веке, рассматривает культуру как сферу человеческой деятельности в русле богословского дискурса. В центре его стоит осмысление кризиса культуры как системы традиционных ценностей, причин утраты критериев, ориентиров и распада ее языка, поиск путей выхода из этой ситуации.

Писание и Предание складывались в определенный исторический период, в определенном культурном контексте. И, кажется, здесь-то и скрыты основания богословия культуры. Однако здесь же таится и опасность: если мы мыслим священное и трансцендентное только как категории культуры, мы неизбежно приходим просто к культурологии и религиоведению, а отнюдь не к богословию культуры. Богословие предполагает иной взгляд, не изнутри человеческого опыта.

Сегодня богословие уделяет большое внимание вопросам антропологии. Митрополит Каллист (Уэр) еще в 2000 году говорил: «В центре богословия I тысячелетия были вопросы христологии, II тысячелетие было занято по преимуществу решением екклезиологических проблем, а нам нужно понять тайну человека». Центральной задачей богословия III тысячелетия становится антропология. Богословие культуры пытается понять тайну человека исходя из анализа его творческой деятельности. Оно рассматривает культуру не как собрание артефактов и интеллектуальных феноменов, а сквозь призму смысла человеческого бытия, в котором отражено бытие Божественное, имея в виду прежде всего изначальный замысел Божий о человеке, и цель творения — спасение как воссоединение с Богом.

Богословие культуры родилось практически одновременно во всех трех основных конфессиях христианства в первой половине ХХ века. Мощным стимулом для осознания культуры с позиций богословия послужила ситуация кризиса христианской цивилизации. В недрах христианской мысли за прошедшее столетие произошли также серьезные сдвиги, стимулировавшие процессы модернизации и пересмотра некоторых традиционных установок, которые привели к появлению новых направлений в самом богословии.

Кризис культуры поколебал традиционные ценности, на фундаменте которых строилось человеческое общество, прежде всего европейское. Под вопрос поставлен не только Бог, но и человек. Так что многие мыслители не без основания говорят об антропологической катастрофе. Человек Нового времени возомнил себя богом, творцом своей жизни, «кузнецом своего счастья», но он абсолютно погрузился в мир посюсторонней, антропоцентрической культуры, которая не имеет в себе источника бытия, а потому обречена на вырождение и смерть.

Культуру сегодняшнего времени очень часто определяют, используя приставку «пост»: постклассическая, постмодернисткая, постиндустриальная, постхристианская, постсекулряная и т.д. Это новая реальность, которая пока не имеет своего положительного определения. Но одно можно сказать определенно: эпоха «пост» заставляет нас переосмыслить старые понятия. Богословие культуры призвано заняться не просто осмыслением ситуации кризиса и разрушения, но возвращением смыслов.

Например, мы живем в постсекулярную эпоху. Это значит, что гибель религии, которую предрекали и философы Просвещения XVIII века, и агностики и позитивисты XIX, и воинствующие марксисты ХХ столетия, не состоялась.

В XXI веке вновь возвращаются слова «Бог», «вера», «религия» и т.д. Но что они значат для нас? Равны ли они тому, что под эти словами понималось в прежние времена? Сегодня мы встаем перед лицом новых проблем, которых не знали богословы прошлого, и потому традиционные понятия и слова требуют дополнительных объяснений и должны быть осмысленны заново.

Религия современного мира совсем не то, что религия традиционная. Даже внутри сохраняющих внешние формы традиционных религий объектом поклонения становится не Сам Бог, а представления о Боге, традиции, формы, ритуалы, язык молитвы и проч.

Культура также претерпела кардинальные изменения за последние столетия. Если раньше под словом «культура» понималось прежде всего нечто исключительное, элитарное, доступное единицам, то теперь культура стала массовой. Массовая же культура обращена к среднему человеку, при этом она уничтожает человека, нивелирует его. Массовая культуры — дитя цивилизации, которая отказалась от религии как вертикального измерения, переведя ее в измерение горизонтальное, сделал ее тем, что обслуживает человека.

Культура изначально теоцентрична, потому что она направляет человека к тому, что выше и глубже его. Цивилизация — антропоцентрична, она призвана обеспечить существование человека на земле. Но при этом именно человек оказывается жертвой цивилизации. Цивилизация подчиняет себе человека и из сферы творений рук человеческих, превращается в монстра.

Причины болезни общества кроются не в политических или экономических системах, а в духовном состоянии человека, в его мировоззрении, которое и порождает политический террор или экономический кризис.

В основании христианской антропологии лежит библейское утверждение о том, что человек создан по образу и подобию Божиему. А значит, человек не может быть понят отдельно от Божественного (сверхъестественного) бытия, ибо Божественное начало является определяющим элементом человечности.

Одной из задач богословия культуры является поиск смысла человеческого бытия и его духовных корней, из которых вырастает личность, творящая культуру. А от того, каков человек, зависит и то, какой будет культура.

Культура, а особенно современная, несомненно, требует богословского осмысления. Только рассматривая ее с точки зрения вечности, можно понять ее истинный смысл. Культура также требует религиозного оправдания, потому что она изначально задумана как связь человека с Богом, она и есть ре-лигаре (латинское «восстановление связи»). По своей глубокой сути культура религиозна, это со-творчество с Богом, проявление божественных смыслов в мире, теофания.

Сегодня много говорят о конфликте религии и науки, веры и культуры, церкви и современного искусства. Но если присмотреться, то окажется, что настоящие конфликты возникают между идеологиями, потому что идеология — монологична, а культура — диалогична.

Так, например, конфликт между т.н. «актуальным» искусством и Православной церковью. Он, несомненно, существует. Но при этом он ставит вопрос не только о качестве и подлинности современного искусства, но и о качестве современной веры. Известно, что современный акционизм построен на разрушении, деструкции, художники нередко прибегают к надругательству над иконами, осквернению храмов, кощунственным образам и проч. Все это, несомненно, выходит за рамки культуры и переходит порой в область психиатрии. Но при этом реакция православных погромщиков выставки «Осторожно, религия!» и других провокативных выставок вполне вписывается в тот же акционизм, только с другой стороны. Таким образом, обе конфликтующие стороны оказываются практически в одной культурной нише, из которой выхода нет. Здесь необходим богословский анализ новых культурных форм и богословский же ответ на них. Именно так в свое время Православная церковь ответила на ересь иконоборцев, акции которых были не менее экстремистскими. В те времена не обошлось без ответных репрессий, но все же основной ответ Церкви был богословским.

Зачастую люди нецерковные, нерелигиозные, неверующие, но чуткие к правде и красоте, умеющие любить или сострадать, создают глубокие произведения, имеющие отношение к вечности. Тогда как люди, причисляющие себя к той или иной религии, могут быть разрушителями, а не созидателями, своим творчеством пропагандировать ненависть и насилие, а не любовь и красоту. Так что точки разрыва проходят не между Церковью и обществом, верой и культурой, наукой и религией, а внутри них.

Мы живем на обломках традиционной культуры. «Мы, — говорил еще на исходе ХIХ века Ницше, — европейцы, присутствуем при зрелище чудовищного мира развалин, где кое-что еще гордо высится, где многое подгнило и продолжает жутко торчать на месте, а большая часть уже обратилась в руины, достаточно живописные — были ли еще когда-либо более прекрасные руины?» Жак Деррида сто лет спустя завил: «В начале были руины». В XXI веке мы понимаем, что на руинах жить невозможно.

Как сказано в Екклезиасте: «Есть время разрушать и время строить… Время разбрасывать камни и время собирать камни». Богословие культуры как область междисциплинарного исследования призвано разбирать завалы и собирать камни. Современная культура нуждается в возвращении смыслов.

НАВЕРХ

Биоэтика: основные вызовы

Александр Шевченко, кандидат философских наук, Воронежская православная духовная семинария

Говорить о биоэтике сейчас очень непросто, потому что она воспринимается как научная цензура, как нечто вроде научной инквизиции, которая занимается предписаниями для науки. Кроме того сам объект нашей дисциплины очень загадочный. Нельзя сказать, что биоэтика — это дисциплина, которая открывает некие представления о Боге, какие-то возвышенные представления о тварном мире, человеке.

Скорее биоэтика превратилась в дисциплину, объектом которой является человеческая безнравственность, которая убивает живое. Биоэтика рождалась совсем не в конференц-залах, а в моргах. И основные вызовы биоэтики обычно ассоциируются с внедрением новых медицинских технологий. Это лишь отчасти так.

Биоэтика возникает в 1960-е годы. В это время в США появляется первая искусственная почка — выстраивается первая очередь пациентов, и нужно выбирать, кому отказать, то есть убить. Вот так рождались острые юридические проблемы. Но на заднем плане всегда были покойники.

Итак, считается, что биоэтика возникает в 1960-е годы в ответ на те вызовы, которые якобы предлагают новые медицинские технологии. Но так ли это? Поговорим о биоэтике как об ответе на вызов традиционной медицинской этике. А также затронем современную конфронтацию христианской и секулярной биоэтики.

Действительно, пальма первенства в этой дисциплине принадлежит американским исследователям. Но что они критикуют? Эти авторы, которые являются родоначальниками секулярной биоэтики, критикуют существующую медицинскую биоэтику. Почему? Потому что это время невероятных, чудовищных злоупотреблений во врачебном сообществе. Дело в том, что медицинская этика того времени, введенная еще Гиппократом, — это этика врачебного сообщества, это этика, которая придумана врачами для врачей. Единственным субъектом морали там является врач, и врач дает клятву врачебному сообществу. Пациент там только «терпящий» (patient). Он терпит не только свои собственные страдания, но и предписания врача. Он только объект — объект морали, но не субъект. То было время чудовищных злоупотреблений, когда удалялись органы, абсолютно нормальные, когда людей заражали сифилисом, чтобы выяснить естественную историю этого заболевания и изучить действие препаратов.

Именно поэтому возникла потребность в новой медицинской этике широкого общественного согласия, где пациент был бы на равных с врачом. Новые медицинские технологии показали, что рождающаяся дисциплина — биоэтика — это наука о границах человеческой жизни, о начале конца жизни.
Не новые медицинские технологии привели к созданию биоэтики, а безнравственное манипулирование новыми медицинскими технологиями.
Грехопадение человека привело к тому состоянию безнравственности, которое потребовало новых этических принципов. Для человека ключевым событием биоэтики является боговоплощение, потому что это дает надежду на то, что церкви удастся исправить искаженные грехопадением когнитивные и практические способности человека, приводящие его к безнравственности. Но даже если бы это было не так, биоэтика возникает не на пустом месте. Секулярная мысль отсчитывает ее историю с 1960-х годов. На самом деле все вопросы, которые поднимает современная биоэтика, (аборты, эвтаназия, евгеника, отношения врача и пациента, человеческая сексуальность и т.д.), с первых веков христианства всегда были в поле внимания богословия.

К XVIII веку уже формируется целое направление в пасторской практике, которое называется «пасторская медицина». Учебники по пасторской медицине уже в систематизированном виде появляются в середине XIX века, и там детально расписываются ответы на те вопросы, которые, спустя более чем 100 лет, поднимает современная биоэтика, секулярная биоэтика. Пасторская медицина — это не свод неких правил по манипулированию человеческим телом, это, скорее, раздел нравоучения, она возникает из потребности пастыря решать, что нужно делать в особом состоянии жизни человека — в состоянии болезни. Пастырям очень хорошо понятно, что человек в грехопадении и человек больной — это синонимы.

Вот что интересно: появившиеся в середине XIX века учебники по пасторской медицине и сама пасторская медицина (а это дисциплина, которую преподавали в семинарии), вдруг напрочь исчезает в середине 1960-х годов, как раз к тому времени, когда появляется биоэтика. Почему? Ключевое событие — это заявление экспертов ООН о необходимости ограничения рождаемости, так как ученые того времени полагали, что невозможно обеспечить все население достойным уровнем жизни. И сразу после этого, в 1968 году, Павел VI предлагает энциклику, в которой указывает, что единственный законный способ контроля над рождаемостью — это использование естественных биологических ритмов. С точки зрения современной медицины абсурдное утверждение, потому что это наименее эффективный способ контрацепции. Энциклика приводит к широкой дискуссии. Возникает раскол — раскол между верующей и неверующей частью населения, раскол внутри церкви. Появляется феномен секулярной биоэтики, начинается массовый переход специалистов по пасторской медицине в биоэтику.

До сих пор в России существует два биоэтических направления — секулярное и христианское. Ключевое отличие светской и христианской биоэтике лежит в христианском понятии личности. Это некий объект, который указывает на божественное. Речь идет не только о личности Бога, но и о личности человека.

Личность как содержащее бытие, как то, что недоступно ни для одного познания — ни для психологии, ни для анатомии, медицины и т. д. Наука дает лишь некие поведенческие, структурные срезы с личности, но не может прикоснуться к тому, что это. Незнание человеком самого себя, наверное, главная причина этических заблуждений.

В заключение буквально два слова о том, что происходило параллельно с биоэтикой вообще в этической науке. Всю этику XX века принято называть прикладной этикой: не в смысле, что это какая-то часть этики, — вся этика эпохи постмодерна называется прикладной этикой. Структура прикладной этики конца XIX – начала XX века выглядит трехчастной, хотя это и грубо, конечно. Это этика человеческого тела, этика общества и этика отношений человека и природы. Все эти проблемы — тела, общества, природы — всегда были в центре внимания биоэтики, особенно в последние десятилетия. Дело в том, что мировая биоэтика давно сместила свои интересы с проблем абортов, эвтаназии и т. д. к другим, жизненно важным проблемам: нехватки средств на медицину, питания, водоснабжения, проблемы насилия и бедности, манипулирования человеком и т. д. В этом смысле, оказывается, происходила конвергенция между прикладной этикой и биоэтикой. Поэтому когда Международный конгресс по биоэтике заявил, что пора говорить об универсальной биоэтике, имелась в виду не глобализация этой дисциплины, а то, что вся этика начала XXI века превратилась в биоэтику.

Универсальная этика и универсальная биоэтика — это, конечно, вызов плюрализму биоэтики, но не в смысле интеллектуального тоталитаризма. Речь идет о другом. Речь идет о том, что не нужно путать плюрализм путей достижения истины с плюрализмом целей. Цель у биоэтики одна — это спасение жизни и создание условий для того, чтобы она расцветала во всей полноте и разнообразии. Спасение жизни — это то, чем занимается сотериология, то есть раздел богословия о спасении человека. Состоится ли диалог универсальной биоэтики с христианской сотериологией, будет ли он диалогом, синтезом или конфронтацией?

НАВЕРХ

Творение и эволюция: яблоко раздора между теологами и биологами

Галина Муравник, генетик, преподаватель Свято-Филаретовского православно-христианского института (Москва)

Существует несколько узловых проблем, которые можно определить как «место встречи» науки и богословия: возникновение Вселенной; происхождение первичных форм жизни; последующая эволюция живого; появление и природа человека. На примерах креационистского и телеологического подходах к теории эволюции посмотрим негативный и позитивный прецеденты таких «встреч».

Одна из попыток соединить данные современных естественных наук и Откровения обернулась возникновением нелепого явления — так называемого «научного» креационизма, который приобрел опасный размах.

В строгом смысле, креационизм — это учение о творении Богом всего мироздания, включая человека, и догматически каждый христианин является креационистом.

Однако в ХХ веке этот термин получил иное семантическое наполнение. «Научный» креационизм взял на себя функции новой естественно-научной апологетики. Его адепты заявляют, что ищут науку, не враждебную христианству. Таким образом, «научный» креационизм есть учение, претендующее, помимо богословского, и на научный статус.

Какими же средствами решается задача согласования данных науки с христианским учением о творении? В основном путем ревизии существующих научных гипотез и теорий и выборки тех из них, которые не вступают в противоречие с текстом 1–2-й глав Книги Бытия. При этом сторонники «научного» креационизма признают единственно истинным лишь буквальное толкование «Шестоднева». Любые попытки символического, аллегорического толкования решительно отклоняются.

Эта экзегетическая традиция есть дитя фундаментализма — (псевдо)богословской методологии, понимающей Слово Божие как статичное описание вневременных событий. (Кстати, сторонники креационистской парадигмы есть не только в христианском сообществе, но и среди представителей других исповеданий, в том числе неавраамических. Существуют его индуистский, исламский, иудейский, варианты). Что касается научной составляющей, то достижения наук, вернее то, что от них остается после такой тотальной «инвентаризации», эксплуатируются лишь как средство для реализации заявленной цели. Остановлюсь на отношении креационистов к теории эволюции.

Дарвинизм через некоторое время после своего возникновения не просто получил признание, но взял на себя функции новой научной парадигмы. Это и стало толчком для зарождения «научного» креационизма — его можно рассматривать как «аллергическую реакцию» не только на дарвинизм, но и на идею биологической эволюции в целом. В работах по «научному» креационизму можно обнаружить клишированный набор положений, которым их авторы присваивают «научный» статус. Вот некоторые из них:
— Вселенная со всеми наполняющими ее объектами, включая жизнь, возникла мгновенно, из ничего;
— Вселенная, Земля, все многообразие живых организмов, включая человека, возникли 7500 (не более 10000) лет назад;
— каждый вид сотворен Богом лично, дискретно, в едином вневременном акте; человек не произошел в ходе эволюции от низшего предшественника, он сотворен Богом из праха земного (глины) и оживлен Дыханием Божьим;
— все виды неизменны с момента их сотворения; видообразования после завершения недели Божественного творения не происходит и т.д.

В этих программных декларациях «научного» креационизма отсутствует научная составляющая, они неверифицируемы и нефальсифицируемы. Между тем, энергичная деятельность сторонников креационизма привела к его экспансии по всему миру. Их магистральной целью стало школьное и вузовское образование. 4 октября 2007 года на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы в Страсбурге, членом которой является и Россия, была принята Резолюция № 1580 «Опасность креационизма для образования» (при голосовании «за» высказались 48 членов ПАСЕ, «против» — 25, воздержались — 3). Междисциплинарный проект под названием «научный» креационизм не нашел поддержки и в церковном сообществе.

В чем ущербность креационистской методологии? Во-первых, в ее неадекватности современной библеистике и духу христианства в целом. Во-вторых, в несоответствии современному научному знанию о мире и законах, по которым он функционирует. Все это провоцирует утрату доверия к Церкви.

Основные «претензии» креационистов к теории эволюции сводятся к утверждению, что не существует свидетельств, подтверждающих факт эволюции. Однако доказательств накоплено немало, они серьезны, убедительны и разносторонни, поскольку обретены усилиями ученых, работающих в самых разных областях. Поэтому отрицать факт эволюции сегодня — это обнаруживать свою некомпетентность.

Единственный содержательный урок, который можно извлечь из знакомства с «креационной наукой», это осознание того, что идти к диалогу и далее — к синтезу науки и богословия необходимо по принципиально иному пути. В качестве такого пути можно рассмотреть телеологические концепции эволюции.

Дело в том, что в эволюционной биологии действительно остается немало дискуссионных вопросов (но споры ведутся не о факте эволюции, а о ее механизмах, движущих силах, траектории, скорости и пр.), и одним из таких вопросов является механизм макроэволюции, т.е. эволюционных преобразований за пределами вида. Например, проблема случайности и целесообразности, или, если сформулировать ее на языке философских понятий, проблема соотношения свободы и необходимости, до сих пор не имеет удовлетворительного решения.

Различают две формы случайности:
— онтологическая случайность — ситуация, в которой реализуются несовместимо беспорядочные события, которые не зависят от знаний о самой системе;
— эпистемологическая случайность — следствие незнания или методической невозможности изучения сложных систем.

Начиная с эпохи Просвещения считалось, что мир детерминирован, следовательно существуют лишь эпистемологические случайности. С рождением квантовой механики ситуация кардинально изменилась. Было показано, что результаты некоторых экспериментов могут быть предсказаны только с некоторой вероятностью. И причина тому — не незнание законов, а особые свойства, присущие объектам микромира, в частности — неустранимая случайность.

Итак, случайность — непростая философская категория. Один из авторов точно подметил одно из ее свойств, назвав «случайностью формообразующей» (Ю.В. Сачков). Она проявляет себя на всех уровнях мироздания, участвуя в его становлении и функционировании. Отсутствие концепции случайности оставляет открытыми немало вопросов, которые имеют непосредственные проекции в теорию эволюции.

Если эволюция основана на абсолютно случайных событиях, то она лишена смыслообразующего содержания. Как соотнести онтологическую случайность с Промыслом? Покушается ли теория эволюции на веру в Творца? Заставляет ли делать одновариантный выбор: Дарвин или Моисей, эволюция или творение?
Телеологические концепции эволюции как раз и предлагают интерпретировать ее как механизм развертывания Божьего замысла во Вселенной, как движение от замысла к его воплощению в материальном мире.

Телеологический подход не просто позволяет интегрировать идею Божественного творения с идеей эволюции, но последняя не может быть мотивирована вне религиозного контекста. Творческая, разумная сила дает эволюционному движению магистральное направление, цель, эсхатологическую перспективу.

Примером жизнеспособности такого не компромиссного, не вынужденного, а подлинно конструктивного синтетического взаимодействия христианского богословия и эволюционной биологии служит научно-богословское наследие Пьера Тейяра де Шардена — французского богослова, философа, ученого-палеоантрополога, одного из самобытных мыслителей ХХ века. В работах по богословию эволюции он развивал идею «направленного случая», что позволяет отойти от представления о случайности как антиподе детерминизма.

Конечно, попытка взглянуть на эволюцию «глазами веры» может показаться непривычной. Однако догматических оснований для отвержения подобной методологии нет. Для Шардена как ученого-христианина эволюция была не просто биологическим феноменом, а величественным процессом зарождения, восхождения и преображения творения. Эволюция природы, которая стереотипно понимаемая как «теория Дарвина о том, что человек произошел от обезьяны», в интерпретации Шардена является принципиально иным процессом, отрефлексированным как механизм активного развертывания Божьего замысла во Вселенной. Она имеет не только феноменологическую, но онтологическую и метафизическую задачи — преображение мира. Вот краткие тезисы эволюционных воззрений Шардена:
— мир — это живой организм, пронизанный Божеством и устремленный к совершенству;
— это устремление есть эволюция — единая линия развития природы с неуклонным повышением сложности живого;
— движущей силой эволюции, ее духовным зарядом является Любовь, которая есть и основной мотив творения мира Богом;
— вершиной эволюционного Древа жизни является человек;
— эволюция — это восхождение человека и мира на новый сверхприродный обоженный уровень;
— у мировой эволюции наличествует богоданная цель — движение к Царству Божию, вхождение в которое возможно лишь через теозис — духовное совершенствование человечества.

Таким образом, благодаря телеологической концепции эволюции Шардена (и ряда других ученых и мыслителей), она открывается в иной перспективе, становясь пространством Божественного Откровения. Христианин, в какой-то момент напуганный эволюцией, теперь видит, что она дает ему великолепное средство больше ощущать Бога.

НАВЕРХ

Космология в перспективе богословия

Алексей Нестерук, кандидат физико-математических наук, PhD, Портсмутский университет, Великобритания

Цель моего выступления — прояснить смысл космологии в контексте ныне популярного диалога между наукой и религией. Какое-либо наивное и прямолинейное «сравнение» современных математически оформленных космологических идей и богословски выраженного опыта общения с Богом если и имеет смысл, то лишь в контексте проблематики человека как носителя и выразителя и космологии, и богословия.

Ядром диалога между наукой и религией является именно человек, изнутри которого и происходит распад интенциональностей сознания на объектный, отчужденный мир, с одной стороны, и на исходное предлежащее основание как мира, так и самого артикулирующего сознания этого мира, то есть Бога, с другой стороны. При этом и богословие, и космология оказываются переплетенными друг с другом просто в силу парадоксального положения человека как физико-биологического организма в этом мире, но и как носителя Божественного образа не от этого мира.

Если задать вопрос: «Зачем космология нужна богословию?», то приходит на ум простой эмпирический ответ. Поскольку сама возможность богословия определяется возможностью воплощенных носителей этого богословия, т. е. человеческих личностей, то для того, чтобы богословствовать, нужны необходимые физические и биологические условия существования этих личностей, которые укоренены в космических условиях. Именно космология и эксплицирует эти необходимые условия. Отсюда следует, что любое богословское положение, выражающее опыт Божественного в мире, неявно содержит в себе истину о самом мире, в котором этот опыт имеет место быть.

Если же спросить: «Зачем богословие нужно космологии?», то реакцией на него будет следующее наблюдение. Космология глаголет о фактическом состоянии дел в физической Вселенной, не проясняя смысла этой случайной фактичности и, тем самым, не проясняя смысла достаточных условий, лежащих в основании возможности познания и экспликации Вселенной человеческими личностями. Богословие интерпретирует это, указывая, что только человек обладает рациональной способностью выходить за рамки физически конечного, включая свое тело и непосредственное жизненное пространство, и интегрировать в своем конечном сознании представление о бесконечном и непреходящем. Сознание и разум являются такими характеристиками человеческого состояния во Вселенной, которые не могут быть объяснены посредством сведения их к физическому, оставаясь, тем самым, невыразимой тайной, прояснение и интерпретация которой возможно только апелляцией к богословию Божественного образа в человеке. Соответственно, любое космологическое представление о мире является неявно богословски нагруженным.

Проницательный взгляд на космологические представления позволяет узреть присутствие человеческого субъекта даже в тех условиях, когда космология пытается «раздавить этого субъекта под грудой астрономических фактов». Здесь и проявляется истинная богословская преданность в человеке, когда он всячески сопротивляется подобному и ему удается сохранить внутреннюю убежденность о центральности своего положения во Вселенной, из которого и происходит раскрытие и манифестация смыслов всех сил и процессов в ней.

Экзистенциально-феноменологическая «деконструкция» космологии, восстанавливающая центральный статус личности во Вселенной, как раз и позволяет выявить скрытую богословскую преданность космологии.

Итак, давайте кратко осуществим такую деконструкцию. При этом будем помнить о том, что все рассуждения о Вселенной являются разновидностью человеческой деятельности, то есть во всех открытиях и формулах неявно присутствует пометка made by man.

Согласно современной космологии, Вселенная как большой астрономический космос расширяется. Более того, это расширение происходит с ускорением. Причиной этого ускорения считается так называемая скрытая (темная) энергия.

Из наблюдаемого ускоряющего расширения Вселенной следует два важных вывода. Во-первых, экстраполяция расширения Вселенной назад во времени приводит к выводу, что существовал такой момент времени, в котором размер Вселенной был бесконечно малым. Такой вывод приводит к многочисленным спекуляциям о природе начального состояния и его возможной связи с «рождением Вселенной из ничего». В этом аспекте космология входит в своего рода взаимодействие с богословием, поскольку она начинает вопрошать о случайной фактичности параметров мира. Иными словами, космология функционирует в условиях случайной фактичности ее крупномасштабной структуры, смысл которой — исключительно апофатично — можно прояснить лишь богословски.

Вторым выводом является то, что Вселенная наполнена (на 96%) абсолютно чуждым человеческому естеству веществом, включая скрытую энергию и скрытую массу: наблюдательная космология основывается на достоверном знании всего лишь 4% Вселенной. Не следует ли констатировать, что научная космология апофатична (по аналогии с богословием), то есть говорит нам о Вселенной в целом (тварном мире) то, чем та не является, ибо целостность Вселенной ускользает от исчерпывающего описания?
Обсудим положение человека в мире, и более точно, его случайность и, как результат, случайность космологической картины мира вообще.

Начнем с тезиса о том, что наше положение в пространстве — «нигде» и «везде». Это парадоксальное утверждение следует из космологического принципа однородности Вселенной в пространстве. Само представление об абсолютном значении нашего места во Вселенной теряет смысл, ибо его структура становится ненаблюдаемой (происходит потеря информации о различии в пространственном положении). Но самым парадоксальным является то, что мы находимся там, где был Большой Взрыв. Это интересный факт, ибо он имеет определенные корреляции с христологической проблемой Воплощения Слова – Логоса Божия во плоти. С одной стороны Воплощение произошло в определенной точке пространства и времени на Земле, с другой же стороны, согласно Символу Веры, Христос как Логос никогда не покидал своего места одесную Отца, и, тем самым, как Логос-Творец, присутствовал ипостасно во всех местах Вселенной. Космология дает простую космографическую иллюстрацию этого догматического положения: находясь у истоков видимой Вселенной в ее начале, то есть Большом Взрыве, Логос буквально не покидал своего места при Воплощении во плоти.

В этом смысле Вселенная теогенна, то есть она «находится на равном удалении» от Логоса. Космология же, исповедуя этот принцип на уровне представления о познаваемости Вселенной, осуществляет переход от теогенности, к гомогенности, то есть пространственной однородности Вселенной, как условию ее постигаемости. Интересно видеть как Христология проникает неявно в космологию, демонстрируя тем самым, что именно Христос-Логос и является тем объясняющим принципом устройства Вселенной, его конечной целью.

Человек видит Вселенную вдоль «геометрической формы» — светового конуса прошлого Вселенной, которая имеет своей вершиной точку наблюдения. Это подтверждает тезис, что мы видим бесконечно малую часть Вселенной. Конечно, космологический принцип пытается нейтрализовать эту несоизмеримость, утверждая, что Вселенная статистически такая же за пределами светового конуса прошлого. Однако этот принцип является философским или даже богословским положением, следующим из претензий рационального мышления в Божественном образе на всеобщий охват сотворенного по образу и подобию архетипической памяти всего во всем, присутствовавшей в человеке до Грехопадения. Это первое. Второе: мы наблюдаем Вселенную только в ее прошлом. То есть наблюдаемая Вселенная конечна и ограничена во времени. Космология как процесс познания продвигается в будущее, но, будучи обращенной только к прошлому Вселенной, раскрывает ее прошлое. Следовательно, раскрытие прошлого Вселенной и есть телос космологического объяснения.

Картина Вселенной обладает чертами случайности. Однако наше положение во времени, хотя и философски случайно, обладает чертами выделенности. Мы живет в эпоху, когда сформировались необходимые условия для существования органической жизни. То есть сам факт познаваемости Вселенной человеческими все же не является произвольным. В силу ускорения, в будущем мы не сможем видеть светящиеся объекты кроме нашей галактики и, тем самым, заключать о крупномасштабной эволюции. Мы живем в период «окна» видимости Вселенной. Какой богословский смысл может иметь наличие такого окна видимости? Наличие человека в данную эпоху предопределяет возможность самого Воплощения Логоса Божиего в теле Иисуса Христа. Тем самым, космологический антропный принцип может получить Христологическую интерпретацию. Человек не единосущен Вселенной, ибо находится в контакте только с 4% ее вещества, то становится ясным, что судьба человека и судьба Вселенной по-видимому связаны, но в то же время глубоко различны. Тот факт, что история Вселенной раскрывается из истории человечества, а точнее, истории его спасения, показывает, что в той мере в какой человек связан со Вселенной физически и по возможности ее познания, Вселенная является продуктом раскрытия и артикуляции этим человеком.

С одной стороны человек физически содержится во Вселенной, с другой стороны человек содержит Вселенную как артикулированный образ.

Необъяснимость фактичности воплощенного в человеческих существах сознания, артикулирующего Вселенную, и случайность содержания того, что артикулируется, приводит с неизбежностью к выводу, что созданная человеком картина Вселенной, является онтологически случайной. При этом данный вывод не призван к какому-либо преуменьшению роли космологии в познании Вселенной. Он лишь скромно указывает на то, что космологическое знание производно по отношению к фундаментальным тайнам человеческого бытия, его связи с Божественным, проявления которой фиксируются космологией, но раскрытие содержания которой остается делом религиозного опыта.

Репортаж подготовлен Центром проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования

Заметки о системах религиозных знаний — ToK

Я знаю, что вы найдете эти заметки TOK RKS полезными, но есть еще лучшая версия , доступная для наших членов поддержки здесь (полные заметки о системах религиозных знаний) – вместе с некоторыми очень полезными видео TOK и другими источниками для вашего TOK. очерк и выставка. Нажмите здесь, чтобы попробовать IBMastery бесплатно.

• «Есть только одна религия, хоть и существует сотня ее версий.» (Джордж Бернард Шоу)
• »Я верю в Бога, только пишу его Природа.(Фрэнк Ллойд Райт)
• «Там, где кончается знание, начинается религия.» (Бенджамин Дизраэли)
• «Когда я восхищаюсь чудесами заката или красотой луны, моя душа расширяется в поклонении Творцу.» (Махатма Ганди)
• «Наука без религии хрома, религия без науки слепа.» (Альберт Эйнштейн)
• «Моя религия очень проста. Моя религия — доброта.» (Далай-лама)
• «Бог — это метафора того, что выходит за пределы всех уровней интеллектуального мышления.Это так просто.» (Джозеф Кэмпбелл)

• «Особый фундаментальный набор верований и обычаев, принятый рядом людей или сект». (Словарь.com)
• «Набор верований, касающихся причины, природы и цели вселенной, особенно если рассматривать их как создание сверхчеловеческой силы или сил (Бога или богов), обычно включающих религиозные и ритуальные обряды и часто содержащие моральный кодекс, регулирующий ведение человеческих дел.(Словарь.com)

Современное слово религия происходит от латинского слова religio . У древних римлян «Религия основывалась не на «вере», а на знании, в том числе и особенно на правильной практике (Андо). Социальная гармония исходила от богов, была обязана правильной практике (т.е. ритуалу и жертвоприношению) от людей, а взамен получала социальная гармония. 

Антропологи иногда называют религию просто «культурной системой» , потому что они могут влиять на то, как люди думают и действуют в сообществах.Религия может действовать как прочный социальный клей , скрепляющий сообщество, объясняющий мир и управляющий поведением без необходимости дополнительного обоснования. «Во всем мире 90 002 более чем восемь из десяти человек идентифицируют себя с религиозной группой », а остальные (примерно 1,1 миллиарда) этого не делают (Pew). Религии играют важную роль в жизни общества. Об этом положительном эффекте свидетельствуют слова Далай-ламы: «Моя религия очень проста. Моя религия — доброта».

Религии помогают людям усвоить все виды прозрений, доминирующим из которых являются моральные учения.Однако религии также служат:

• Способ для верующих искать другой вид самопознания — соприкасаться с прозрениями (т.е. часто из комбинации веры, эмоций и интуиции), к которым иначе они не могли бы получить доступ. Это можно назвать духовным ростом или просветлением.
• Исторический источник —объясняющий, например, как образовался мир.

• Код культуры  для сообщества.В Японии люди соблюдают религиозные ритуалы во время церемоний рождения, свадеб и похорон, и многие также посещают святыню или храм на Новый год и участвуют в местных фестивалях (мацури), большинство из которых имеют религиозное значение (Japan-guide.com). ).

• Источник понимания священного и божественного .

Хорошо, это все для предварительного просмотра заметок системы религиозных знаний TOK. Нажмите здесь, чтобы стать подписчиком, и вы получите полные премиальные примечания RKS  сразу.(Подписчики щелкают здесь, чтобы ознакомиться с полными примечаниями к системам религиозных знаний TOK.)

IB ТЕОРИЯ ЗНАНИЯ — Ресурсы для религии как области знаний — Amor Sciendi и Literary Connections

Чувственное восприятие

Могут ли люди познавать Бога через чувства? Многие люди в истории утверждали, что видели или слышали Бога. Моисей видел и слышал Бога в горящем кусте, но если принять, что Бог вездесущ, то Бог находится пространственно.Хороший способ понять взаимосвязь этих религиозных переживаний аналогичен нашему пониманию чисел. Мы можем видеть представления чисел, но, например, не можем увидеть понятие «пять».

Многие религиозные группы утверждают, что религиозный опыт может исходить из физического мира и через наш чувственный опыт. Искусство барокко католической Реформации, например, путь Алмазного плота в буддизме и пути кармы или бхакти в индуизме — все имеют элементы этой философии.

Хорошим местом для исследования взаимосвязи чувственного восприятия и систем религиозного знания является классическая книга Уильяма Джеймса «Разнообразие религиозного опыта».

Язык

Очевидно, язык играет огромную роль в системах религиозных знаний. Библия начинается с акта творения посредством языка: «Бог сказал: да будет свет». Книга Иоанна начинается словами: «В начале было слово, и это слово было Бог». Но помимо этих очевидных примеров использования языка в системах религиозного знания существует множество философских аргументов, связанных с использованием языка.

Один из них, например, касается спора о том, имеют ли слова применительно к Богу то же значение, что и при обсуждении вашего друга Мехмета. Например, если я скажу: «Бог создал облака», значит ли слово «сотворил» то же самое, что и когда я скажу: «Мехмед создал облака»? Если Мехмед действительно нашел способ создавать облака, он, вероятно, сделал это, контролируя влажность и температуру в комнате, но Бог мог (или мог) создать облака из ничего; Мехмет никогда не мог этого сделать.Термин, данный вере в то, что слово «созданный» имеет одно и то же значение применительно к обоим, является «однозначным». Термин, обозначающий веру в то, что это слово имеет другое значение применительно к Богу (например, как слово «бас» означает нечто иное применительно к моему голосу или моему обеду), является «двусмысленным». Компромисс между ними называется «аналогическим», в котором говорится, что слова означают одно и то же, но применительно к богу они имеют расширенное значение.

Кроме того, когда я использую такое слово, как «корабль», я понимаю, что у меня положительное представление об этом слове.Я видел корабли раньше, поэтому у меня есть способ подтвердить свое концептуальное понимание этого термина. Если бы я никогда раньше не видел корабля, то, как указывает еврейский философ Маймонид, я должен был бы прийти к своему пониманию «via negativa» — понимая «корабль» через то, чем он не является. Маймонид использует эту идею, чтобы объяснить, как слово «Бог» функционирует в языке.

Память

Больше знаний, меньше веры в религию?

Недавний обзор исследований показал, что религиозная вера обратно пропорциональна интеллекту.То есть более умные люди, как правило, менее религиозны. Причины этого до конца не изучены, хотя некоторые из основных теорий обсуждались в статье Томаса Чаморро-Премузика. Доктор Чаморро-Премузик также высказал интригующее предположение, что связь между религиозностью и интеллектом может быть опосредована чертой личности, известной как открытость новому опыту. Связанная с этим возможность заключается в том, что более глубокие знания о религии и мире в целом могут сыграть определенную роль в объяснении того, почему более умные люди, как правило, менее религиозны.

Подводя итог, недавний обзор 63 исследований показал, что существует умеренная отрицательная связь между интеллектом и религиозностью (Zuckerman, Silberman, & Hall, 2013). Обзор показал, что религиозные убеждения, такие как вера в Бога, несколько сильнее связаны с более низким интеллектом, чем религиозное поведение, такое как посещение церкви. Авторы подсчитали, что средняя разница в баллах IQ между верующими и неверующими колеблется от 6,2 для выборок не из колледжей до 7.8 для образцов колледжа. Эта разница составляет примерно половину стандартного отклонения в размере, так что это представляет собой достаточно существенный эффект, а не что-то тривиальное.

Подобные исследования носят корреляционный характер, поэтому невозможно точно решить, что является причиной взаимосвязи. То есть мы не знаем, заставляет ли интеллект людей быть менее религиозными, ослабляет ли религия интеллект человека, или же в основе обоих лежит какая-то третья переменная. Доктор Чаморро-Премузик предположил, что основным фактором, который может связать интеллект и религиозность, может быть открытость к опыту.Эта черта указывает на широту и сложность психической жизни человека. Открытость опыту положительно коррелирует с общим интеллектом. Кроме того, исследования показали, что нерелигиозные люди, как правило, более открыты опыту, чем религиозные (Galen & Kloet, 2011), и что большая открытость опыту связана с большим неверием в Бога (Shenhav, Rand & Greene, 2011). (Я писал об этом в предыдущем посте здесь.)

Открытость опыту, наряду с интеллектом, также связана с более широким знанием мира.Это может быть связано с тем, что люди с высокой открытостью опыту интеллектуально любопытны и, следовательно, мотивированы узнавать новое о мире. Я думаю, что это интересно, потому что опрос Pew Forum о религиозных знаниях американцев показал, что атеисты и агностики ^[1] имеют значительно больше знаний о религии, чем в среднем христиане. (Сводные результаты опроса можно просмотреть здесь; полный отчет можно загрузить с веб-сайта, на который дана ссылка. Вы можете самостоятельно пройти тест здесь.) На самом деле, атеисты и агностики набрали больше баллов по религиозным знаниям, чем любая другая опрошенная группа, включая тех, кто «ничего особенного» ^[2] , хотя, что интересно, евреи и мормоны также набрали больше баллов, чем остальные группы. Разбивка результатов показала, что больше всего о христианстве знали мормоны, хотя атеисты/агностики и евреи в среднем знали о христианстве больше, чем обычные христиане. Атеисты/агностики, за которыми следуют евреи, лучше всего знали мировые религии, такие как ислам, индуизм и буддизм.Атеисты/агностики и евреи, как правило, более образованы, чем другие группы, и более высокий уровень образования связан с большими религиозными знаниями. Однако даже с учетом образования атеисты/агностики и евреи по-прежнему сохраняли свое преимущество в знаниях перед христианами в целом. Опрос Pew также включал краткий тест на общие знания для сравнительных целей. Атеисты и агностики также набрали в этом тесте более высокие баллы, чем любая другая группа, хотя евреи снова оказались на втором месте, мормоны справились несколько хуже, а другие христиане отстали еще дальше.Кроме того, те, кто хорошо справился с тестом на религиозные знания, также, как правило, имели хорошие оценки по общим знаниям, что позволяет предположить, что те, кто много знает о религии, как правило, более осведомлены в целом.

В отчете об опросе Pew не было объяснено, почему атеисты/агностики продемонстрировали более высокие религиозные знания, чем большинство религиозных людей. На ум приходит несколько возможных объяснений. Как отмечалось ранее, нерелигиозные люди, как правило, более умны, чем религиозные, и существует положительная связь между интеллектом и знаниями.Дополнительным соображением является то, что атеисты/агностики, будучи более открытыми опыту, могут иметь больший интерес к получению знаний в целом, чем религиозные. Это поднимает вопрос о направлении причинно-следственной связи. Мотивирует ли отказ от религии людей приобретать больше знаний, или же получение знаний приводит к отказу от религии? Можно привести аргументы в пользу каждого из них, хотя фактический ответ может включать комбинацию обоих или даже какой-то третий фактор.

Дэйв Сильверман, президент организации «Американские атеисты», интерпретировал результаты опроса Pew так: чем больше человек узнает о религии, тем больше вероятность того, что он отвергнет ее как мифологию.Это вполне может быть правдой для некоторых людей, но результаты опроса предполагают более тонкие возможности. Например, опрос показал, что более высокая религиозная приверженность (имеется в виду личная значимость религии и частота посещения религиозных служб) была связана с более глубоким знанием Библии, но не нехристианских религий. Как отмечалось ранее, мормоны на самом деле показали больше всего знаний о христианстве, но также не были особенно осведомлены о мировых религиях. Это говорит о том, что знание собственной религии, по крайней мере, не обязательно приводит к тому, что человек отвергает ее.С другой стороны, опрос также показал, что люди с большей религиозной приверженностью хуже отвечали на вопросы об общих знаниях, чем менее приверженные. Возможно, люди, которые привержены религии, в основном ищут информацию, подтверждающую их существующие взгляды, и меньше интересуются информацией об альтернативных системах верований или о светских вопросах. Атеисты/агностики были более осведомлены о мировых религиях, поэтому, возможно, знание альтернативных систем верований может облегчить осознание того, что все они в основном произвольны.С другой стороны, атеисты/агностики также набрали более высокие баллы по общим знаниям, так что может случиться так, что желание человека получить знания по широкому кругу предметов увеличивает вероятность того, что он станет неверующим. В качестве альтернативы может случиться так, что люди, которые имеют особую жажду знаний, находят религиозную веру несовместимой с их естественным любопытством. Недавно Папа Франциск фактически заявил, что «дух любопытства отдаляет человека от Бога». Многие атеисты и агностики вполне могут с этим согласиться.

Кроме того, некоторые ученые утверждают, что консервативные и фундаменталистские религиозные убеждения могут препятствовать обучению (Шеркат, 2010). Опрос Pew показал, что респонденты, которые считали Библию буквальным словом Бога, как правило, имели меньше религиозных знаний, чем те, кто поддерживал менее буквальное толкование, особенно те, кто говорил, что это сборник басен. Другие исследования показали, что консервативные христиане и фундаменталисты, как правило, хуже разбираются в науке (Шеркат, 2011) и имеют более бедный словарный запас (Шеркат, 2010) по сравнению с другими религиозными группами и нерелигиозными людьми.Шеркат (2010) утверждал, что консервативные христиане на самом деле избегают информации из внешних источников и презирают поиск знаний как греховный, поскольку он приравнивается к гордыне и себялюбию. Кроме того, они пытаются «очистить» источники информации, к которым они обращаются, т.е. только просмотр медиа-источников, верных христианскому учению. Такое узколобое отношение может затем стать препятствием для обучения, что приведет к меньшему количеству знаний.

Возможно, религиозный фундаментализм препятствует способности человека приобретать знания, а может быть, люди, не заинтересованные в расширении своего мировоззрения, предпочитают узколобые системы убеждений.Православные религиозные верования, как правило, отбивают у людей охоту подвергать сомнению основные принципы, которые должны быть приняты на веру. Однако возможно, что некоторые религии больше поддерживают обучение, чем другие. Исследования в обзоре Zuckerman et al. в основном смотрели на христианские конфессии, а не на другие религии, такие как еврейская. Как отмечалось ранее, евреи получили очень высокие баллы не только по религиозным вопросам, но и по общим знаниям. Еврейская культура традиционно придает большое значение интеллектуальной деятельности, такой как чтение, которая способствует приобретению знаний (Фейгин, 1995).Возможно, евреи в целом не разделяют взгляда Папы на то, что любопытство отдаляет людей от Бога?

Как отмечалось ранее, у мормонов были несколько худшие общие знания, чем у атеистов/агностиков и иудеев, но несколько лучшие, чем у других христиан. Кроме того, они были более осведомлены о христианстве, чем другие христиане. К сожалению, в настоящее время я понятия не имею, почему это может быть так. Будущие исследования могут выяснить, есть ли что-то особенное в мормонах, что могло бы объяснить это.

Основываясь на вышеизложенном, я склонен думать, что одна из причин того, что более высокий интеллект связан с менее религиозной верой, может быть как-то связана с желанием разумных людей приобретать знания. Интеллект, как правило, ассоциируется с открытостью опыту, а одной из основных черт открытости опыту является интеллектуальное любопытство. Люди с высоким уровнем интеллектуальной любознательности могут получить доступ к большему количеству информации, которая поможет им подвергнуть сомнению религиозные убеждения.С другой стороны, такие люди могут счесть религиозные убеждения непривлекательными, поскольку они препятствуют интеллектуальной деятельности. Однако следует отметить, что связь между интеллектом и религиозностью в нехристианских традициях до сих пор не исследована. Возможно, это отношение больше относится к людям христианского, а не еврейского происхождения, из-за более интеллектуального характера еврейской религии. ^[3] Для определения того, какую роль стремление к знаниям может играть в формировании религиозной идентичности человека и опосредует ли оно связь между интеллектом и религиозными убеждениями, потребуются лонгитюдные исследования, в ходе которых респонденты наблюдают в течение длительного периода времени.

Наконец, я знаю, что это деликатный вопрос, и я хочу указать, что статистические тенденции, обсуждаемые в цитируемых исследованиях, не должны интерпретироваться как абсолютные обобщения и что применяются исключения. Некоторые религиозные люди очень умны, некоторые неверующие — наоборот, и общие выводы могут быть неприменимы к конкретным людям.

Сноски

^[1] Атеисты и агностики рассматривались как единая группа в опросе Pew, потому что количество респондентов в каждой из этих двух категорий было слишком мало, чтобы можно было провести отдельный анализ каждой группы.

^[2] Те, кто идентифицирует себя как «ничего особенного», не принадлежат к определенной религии. Однако это не обязательно означает, что они особенно светские. Отдельный опрос Pew показал, что две трети «неверующих» верят в Бога или высшую силу, а незначительное большинство считает себя либо религиозным человеком, либо «духовным, но не религиозным». Следовательно, разумно относиться к самоидентифицирующим себя атеистам/агностикам как к отдельной и отдельной группе, полностью отвергающей религию.

^[3] С другой стороны, есть много людей, которые считают себя евреями из-за своего происхождения, но не особенно религиозны. Это можно было бы рассмотреть в будущих исследованиях.

Пожалуйста, рассмотрите следующие за мной на Facebook, Google Plus , или Twitter .

© Скотт МакГрил. Пожалуйста, не воспроизводите без разрешения.Краткие выдержки можно цитировать при условии ссылки на оригинал статьи.

Другие посты, посвященные вопросам разведки

Знающая личность

Что такое интеллектуальная личность?

Эмоциональный интеллект не имеет отношения к пониманию психопатов

Почему существуют половые различия в общих знаниях

Личность, интеллект и «расовый реализм»

Интеллект и политическая ориентация имеют сложные отношения

Думай как мужчина? Влияние гендерного прайминга на познание

Холодные зимы и эволюция интеллекта: критика теории Ричарда Линна

Иллюзорная теория множественного интеллекта – критика теории Говарда Гарднера

Другие сообщения о психологии религии и/или духовности

Беспокойные души: духовность как опасность для психического здоровья

Духовность потребителей психоделических наркотиков

Разум против веры? Взаимодействие интуиции и рациональности в вере в сверхъестественное

Открытие разума: где встречаются скептицизм и суеверие

Является ли оскорбление религии экстремизмом?

Догматизм и открытость опыту в нерелигиозном

Вера в Бога поддерживает предубеждение против геев и атеистов

Чего Опра не понимает в благоговении и атеистах

Вера в ад: приносит ли она пользу вредному обществу?

Каталожные номера

Фейгин Н.(1995). Факторы, способствующие академической успеваемости американских еврейских и азиатских студентов. Социология образования, 68 (1), 18.

Гален, Л. В., и Клоет, Дж. (2011). Факторы личности и социальной интеграции, отличающие нерелигиозные группы от религиозных: важность контроля посещаемости и демографии. Архив психологии религии, 33 (2), 205-228. дои: 10.1163/157361211×570047

Шенхав А., Рэнд Д. и Грин Дж.(2011). Божественная интуиция: стиль познания влияет на веру в Бога. Журнал экспериментальной психологии: общий . дои: дои: 10.1037/a0025391

Шеркат, Д.Э. (2010). Религия и словесные способности. Социальные исследования, 39 (1), 2–13. doi: http://dx.doi.org/10.1016/j.ssresearch.2009.05.007

Шеркат, Д.Э. (2011). Религия и научная грамотность в Соединенных Штатах. Social Science Quarterly, 92 (5), 1134-1150. doi: 10.1111/j.1540-6237.2011.00811.х

Цукерман, М., Зильберман, Дж., и Холл, Дж. А. (2013). Связь между интеллектом и религиозностью: метаанализ и некоторые предлагаемые объяснения. Обзор личности и социальной психологии . дои: 10.1177/1088868313497266

Обзор религиозных знаний – имманентная структура

После опубликования на прошлой неделе результатов исследования религиозных знаний в США, проведенного Pew Forum on Religion and Public Life, которое, как широко сообщалось, продемонстрировало значительную нехватку таковых у американцев, мы пригласили дюжину ведущих ученых, чтобы взвесить значимость опроса.

Что, спросили мы, говорят нам результаты опроса Пью о знании — и невежестве — религии в Соединенных Штатах? И насколько важны те религиозные знания, которые были проверены в ходе опроса, для американской общественной жизни?

Наши респонденты:

Ричард Эймсбери , адъюнкт-профессор этики Клермонтской школы богословия; Адъюнкт-профессор религии, Клермонтский аспирантский университет

Джейсон Бивинс , адъюнкт-профессор религиоведения, заместитель заведующего кафедрой философии и религиоведения, Университет штата Северная Каролина

Джон Р.Боуэн , Данбар-Ван Клив, профессор искусств и наук, Вашингтонский университет в Сент-Луисе

Мишель Диллон , профессор социологии Университета Нью-Гемпшира

Пенни Эджелл , профессор социологии Миннесотского университета

Эдди С. Глод-младший , Уильям С. Тод Профессор религии и афроамериканских исследований, председатель Центра афроамериканских исследований Принстонского университета

Дэвид А.Холлингер , Престон Хотчкис, профессор американской истории, Калифорнийский университет, Беркли

Пол Лихтерман , профессор социологии и религии, Университет Южной Калифорнии

Винсент Ллойд , доцент кафедры религиоведения, Университет штата Джорджия

Кэтрин Лофтон , доцент кафедры религиоведения и американских исследований Йельского университета

Эндрю Перрин , доцент, заведующий кафедрой социологии Университета Северной Каролины, Чапел-Хилл

Джеймс К.А. Смит , профессор философии, Колледж Кальвина

______

Ричард Эймсбери , Адъюнкт-профессор этики, Клермонтская школа богословия; Адъюнкт-профессор религии, Клермонтский аспирантский университет

Поскольку цель нового опроса Pew состоит в том, чтобы оценивать американцев по их «религиозным знаниям», он содержит строго нормативный подтекст: есть определенные вещи, которые каждый американец должен знать о религии.Так как многие американцы, по-видимому, не знают некоторых из этих вещей, то делается вывод, что они невежественны не только в отношении религий других людей, но и в отношении своих собственных. Как и ожидалось, выпуск опроса был встречен массовым заламыванием рук по поводу «религиозной неграмотности» американцев: «Базовый тест на религию ставит многих американцев в тупик», — гласил заголовок в New York Times .

В более ранней статье я предложил альтернативную интерпретацию: то, что социологи считают важным в отношении «религии» — в данном случае это ряд доступных извне фактов о «догматах, практиках, истории и видных деятелях основных религий». традиции» — не так уж важны для многих американцев.Это не должно означать, что американцы неискренни или неспособны успешно ориентироваться в культурно разнообразной среде; скорее, это предполагает, что концептуальные карты, которые они используют для этого, не всегда соответствуют ожиданиям демографов.

Вместо того чтобы делать вывод о том, что американцам не хватает «религиозных знаний», потому что они не знают, что, по мнению социологов, они должны знать, мы могли бы спросить, что, если вообще что-то, исследование показывает о живой религии . Если, например, 45 процентов U.С. Католики «не знают, что их церковь учит, что хлеб и вино, употребляемые в Причащении, не только символизируют, но и действительно становятся телом и кровью Христа», то, возможно, ошибочно просто отождествлять католицизм с тем, что о нем говорят католические епископы. является. Заключение о том, что американцы «неосведомлены» о «своих собственных традициях», свидетельствует о тонкой предвзятости в пользу элиты и ставит вопрос о том, что составляет «собственную» религию: мы «неграмотны» или мы просто не согласны с тем, что принадлежит «канон»?

Тем не менее, какими бы ни были стандарты, почти наверняка есть возможности для улучшения.Объявив американцев «глубоко невежественными в вопросах религии», газета New York Times была вынуждена внести следующее исправление: монахиня и лауреат Нобелевской премии мира. Она была Матерью Терезой, а не Терезой».

Вернуться к началу

______

Джейсон Бивинс , доцент кафедры религиоведения, заместитель заведующего кафедрой философии и религиоведения Университета штата Северная Каролина

Какими бы интересными мне ни показались результаты Pew, ответы, которые они генерировали, оказались еще более наводящими на размышления.Были и мягкосердечные, опасавшиеся, что мы никогда не преодолеем нашу злобу без более тщательного испытания. Были и триумфалисты, высмеивающие «христианистов», так явно оторванных от их традиции. Ближе к дому мы наблюдаем знакомые академические ритуалы: призывы к большей религиозной грамотности или, что более провокационно, к рассмотрению различных модусов, посредством которых устанавливается «религия».

Однако мне интересно, дадут ли тесты почти по любому предмету одинаковые результаты.Статистически различались бы наши знания, скажем, о лауреатах премии ПЕН-клуба/Фолкнера? Несомненно, романы менее явно связаны с общественной жизнью, чем религии, важность которых, очевидно, занимает центральное место в наше время. Тем не менее, может быть, что в этих выводах важно не свободное владение людьми данными о «религии», а нечто большее.

Хотя я, конечно, хотел бы, чтобы больше американцев знали больше о религиях, я не уверен, что это улучшит общественную жизнь, как подразумевается во многих ответах.Вместо того, чтобы объяснять непрекращающееся возмущение, составляющее общественную жизнь, указанием только на религиозную неграмотность, мы могли бы также рассмотреть то, что этот обзор не может зафиксировать. Поразительно не то, что граждане не заинтересованы в знаниях о религии, а то, что мы непрерывно собираем данные, делая это не на службе общих гражданских проектов, а в качестве топлива для негодования, каждое деконтекстуализированное данное подтверждало нашу самоформацию. «Знание» о религии здесь может не связываться ни с чем вне себя, а просто удерживать прочными препятствия между нами по мере того, как подробности смываются.Даже когда я говорю себе, что завтрашний промежуточный экзамен каким-то образом поможет моим студентам в общественной жизни, я боюсь, что их результаты тестов могут иметь мало значения во времена цифровой изоляции, заговорщической ярости и бесконечной улыбки, призывающей нас не волноваться.

Вернуться к началу

______

Джон Р. Боуэн , Данбар-Ван Клив Профессор искусств и наук Вашингтонского университета в Сент-Луисе

Пожалуй, самый удивительный результат опроса Pew заключается в том, что большинство католиков и протестантов, похоже, не понимают самых основных элементов своего богословия.41% католиков ошибочно полагали, что их обряд причастия не превращал облатку и вино в тело и кровь Христа. Только 19% протестантов знали, что протестанты — это та группа, которая «традиционно учит, что спасение исходит только от веры». А ведь именно по этим вопросам распространялись расколы и проливалась кровь. Почему же тогда они исчезли из памяти верующих?

Ответ может заключаться в том, что именно потому, что эти вопросы разделяют людей, служители предпочитают преуменьшать их значение в своих службах.Мои студенты-католики знают, что их церковь учит пресуществлению (что вафля и вода преображаются), но они также сообщают, что во время службы это можно легко пропустить. Среди англиканцев (или епископалов) есть и те, кто верит в пресуществление, и те, кто не верит, так что в этих церквях этот вопрос намеренно замалчивается, и какой католический священник будет возражать против нескольких новообращенных?

У протестантского богословия есть свои проблемы. Пресвитериане могут официально следовать Кальвину в его учении о строгом предопределении, но фраза «вы ничего не можете сделать для своего спасения» едва ли побуждает людей приходить в церковь.Соответственно, мало упоминается. И, возвращаясь к вопросу опроса, подчеркивание Sola Fide может быть богословски правильным для лютеранина или методиста, но предположение о том, что добрые дела не повредят в Судный день, безусловно, будет прагматически лучшим сообщением для выдвижения. (Некоторые респонденты также могли быть озадачены отсутствием какого-либо упоминания о «благодати».)

В конце концов, почему мы придаем большое значение тому, что прихожане не понимают правильно богословия? Является ли «иметь правильные убеждения» главным смыслом религии? Могут быть общественно полезные причины преуменьшать это в пользу поощрения общих ценностей: сострадания, служения и социальной справедливости.

Вернуться к началу

______

Мишель Диллон , профессор социологии, заведующая кафедрой социологии Университета Нью-Гемпшира

Недавний опрос Pew Forum выявил серьезные пробелы в знаниях американцев об основных религиозных принципах. Как подчеркивают новостные сообщения, католики и протестанты гораздо менее осведомлены, чем их сверстники из числа евреев и мормонов, а атеисты знают больше всех. Мне, как человеку, отстаивающему тезис о том, что вера и разум не только совместимы, но и взаимно влияют на жизнь верующих, эти данные не помогают.С другой стороны, не могу сказать, что я слишком удивлен результатами. Есть несколько причин, почему нет. Во-первых, опросы гражданских знаний американцев также показывают удивительно высокий уровень невежества и неуверенности в основных функциях американского правительства. Тем не менее, это не мешает американцам иметь твердые политические взгляды и активно участвовать в политических дебатах. Во-вторых, религия в том виде, в каком она проживается, на самом деле больше связана с повседневными привычками и чувствами, чем с религиозным знанием. Таким образом, поучительно, что 45 процентов опрошенных Pew думают (ошибочно), что «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой» — это одна из Десяти заповедей.На практике, однако, эта поговорка точно суммирует все заповеди, и поэтому имеет практический смысл, что респонденты приравнивают ее к Заповедям.

Тем не менее, учитывая современную актуальность религиозных вопросов, свидетельства серьезных пробелов в религиозных знаниях даже среди выпускников колледжей не сулят ничего хорошего для содержания и направления публичного дискурса. Тот факт, что примерно две трети американцев считают, что в государственных школах запрещено проводить занятия по сравнительному религиоведению, говорит о том, что многие школы, вероятно, не преподают его, и что, если бы они преподавали, этот шаг не был бы бесспорным.Тем не менее, религиозный плюрализм требует базового знания чужих традиций, даже если он не устраняет разногласий между различными приверженцами. Точно так же трудно верить в религиозную социализацию новых групп христиан, если так много их родителей не знают об отличительных верованиях своих деноминаций.

Вернуться к началу

______

Пенни Эджелл , профессор социологии Миннесотского университета

Пришло время поиграть в адвоката дьявола — термин, появившийся в истории католической церкви для канонического адвоката, назначенного в процессе канонизации, чтобы попытаться найти дыры в деле кандидата.Если бы этот вопрос был в опросе о религиозных знаниях США, вероятно, столько же людей знали бы об этом, сколько знали, что Маймонид был евреем (8 процентов).

Я думаю, что есть неправильные и правильные причины для беспокойства по поводу религиозного невежества.

Неверно думать, что мы должны знать подробности о религии других людей, потому что религия напрямую мотивирует социальные действия. (Например, евангельская доктрина и популярная культура не приемлют разводов, но евангелисты разводятся чаще, чем протестанты.) И неправильно делать вывод, что людей не волнует собственная религия, потому что они не могут ответить на такого рода вопросы. Важно помнить, что религия — это больше, чем доктрина . Люди заботятся о нем и участвуют в его организованных формах по целому ряду причин, включая эстетическую и эмоциональную привлекательность ритуала и чувство общности, которое он обеспечивает.

Правильная причина для беспокойства, как мне кажется, связана с более общей фрагментацией наших общих культурных отсылок и нашего чувства истории, чему способствует множество факторов, включая распространение, глобализацию и нишевство средств массовой информации, которые донести информацию.Люди не знают, кем был Маймонид, я думаю, по той же причине, по которой они не знают происхождения «адвоката дьявола». Наша культура стала более плюралистичной, и люди опираются на ее элементы, подобно bricoleur , чтобы построить гибкую, контекстуально активируемую паутину значений, которую мы бы назвали «постмодернистской» (хотя я подозреваю, что Латур был правильно, и мы никогда не были такими «современными», как некоторые думали). Возможно, что более важно, правила , определяющие, как бриколер выбирает различные элементы , также изменились.Религия гораздо менее формирует наш общественный дискурс и культуру в той глубинной, конститутивной форме, какой она была еще совсем недавно, в послевоенный период, во многом благодаря подъему неолиберализма. Эти изменения важны, но недостаточно понятны, и о них труднее говорить, чем просто упрекать «американскую общественность» за ее (совершенно неудивительное) невежество.

Вернуться к началу

______

Эдди С. Глод-младший , Уильям С. Тод Профессор религии и афроамериканских исследований, председатель Центра афроамериканских исследований Принстонского университета

Я подозреваю, и я не уверен, что должен это говорить, что если мы зададим американцам ряд вопросов о вещах, которые выходят за пределы их непосредственного кругозора, мы были бы несколько поражены слепыми пятнами в нашем мышлении.Невежество в отношении религии вполне может распространяться на невежество в отношении геополитических интересов или других культур в целом. Что поразительно и одновременно тревожно, так это то, в какой степени наш комфорт и уверенность в себе как американцах и в мире, в котором мы живем, позволяют нам погрузиться в своего рода преднамеренное невежество. Так что я не склонен выделять в этом отношении религию; открылось нечто более фундаментальное.

Серьезное отношение к результатам викторины Pew заставляет нас усомниться в сути нашей национальной приверженности религиозной терпимости и плюрализму.

Если наше знание других религий (даже нашей собственной) несовершенно, то в чем состоит сущность нашей терпимости к другим? Это просто процедурная забота? И, что более важно, если мы не знаем элементарных фактов о других, облегчается ли нам уход в комфортные замкнутые пространства, глухие к чужим притязаниям? Ожидаем ли мы, в конце концов, независимо от наших публичных заявлений об обратном, что все остальные должны звучать и верить так же, как и большинство американцев? Это цена входа в общественное достояние?

Невежество чаще всего предвещает нетерпимость; это также может помочь в освящении фанатизма.Надеюсь, исследование Pew поможет нам увидеть это и измениться.

Вернуться к началу

______

Дэвид А. Холлингер Престон Хотчкис Профессор американской истории Калифорнийского университета в Беркли

Исследование Pew Study показывает, насколько сильно Соединенные Штаты нуждаются в более откровенном публичном обсуждении религиозных идей. Слишком часто религиозным высказываниям дают «проход», в результате чего мракобесные идеи все больше расцветают.Этому обществу было бы намного лучше, если бы религиозные верующие, чьи идеи наиболее соответствуют современным стандартам когнитивной правдоподобности, присоединились бы к неверующим в реальной критике идей, которые новые атеисты, при всем своем стремлении выкинуть ребенка Выплевывать ошибки, правильно пассажировать. Настоящая линия разлома в американском религиозном дискурсе проходит не между верующими и неверующими. Скорее, между невежественным и знающим. Многие образованные неверующие разделяют с верующими понимание роли религии в обеспечении структур смысла и общности принадлежности.Между верующими и неверующими существует естественный союз, основанный на знании. Невежество, выявленное Pew Study, отчасти является результатом неспособности соответствующих образованных сторон вовлечь общественность в честный, продолжительный разговор о религиозных проблемах. Это не должно быть сделано в высокомерной или покровительственной манере. Ключ в прямом, уважительном, открытом взаимодействии. Не все будут слушать, но многие, если будет шанс. Истина — это мощный общий идеал. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными», — сказал великий проповедник (Иоанна 8:32), даже если его представление об истине, в частности (Иисус поддерживать его мономаниакальное служение), неубедительно.Американцы, хорошо разбирающиеся в религии, слишком часто скрывали то, что им известно, из страха обидеть их. Говори, ради Христа (упс… простите, я имею в виду, ради всех нас).

Вернуться к началу

______

Пол Лихтерман , профессор социологии и религии Университета Южной Калифорнии

В заголовке опроса Pew Forum о религиозных знаниях в США можно было бы прочитать: «Мрачные перспективы евангелического протестантизма.Как еще мы можем понять тот факт, что после десятилетий роста церквей, многомиллионных телевизионных служений, серии бестселлеров — и VeggieTales вдобавок — только 28 процентов белых евангелистов правильно ответили, что протестантизм учит спасению только через веру? Добавьте к этому тот факт, что почти в два раза больше того же населения знает, что Коран является священной книгой ислама, и мы слишком легко придем к самым грубым, противоречащим культуре заявлениям о растущей угрозе ислама христианским ценностям.Так что же мы действительно можем вынести из этого опроса? Ученые давно считают, что религия — это общая монета Америки, что она объединяет нас. Но если нас интересует именно этот аспект религии, исследование Pew не измеряет его. Опрос выявил своего рода культурную грамотность, которая имеет большее значение для религиозных профессионалов, чем для других людей, даже во все еще относительно религиозной стране. Если уважение к религии каким-то образом объединяет американцев, сглаживает разногласия или побеждает на выборах, то это не религия из учебников для начинающих в воскресной школе или курсов по сравнительному анализу верований в колледже.Что, если бы в опросе задавали вопрос: «Является ли религия вопросом глубоко личной веры?» или «Является ли религия главным образом вопросом того, чтобы быть хорошим человеком и вести жизнь, достойную подражания?» Вероятно, гораздо большее количество людей, независимо от религии и нерелигиозных, ответили бы «да», что было бы правильным ответом с учетом американского культурного мейнстрима. Конечно, этот ответ показал бы немногим больше межрелигиозных знаний или чувствительности, чем результаты, полученные Пью. Но это будет представлять собой более широко распространенный вид культурной грамотности, который, к лучшему или к худшему, может объединить американцев, сгладить наши разногласия и даже иногда побеждать на выборах в некоторых местах.

Вернуться к началу

______

Винсент Ллойд , доцент кафедры религиоведения, Университет штата Джорджия

Философы говорят о двух видах знания. С одной стороны, знание, а есть вера в истинность определенного утверждения: треугольник имеет три стороны, Атланта находится на юге, или земля круглая. С другой стороны, знание-как — это способность: умение плавать, или печь пирог, или говорить на иностранном языке.

В обзоре религиозных знаний, проводимом Pew Forum, исследуется один тип религиозных знаний: знание-то. Респондентов спрашивали, верны ли те или иные утверждения о мировых религиях. Но остается открытым вопрос, действительно ли это то знание, которое мы имеем в виду, когда говорим о религиозном знании. По крайней мере, иногда кажется, что мы имеем в виду знания-как.

Знания-как иногда передаются способом, похожим на знание-то. Мы делаем инструкцию, предназначенную для обучения тому, как плавать, или как печь торт, или как говорить на иностранном языке.Но, конечно же, мы не путаем владение инструкцией по эксплуатации со знанием того, как выполнять само действие. Этот перевод в знание осуществляется по определенным прагматическим причинам, таким как педагогика или объяснение. Интересно, можно ли объяснить высокий уровень религиозного знания среди атеистов, агностиков, евреев и мормонов частотой, с которой приходится давать объяснения, явно, когда их спрашивают, или имплицитно самому себе — 90–150 mutatis mutandis 90–151 для низких показателей среди чернокожих? протестанты и испаноязычные католики.

В то время как один ответ состоит в том, чтобы разработать меры религиозного знания-как (как предлагает С. Брент Плейт на жаргоне воплощения), я задаюсь вопросом, может ли религиозное знание на самом деле быть формой знания, которая сопротивляется сведению ни к знанию-как, ни к знанию- тот. Если это секуляристские редукции, религиозное знание с точки зрения атеиста, то как может выглядеть постсекулярная альтернатива?

Вернуться к началу

______

Кэтрин Лофтон , доцент кафедры религиоведения и американских исследований Йельского университета

Если вы ищете невежество, его всегда легко найти.Вопрос для нас заключается в значении данного неведения. Если сегодняшние любители концертов не могут узнать Большую Маму Торнтон, значит ли это, что они невежественны в истории рока? Или это предполагает, что у интервьюеров другое определение рока и другое определение знания, чем у этих фэнов? Как ученый-религиовед, я знаю, что должен быть рад этому недавнему набору откровений от Pew, поскольку он предлагает привлекающие внимание вводные для заявок на гранты и новые ставки для ведомственных просьб о финансировании.Но мне кажется, что развертывание таких статистически оформленных провалов религиозной грамотности является довольно плохой предпосылкой для аргументов в пользу нашей работы. Разве задача науки — учить католиков тому, что это за облатка? Задачей наших курсов является объяснение того, что Маймонид был евреем или что Индонезия преимущественно мусульманская? Кажется тревожным представить, что на наших занятиях объясняют, что вафля означает что-то одно или что «еврей» — это четкий маркер любого человека. Конечно, Pew не стремился придать легитимность моим или нашим академическим начинаниям, и здесь я, возможно, ожидаю аргументированных заявлений, которые никогда не появятся.На данный момент я могу только отметить, что опрос, который сталкивает религиозные группы друг с другом в викторине и который предполагает, что молящиеся протестанты должны знать авторитет Мартина Лютера, очень мало говорит мне о религиозных знаниях и еще меньше о том, что делают гуманитарные науки, чтобы служить такой опрошенной публике. Возможно, мы живем в бюджетное время, которое требует базовых описаний нашего базового (не)знания. Я хотел бы только предупредить, что в ту минуту, когда мы верим, что ответы, которые мы предлагаем, начинаются с вопросов с несколькими вариантами ответов, это та же самая минута, когда мы уступаем нашу сложность этой формации невежества.

Вернуться к началу

______

Эндрю Перрин , доцент, заведующий кафедрой социологии Университета Северной Каролины, Чапел-Хилл

По сути, мой ответ на вопрос «насколько важно» — «не очень». Относительно светские читатели, особенно враждебно настроенные по отношению к религии, скорее всего, обрадуются, обнаружив, что, если упростить, многие религиозные люди даже не знают, во что они верят.Но возникает вопрос о том, в какой степени религиозный опыт и даже вера по существу связаны с катехизисом, то есть набором предписаний, согласованных во многом так же, как можно было бы согласиться с предписаниями науки или социологического анализа. Я считаю, что религиозная принадлежность на самом деле не так уж важна. В основном речь идет об участии в сообществе верующих, даже если сообщество не совсем уверено, во что оно верит! Неписаная предпосылка исследования заключается в том, что вера должна быть индивидуальной, взвешенной и полностью обоснованной.Но эта предпосылка не соответствует ни религиозному опыту, ни человеческой субъективности в долгосрочной перспективе. Таким образом, задавать эти вопросы таким образом — значит предполагать определенный вид религиозного предмета, который в значительной степени не существует, а затем получать удовольствие от кудахтанья по поводу его несуществования.

Вернуться к началу

______

Джеймс К.А. Смит , профессор философии, Колледж Кальвина

Сначала я отреагировал на сообщения об этом опросе двумя способами.Первый был циничным: неспособность американцев сформулировать особенности даже своей собственной религиозной веры как бы подтверждает изоморфизм американской религии — что «религия» этой «глубоко религиозной» страны, в конце концов, всего лишь функциональный деизм, необходимый для поддержания американской гражданской религии.

Моя вторая реакция была более критической и, возможно, более снисходительной: я продолжаю с подозрением относиться к таким опросам и отчетам именно потому, что они сводят религию к «знанию».Или, точнее, они сводят религию к некоему поддающемуся количественному измерению знанию, которое можно измерить с помощью инструмента опроса, обработать статистическим анализом, а затем представить в виде красочных круговых диаграмм, которые несут в себе дух научности.

Но что, если религия не прежде всего о знании? Что, если определяющее ядро ​​религии больше похоже на образ жизни, связь действий? Что, если, согласно Чарльзу Тейлору, религиозная ориентация больше похожа на «социальное воображаемое», функционирующее как «понимание» в регистре, который несколько не поддается формулировке? Действительно, я думаю, что корпус Тейлора предлагает множество ресурсов для критики того, что он назвал бы «интеллектуализмом» таких подходов к религии — методологий, которые рассматривают людей как «мыслящие вещи» и, таким образом, сводят религиозные явления к набору идей, верований, и предложения.Описание социального воображения, данное Тейлором, напоминает нам о некоем понимании, которое «несется» в практиках, подразумевается в ритуалах и рутинах и никогда не может быть адекватно сформулировано или открыто. Если мы начнем думать о религии как о социальном воображаемом, а не как о наборе утверждений и верований, тогда методологии исследования религиозного «знания» будут выглядеть проблематичными.

В этом ключе мне вспоминается наблюдение, сделанное Витгенштейном в «Философских исследованиях »: Можно быть мастером игры, не умея сформулировать правила.Подобные опросы ошибочно предполагают, что каждый, кто играет в игру (религию), также может сформулировать правила. Я думаю, что Чарльз Тейлор дает нам веские основания относиться к таким предположениям с подозрением.

Вернуться к началу

Область знаний: Теологические и религиозные знания: Ядро: Университет Лойола, Чикаго

Религиозные знания, авторитет и харизма

Юта, серия по ближневосточным исследованиям

Проблема религиозного авторитета уже давно завораживает и волнует ученых, занимающихся различными дисциплинами: историей, антропологией, социологией религии и политологией. Религиозные знания, авторитет и харизма сопоставляет религиозное лидерство в досовременном и современном исламе с примерами из иудейской традиции.Иллюстрируя различные итерации авторитета в многочисленных исторических и культурных контекстах, этот том предлагает новое понимание природы институтов обучения и других систем установления и распространения авторитета, механизмов взращивания преданных сторонников и процессов, посредством которых религиозное лидерство поляризуется. и фрагментарно.
 

Авторы раскрывают источники и типы власти, возникшие в среде суннитов и шиитов, а также эволюцию мусульманских элит, которые служили создателями и распространителями знаний и практики.Сравнительное понимание достигается путем изучения идеологических и исторических событий среди еврейских мудрецов, которые привили аналогичные способы авторитета в рамках своих традиций. Тщательное исследование динамического взаимодействия знания и власти в исламе и иудаизме помогает выявить ряд нынешних противоречий, общих для обеих религий. Переплетая исторический период, который прослеживает траектории преемственности и изменений, интегративное обсуждение сквозных тем и сравнительные перспективы, этот том вносит особый вклад.

Дафна Эфрат — адъюнкт-профессор истории ислама на факультете истории, философии и иудаики Открытого университета Израиля. Она является автором книг «Ученое общество в переходный период» и «Духовные странники, лидеры благочестия», и соавтором серии «Введение в ислам» израильского открытого университета.
 

Меир Хатина — доцент кафедры исламских и ближневосточных исследований и директор Центра исламских исследований «Левцион» Еврейского университета в Иерусалиме.Он является автором ‘ Ulama ‘, Politics and the Public Sphere (The University of Utah Press, 2010), редактором Guardians of Faith in Modern Times и соредактором Братья-мусульмане. : религиозное видение в изменяющейся реальности .

Содержание: Примечание по переводу, датам и периодизации
Предисловие Дейла Ф. Эйкельмана
Благодарности

Введение, Дафна Эфрат и Меир Хатина

Часть I/Конструкции религиозного лидерства в период становления
Обзор Марибель Фиерро
1.Авторитет в ханбалитском мазхабе: Дело Барбахари, Нимрод Хурвиц
2. Восстановление авторитета Пророка, отклонение Таклида: «Послание Ибн Хазма к Тому, Кто Кричит издалека», Камилла Аданг
3. Преемственность Пророков: Шииты теологические и практические решения, Эхуд Кринис
4. Устная Тора: идеология и история в послании Шериры Гаон, Джеральд Дж. Блидштейн

Часть II/Централизация и распространение власти в средний период.
Обзор Джонатана П.Берки
5. Духовные наследники Пророка: суфийские мастера в период суннитского возрождения, Дафна Эфрат
6. «Улама» Дамаска и османских «улама»: модели карьеры и типы власти, Майкл Винтер
7. Книги, комментаторы и Демократизация знаний в эпохе эпохи, Меир Бен-Шахар

Часть III/Знание и лидерство: современные построения
Обзор Ицхака Вейсмана
8. Восстание харизматичного моджахеда: салафитско-джихадистские поиски власти.Эли Альшех
9. Мученики как проповедники: альтруистическая смерть и моральный авторитет, Меир Хатина
10. Новые медиа и исламский активизм: случай Амра Халида. Ксения Светлова
11. Харизма и политика в эволюции современного шиитского лидерства, Меир Литвак
12. В поисках религиозного авторитета: Международный союз религиоведов
Приложение A: Заявление IUMS о никабе и исламском и еврейском методе резни
Приложение B: Заявление IUMS относительно событий в Сирии
Мухаммад аль-Атауна
13.»Маггид» или «Предигер»? Знания и религиозное лидерство в восточноевропейском еврействе в начале современной эры, Хаим Гертнер
14. Возможности религиозной карьеры проповедника-мирянина: народная проповедь в движении харедим тшува, Ниссим Леон
Список авторов
Индекс

Похвала и Reviews:

«Вносит значительный вклад в науку по нескольким дисциплинам, включая, конечно же, исламоведение и иудаизм, а также историю, антропологию, социологию религии и политологию.”— Патрик Д. Гаффни, Университет Нотр-Дам

«Богатая инновационная коллекция. Он охватывает почти все века исламской истории и множество различных регионов, суннитские и шиитские традиции и вводит сложные сравнения с иудаизмом. Значительный вклад». — Ури М. Купфершмидт, Университет Хайфы (Израиль)

«Предлагает исключительное понимание исторического развития знаний и силы в религиях Ближнего Востока». — Association of Mormon Letters

Научные модели религиозного знания: совместимо ли научное изучение религиозной деятельности с «религиозной эпистемологией»?

Заголовок: Научные модели религиозного знания: совместимо ли научное изучение религиозной деятельности с «религиозной эпистемологией»?

Дата выпуска: 2016

Аннотация (резюме): Сравниваются и противопоставляются эпистемологии проверенных убеждений (притязаний на знание) в научной практике и непроверенных, но проникнутых верой убеждений (притязаний на знание) в религиозной жизни.Завершено исследование моделей рациональности в современной философии науки и религии с целью оценки возможных систем совместимости в литературе «наука и религия». Мифы реконтекстуализируются в современном научном космосе через игмифистскую концепцию мифов — мифы не являются ни простыми заблуждениями, ни отражением онтологической реальности для богов, но мифы — это применение смысловых анклавов, заключенных в мире естественного человеческого опыта. Утверждается, что, если система совместимости успешно отображает общую эпистемологическую территорию между утверждениями о знании и утверждениями об убеждениях, система совместимости будет основываться на теории рациональности, которая последовательно проверяет утверждения о знании и утверждения об убеждениях.В то время как когнитивные ценности научной эпистемологии обеспечивают эпистемологический ориентир для проверки многих убеждений, анализируется проблема построения «религиозной эпистемологии» в современном западном университете. Оцениваются философские и теологические преимущества и ограничения предлагаемой «религиозной эпистемологии», а также рассматривается место теории рациональности в религиозной жизни. admin view all posts by admin Добавить комментарий Отменить ответ Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены * Комментарий * Имя * Email * Сайт Рубрики Воспитан Дет Привычк Психолог Разное Что делать Related Posts Разное Вакцинация от кори: все, что нужно знать взрослым о прививках Почему взрослым важно прививаться от кори. Как проверить наличие иммунитета. Какие противопоказания существуют для вакцинации. Куда делают укол и какие могут быть побочные эффекты. Где 17.11.2024 admin 0 Разное Новорожденный много ест и мало спит: особенности питания и режима сна грудничка Сколько должен есть новорожденный ребенок в первые месяцы жизни. Какой режим сна считается нормальным для грудничка. Что делать, если малыш часто просыпается и просит грудь. 16.11.2024 admin 0 Разное Как лечить насморк у ребенка: советы доктора Комаровского Как правильно лечить насморк у ребенка. Что рекомендует доктор Комаровский при насморке у детей. Какие средства эффективны, а какие могут навредить. Как облегчить состояние ребенка 15.11.2024 admin 0 Разное Кормление грудью при температуре у мамы: советы и рекомендации Можно ли кормить грудью при повышенной температуре. Как кормить новорожденного, если у мамы жар. Что делать при лихорадке у кормящей матери. Безопасно ли грудное вскармливание 15.11.2024 admin 0