К какому миру относится Россия – к западному или к восточному

Вероника Боде: Сегодня наша тема — Восток и Запад глазами россиян. К какому миру относят россияне свою родину – к восточному или к западному? С какой цивилизацией в большей степени сегодня ассоциируется образ врага? Где берут исток нынешние антизападные настроения? И о каких тенденциях в развитии общества свидетельствуют ответы на эти вопросы?

Сегодня в гостях у Радио Свобода — Игорь Яковенко, профессор РГГУ, социолог, культуролог, доктор философских наук.

Начать мне хотелось бы с сообщений, которые пришли на наш сайт в Интернете, на форум. Слушатели отвечали на вопрос: к какому миру, на ваш взгляд, относится Россия – к западному или к восточному?

Валентин из Иваново пишет: «К западному. Россия — классический представитель эллинской культуры. Деспотия — следствие византийского влияния. А дурь — типа Ленина-Сталина — наносная, а сейчас еще и притворная».

Алекс из города «Т»: «К какому миру относится Россия? К миру сна и фантомов».

Левко: «Россия, безусловно, принадлежит к западному миру. Никаких восточных традиций в русской культуре найти невозможно. Если же уточнить, то мир, к которому принадлежит Россия, — это мир Маркса, Сталина, Гитлера, Мао, Чавеса и иже с ними. Мы, кстати, их всех (кроме Маркса) и породили».

Леонид пишет: «Россия будет бесконечно подниматься с колен, держась за штаны западных менеджеров. Поэтому она будет идти своим путем, как сказал один знаменитый покойник».

Заира из Москвы: «По духу — к Востоку. Территориально – 50 на 50».

Юрий из Мытищ: «Василий Иванович, ты за «Битлов» или за «Роллингов»?». Почему выбор только из двух вариантов?».

Филипп из города N : «К Ирану, Северной Корее, к Уго Чавесу, к «оси зла», против которой мир делает ПРО».

Николай из Москвы: «Свойственные восточным деспотиям недопустимость самоорганизации общества снизу, абсолютизация и бесконтрольность верховной власти, жесткая зависимость каждого от начальственной воли, обреченная покорность народа всегда были основой устройства России».

Игорь Григорьевич, ваш комментарий, пожалуйста.

Игорь Яковенко: Ну, что мы с вами видим? Что в пользу уверенности того, что Россия является частью Запада, приводятся свои аргументы. В равной степени наши слушатели находят аргументы и в пользу того, что Россия – это часть Востока. Вообще, эта проблема может решаться формально, скажем. Мы знаем, что западный мир – это мир христианской цивилизации. Россия – это по преимуществу страна христианская. Но христианская и Эфиопия, которую уж никак к Западу не отнесешь. А можно взять другой параметр. Большая часть населения России – это индоевропейцы. Но ведь индоевропейцы – это жители Ирана, Пакистана, Индии, которые тоже к Европе не относятся. Большая часть населения России проживает в Европе. При всей огромности Сибири и Зауралья там живет меньшая часть населения. Но ведь это формальный критерий. Мы сталкиваемся с ситуацией, в которой граждане России и не сейчас, а на протяжении веков отвечают по-разному, и само по себе это очень интересно.

Вероника Боде: Действительно, почему выбор только из двух вариантов? Ведь бытует еще представление, скажем, об особом пути России, о ее, так сказать, особенной стати. И в этом смысле, возможно, ее нельзя отнести ни к западному, ни к восточному миру. Вот насколько, по вашим, Игорь Григорьевич, наблюдениям, популярно сегодня такое мнение?

Игорь Яковенко: Видите ли, есть у историков культуры некоторый опыт, так вот, все страны, которые проходят модернизацию, проходят некоторый этап – они болеют идеей особого пути. Вот «Sonderweg», то есть «особый путь», был идеологией Германии. Вот не Англия, не Франция, а она идет особым путем. Особый путь, как идея, был в Заире. И многие-многие страны, идущие в модернизацию, противостоящие лидерам мировой динамики, этих лидеров копируют, но в то же время пытаются сохранить свою самостоятельность, опираясь на особый путь. Я думаю, что разговор об особом пути – это скорее выражение некоторой стадии – стадии догоняющего развития.

Вероника Боде: Игорь Григорьевич, а вот образ врага для россиян на сегодняшний день все-таки с какой цивилизацией больше ассоциируется – с западной или с восточной?

Игорь Яковенко: Вот это очень интересный вопрос, поскольку ответ на него однозначный давать сложно. Я думаю, что в этом отношении россияне делятся на какие-то примерно равные группы. И здесь было бы полезно обратиться к истории. Вот возьмем ХХ век. Он на наших глазах. В ХХ веке население России, как минимум, два раза как целое принимало Запад, и в России были прозападные настроения. Первый раз – это эпоха Первой мировой войны. В контексте войны с Австро-Венгрией, с Германией Россия видела себя частью западного мира – Франции, Англии, Америки, «мы все вместе воюем с этими варварами». И в целом в стране были очень мощно выраженные прозападные настроения. Большевистская революция. И вот что любопытно, после этой революции эта идея единения с Западом не исчезает сразу, она возрождается в новой форме мировой революции и так далее. Но где-то к 1930 годам побеждает идея товарища Сталина о построении социализма в отдельно взятой стране, и побеждает честный, мощный изоляционизм.

Идем дальше. Вторая мировая война. И снова в стране в целом возникает некоторая прозападная идея. Наши союзники – англичане. Я помню советские пластинки с английскими песнями и много-много забавного. А вот Россия себя видит частью этого мира, противостоящего германскому фашизму. Это очень быстро закончилось, стремительно закончилось, оборвалась эта линия.

Затем в этом же ХХ веке, в конце советского периода, в начале перестройки можно было заметить очень мощно выраженные прозападные настроения: «мы возвращаемся в Европу», «мы возвращаемся к себе, в свободный мир». Заметим, что прошло лет 5-7-8 – и эти прозападные настроения стали сменяться на совсем другое отношение к Западу. В России всегда были западники – узкий круг, более узкий, менее узкий, Английский клуб. Но в целом отношение к Западу долго позитивным, как показывает нам история, не бывает.

Вероника Боде: А почему, как вы думаете?

Игорь Яковенко: Ну, это сложный вопрос. Но если попытаться отвечать предельно кратко, то ситуация в следующем. Россия наследует идеологически такой Византии. Византия или православная, Восточная Римская империя, мыслила себя как другую Европу. Вот она не католическая Европа, не Рим, а она – Византия. И это другой христианский проект. Как мы знаем, этот проект рухнул в середине XV века. Ее просто завоевали, эту самую Византию. А Россия перехватила идеи Третьего Рима, этот проект на себя взяла. Где-то в XIX веке славянофилы активно поддерживали идею «другой Европы». Любопытно, что в коммунистической редакции эта идея «другой Европы», другой альтернативы Западу была возрождена. Но к концу ХХ века и она потерпела, как мы знаем, крах. Но, по всей видимости, идея о том, что мы – если и Запад, в смысле – христианский мир, то мы нечто другое относительно настоящего, собственно Запада, — она очень сильно укоренена в русском сознании.

Вероника Боде: Говоря о ХХ веке и о всплесках прозападных настроений, вы почему-то не назвали 1960-ые годы, с их стилягами, увлечением джазом, западной культурой. Почему?

Игорь Яковенко: Совершенно сознательно. Ведь внутри этих периодов были отдельные группы, в которые включались, да, действительно, в «шестидесятники» ХХ века. Василий Аксенов, стиляги, – все это было вполне западное. Но давайте положим руку на сердце: это было общенациональное, так сказать, общее явление или это была одна из субкультур? Это, конечно же, была одна из интеллигентских, городских субкультур, и не только власть ее костерила, но ее не принимали и широкие массы.

Вероника Боде: Сообщения о слушателей. Ольга из Москвы: «Если бы просто жить в мире с Западом и Востоком, с незнакомыми людьми, не навешивая на них расовых ярлыков, наконец, в мире с самими собой, тогда не придется ломать голову, отвечая на ваш вопрос, ответа на который, по сути, быть не может».

Яна пишет: «Московская публика одевается внешне ярко, дорого, с восточным изыском — не сравнить с европейской простотой. При этом европейцы и американцы вежливы, в метро уступают место, не наваливаются друг на друга, не устраивают «кучу-малу». Москва — это Восток, однозначно».

Елена из Европы: «Московская публика в гораздо большей степени напоминает, например, стамбульскую, чем стокгольмскую. Конечно, Россия — это восточный мир».

Без подписи сообщение: «В самом слове «славяне» содержится корень «slave» — «рабы». В Европе официальное рабство кончилось с Древним Римом. На Востоке пребывало еще долго. Рабы не могут мечтать о свободе, они ее не знают, рабы могут мечтать только стать рабовладельцами».

Николай Кузнецов из Москвы: «Россия многонациональна и многоукладна, но порядки, установленные монголами, нашли в ней благодатную почву и засели накрепко. Недаром в средневековой Европе все москвитяне именовались татарами. Татарскую сущность русской души приметил и отличавшийся незаурядной остротой ума Наполеон».

Игорь Яковенко: Действительно, московская публика, скорее, ближе к стамбульской. Я представляю себе стамбульскую улицу и ту публику, которая по ней ходит. Это наблюдение наверняка верно. А о чем это говорит? Россия – это сложный феномен. В ней есть выраженные восточные черты. Как они попали сюда, как они закрепились – это следующий, очень интересный вопрос. Но заметим, что в начале XVII века в России пять человек знали латынь, а это был язык международного общения. Из них, по-моему, были три поляка, два литовца — и все, что характерно. А татарский язык был языком русской элиты в XIII — XIV веках, в XV веке. Ну, одним иностранным языком, которым они владели. И надо об этом помнить.

Вероника Боде: А сейчас я предлагаю послушать голоса россиян. «Должна ли Россия препятствовать сближению Украины и Грузии с НАТО?», — на вопрос Радио Свобода отвечают жители Пскова.

— Однозначно. Потому что, во-первых, это около нашей границы непосредственно, а во-вторых, это все-таки угроза реальная для нашей страны.

— Что значит – препятствовать?.. Суверенное государство Украина, и это их право.

— Я считаю, что да. Потому что границы у нас рядом. Все равно мы все зависим от того, что наша страна и Украина рядом. И если они вступят, то как-то ведь на нас это отразится.

— Нет, конечно. Пусть вступают. Это их дело.

— У меня личное мнение – я против вступления в НАТО, потому что это блок, который нам враг. Слово такое мощное… Нам это не надо.

— Думаю, что да. Зачем нам эти враги рядом?.. Еще газ им отрезать, эмбарго какое-то сделать, порвать всяческие отношения с ними, а потом ставить свои условия.

— Должна укреплять свои границы и стараться, чтобы вокруг границ были друзья, а не враги.

— Не надо препятствовать им, пускай идут. Я думаю, что они попробуют, «наедятся» НАТО и на собственном опыте поймут, что такое НАТО. Украинский народ – это славяне, это свои люди, православные, которые не настроены к тому, чтобы к Западу, к этой цивилизации, которая несет с собой разрушения, становиться лицом.

Вероника Боде: Голоса жителей Пскова записала корреспондент Радио Свобода Анна Липина.

Игорь Григорьевич, вот в этом опросе антизападные настроения проявляются очень ярко. Что именно привлекло ваше внимание?

Игорь Яковенко: Прежде всего, если мы вспомним, то против были преимущественно люди пожилые. И, судя по голосу, достаточно традиционной культуры, определенного уровня образования. А аргументы «за» высказывались людьми молодыми. Это первое, что интересно.

Второе. Тут прозвучали такие соображения, что Украина – славянская. Но ведь и болгары славяне, православные. И румыны православные. Это сегодня не работает. Нас почему-то не поражает, что чехи в НАТО и другие страны. А вот с Украиной это по-другому. И это уже разговор об имперском сознании. Это более глубокие вещи, другого порядка.

Вероника Боде: А вот последнее высказывание «этот мир, который несет с собой разрушения», западный мир имеется в виду…

Игорь Яковенко: Ну, это очень устойчивая идеологема, и она давно существует: Восток – созидание, Запад – разрушение. Зачем мы этот Запад догоняем веками — я не понимаю, раз он разрушается!

Вероника Боде: Продолжу читать сообщения от слушателей. Георгий из Санкт-Петербурга: «Ответ совершено однозначный: мы — европейцы! Для того, кто проехал нашу Россию с Запада на Восток и побывал в Китае, другого мнения быть не может».

Николай из Ульяновска: «Наши правители с перепугу заигрывают с Востоком, но с надеждой смотрят на Запад».

Таня из Москвы: «Россияне хотят жить так, как на Западе, пользуясь всеми благами западной цивилизации, но вести себя при этом так, как «дикие азиаты». А так не бывает. Поэтому и жизни нормальной нет».

И Илья из Казани: «Пока мы будем думать, к какому миру относимся, нас обгонят как с Запада, так и с Востока. Что, в общем-то, уже и произошло».

Игорь Яковенко: Здесь меня привлекли два мнения. Очень важно то, что написала Таня, по-моему: что мы хотим жить по западным стандартам, оставляя в себе некоторые восточные привычки – необязательность и многое другое, жить так, как мы привыкли. Так не бывает. Если мы хотим западных стандартов, то надо самим меняться. Это верное и бесспорное суждение.

А вот разговор о том, что (уже и в предыдущих высказываниях это звучало) пока мы будем думать о том, Запад мы или Восток, нас кто-то обгонит, — это не совсем верная позиция. Для того чтобы отвечать на вызовы эпохи, важно понимать, кто мы есть такие. Это не мешает модернизации, не мешает усложнению мира, построению нового, а помогает. Надо знать, кто мы, и тогда нам будет легче решать проблемы сегодняшние и завтрашние.

Вероника Боде: А что такое вообще Запад в понимании россиян, по вашим наблюдениям? Насколько здесь тесно переплетаются мифы и реальность? И в чем заключаются мифы?

Игорь Яковенко: Ну, россияне ведь не едины, и мы с вами это сейчас видим, как рассыпается аудитория на более или менее равные половины. Для одних Запад – это место, где аккуратная жизнь, гарантии прав личности, динамика, прогресс. А для других Запад – это сущность, несущая опасность, разрушения. Самое простое – свалить это на советскую пропаганду. Мы знаем, что НАТО и империализмом советских людей пугали 70 лет. Я думаю, что проблема глубже, поскольку отношение к Западу было сложным и в XIX веке, и в XVIII веке. И дело здесь не только в конфессиональных противостояниях католиков и православных, а это какие-то еще более глубокие вещи, связанные с тем, что Запад избрал историческую стратегию, стратегию жизни иную, чем ее избрала Россия. Заметьте, Россия никогда сама по себе не изменялась. Она изменяется под воздействием внешних обстоятельств. Наш идеал – спокойное пребывание в неизменном мире. А Запад — он динамичен, и это его природа. Вот отторжение Запада – это отторжение динамичного стабильным, статично ориентированным обществом.

Вероника Боде: Ну а теперь давайте обратимся к Востоку. Тот же вопрос: что входит в это понятие?

Игорь Яковенко: Ну, строго говоря, Восток, он страшно разнородный, потому что исламский Восток, Индия или Китай – это совершенно разные вещи. Запад гораздо более целостен и един.

Вероника Боде: Я имею в виду — с точки зрения россиянина, скажем так, среднестатистического, не элит.

Игорь Яковенко: Дело-то в том, что, начиная с Петра I , Россия пытается все время догнать Запад, поэтому Запад значим. А про Восток мало что знают. Это нечто обобщенное, над чем мы посмеиваемся: легко с ними воевали, легко их побеждали, вытесняли Турцию, скажем, с Черноморского побережья, — и смотрели на Восток в целом свысока. Он не дифференцирован, он непонятен как целое, ну, что-то такое вроде турок, что-то такое вроде китайцев. Причем легко путаем Турцию с Китаем, Персию с Пакистаном.

Вероника Боде: Игорь Григорьевич, какую информацию о россиянах, об их общественном сознании дает нам вот такое отношение к Западу и к Востоку либо отнесение России в ту или иную сторону?

Игорь Яковенко: Это говорит о том, что Россия не определилась как целое, как общество в некотором фундаментальном вопросе: оно выбирает европейскую стратегию развития и стратегию существования или оно готово идти за Востоком. Но ведь Восток она себе тоже не представляет реально. Россия просто не определилась со своим будущим. А не определилась потому, что она не понимает своего настоящего.

Вероника Боде: А какому все-таки миру отдает предпочтение сегодняшний россиянин – восточному или западному? Скажем так, какой мир он в большей степени принимает и почему? Вот религия, общественный строй – в какой степени они здесь являются критериями?

Игорь Яковенко: Дело в том, что формально православие – это часть христианского мира, безусловно. Но это особая часть, и мы об этом уже говорили. Что касается общественного строя, то Запад декларирует ценности парламентской демократии, которые, как мы знаем, в России очень сложно приживаются и очень болезненно утверждаются. Так что здесь возникают проблемы. Экономическая свобода тоже в России, как мы видим, сложным образом включается в ситуацию рыночной экономики. Поэтому пока мы наблюдаем сложный и болезненный опыт включения в мир западных моделей, западных ценностей.

Вероника Боде: А сейчас предлагаем вашему вниманию рубрику «Система понятий». Сегодня гость рубрики – Борис Дубин, заведующий отделом социально-политических исследований Левада-центра. Он расскажет о таком понятии, как «культура», в социологии.

Борис Дубин: Во-первых, для социолога культура – это некоторый ресурс понимания социального действия. Социолог имеет дело с социальными действиями и взаимодействиями, с их устойчивыми формами, и его интересует: в какой степени какие именно смыслы вовлечены в эти формы действий. То есть для социолога культура – это ресурс интерпретации социальных действий и социальных форм. Но при этом социолог не может забыть, что все-таки слово «культура» в европейской традиции с конца примерно XVIII века и на протяжении века XIX была чрезвычайно нагруженным термином, и, прежде всего – в Германии, в немецкой философии и в немецких общественных науках, но и шире – в европейских. Потому что культура была некоторой программой в новом ее значении, не сводящемся к античному, к латинскому, в новом значении программой построения современного общества. И в сферу культуры попадали значения, которые работали на вот эту программу модернизации, которые как бы, во-первых, поднимали человека, то есть помогали ему быть существом самостоятельным, помогали, как говорил Кант, без помочей авторитета ходить по земле. Во-вторых, направляли его на все более сложное, все более качественное поведение, мышление, действие, то есть были таким механизмом самоусовершенствования внутри самого человека. В-третьих, это значения, которые были направлены за пределы любых конкретных групп людей. Культура никому не принадлежит, она объединяет всех. И четвертое, последнее. Культура – это то, что воплощается в практическом действии, при всей ее идеальности. Поэтому люди просвещения, поэтому романтики, при всей их мечтательности, кабинетности, идеализации жизни и так далее, — они были великими практиками, великими администраторами. И они породили новый тип школы, новый тип университета, новый тип психической клиники, новый тип литературы, если угодно, потому что постоянно вносили вот эти смыслы культуры в реальное, практическое, коллективное действие.

Поэтому я бы говорил сегодня о «культуре-1» – это как бы объективистское понимание: культура как смыслы, вовлеченные в коллективное действие и взаимодействие. И второе, так сказать, «культура-2» – это некоторое повышенное качество этих значений, их особая ориентированность на то, чтобы объединять людей, направлять их на более высокие цели и помогать им в практическом действии.

Как Запад покорил мир и о чем стоит задуматься России

Новая книга британского историка показывает, как европейские страны стали глобальными лидерами

Мы живем в кульминационный момент истории: на наших глазах меняется картина мира, существовавшая больше пятисот лет. Лидерство теряет западная цивилизация, плоды которой — двубортные костюмы и автомобили, атомную энергетику и интернет — мы воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. Подъем Китая и стран Юго-Восточной Азии подводит черту под пятью веками безраздельного господства европейских стран. Ниал Фергюсон, британский экономический историк, написал книгу «Цивилизация: Запад и остальные» (Civilization. The West and the Rest), выводы и вопросы которой важны не только для среднестатистического испанца, американца или немца. На самом деле эта книга и о том, что делало и нашу страну участником глобальной гонки. И отказ от чего превращает ее в аутсайдера. С чтения этой книги должна начинаться разработка любой концепции, стратегии или бюджета в России.

Закончили чтение тут

Взрыв Запада в середине Средних веков кажется чем-то невероятным.

В начале XVI века европейские государства контролировали 5% мировой территории, где проживало 16% населения, производившего около 20% ВВП. В 1500 году крупнейшим городом мира был Пекин с его 700 000 жителей. В первую десятку крупнейших городов мира входил только один европейский город — Париж. На фоне развитой цивилизации средневекового Китая, на десятилетия опережавшей Европу в научном развитии, или ее ремеслами и торговлей, произошедшее в последующие века кажется немыслимым. Всего 400 лет спустя ситуация перевернулась с ног на голову: к началу Первой мировой войны 10 крупнейших западных империй и США контролировали более 50% территории, 60% мирового населения, 81% мирового ВВП. В 1900 году только один из 10 крупнейших мегаполисов мира, Токио, не относился к западной цивилизации. Лондон (6,5 млн жителей) возглавлял мировую гонку.  Cредний американец был в 73 раза богаче, чем рядовой китаец.

Может быть, России стоит заново заняться комплексными заимствованиями? Что произошло? В чем кроется разгадка Запада, его мощи и силы? «Забудьте о генах и вирусах, — восклицает Фергюсон, отсылая читателя к новомодной теории Джареда Даймонда. — Запад придумал куда более сложную и комплексную штуку — комбинацию шести институтов, ценностных идей и поведенческих моделей». Шесть «убийственных приложений для iPhone», как шутливо называет их Фергюсон, становятся главными героями книги. Вот они: 1) конкуренция, 2) наука, 3) права собственности, 4) медицина, 5) потребительское общество, 6) трудовая этика.

Конкуренция за рынки между компаниями и торговыми сообществами, противостояние светской и клерикальной властей, борьба сначала маленьких, а затем и крупных европейских стран за континент и имперские владения — все это создало в Европе уникальную среду, восприимчивую к управленческим, научным и бизнес-инновациям. Средневековый Китай значительно опередил тогдашнюю Европу в количестве промышленных и агрокультурных изобретений, но большинство их так и остались уделом немногочисленных гениев. Гигантский китайский флот совершал океанские переходы задолго до Колумба и Васко да Гамы, но так и не закрепился в своих азиатских и африканских колониях. А географические открытия европейцев быстро превращались в торговое предприятие, поскольку ими двигало не желание императора раздвинуть границы, а жажда наживы.

Готовность западного человека поступиться стабильностью ради рискованного предприятия помогла реализовать другое конкурентное преимущество. В Средние века достижения мусульманского мира в точных науках были неоспоримы: европейцы адаптировали их открытия. Однако усиление в Европе буржуазии повлекло грандиозные изменения — Возрождение, а затем Реформацию и эпоху Просвещения. Книгопечатание сделало науку и образование феноменами, развитие которых невозможно остановить из-за позиции церкви (как это случилось в Османской империи) или по воле царя-ретрограда.

Каждое из шести убийственных приложений с разной силой действовало в разных частях Европы. Испанцы не сумели выстроить в своих колониях систему защиты прав собственности и представительскую демократию. И в этом, полагает Фергюсон, причина такой разницы в развитии стран Северной и Южной Америк. Протестантская трудовая этика и по сей день определяет расхождения в эффективности экономик Северной и Южной Европы.

Россия — отдельная история.

Фергюсон, кажется, сам до конца не понимает, к какому из полюсов — The West or The Rest — ее следует отнести. И это притом что британский ученый хорошо знает историю нашей страны. В книге «Война мира» он цитировал Мамина-Сибиряка и Маяковского, а в «Цивилизации» спорил с концепцией Питирима Сорокина. Фергюсон уверен, что дореволюционная Россия была европейской империей. Но сегодня при сравнении с западными странами Россия оказывается в другом лагере, вместе с Китаем и Турцией.

Почему сейчас, в начале XXI века, таинственная сила шести факторов тает и слабеет? Ситуация разворачивается в обратную сторону с еще большей скоростью: всего за 100 лет Азия сделала гигантский шаг вперед. Если в 1913 году в западных странах проживало 20% населения, а в Азии — 50%, то в 1998-м — 12% и более 60% соответственно; в начале века страны Запада производили больше 80% мирового ВВП, сегодня — чуть больше половины.

Дело не только, да и не столько в распаде колониальной системы. Важнее другое: ведущие страны Азии начали загрузку «приложений-убийц». Первой в конце XIX века по этому пути пошла Япония — сначала комично копируя внешние проявления западного общества (в 1880-х годах японский император на приемах поражал европейских послов своими костюмами, неудачно комбинируя адмиральский китель и штаны егеря), но быстро поняв, что на самом деле сделало Запад самой влиятельной цивилизацией. Россия тоже начала реформы в 1860-х годах и в 1904-м, вступив в войну с Японией, на своей шкуре узнала, что такое вестернизированное азиатское государство. Конкуренция, высокая производительность и жесткая система мотивирования труда, ультрасовременная система образования и науки — адаптации японцами западных идей и традиций воспроизводятся все большим числом азиатских стран — Южной Кореей, Сингапуром, частично Турцией, Малайзией и др. , а теперь еще и Китаем.

Россия в таком контексте выглядит одной из первых незападных стран, адаптировавших часть из «приложений-убийц».

Наука, всеобщее образование и медицина, потребительское общество и конкуренция с разной степенью успешности развивались в дореволюционной России и в СССР. Права собственности, однако, так и остались незагруженными — с этой программой у операционной системы российского государства всегда существовал неразрешимый конфликт.

Запад и сам готов отказаться от своих завоеваний, сетует Фергюсон. Европа и частично США уступают Азии в ключевых направлениях цивилизационной гонки. Достаточно сравнить успехи студентов из Азии и с Запада — средний результат лидеров-тайваньцев в полтора раза выше показателей австрийцев или англичан. В 2004 году Китай превзошел Великобританию по количеству патентов на изобретения, в 2005-м — Россию, в 2007-м — Германию. Средний кореец работает на 4 часа в неделю больше американца и на 8 — больше француза.

На этом фоне последние изменения в России кажутся фатальными. Посмотрите на список из шести факторов роста и соотнесите их с российскими новостями. Усиление конкуренции? Все ровно наоборот, если оценивать не мифическую программу госприватизации, а реальные факты — усиление монополизма в экономике и политике, поглощение госкомпаниями частных конкурентов. Наука и образование? Сокращение расходов на образование и падающие рейтинги русской науки — вполне ясный сигнал обществу и миру. Трудовая этика? Найти ответ не трудно, если взглянуть на статистику производительности труда.

Права собственности и демократию обсуждать вообще бессмысленно.

Утешением оптимистам могло бы стать потребительское общество, расцвет которого особенно заметен после советского дефицита. Но плоды потребительского общества, считает Фергюсон, сыграли с Западом злую шутку. Европа легко разменивает конкурентные ценности на прелести потребления, не получая ничего взамен. А теперь вспомните о буме потребкредитования в России, деньги от которого идут на текущие расходы.

Так ли предопределена судьба Запада? «Да, открытия Запада больше не принадлежат только нам. У китайцев появился капитализм. У иранцев — наука. У русских — выборы. Африканцы получили современную медицину… Но западная цивилизация — это больше, чем просто одна вещь; это пакет. И сегодня у Запада больше сравнительных преимуществ, чем у остального мира; средний американец пока в 20 раз богаче китайца… У китайцев нет политической конкуренции. У иранцев — свободы совести. Русские получили право голосовать, но главенство закона у них — фикция…»

Может быть, России стоит заново заняться комплексными заимствованиями?

Является ли Россия частью западной цивилизации?

Недавний твит консервативного обозревателя и видеоблогера Денниса Прагера о том, что средства массовой информации представляют большую угрозу для «западной цивилизации», чем Россия, вызвал резкую реакцию онлайн-СМИ.

Косвенно озвучил и извечный вопрос о России: западная она или нет? Связаны ли Россия и Америка теми же узами, что связывают нас с Европой? Или Россия — нечто иное, чуждое международному порядку, созданному господством европейской культуры?

Ответ? Ну… это сложно.

Исторически существуют две точки зрения по этому вопросу. Первая, возглавляемая маркизом де Кюстином, рассматривает Россию как неизгладимо азиатскую и неумолимо чуждую Европе, сформированную, в частности, ее длительным правлением под монгольскими полчищами. По словам Кюстина, русские люди имели «достаточно лоска европейской цивилизации, чтобы «испортиться как дикари», но недостаточно, чтобы стать образованными людьми. Они были как «дрессированные медведи, которые заставляли вас тосковать по диким» 9.0003

Хотя современные либералы, прогрессисты (и некоторые консерваторы), купившиеся на антироссийскую риторику, никогда не были бы настолько неуклюжими неосторожными, чтобы выражать такие расистские настроения, путевые заметки Кюстина на самом деле обеспечивают историческую основу и суть их мышление. Сам твит Прагера, в котором Россия рассматривается как внешняя угроза, вызывающая меньше беспокойства, чем внутренняя угроза, исходящая от средств массовой информации, косвенно предполагает эту точку зрения, хотя и преуменьшает ее значение.

Второе направление мысли видит Россию как принципиально европейскую, источник принципов, сохранившихся от потрясений современности и применимых к европейской жизни. Это была точка зрения барона фон Гакстхаузена, чья научная социологическая работа  Очерков о внутренних делах России  представляет собой нечто вроде развернутого опровержения Кюстина. Хотя он признавал влияние монголов на русскую жизнь, он особо подчеркивал общность низовой культуры крестьянского сословия с тем, что можно было найти в Пруссии и на территории современной Восточной Германии.

Эти картины далее  усложняются средневековой школой мысли внутри России, которая после падения Константинополя исламом определила Москву как «третий Рим» и новый нравственный центр европейского христианства. Позже в России появились еще две соперничающие школы мышления: западники (или западники ) и славянофилы.

По иронии судьбы, именно западники наиболее остро чувствовали Россию чужой для Европы – это то, что они считали необходимым исправить путем принятия либеральной социальной политики, парламентской системы правления, рыночных реформ.

Славянофилы, с другой стороны, видели и были встревожены классовым расхождением между российской элитой (которые в культурном отношении были французами и немцами) и более азиатским крестьянством. Хотя цели славянофилов также были обращены на Запад, они считали, что России необходимо опираться на крестьянский опыт и культивировать «восточное» своеобразие русской культуры, осуществить синтез, спасающий Европу от крайностей рационализма и утилитаризма. мышление.

Но какое из этих мнений верное? Недавние исследования культурных установок, такие как исследования в Всемирном обзоре ценностей, подчеркивают, что православные страны, такие как Россия, склонны разделять, по крайней мере в умеренной форме, светско-рационалистическое мировоззрение  общее для Запада, -Западные страны, такие как Китай, Япония и Южная Корея. Настоящие отличия России от Запада заключаются в том, что выживание , социальная сплоченность , экономическое равенство и физическая безопасность имеют приоритет над ценностями индивидуального самовыражения, сексуальной раскрепощенности и терпимости к иностранцам, которые стали нормативными на Западе (особенно в Западной и Северной Европе).

Итак, мы приходим к точке зрения, сформулированной святителем Ильей Фондаминским в середине прошлого века. Святой Илья надеялся, что Россия действительно откроет уникальный синтез этих двух миров, хотя его надежды были омрачены приходом к власти большевиков и его последующим изгнанием с родины.

Но его анализ того, что Россия содержит элементы как Западной, , так и Восточной цивилизаций, представляется правильным; любая попытка понять Россию будет искажена учетом только одной из двух половин.

Долгое время находясь на границе – искусственной, политической, а не географической, как старается подчеркнуть сам святой Илья, – между Азией и Европой, Россия давно разрывается между обращенными на Запад и обращенными на Восток цивилизационными импульсами. На его низовой культуре до сих пор лежит сильный отпечаток персидского наследия скифов, живших там и внесших свой вклад в этногенез славян. Но торговля и культурный обмен со средневековой Грецией оставили глубокий след. Ее религиозная жизнь заимствована оттуда; ее законы и дворянские обычаи из Скандинавии (наследие их правления викингами Рюриковичами), а также из Монголии.

Если американские ученые или политики хотят понять Россию, они должны сначала понять этот балансирующий акт, который они совершали на протяжении всей своей истории.

(Фото предоставлено: Public Domain (CC0 1.0)

многих людей по всему миру, я внимательно слежу за событиями на Украине, где кажется, что и украинская армия, и гражданские добровольцы оказываются гораздо более серьезным препятствием для вторжения российских войск, чем ожидал Владимир Путин или его советники.  Это нечестный бой, но аутсайдер держится прямо сейчас.0003

Джордж Беллоуз, «Клубная ночь» (1907 г. ) – предоставлено Национальной галереей искусств

А в сфере связей с общественностью аутсайдеры определенно побеждают. Я смотрел поднимающие боевой дух видеоролики, опубликованные молодым украинским комиком, ставшим президентом, Владимиром Зеленским, который бросил вызов ожиданиям и советам и остался в столице, Киеве, чтобы возглавить правительство для защиты своей страны. Я смотрел видео и интервью бывшего чемпиона мира по боксу в супертяжелом весе Виталия Кличко, мэра Киева. Вместе со своим братом Владимиром, также бывшим чемпионом, он с оружием в руках защищает свой дом от русского вторжения. Эти видеоролики, особенно в случае с возвышающимся Кличко, ожившей картиной Джорджа Беллоуза, представляют собой сочетание патриотизма, мужества и первобытной мужественности. Правые поклонники авторитаризма, взявшие Путина за мерило мужественности, должно быть, сейчас переживают некоторый кризис. Образы миниатюрного диктатора, едущего без рубашки на лошади, стали еще более «съедобными», как говорят молодые люди, чем раньше: смущающий компенсационный косплей, скрывающий фундаментальную трусость.

Стремительный рост популярности президента Украины и ее самого известного мэра, а также всеобщее восхищение возможно частично правдивым и наверняка частично легендарным пилотом-асом «Призрака Киева» — не единственные индикаторы того, что Украина выигрывает войну не только за моральное превосходство, но и за репутационное превосходство (они не всегда одинаковы).

Вот еще один показатель того, что Украина побеждает, а Россия нет: дискурс о «Западе» снова смещается.

На протяжении большей части 20 ^-го века после Второй мировой войны «Запад против Востока» на американском языке означало (примерно) либеральные западные демократии в Западной Европе и Соединенных Штатах против коммунистических тоталитарных режимов в Восточной Европе и Азии. Альянс НАТО был «Западом»; страны Варшавского договора и Китай были «Востоком». После распада Советского Союза и начала «войны с террором» экзистенциальная битва, понимаемая в рамках «Запада против Востока», представляла собой (иногда светское) христианство против репрессивного ислама. В 19В 80-е годы ученые мужи считали, что «западная цивилизация» находится под угрозой со стороны России и Китая. В 2000-х и 2010-х годах Россия стала частью «западной цивилизации» — частью христианского мира, противостоящего воинствующему исламу.

Но после последней военной агрессии России против бывшего члена Советского Союза, который хочет более тесных связей с либеральными демократиями и сильной экономикой Европейского Союза, основные комментаторы снова определяют «Запад» по отношению к России. Это означает, что Россия в очередной раз исключена из представления о «западной цивилизации». В середине 19^-й -й век, самая восточная возможная воображаемая граница «западной цивилизации» должна была простираться от Эгейского моря на север через Варшаву до Балтийского моря. И на протяжении большей части ХХ ^-го -го века применялось то же самое базовое географическое деление, хотя членство Турции в НАТО сделало ее тем, чего не могла сделать Крымская война: самым восточным форпостом «Запада». Однако сегодня, если вы послушаете экспертов по обороне, говорящих голов, геополитических ученых мужей в основных новостных сетях (кроме Fox News), кажется, что самая восточная граница «западной цивилизации» сдвинулась. Он тянется теперь от Азовского моря на север через Мелитополь и вдоль восточных равнин Днепра, на северо-запад через Киев, затем прерывистым движением на север, охватывая прибалтийские государства Латвии, Литвы и Эстонии и достигая своего главного северного форпоста в Хельсинки. .

Это не означает, что другие идеи «Запад против Востока» были заменены, чтобы никогда не появляться снова. Популярное противопоставление христианского мира исламу все еще господствует над многими. И эксперты Fox News, похоже, не понимают, являются ли Владимир Путин и Россия частью «Запада» или нет.

На данный момент, так или иначе, понятие «западной цивилизации» середины 20-го ^-го -го века с упором не на религию или этническую принадлежность, а на современную либеральную демократию снова борется за известность.