Что общего у ислама с христианством и иудаизмом, что такое джихад, кто такие шахиды

###1###Вопросы религии так или иначе затрагивают все социальные и гуманитарные науки: это и история, и философия, и социология, и многие другие. Очень часто (и справедливо) говорят, что ислам — это не только или не столько религия, сколько некий культурно-цивилизационный тип, ценностно-нормативная система, которая формирует особый историко-культурный тип человека.

ЧАСТЬ 1. «Ислам» — слово, которое нельзя перевести.

Ислам как явление исторического порядка появляется в VII веке нашей эры и связан с деятельностью пророка Мухаммеда, который и считается основателем ислама. Но с точки зрения самих мусульман ислам — явление внеисторическое. Это некая универсальная метафизическая традиция, своего рода изначальный монотеизм (то есть единобожие), универсальное Откровение, которое раскрывается в цепи пророков,

куда входят те же самые персонажи, о которых говорит Ветхий Завет, библейская и околобиблейская традиции.

«Ислам» — это слово, которое нельзя перевести. Имеющиеся словарные переводы, которые у нас есть, говорят, что «ислам» — это покорность, предание себя Богу. Но это не переводы, это паллиативные, то есть неисчерпывающие описания. Арабское слово «ислам» — это имя действия, происходящее от корня С-Л-М, который семантически несет в себе идею целостности, безопасности и правильности. Таким образом, «ислам» означает создание некоего правильного, целостного, ненарушенного состояния или приведение себя в это состояние. От этого же корня происходит широко известное и за пределами арабского языка слово «салам» — «мир». То есть ислам — это мир с Богом, примирение человека с Создателем, духовная и метафизическая гармония.

Это нельзя односложно перевести ни на какой язык, поэтому слово «ислам» остается без перевода.

Поэтому ислам — это не магометанство. То есть ислам не связан, подобно христианству, с именем учителя или пророка более чем случайно-исторически. С точки зрения мусульман, ислам — это фундаментальная идея универсального порядка. И эта универсальная истина манифестируется человечеству в рамках пророческой традиции, которая идет от прародителя человечества Адама до пророка Мухаммеда. Поскольку ислам сам себя описывает через термины проческой традиции и через апелляцию к общему культурному фону ближневосточного монотеизма, это вводит его в число религий так называемой авраамической традиции. Исторически ислам — одно из проявлений более широкого феномена, который можно назвать авраамическим монотеизмом.

Одним из ответвлений этого монотеизма является иудаизм, другим — христианство, третьим – ислам. Эти три ветви одного древа апеллируют к общей картине мира, к одной и той же мифологии, к одним и тем же персоналиям, представлениям о мироустройстве и имеют общие исторические корни.

Все эти три религии возникают в одном регионе, который с древнейших времен и является перекрестком культур и цивилизаций. На каком-то этапе на этом же универсальном перекрестке формируется почва для возникновения монотеизма как особенного типа мировоззрения, не свойственного другим высокоразвитым цивилизациям.

Ислам является исторически последней фазой развития ближневосточного монотеизма, которая дает ему новый импульс уже в эпоху раннего Средневековья и превращает его из факта истории и культуры Древнего мира в глобальный тренд, который в состоянии переходить через исторические эпохи. Иудаизм и христианство тоже дожили до наших дней. Это происходит потому, что монотеистическое миросозерцание как раз и отличает то, что монотеизм в своем сознании устремлен к некоему концу истории — Судному дню. Судный день и конец времен являются общей идеей для всех трех исторических религий. Монотеистическое мировоззрение предполагает не бесконечное вращение кармического колеса, из которого один только выход в нирвану, которая есть небытие, а некую устремленность, целенаправленность и конечность человеческого бытия и истории, после которых начинается другая эпоха — Апокалипсис, Судный день — и начинается «жизнь иная», инобытие.

Если говорить об истории, то ближневосточный монотеизм — продукт того, что известный немецкий философ-экзистенциалист Карл Ясперс называл «осевым временем». Ясперс имел в виду фундаментальный переворот в сознании человечества, когда на смену мифологическому мировоззрению пришло рациональное, философское, сформировавшее существующий поныне тип человека. Этот переворот начинается в районе IX в. до н. э. и заканчивается в III в. н. э. институализацией христианства.

Ислам возникает в VII в. н. э. вдогонку осевому времени, когда появляются крупнейшие духовные учения, которые от старых прежних верований отличаются тем, что формируют возможность некоего глобального проекта и закладывают в себя возможности к экспансии и к моделированию некоего идеала человеческого бытия в истории.

Это не просто religio (это латинское слово означает «связь») как система связи человека с сакральным. Это некий проект того, как не только человек может быть связан с небесными силами, но и как небесный порядок может быть трансформирован в конечном человеческом бытии, которое и на индивидуальном уровне имеет начало и конец в виде рождения и смерти, и на уровне человеческой истории имеет начало и конец. В этом смысле ислам — неотъемлемая и логически завершающая часть развития монотеизма, без которого невозможно понять другие религии.

В то же время ислам невозможно понять, не адресуясь к библейской и околобиблейской традициям.

Христианская традиция не сводится только к канонам христианства: существуют апокрифические евангелия, в ветхозаветную эпоху также существовал корпус околобилейских письменных и особенно устных текстов — это довольно широкий культурный пласт, на него опирается та мифологема, к которой (в ее аравийской редакции) адресуется ислам.

Одни и те же персонажи признаются и в Ветхом и Новом Заветах, и в Коране: Адам, Авраам (Ибрахим), Моисей (Мусса), Иисус (Иса). Но, с другой стороны, в аравийской редакции в этот ряд включают ряд аравийских пророков, действующих в Южной Аравии, таких как Шуайб или Салих. Также несколько иначе излагаются и интерпретируются известные библейские сюжеты, например та же самая история с Авраамом и проблемой принесения им в жертву своего сына. В Библии эти события локализуются в Сирийской пустыне, в протомусульманской традиции — в Аравии. Весь ритуал хаджа связан с тем, что именно в Мекке происходила драма жертвоприношения Авраамом своего сына, от которой он в итоге был избавлен и принес в жертву агнца.

Мусульманский праздник жертвоприношения — это не праздник резни баранов на автобусных остановках, как нам пытались показать.

Это сюжет, связанный с драмой Авраама, поставленного перед тяжелейшем выбором принесения в жертву своего сына, дарованного ему в позднем возрасте. Авраам из любви к Богу готов был пожертвовать сыном, но Бог смилостивился и отозвал требование жертвы, тем самым навсегда закрыв тему человеческих жертвоприношений. После этого жертвы стали невозможны.

С другой стороны, аравийская редакция этого мифа, в отличие от еврейской редакции, которая на место этого сына помещает Исаака, ставит на роль сына Исмаила. И если Исаак — родоначальник евреев, то Исмаил — родоначальник арабов. Таким образом, аравийская версия ближневосточного монотеизма вступает в спор о духовном первородстве с евреями как претендующими на монопольное обладание истинной монотеистической традицией. Это очень значимый пафос демонополизации истины — оспаривание претензий талмудического иудаизма на духовную истину и свет. Талмудический иудаизм так трактует богоизбранность Израиля, что богоизбранный народ оказывается противопоставлен гоям, которым он даже не обязан доносить божественные откровения. Христианство было определенным образом реакцией на замкнутость монотеизма в еврейском круге.

Христианство, возникнув в еврейской среде и за счет массовой кооптации язычников открыв пути всем, вне зависимости от происхождения, стало первой ступенью на пути демонополизации монотеизма. Ислам предложил еще и альтернативную мифологему.

Христианство опирается на ветхозаветную мифологию и редакцию биографий пророков. Коран опирается на аравийскую редакцию авраамического мифа и, что важно, на редакцию, которая сохранялась в устной передаче и, таким образом, не была замкнута в узком кругу книжников, обладавших сакральным знанием чтения и письма. Это широкая, почти эпическая традиция — передавать информацию из уст в уста, любым людям, вне зависимости от степени их посвящения. Ислам предложил отредактированную мифологию и скорректированную метафизику, которая логически завершала процесс деиудаизации ближневосточного монотеизма и превращала его в достояние всего Ближнего Востока.

Затем в процессе формирования халифата ислам распространился на той территории, которая до этого была объединена в рамках империи Александра Македонского и где уже были созданы предпосылки для формирования некой универсальной космополитической культуры — то, что называется эллинизмом.

Это культурный стандарт средиземноморского происхождения, который был адаптирован к реалиям завоеванного Александром пространства от Северной Африки и Передней Азии до Средней Азии и Индии. Эллинизм значительно пережил политическую жизнь империи Александра Македонского и фактически просуществовал вплоть до повторной попытки объединить это пространство в рамках халифата. Политический расклад, который существовал там накануне и в эпоху возникновения ислама, в культурном отношении был пропитан эллинистическим универсализмом. Его другой стороной была разветвленная еврейская диаспора, образовавшаяся после разрушения второго Храма, которая во многом выживала за счет того, что ее представители были авангардом поздней эллинистической культуры и основными ее носителями, отличаясь только в религиозном плане.

Итак, в этом мире было, во-первых, представление об универсальном культурном субстрате и, во-вторых, наличие некой пассионарной группы носителей культурной идеи в виде еврейской диаспоры.+++

###2###ЧАСТЬ 2. Мусульман некуда выслать

Итак, был мир эллинизированного иудаизма, рассеянного по остаткам древнейших цивилизаций и пронизывающего и христианскую Византию, и Сасанидский Иран с его зороастризмом. Ислам накладывается на эту синкретическую культурную среду и становится своеобразной политической надстройкой, которая позволяет объединить это пространство. Когда над ней надстраивается политическая власть ислама, которая обеспечивает стабильность этому пространству, то эта культура приобретает исламский характер. В результате к X в. н. э. мы получаем наивысший расцвет того, что в советской литературе называется арабо-мусульманской культурой, а во всем мире — средневековой исламской цивилизацией. Таким образом, тренд к объединению средиземноморского и средневосточного мира был исламом закреплен. Ислам предоставил инструменты, чтобы зафиксировать эту культурную общность. Такими инструментами стали арабский язык (который начал функционировать как язык коранического откровения, а перешел к функционированию в виде латыни востока — универсального языка научной и культурной коммуникации в пределах исламского мира) и ислам как общая политическая идея.

Именно на арабский язык стали переводиться научные сочинения по математике, медицине, химии, астрономии и философии со всех языков, которые были в этом мире распространены — от греческого и арамейского до персидского и санскрита.

Халифат благодаря этому оказался наследником всех известных на тот момент достижений научной мысли и культуры, которые при этом были выражены на новом универсальном языке — им и стал арабский. В результате мы получаем культуру, арабскую по языку, но интернациональную по содержанию. Сам по себе ислам там является не довлеющим фактором: он ее просто форматирует по типологии, но не регулирует жестко догматически.

Исламская идентичность и базовая мифологема, связанная с монотеизмом, выступают как форматирующая рамка для всего этого культурного наследия, которое перерабатывается в границах тех фундаментальных мировоззренческих представлений, которые были сформированы исламом как последним воплощением ближневосточного монотеизма.

В настоящее время, по разным подсчетам, во всем мире насчитывается 1,2–1,5 млрд мусульман. Ядром мусульманского мира являются те территории, которые входили в свое время в халифат — Ближний и Средний Восток, Северная Африка и Средняя Азия.

К ним примыкает индийский субконтинент и Юго-Восточная Азия, где располагается страна, в которой проживает самое большое число мусульман — Индонезия. Также к этому ареалу примыкают те территории, куда ислам проник из этого ядра непосредственно — Индонезия, Восточный Туркестан, Поволжье и Северный Кавказ. Южный Кавказ (Закавказье) — это территория, которая входила в халифат.

В ареал распространения входит также евразийская степь, которая включает в себя пространство от северного Казахстана до Причерноморья, а дальше (что для России особенно важно) Среднее Поволжье, Волжско-Камскую Булгарию, где ислам был официально принят за несколько десятков лет до крещения Руси, в 922 году. Волжские булгары — это прямые предки современных казанских татар, являющихся одним из важнейших государствообразующих этносов в Северной Евразии, и это важный фактор не только для собственно татарской исторической памяти, но и для понимания истории нашей страны в целом.

К ядру мусульманского мира примыкают пространства Восточной и Субсахарской Африки. В средние века в это ядро входила часть Испании вплоть до Пиренеев. Помимо этого ядра и близкой к нему зоны существует по всему миру и мусульманская диаспора. В результате разных процессов (не только трудовой миграции) нет ни одной страны в мире, где мусульмане не были бы представлены.

В этом смысле ислам уже давно вышел за пределы религиозной культуры неких восточных регионов. Ислам уже далеко не только Восток — это и Запад, и Север, и Юг. Это такой же глобальный фактор духовного пространства, как и христианство, которое на каком-то этапе стало синонимом европейской культуры, но на самом деле является мировой религией. То же самое и ислам.

Есть ложная тенденция у непосвященного наблюдателя (или посвященного манипулятора) рассматривать ислам как редакцию христианских ценностей иногда в антихристианской трактовке.

На самом деле ислам такой же универсальный монотеизм, такая же глобальная религия с таким же глобальным размахом и масштабом, просто формировавшаяся в других условиях. Сегодня уже начали говорить о глобальном измерении ислама. К сожалению, об этом стали говорить пока только как о глобальном измерении исламского экстремизма, радикализма и терроризма.

Но необходимо говорить и о другом: ислам является фактом современного существования везде. Нет такой «исторической родины», куда мусульман можно было бы выслать.

Скажем, в начале XX века на фоне антисемитизма можно было попытаться депортировать евреев на виртуальную историческую родину — в Палестину, куда они затем в итоге и направились. Но такого места, куда бы можно было выслать современных мусульман из Европы, США и тем более России, просто не существует.+++

###3###ЧАСТЬ 3. Когда ведется джихад?

Существует концепция джихада, которая в узком смысле трактуется как «война за веру», а в широком понимании «борьба за Божье дело». Это может быть и борьба с врагами ислама, и борьба с собственными пороками, а в модернистской трактовке и борьба за урожай или за интенсификацию производства. Идея джихада — это идея того же библейского и околобиблейского круга, к которому восходит христианский архетип «Спаса в силах» — «Не мир я вам принес, но меч», то есть духовный меч, которым караются нечестивцы и безбожники. В исламе это как раз проявляется в доктрине джихада.

Здесь очень важно понимать, что постановка вопроса о воинственности или невоинственности той или иной религии навеяна современным пацифизмом. Есть представление, что существуют невоинствующие религии — это буддизм и индуизм, хотя, например, входящая в мифологическую базу индийской традиции «Махабхарата», повествующая о междоусобной борьбе эпических правителей, а наиболее известная ее часть «Бхагатват-Гита», являющаяся важным священным писанием индуизма, особенно вайшнавизма, — это проповедь Кришны, опровергающая сомнения Арджуны в необходимости войны со своими братьями. Так же как современный индуистский радикальный фундаментализм не менее реален, чем исламский, но говорят нам о нем несравнимо меньше.

Нет мирных или немирных религий. Есть духовная идея, вынужденная утверждаться в энтропийном мире, который с точки зрения любой духовной идеи находится в состоянии перманентного распада и дезинтеграции.

Поэтому всегда существует борьба как сопротивление тленности. В особенности это свойственно монотеистическим религиям, идея которых связана с концом света, наступающим тогда, когда человечество деградирует. Поэтому любой пророк монотеизма приходит не для того, чтобы растворить человечество в благостной нирване, а для того, чтобы реализовать диктат божественного провидения, чтобы силовым способом утвердить некую истину, которая может быть ключом к спасению от движущегося к апокалипсису мира.

Когда носитель этой идеи сталкивается с необходимостью ее утверждать в агрессивном мире, он оказывается перед выбором той меры силы, которую можно применить.

Исламская доктрина джихада — доктрина о мере той силы, которая может быть
приложена ради реализации истины. Эта мера опирается на базовый исламский императив «Нет принуждения в религии».

Изначально в исламскую аксиоматику закладывается невозможность насильственного обращения кого-либо в ислам.

Основная цель джихада в смысле «войны за веру» — это борьба не за обращение иноверцев в ислам, а за подчинение их божественному закону, явленному в пророческом откровении. Это божественный закон и практический опыт основателя ислама, создавшего общину (умму) в Медине. Это община, которая базируется на договоре между мусульманами и мединскими иудеями. И собственно иудеям, как иноверцам, предоставляется религиозная свобода, внутриконфессиональная автономия в обмен на политическую лояльность. Это базовый принцип, на котором строятся в исламском праве отношении с иноверцами.

Идея джихада требует политического подчинения немусульман, но не требует их обращения.

В более поздних трактовках, появившихся в XI веке, мир делился на две части — «мир ислама» и «мир неверия», который может быть подразделен на две субкатегории: либо с этими неверными можно достигнуть договоренности (это «пространство договора»), либо, если с ними договориться не удается, тогда эта территория становится пространством войны. Но эта война ведется для того, что перевести эту категорию в «территорию договора».

Военный джихад ведется при непосредственной угрозе жизни и имуществу мусульман. Если нет повода для вооруженной борьбы — есть повод для того, чтобы вести «джихад языка» (то есть проповеди ислама) или «джихад сердца» (то есть борьбу с недостатками самих мусульман). В этом смысле нельзя говорить про разные религии как религии войны или мира: мусульмане, христиане и иудеи могут быть более или менее воинственны, как могут быть менее или более фанатичны люди. Но сами по себе религии авраамического круга противополагают себя естественному ходу событий. Монотеистическая этика всегда предполагает как минимум усилие над самим собой, которое является в некоторой степени насилием.

Не нужно преувеличивать агрессивность ислама или мусульман, но и не нужно ожидать от ислама абстрактного пацифизма.

В исламе очень разработана этика защиты собственного достоинства, в том числе и методом нападения. Но этика джихада уделяет очень много внимания поддержанию справедливости в процессе осуществления вынужденного насилия. Гигантское количество правовых трактатов, связанных с вооруженным джихадом, посвящены в значительной степени ограничительным нормам. Например, когда можно и когда нельзя объявлять джихад (оказывается, нельзя чаще, чем можно). Или с кем воевать — только с теми, кто с тобой воюет; нельзя воевать с женщинами, детьми, безоружным населением, запрещается разорять дома и постройки. В то же время те, кто в Средневековье разрабатывал исламское богословие, разрабатывали эту теорию в формате военного джихада, поскольку война была едва ли не единственным способом распространения политического влияния. После исчезновения политической субъектности в лице халифата и поздней Османской империи, когда исчезла инстанция, которая может объявить джихад, многие современные мусульманские богословы признали основной формой джихада «джихад слова». Сейчас, например, известный проповедник Тарик Рамадан, собирающий стадионы в Швейцарии, Франции, Бельгии, в Англии и Америке, оперирует понятием «территория свидетельства».

Это предполагает, что немусульманские страны, в которых живут мусульмане, являются тем пространством, в котором мусульмане фактом своего проживания и проявлением религиозности свидетельствуют о финальном откровении и осуществляют миссионерскую функцию, реализуя тем самым свое назначение, поскольку человек создан Богом (согласно Корану), чтобы свидетельствовать о Боге.

Это называется «шахада». С этим понятием связано понятие «шахид» — тот, кто свидетельствует о присутствии божественного в мире. В частности, одной из героических форм свидетельствования о божественном является мученическая смерть на Божьем пути, которая также обозначается термином «шахада». Тот человек, кто погиб на этом пути, называется шахидом.

Смертников-самоубийц называют шахидами, потому что они считают себя мучениками на пути Божьем, а свою деятельность — джихадом.

Но поскольку они наносят ущерб женщинам, детям и безоружному населению, то их «шахидизм» осуждается подавляющим числом мусульманских богословов. Причем как суннитских, так и шиитских, хотя практика суицидального террора имеет исторические корни в крайних шиитских движениях (прежде всего у исмаилитов, которые с X века до середины XIII века, в эпоху расцвета мусульманского мира, были своеобразной антисистемой в рамках мусульманского мира — «химерой», по гумилевской терминологии). Восточные исмаилиты (низариты), будучи включены в полемику о легитимности власти и об идеальном мусульманском правлении, на определенном этапе сформировали подполье, которое боролось прямыми террористическими методами с мусульманскими правителями. Уничтожили исмаилитов только монголы. И именно тогда как антисистема возникает практика суицидального террора.

Какая бы теология под это не подводилась, понятно, что и современные террористы-смертники представляют антисистемные элементы по отношению не только ко всему миру, но и прежде всего к мусульманскому миру.

Это не выражение доминирующей тенденции в исламе, а именно терроризм, в первую очередь антиисламский.+++

###4###ЧАСТЬ 4. Манежная площадь – это не «столкновение цивилизаций»

Британский историк Арнольд Джозеф Тойнби внес наибольший вклад в разработку цивилизационного подхода в истории, стремясь построить универсальную теорию развития и взамодействия макроисторических общностей – цивилизаций. Его труд «A Study of History» (в русском переводе «Постижение истории») был ориентированной на продолжение попыткой понять закономерности развития человечества.

Практики «цивилизационного подхода» в политике и политологии, видимо, посчитали, что американский политолог Самюэль Хантингтон завершил этот процесс постижения истории своей концепцией «столкновения цивилизаций».

Хантингтон выдвинул идею, что определять новейшую историю будет конфликт между западной и исламской цивилизациями.

Но если различные ученые и философы, выделяя цивилизацию Западной Европы и Северной Америки, называли ее «европейской», «романо-германской», «западной» и т. д., то практические политики, начиная с президента США Рейгана, ввели термин «иудео-христианская цивилизация», абсурдный по своей сути.

Сегодня, в связи с обострением проблем с мигрантами, когда эйфория толерантности кончилась, а мультикультурализм признан проигравшим проектом, этот термин обрел новую жизнь в устах западноевропейских политиков. И это притом что Европа стремительно дехристианизируется даже на символическом уровне: реальная посещаемость церквей и реальная самоидентификация европейцев как христиан очень низки. То, что мы сейчас имеем на Западе, – это гиперсекуляризм (от французского secularisation и позднелатинского saecularis — мирской, светский), это постхристианское общество.

Можно ли назвать христианским общество, например, в Швеции, где лютеранскую церковь возглавляет открытая лесбиянка, венчающая гомосексуальные пары? Или, условно говоря, Ротшильды — это глубоко верующие иудеи?

Надо понимать, что цивилизационные модели — это некий конструкт. Современный западный мир, переходящий от индустриального общества эпохи модерна к постмодерну, противостоит вообще всему миру, поскольку это исключение из мирового тренда развития.

Европейцу, с его европоцентризмом, кажется, что это магистральный путь, но подавляющее большинство человечества не развивалось и не развивается по европейской модели.

Более того, попытка вписать его в рамки теории «догоняющего развития» обернулась провалом. Видели ли вы «развивающиеся страны», которые «развились»? Видели ли вы «переходные экономики», которые к чему-нибудь перешли, например к современному модернизационному типу экономики? Речь идет о том, что европейский опыт развития представляет собой исключение из общего правила. Европейской цивилизации противостоит в этом смысле весь остальной мир. Хантингтон выдвинул из этого остального мира ислам как авангард этого противостояния. Действительно, во всем остальном (не западном) мире ислам является единственным глобально-ориентированным ценностным проектом, сопоставимым по своему проектному потенциалу с западной, ныне называемой «иудео-христианской» версией.

Возникает вопрос: концепция Хантингтона — это теория или сценарий?

Одной из важнейших основ политологического анализа является теория игры. Если Тойнби выступал как историк, то работа Хантингтона — это модель политической игры. Как ее оценивать? Можно ли модель, сконструированную политологом, оценивать как отражение реальности? Может, стоит оценить, насколько это исполнимый сценарий? «Верить» или «не верить» в Хантингтона нельзя — надо оценивать, как это было использовано, а использовано это было как инструмент для дальнейшей дестабилизации в мире.

Действительно ли ислам представляет глобальную мировую угрозу? Оправданы ли страхи нашествия «Аль-Каиды» (организация запрещена в России)?

Оправданна не боязнь ислама, а страх перед хаосом.

Опасения дестабилизации мира в целом оправданны. Эта дестабилизация проявится в каком угодно виде — в исламском мире в своем обличье; в африканском в форме резни тутси и хуту с эпизодами людоедства; у нас она вот только что проявилась в качестве неоязыческого «зиг хайля» фанатов «Спартака» под антикавказскими лозунгами. Это какая «культурная матрица» проявилась на Манежной площади? Это какая «цивилизационная модель»? Или это модель клиники — подкорка, освобожденная из-под гнета интеллекта, вырвавшаяся на волне фрустрации?

Ислам семантически не может быть источником хаоса. И та деструкция, которая связывается с процессами, происходящими в исламском мире, является следствием хаотизации самого этого мира, то есть отсутствия ислама в буквальном смысле этого арабского слова.

Все, что является багажом культурной истории человечества — это элементы человеческой истории, а хаос является следствием действия антисистемных элементов. Надо не ислам противопоставлять иудео-христианству, а тройное наследие иудаизма, христианства и ислама противопоставлять антисистемным силам хаосам, которые вчера проявились в псевдошахидизме, выдающем суицидальный террор за мученическую смерть. Сегодня это проявилось в качестве языческого бунта болельщиков с антиисламским и антикавказским пафосом, а завтра это может проявиться как-то иначе.

Бороться с исламом — это фатальная ошибка современных политтехнологов и мирового политического класса, полагающих, что через секуляризацию исламского мира и превращение мусульман в подобие европейцев или американцев они снизят градус радикальности. Но радикальность, проявляемая в исламских терминах, вызывается не исламом, а ощущением глубокой фрустрации, второсортности, маргинализованности в рамках действующей модели глобализации.

Ислам как раз является позитивным регулирующим фактором, который помогает отличать добро от зла и прививает человеку определенные нравственные ценности, пусть и отличающиеся на первый взгляд от иерархии ценностей обитателей одноэтажной Америки.

Но даже и на этом уровне базовые ценности все те же и восходят к десяти заповедям, к ближневосточному монотеизму. Они все общие. Исламские ценности противостоят тогда не иудейским и христианским, а постхристианским ценностям. С другой стороны, есть противостояние традиционной ценностной системы в широком смысле, которая восходит к десяти заповедям, Нагорной проведи и прощальному хаджу Мухаммеда, и некой ценностной системы, которая под видом гуманизма, либерализма и прав человека последовательно нарушает эти же десять заповедей.

Сколько осталось заповедей, не опровергнутых современным западным обществом?
+++

острова в океане или единый материк / Вера и люди / Независимая газета

Русская служба Би-би-си проводит в настоящее время специальный проект «Ислам в России», приуроченный к священному для мусульман месяцу Рамадан. Он состоит из серии радиопрограмм и специальной страницы на сайте bbcrussian.com. В рамках проекта журналисты радиостанции взяли интервью у ведущих исламских лидеров России и известных представителей других религий. В них обсуждались такие темы, как ислам и православие, ислам и бизнес, евроислам, история ислама в России и т.д.
Радиостанция Би-би-си совместно с «Независимой газетой» провела интерактивную передачу «Многоликий ислам в многоликой России». Ее участники: Верховный муфтий Азиатской части России Нафигулла Аширов, ответственный редактор «НГ-религий» Марк Смирнов, профессор Московской духовной академии диакон Андрей Кураев, директор Института истории Академии наук Татарстана, советник президента Татарстана Рафаэль Хакимов. Программу вела Анна Дементьева. Текст публикуется с незначительными сокращениями.

Дементьева: Господин Аширов, ислам в России — это остров иной веры посреди чуждого мусульманам океана или особая ветвь на родном дереве?

Аширов: Говорить об острове, наверное, будет излишним, поскольку Российская Федерация как государство в действительности сформировалась благодаря славянскому и тюркскому народам. Наиболее близким было бы сравнение с двумя крыльями мощной птицы. Я имею в виду ислам и христианство, которые являются основными традиционными религиями в Российской Федерации.

Дементьева: Куда же летит эта птица? Некоторые считают, что цели ислама и христианства совершенно разные.

Аширов: Естественно, между нашими религиями существует разница. Есть принципы, которые исповедуют мусульмане, и они могут отличаться от тех принципов, которые исповедуют христиане или представители других религий. Однако же это не мешало нам на протяжении многих столетий защищать это государство, вести совместно войны даже тогда, когда Россия воевала с Турцией, а Советский Союз — с Афганистаном.

Россия сегодня — многонациональное и многорелигиозное государство, и она сохранится как государство только при толерантном отношении ко всем вероисповеданиям.

Дементьева: Господин Кураев, как вами — представителем Русской Православной Церкви — воспринимается такое сравнение: ислам и христианство — два мощных и равноправных крыла, которые несут Россию вперед, в будущее?

Кураев: На вопрос о том, куда несут Россию эти два крыла, я бы ответил так: главная задача птицы — защитить своих птенцов. Дело не в том, чтобы далеко улететь, а в том, чтобы защитить детей, сделать безопасным свое гнездо и обеспечить будущее для своих птенцов.

Я, честно говоря, рад, что дискуссии по поводу допустимости принятия Турции в Евросоюз, которые сейчас разрывают Европу, для России являются закрытой и неинтересной страницей. Мы применительно к своей мусульманской общине этот вопрос давно и однозначно решили еще во времена Ивана Грозного и даже раньше. Достаточно вспомнить, что треть русского дворянства имеет тюркское происхождение.

Дементьева: Недавно наш корреспондент встретился с имамом московской Мемориальной мечети Шамилем Аляутдиновым. По его мнению, в Москве мусульмане порой все-таки чувствуют себя чужими.

Поэтому сейчас мне бы хотелось задать вопрос господину Смирнову. Как, по-вашему, эта картина дружбы людей разных вер в единой России, которая защищает своих птенцов, на бытовом уровне, например на улицах Москвы, будет такой же благостной?

Смирнов: К сожалению, на бытовом уровне все, что касается национальных и религиозных отношений в России, имеет свою, совершенно отдельную историю. В массовом сознании призывы религиозных лидеров запечатлеваются слабо. На наше население мало влияют заявления о взаимном уважении ислама и христианства как равноправных религий, заявления мусульманских лидеров о том, что ислам — это религия мира.

Улица диктует свои законы и жесткие правила. Люди на этих улицах могут быть недовольны какой-то этнической группой, представители которой торгуют на соседнем рынке, но будут воспринимать их не просто как азербайджанцев или турок-месхетинцев, а как мусульман. К сожалению, и обстоятельства борьбы с международным терроризмом, связанным с некоторыми идеологиями ислама (речь идет лишь о некоторых группах исламистов, даже не мусульман), сказываются на сознании людей. Народ все это воспринимает как некую исламскую угрозу. Здесь очень тесно переплетается и религиозное, и национальное.

Аширов: Такое дикое мышление не родилось сегодня или вчера. Оно родилось вследствие того, что государственные органы в какой-то мере допустили возможность критики ислама на грани оскорбления. Назвать мусульманина террористом или экстремистом, остановить мусульманскую женщину и сорвать с нее платок — все это уже считается узаконенным┘

Сегодня многие полагают, что, очистив Россию от нерусских, можно сделать ее более благопристойной и комфортной для оставшейся части населения┘ В Лондоне сегодня действует более ста мечетей, а в Москве, городе, где татары проживали испокон веков, с момента основания, всего четыре маленькие мечети. Россия, желая быть цивилизованным государством, к сожалению, отвечает не всем критериям цивилизованного государства.

Дементьева: Что делают исламские религиозные лидеры для реабилитации ислама? Ведь его представителей часто обвиняют в экстремизме?

Аширов: Для этого нужно, чтобы СМИ и государственные учреждения, в частности МВД и органы ФСБ, соблюдали Конституцию. Нужно наказывать людей не по национальному или религиозному признаку. Мусульманские лидеры призывают к соблюдению российской законности, требуют, чтобы террориста не называли исламским террористом, а убийцу не называли шахидом, то есть мучеником.

Когда, описывая преступление, применяют слова, связанные с исламом, у простого обывателя с диким мышлением это вызывает пещерные чувства, и он хватается за дубину. А тут в газетах, по радио говорят о мусульманах, азербайджанцах, чеченцах. Мы знаем, что в свое время именно Дагестан принял на себя первый удар террористического нападения, однако сегодня в России дагестанцы являются изгоями. Именно это сегодня разрушает Россию больше, чем любой терроризм.

Дементьева: Радиослушательница интересуется, почему сегодня мы говорим об исламе в целом, ведь мусульмане в Европе и на Северном Кавказе — это совершенно разные люди? Этот вопрос я хочу адресовать Марку Смирнову.

Смирнов: Здесь, естественно, можно проводить различия, но можно сделать и обобщение. Мусульманская община, или умма России, ничем не отличается от уммы Саудовской Аравии или Турции, это те же самые мусульмане.

Кураев: С точки зрения ваххабитов, мусульмане Поволжья — это почти что язычники┘

Смирнов: Отец Андрей, вы же не отрицаете, что протестанты — те же христиане, почему же вы отказываете ваххабитам в исламе?

Кураев: Но я при этом никогда не скажу, что вера англикан и православных греков — это одна и та же вера┘

Смирнов: А я и не говорю, что вера одна и та же. Я говорю, что ислам, как и христианство, которое включает в себя разные конфессии, тоже включает в себя различные толки, и ханафизм, и ханбализм, и шиизм┘

Аширов: Да, но при этом нельзя отождествлять, например, ханафизм и ваххабизм с терроризмом. Вообще такого слова «ваххабизм» нет. Никто себя ваххабитом не называет, это придуманная терминология, своего рода ярлык. Сегодня любого мусульманина, носящего бороду, можно обвинить в ваххабизме.

Дементьева: С нами по телефону директор Института истории Академии наук Татарстана, советник президента Татарстана Рафаэль Хакимов. Господин Хакимов, сейчас существует идея некого «евроислама», то есть нового варианта ислама… Что вы можете сказать по этому поводу? Ведь эти идеи впервые получили свое воплощение в Татарстане?

Хакимов: Это не новый вариант. Я бы хотел сказать не только о многоликости ислама, но и о наличии у российских мусульман своих собственных традиций. Ведь за татарским богословием огромный пласт мысли.

Татарские богословы создали течение, адекватное для России не только с точки зрения существования в светском государстве, взаимопонимания с православными, но и с точки зрения модернизации ислама. «Евроислам» — это реформированный ислам, то есть джадидизм, которому 200 лет. Мир меняется, в XXI веке невозможно оставаться со средневековыми канонами.

Татарские богословы начали реформацию два века назад. Мне кажется важным напомнить сегодня, что они подчеркнули авраамические корни различных религий. У христианства, ислама и иудаизма общие авраамические корни, многие заповеди этих религий одинаковы. Нужно подчеркивать то, что объединяет, а не то, что разъединяет. Одним из достижений татарских джадидов является идея открытости культуры, восприятие других культур и национальностей, а не отгораживание себя от них. Сегодня важно, чтобы между исламской и христианской цивилизациями не возникла «новая Берлинская стена».

Дементьева: Господин Кураев, часто приходится слышать мнение о том, что все религии учат добру и большой разницы между ними нет. Ведь в исламе и христианстве сплошь такие прекрасные и светлые заповеди┘

Кураев: Религия обращается к целостному человеку. Поскольку предметом забот религии является именно человек, то для меня всегда важно помнить слова святого Иоанна Златоуста: «У нас, у христиан, есть много общего со всеми людьми. Ничего общего у нас нет только с дьяволом». Человеческие заботы — это пространство диалога и сотрудничества.

Если говорить о вопросах вероучения, то здесь нужно быть готовым к тому, что мы останемся разными. Другой вопрос — разрешить друг другу быть разными, свидетельствовать о своей традиции, обосновывать свои отличия, разрешить друг другу считать свой религиозный выбор лучшим. А в области социальной работы, в области этики, межчеловеческих отношений у нас есть общее, в том числе общероссийская история.

Дементьева: Раздувает ли пресса проблему конфликта между мусульманами и немусульманами?

Аширов: К сожалению, не только пресса, но и видные политические деятели. Неосторожные высказывания затрагивают достаточно болезненную область┘

Хакимов: Мне здесь легче говорить о Татарстане, где таких проблем фактически не существует. Более того, в прессе республики это даже не обсуждается. Я могу сказать, что за последние десять лет 27-29% браков, заключаемых в республике, — это браки межэтнические и межрелигиозные.

Дементьева: Господин Кураев, как, по-вашему, не лукавят ли священнослужители с обеих сторон, когда говорят, что между собой делить им абсолютно нечего? Проблема обращения православных молодых людей в ислам совсем не волнует Русскую Православную Церковь?

Кураев: Нас волнует не столько сам факт, сколько преувеличенное внимание прессы к такого рода событиям. На самом деле, по моим наблюдениям, в чистом отношении не меньше и обратный поток. И в Москве, и в Сибири я нередко вижу людей с тюркскими корнями, которые перешли в христианство.

Различие, может быть, вот в чем: проповедь православного священника сегодня, в отличие, скажем, от дореволюционного времени, когда были свои акценты, обращена просто к людям без акцентирования их национальности. Нет специальной церковной программы, обращенной, например, к татарам с тем, чтобы они отошли от своей коренной веры. В то же время некоторые исламские проповедники в России (по-моему, у этих проповедников даже есть проблемы с Советом муфтиев России) разрабатывают специальные концепции и программы русского ислама┘

Дементьева: А как же призыв Христа идти и распространять его учение среди всех народов?

Кураев: Я думаю, что в данном случае имеет место определенное смирение. И ислам, и христианство — это всемирные религии в том смысле, что они не знают национальных границ и готовы свой дар подарить человеку любой национальности, любого социального статуса.

Но в России ради сохранения единой страны, ради гражданского мира в обществе мы, по-моему, готовы низвести себя до уровня племенных религий. И у русских, и у татар в начале XXI столетия возникли одинаковые проблемы. Вернуть бы свои народы к вере — вот задача на многие десятилетия, а уж потом можно будет думать о том, как перевести свою веру на язык соседа.

Дементьева: Господин Смирнов, на ваш взгляд, проблема перехода людей в ислам или христианство — это проблема молодой религии, то есть более настойчивой и более старой, то есть в какой-то степени уставшей? В интервью Би-би-си один из новообращенных мусульман подчеркнул, что ислам для него более понятен, нежели «запутанное» и «противоречивое» христианство.

Смирнов: Это мнение неофита, и человек, обратившийся из ислама в христианство, мог бы сказать то же самое: «Открываю Евангелие — и мне все понятно!» Каждый имеет свой опыт прочтения священных книг, будь то Библия или Коран. Для некоторых людей, смотрящих на это непредвзято, это литературные и исторические памятники, памятники культуры и истории религий.

Что касается, скажем так, пассионарности религии, то здесь можно сказать, что исторически ислам, возникший в VII веке, когда христианство уже фактически завершило свой «золотой» период, более молодая религия. Что касается внутреннего пафоса, горения, если можно употребить это слово, эмоционально-духовного напряжения, то действительно у мусульман наблюдается очень цельная и четкая приверженность своим религиозным идеалам.

В то же время христианство, особенно на Западе, сильно подвержено секуляризму, процессам, при которых религия обмирщается, становится привычным, рутинным делом. К сожалению, в условиях нашей страны по-настоящему церковных людей мало. Другое дело, что за годы советской власти и мусульман, которые знали бы арабский язык для чтения Корана, осталось очень немного.

И в той, и в другой религии присутствует большая доля религиозной неграмотности, отсюда и развитие некоторых фанатических уклонов, как в христианстве, например в православии, так и в исламе. Мы ведь не говорим, что дореволюционные черносотенцы, которые поднимали в обществе антиисламские лозунги, неправославные. Они по-своему поняли свое православие. Мы ведь не говорим о тех религиозных экстремистах, которые, увы, называют себя мусульманами, что они «какие-то иные». Они тоже по-своему прочли Коран и поэтому называют себя шахидами, то есть мучениками. Все это создает условия для радикализации обеих религий и конфронтации.

Дементьева: Радиослушатель интересуется, почему процесс радикализации идет именно в исламе?

Аширов: К сожалению, мы воспринимаем информацию через телевидение и радио. Там навязывается мысль о том, что именно ислам является носителем радикальных идей.

Давайте посмотрим, сколько войн было инициировано христианами, начиная с крестовых походов, и сколько войн было начато мусульманами. И сегодня: разве иракцы напали на США или афганцы напали на США?! Разве Иран сегодня угрожает Америке, а не наоборот? Ислам повсюду защищается. Защищаться — долг любого мусульманина.

Смирнов: Я бы не стал таким образом политизировать ответ на данный вопрос. Я хочу лишь обратить внимание на то, что уже давно существует такое устоявшееся понятие, как христианский радикализм. Протестантские «ультра» воюют с католиками в Ирландии уже не один десяток лет. И ни Папа Римский, ни ООН, ни миротворческие силы не в состоянии погасить этот конфликт. Американские протестанты-«ультра» готовы взрывать абортарии.

Были случаи, когда закладывались бомбы в кинотеатрах, где шел фильм Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа». Российские православные организации, такие, как Союз хоругвеносцев или Общество Михаила-архангела, — это те же самые черносотенные организации. Разве это не радикализация? Увы, есть и радикальные мусульмане: скажем, в Набережных Челнах. Они разрушили православную часовню.

Я не говорю уже о тех радикальных мусульманках, которые говорят, что хотят сниматься на документы в платках, хиджабах, парандже. Это разве не радикализация? Хочу повторить еще раз: этот процесс идет одновременно с двух сторон. Государство должно быть равноудаленным от всех религиозных организаций и не покровительствовать ни одной из них.

Сохранить светскость государства — единственная возможность спастись от межнациональных и межрелигиозных конфликтов. Птица, как сказал отец Андрей, действительно должна заботиться о птенцах, но если она не может летать, она не накормит их и не спасется от угрозы сама. А для нашей страны сегодня существуют реальные угрозы, как внешние, так и внутренние.

Дементьева: Радиослушатель из Японии спрашивает, может ли сегодня ислам, как религия со множеством ограничений, приспособиться к новым жизненным реалиям? Может ли ислам измениться?

Хакимов: В Коране такого рода ограничений нет. Ислам изначально был очень гибким, и он остается таким и сегодня. Есть жесткие трактовки, и это зависит от национальных традиций тех стран, в которых возникало то или иное течение.

Ислам для меня демократичен и либерален, а западные и исламские ценности не противостоят друг другу. Сама практика и жизнь мусульман и православных в Татарстане подтверждает эту совместимость. Ислам может модернизироваться, и мне кажется, мы мало обсуждаем именно этот момент и больше говорим о стереотипах.

Дементьева: Давайте поговорим о модернизации ислама… Ведь стереотипы таковы: нельзя есть свинину, можно иметь много жен и т. п.

Хакимов: Это отдельные аспекты ислама. Не будем забывать, что он касается также еще общественной жизни, науки, образования, экономики и так далее. Например, джихад, который называют «священной войной». Однако Пророк Мухаммад говорил, что джихад — это прежде всего борьба с неверием внутри себя, преодоление себя. В СМИ джихад преподносят в сочетании с автоматом Калашникова. Этот примитивный образ легко входит в сознание и остается как стереотип.

Дементьева: Но разве только СМИ преподносят подобную идею джихада обществу, а не взрывники-самоубийцы своими действиями?

Аширов: Взрывники сегодня присутствуют во всех точках земного шара. Бомбы взрываются и на Цейлоне, и в Великобритании. Однако есть одна тенденция: во взрывах, которые совершают этнические мусульмане, сразу же обвиняют ислам, а взрывы, производимые этническими христианами, их религии не приписываются.

Преступника нужно называть просто преступником┘ В Чечне на российских танках рисовали кресты, их освящали святой водой, а с другой стороны раздавались мусульманские лозунги┘ Однако этот конфликт имеет исключительно политическую окраску. Мы в лучшем случае можем называть его борьбой за территорию, но никак не можем сказать, что это христианско-мусульманская война.

Дементьева: В России 20 миллионов мусульман, но есть мнение, что в органах власти они представлены недостаточно. Господин Смирнов, как вы полагаете, представительство мусульман в российской власти сегодня является достаточным?

Смирнов: Мусульмане действительно испытывают некоторые проблемы в отношениях с властью. Дело в том, что чиновники иногда злоупотребляют своим положением и слишком откровенно поддерживают только одну религию, в частности православие. Но это тем не менее не означает необходимости постановки вопроса о нахождении в высшей государственной власти представителей какой-либо религии вообще.

Это политически неверно: во-первых, у нас религия отделена от государства. Во-вторых: если, в Ливане в Конституции прописано, что президент страны должен быть христианином, а премьер-министр — мусульманином, то «ливанизация» России — это крайне опасный путь, и в нашей действительности это будет просто катастрофа!

Анна Дементьева: «Некоторые считают, что цели ислама и христианства совершенно разные».	Нафигулла Аширов: «Россия сохранится как государство только при толерантном отношении ко всем вероисповедованиям».
Диакон Андрей Кураев: «Если говорить о вопросах вероучения, то здесь нужно быть готовым к тому, что мы останемся разными».	Марк Смирнов: «Государство должно быть равноудаленным от всех религиозных организаций и не покровительствовать ни одной из них». Фото предоставлены Русской службой Би-би-си

Чем отличается? • iHOPE Ministries

«Я не понимаю мусульман. А так как я плохо понимаю мусульман, то боюсь обидеть их тем, что скажу или сделаю». Тысячи христиан обращались ко мне с подобными комментариями. Часто подобные мысли могут стать непреодолимым препятствием для христиан, лишая их даже желания приближаться к мусульманам.

Может быть, вы можете рассказать. Если это так, вы, конечно, не одиноки. Исламская религия и ее последователи могут показаться сложной загадкой, которую нужно решить. Тем не менее, нет необходимости позволять страху или неуверенности мешать вам делиться истиной о Христе с мусульманами. В этом блоге я расскажу об одном ключевом моменте различия между исламом и христианством, чтобы вдохновить и дать вам возможность поделиться Иисусом с окружающими вас мусульманами.

Иисус: существенное различие между христианством и исламом

Основное различие между исламом и христианством сосредоточено вокруг личности, природы и роли Иисуса Христа. Христиане верят, что Иисус Христос есть Бог. В исламе Иисуса нет.

Как христиане, мы верим, что Иисус пришел на землю как Сын Божий. В исламе Иисус — посланник, посланный Богом, чтобы указать людям на единого истинного Бога. Посланник — очень уважаемая должность и титул человека, но не божества.

Христиане верят, что спасение достигается только через смерть и воскресение Иисуса Христа. Только жертвенная смерть Иисуса на кресте соответствует Божьим совершенным стандартам святости, любви, благодати и справедливости. Бог гарантирует спасение каждому, кто подчиняет свою жизнь и принимает Иисуса как Господа и Спасителя. Вы либо отвергаете Божий бесплатный дар спасения в Иисусе, либо принимаете его через Него. У людей нет другого пути к спасению.

В исламе крест не обязателен, так как только Аллах спасает по Своей милости. Он выбирает прощать тех, кого он хочет прощать. Мусульмане упорно трудятся, чтобы угодить Аллаху, надеясь, что он решит простить их в Судный день.

Христиане верят, что спасение гарантировано тем, кто верит, что Иисус — Сын Божий, и верит в Него как в своего Спасителя. В исламе заявление об Иисусе как о Сыне Бога гарантирует потерю спасения. Непростительным грехом и кощунством является добавление «соучастников» к единому и единственному Аллаху.

Таким образом, единственное, что отличает христиан от ислама — и от всех других религий или систем верований в мире — это то, во что вы верите об Иисусе Христе и как вы относитесь к Нему.

Основная цель и задача ислама

Ислам считает, что первоначальные откровения Бога, записанные в христианской Библии, были изменены. В результате мусульмане считают, что христианство отклонилось от монотеизма – от единого истинного Бога, Творца всего, Бога Авраама. Они исходят из веры в то, что христиане поклоняются ложному богу, называемому Троицей. Они верят, что Аллах дал полное и окончательное откровение Мухаммеду (Корану). Имея это в виду, одна из главных целей ислама состоит в том, чтобы вернуть человечество к единому и истинному откровению Бога, указывая всем на единого истинного Аллаха. Когда они приведут мир к тому, чтобы он стал мусульманином, они исполнят вторую основную цель Бога для человечества: плодиться и размножаться.

Основная цель ислама — помочь установить и возвестить царство Божие на земле. На протяжении всей истории мусульманские ученые, духовенство, лидеры, политики и отдельные лица расходились во мнениях относительно того, что влечет за собой эта цель и как ее достичь. Это одна из причин, по которой в исламе существуют разные конфессии (например, сунниты или шииты).

Пересечение границы

Садовники и фермеры знают, что плодотворный урожай начинается с понимания почвы, в которую они сажают семена. В этом случае конкретная почва, с которой вы работаете, — это сердце и разум мусульманина, который не верит, что Иисус — Бог. Это почва, которая отчаянно нуждается в семенах Евангелия. Существенное различие между исламом и христианством — это Иисус.

Следующие шаги

Теперь, когда вы знаете об этой большой разнице, что дальше?

«Я наполнил его Духом Божьим, дав ему великую мудрость , способности и опыт во всех видах ремесел». Исход 31:3

Как и во всем, немного знаний, молитва и щедрый дух любви помогут вам преодолеть эту великую пропасть. Понять окружающих вас мусульман гораздо проще, чем вы думаете. И для этого не требуется высшее образование в области межкультурной коммуникации или исламоведения. Начните с малого. Узнайте больше из этих полезных ресурсов:

• Прочтите больше практических идей, подобных этой, в книге iHOPE «Мусульмане: 5 библейских основ».
• Слушайте  — серию подкастов iHOPE Empowers. Начните ЗДЕСЬ с Основы #2: найдите «человека мира». (Вы найдете серию подкастов iHOPE Empowers на веб-сайте iHOPE, в iTunes или на радио iHeart.)
• Посмотрите  – бесплатный онлайн-сериал iHOPE, состоящий из 5 серий. Зарегистрируйтесь ЗДЕСЬ, чтобы зарегистрироваться и получить соответствующее руководство по обучению в малых группах. Вы также можете найти сериал в RightNow Media.

Напишите мне по адресу [email protected], чтобы поделиться тем, как этот блог и ресурсы iHOPE могли вас вдохновить и/или расширить возможности.

Сравнение ислама и христианства — bethinking.org

In Поклоняются ли мусульмане и христиане одному и тому же Богу? , Энди Баннистер сравнивает две крупнейшие религии мира, выходя за рамки поверхностного сходства христианства и ислама и исследуя их принципиально разные взгляды на Бога, человечество, мир и Иисуса. Баннистер утверждает, что популярное предположение о том, что христианство и ислам являются просто «ветвями одного и того же дерева» (4), не выдерживает критики. Он стремится доказать свою точку зрения путем тщательного просеивания.

Книга состоит из девяти глав, которые можно сгруппировать в четыре раздела. Главы с первой по третью служат введением, обзором широко распространенных предположений, к которым обращается Баннистер, и установлением метода, который он будет использовать в основной части книги.

‘Что касается взглядов на мир, я думаю, что есть четыре очень полезных вопроса, которые мы можем задать.

1. Есть ли бог (и на что он похож)?
2. Кто и что такое люди?
3. Что не так с миром?
4. Каково решение?» (36-37)

В следующих четырех главах — второй части — Баннистер задает эти вопросы (адаптированные из Н. Т. Райта) как об исламе, так и о христианстве. Поступая таким образом, он способен проникнуть за пределы косметики (общие слова, такие как «Бог») и добраться до сути дела; значение таких слов:

Ни Библия, ни Коран особо не интересуются чисто теоретическим вопросом существует ли Бог; скорее, они считают бесконечно более важным вопрос: каков Бог? (45)

Баннистер продолжает выделять то, что он считает ключевыми характеристиками Бога Библии (он родственный, святой, любящий и т. д.), и демонстрирует, что «Коран либо прямо противоречит им, либо предлагает радикальное противоречие». перспектива» (69).

Рассмотрев различные взгляды Библии и Корана на Бога, Баннистер делает то же самое для каждого из своих вопросов. Когда вы подходите к концу этого центрального раздела — основной части книги — трудно возразить против тезиса Баннистера; предположение, что христианство и ислам в основном одно и то же, просто не выдерживает критики:

Человечество в затруднительном положении: наша жизнь и наш мир опутаны грехом, страданиями и злом. Когда дело доходит до решений, предлагаемых Аллахом и Яхве для этих проблем, существуют глубокие различия — различия, которые не являются нелогичными или необъяснимыми, но вытекают из разных характеров Яхве и Аллаха в Библии и Коране. (129)

Баннистер относится к своему предмету с заботой и уважением

В третьем разделе книги Баннистер посвящает главу Иисусу из Корана. Он демонстрирует, что, поскольку ислам позаимствовал Иисуса и стремился подогнать его под свое мировоззрение, исламский Иисус просто не имеет смысла. Коран не может не рассматривать Иисуса как особенного, несмотря на то, что неоднократно подчеркивает, что он всего лишь еще один пророк: «Он был заимствован, вырван из его родного жилища, и хотя Коран делает все возможное, чтобы втиснуть его в своей теологии Иисус просто отказывается соответствовать» (141). Баннистер утверждает, что, поскольку Иисус является тем, кто открывает нам Бога, неправильное представление о нем неизбежно ведет к неправильному представлению о Боге: «если Иисус не на своем месте, мы не сможем ясно видеть Бога» ( 141).

Книга завершается наводящим на размышления изложением притчи о блудном сыне Луки 15. Баннистер предполагает, что ислам поощряет своих последователей к склонностям каждого из сыновей; один чувствовал, что сможет заработать себе дорогу обратно к отцу, другой думал, что его принятие исходит из послушания и добрых дел. Баннистер призывает своих читателей-мусульман вместо этого наслаждаться приемом в дом Божий через Иисуса, путь, который «открыт для всех, кто готов отказаться от своей гордыни и самонадеянности» (178).

Всякий раз, когда у меня появляется возможность поговорить об Иисусе с друзьями-мусульманами, я всегда испытываю трудности и обогащаюсь. Тем не менее, эти разговоры часто бывают плодотворными только до определенного момента, пока не начинает казаться, что мы ходим по кругу и на самом деле не понимаем друг друга. Подозреваю, что не только у меня так! Баннистер относится к своему предмету с заботой и уважением; очевидно, он потратил время на то, чтобы понять, во что на самом деле верят мусульмане, что продемонстрировано тем, как он может подкрепить свою точку зрения цитатами как из Корана, так и из мусульманских теологов. Пока я читал, я размышлял о разговорах, которые у меня были с друзьями-мусульманами, понимая, где мы могли неправильно понять друг друга, и обдумывая, как я мог бы по-другому подходить к этим разговорам в будущем. Христиане, которые хотят рассказать об Иисусе окружающим их мусульманам, но не знают, с чего начать, найдут эту книгу полезной для начала.

Большая часть этой книги будет полезна мусульманам, интересующимся христианством.

Большая часть этой книги также будет полезна мусульманам, интересующимся христианством; Я хочу, чтобы все мои друзья-мусульмане прочитали последнюю главу. Однако, когда я говорю с мусульманами о христианском Боге, они обычно утверждают, что христиане поклоняются искажению истинного Бога, тогда как мусульмане правильно понимают, кто такой Бог. Хотя книга Баннистера изображает христианского Бога гораздо более красивым, чем Аллах, я не уверен, что она будет убедительна для мусульманина, искренне верящего в искажение Ветхого и Нового Заветов. Книга будет гораздо полезнее для тех мусульман, которые уже ищут Бога, подобного Богу Библии, или, возможно, для пробуждения этого стремления в сердцах мусульман, которые таковыми не являются.

Поклоняются ли мусульмане и христиане одному и тому же Богу? был невероятно полезен для меня, поскольку я думаю о том, как взаимодействовать с окружающими меня мусульманами, и я планирую вернуться к четырем вопросам мировоззрения, поскольку я стремлюсь лучше понять друзей любого происхождения.