Стихи ахматова о боге: Стихи о боге Анны Ахматовой

Содержание

Стихи о боге Анны Ахматовой

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
Как предложить событие в «Афишу» портала?
Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура. РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all. culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

Стихи о религии Анны Ахматовой

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура. РФ»
Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
Как предложить событие в «Афишу» портала?
Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура. РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вопросы остались — напишите нам.

Религиозные мотивы в поэзии Анны Ахматовой. М.С. Руденко

“Доказывать, что Анна Ахматова была христианским поэтом, не приходится. Слишком явна христианская тональность ее поэзии, слишком отчетливы свидетельства о ней или ее собственные, хотя редкие, высказывания. Напомню кратко известное „утешительное“ письмо Пастернака 1940 года, в котором он называет ее „истинной христианкой“ У нее, и в этом ее исключительность, не было эволюции в религиозных взглядах. Она не стала христианкой, она ею неизменно была всю жизнь»[1].

Религиозные мотивы в стихах Ахматовой имеют определенную культурно-историческую и идеологическую основу соответствующих реалий: библейско-евангельские цитаты и реминисценции, имена, упоминаемые даты, святыни создают особую атмосферу в ее творчестве.

Наряду со стихами, в чем-то близкими к молитве и пророческому обличению, встречаются произведения совершенно иного плана. Их можно счесть проявлениями „простой бытовой религиозности“[2], а иногда и невольного кощунства.

Так, крест для ахматовской героини — не только знак „сораспятия“ Христу, но и „золотой нательный крестик“, которым можно расплатиться с цыганкой за гадание о женихе („У самого моря“), „залог любви“ („Черная вилась дорога…“), памятный сувенир о бывшем возлюбленном („Когда в мрачнейшей из столиц…“) и даже как бы некий амулет, приносящий удачу в страстной любви („Побег“). В стихах такого плана налицо некий комплекс культурологии, мифологизма, кощунства и тонкого соблазна, в той или иной степени присущий самой атмосфере „серебряного века“. В них мы находим множество предчувствий, примет, снов и гаданий, отождествление земного возлюбленного с женихом, ожидающим венчания, почти молитвенные обращения к Музе, как известно, все же демоническому существу (хотя это, конечно, условность, поэтическое иносказание).

Есть и прямо нехристианское отношение к действительности, особенно в связи с темой смерти. Для человека, сознающего себя христианином, невозможно молить Бога о смерти, „томясь в неволе“, а тем более утешать себя мыслями о самоубийстве. Но героиня даже просит на это благословения: „И я стану — Христос помоги! — / На покров этот, светлый и ломкий“[3]. Заметим также, что в ранних стихотворениях слово „рай“ применимо обычно к другим: это путь д р у г о г о; свое чаще — ад: любовь, смерть, посмертные муки: вообще вся своя „жизнь — проклятый ад!“ („Белой ночью“, 1911, с. 37).

Безусловно, религиозность Ахматовой была и поэтической, поэтизирующей, преображающей мир. Религия расширяла сферу красоты, включая и красоту чувства, и красоту святости, и красоту церковного благолепия. С годами поэзия Ахматовой становится в духовном плане более уравновешенной и строгой, усиление гражданского звучания сопровождается углублением изначально присущего ей христианского мироощущения, мыслью о сознательно избранном жертвенном пути.

Но самые сокровенные чувства почти зашифрованы, утаены от профанного взгляда; часто, чтобы проследить до конца мысль поэта, необходимо уловить особую роль той или иной интонации, слова, цитаты. О сдержанном целомудрии творчества Ахматовой писал В. М. Жирмунский: „Она не говорит о себе непосредственно, она рассказывает о внешней обстановке душевного явления, о событиях внешней жизни и о предметах внешнего мира, и только в своеобразном выборе этих предметов и меняющемся восприятии их чувствуется подлинное настроение, то особенное душевное содержание, которое вложено в слова“[4]. Действительно, у Ахматовой почти нет чисто религиозных стихотворений, она редко говорит о предметах веры напрямую. „Церковные имена и предметы никогда не служат ей главными темами; она лишь мимоходом упоминает о них, но они так пропитали ее духовную жизнь, что при их посредстве она лирически выражает самые разнообразные чувства“,— отмечал К. И. Чуковский[5].

Даже цитируя, Ахматова редко заявляет не свои слова как цитату, хотя обычно имеется довольно определенная отсылка к тексту или событию. Каждая из реминисценций нуждается в интерпретации и комментарии; в данной статье придется ограничиться несколькими примерами.

В стихотворении „Дал Ты мне молодость трудную…“ (1912) — ряд евангельских реминисценций, значимых в общем покаянном тоне стихотворения. Так, отсылают к Евангелию строки: „Господи! я нерадивая, /Твоя скупая раба“ (с. 62). У этих, казалось бы, общих слов есть точный адрес. Это притча о злом рабе (Мф. 18, 23-35), которому хозяин (Господь) простил огромный долг, но тем не смягчил ожесточенного, скупого сердца. О „нерадивом рабе“ сказано у Матфея (25, 14-31) и у Луки (19, 12-27) в притче, известной в обиходе как притча о талантах (минах). У нее есть одна особенность: в обоих источниках она звучит в контексте слов Христа о Втором пришествии. Эсхатологическкй характер притчи заявлен в первой же фразе: „Итак бодрствуйте; потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий“ (Мф. 25, 13). Похожий текст мы находим и у Луки.

Притча о талантах — это притча о Суде, об ответственности, которую человек несет за собственную жизнь как за дар Бога, о воздаянии за внутреннюю способность понять и принять свое назначение, ибо „…имеющему дастся и приумножится; а у не имеющего отнимется и то, что он имеет“ (Мф. 25, 29). О верном и нерадивом рабах говорит Христос еще в одной притче — с призывом к постоянному „бодрствованию“ ввиду того, что никому не известен час Пришествия Сына Человеческого (Мф. 24, 42–51; Лк. 12, 36-48). Это пророчество Ахматова затем недвусмысленно повторила: „Скоро будет последний суд“ („Как ты можешь смотреть на Неву…“, 1914, с. 83).

В „Песне о песне“ (1916) евангельская цитата звучит в общем контексте размышлений о пути и предназначении поэта, здесь — не только избранника, но и Божьего раба, в простоте сердца исполняющего „все повеленное“ и не требующего какой-то особенной благодарности или мзды за свой труд. В связи с этим вспоминается вопрос о стихах, заданный примерно в то же время оптинскому старцу Нектарию (Тихонову), с которым уже после революции Ахматова имела несколько бесед. „Заниматься искусством можно, как и всяким делом, как столярничать или коров пасти, но все это надо делать как бы перед взором Божиим… Есть и большое искусство — слово убивающее и воскрешающее (псалмы Давида, например), но путь к этому искусству лежит через личный подвиг художника, это путь жертвенный, и один из многих тысяч доходит до цели“,— сказал старец[6].

Смиренный, как известно, просит у Бога только сил, терпения и благословения на труд. Именно такого благословения на общее дело просит героиня стихотворения: „Я только сею. Собирать / Придут другие. Что же! / И жниц ликующую рать / Благослови, о Боже!“ (с. 74). Сравним: „Жнущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут. Ибо в этом случае справедливо изречение: „один сеет, а другой жнет““ (Ин. 4, 36-37).

С пониманием поэзии как благословенного труда и поэта как „Божьего раба“ в самом широком смысле слова, включающем и избранничество, и жертвенность, и смиренное сознание своей немощи, и то „послушание“, благую подневольность, что основывается на полном доверии Творцу, связано стихотворение „Я так молилась: „Утоли…““ (1913). Тема отвергнутой жертвы как наказания или особого испытания, посылаемого призванному на высокое служение, не случайна у Ахматовой. Возможно, это связано с эпизодом жития св. праведной Анны, празднуемым 9/22 декабря как церковный праздник Зачатия св. Анной Пресвятой Богородицы. В этот день отмечается память еще одной святой Анны-пророчицы, а также иконы Божией Матери, именуемой „Нечаянная радость“.

В ахматовском стихотворении появляется „дым от жертвы, что не мог / Взлететь к престолу Сил и Славы, / А только стелется у ног, / Молитвенно целуя травы…“ (с. 79). Сложное учение о видах жертв, характере, способе и цели их принесения подробно изложено в Ветхом завете. Там мы находим и мотив небесного огня, попаляющего жертву праведного, и признаки Божьего „отношения“ к приносящему жертву. Стелющийся по земле дым — знак неблагоприятный; так, например, в повествовании о жертвах Авеля и Каина. Об одной из самых знаменательных жертв рассказывается в III Книге Царств. Ее принес пророк Илия на горе Кармил во время испытания силы Бога Израиля и Ваала. Знаком победы должен был послужить небесный огонь, попаляющий жертву (тушу тельца) без участия огня земного. Усилия жрецов Ваала были бесплодны, тогда как по молитве Илии на жертвенник, залитый к тому же водой, „ниспал огонь Господень“.

Прося у Бога милости, героиня вспоминает и евангельские исцеления слепых и немых: „Так я, Господь, простерта ниц: / Коснется ли огонь небесный / Моих сомкнувшихся ресниц / И немоты моей чудесной?“ (с. 79). В Евангелии физическая немощь часто — знак немощи духовной. Так сомкнувшая ресницы слепота означает не только внешний мрак, но и помрачение души — грехом или неверием. Как в рассказе об исцелении слепых: „Веруете ли, что Я могу это сделать?“ — …»ей, Господи!» — … — И открылись глаза их» (Мф. 9, 28-29). В христианской традиции немота — нередко и знак „высшего знания“, соприкосновения с реальностью иного мира, особый аскетический подвиг безмолвия. Молчание есть добродетель и награда „будущего века“. Посвященный в последнюю тайну молчит — от полноты знания. Немота бывает таинственна и священна. У Ахматовой она „чудесна“. В соответствии с принципом своеобразного выбора предметов внешнего мира, столь значимым, по мысли В. М. Жирмунского, для Ахматовой, находятся связанные с религией реалии, которых немало в ее стихах. Касаясь здесь лишь внешней, фактической стороны вопроса, хочется все же отметить, что значение этих реалий не ограничивается воссозданием внутреннего облика героини, но распространяется на область символов и знаков.

В стихотворении „Стал мне реже сниться, слава Богу…“ (1912), где явно присутствует восприятие о Светлой Седмице, единственной в году, когда весь день действительно не замолкают звоны колоколен, на которые пускают всех, желающих таким образом возвестить о Воскресении Христовом, есть загадочные в своей невнятности, столь редкой и непривычной у Ахматовой, строки: „Здесь всего сильнее от Ионы / Колокольни Лаврские вдали“ (с. 105). Иону в лучшем случае трактуют как „Ионинский монастырь в Киеве“[7]. Но подобного монастыря в Киеве не было и нет. Речь идет о киевском Свято-Троицком мужском монастыре, расположенном на правом берегу Днепра, в нескольких километрах от Киево-Печерской лавры. Он был основан и отстроен подвижником — старцем Ионой, не успевшим увидеть исполнения заветной мечты — окончания постройки грандиозной колокольни, для которой, впрочем, он успел приобрести в 1896 году колокол весом 1150 пудов. Старец Иона скончался 9 января 1902 года, приняв схиму с именем Петра[8].

Упоминание о другой киевской святыне мы находим в позднейшем стихотворении „Широко распахнуты ворота…“ (1921): „И темна сухая позолота / Нерушимой вогнутой стены“ (с. 170). В этих строках говорится о знаменитом мозаичном золотофонном изображении Богоматери Оранты в конхе абсиды алтаря Софийского собора, имевшем, как считалось, чудотворную силу. Этот иконографический тип, напоминающий верующим об особом молитвенном предстательстве и заступничестве Божией Матери за весь мир, получил в народе название „Божья Матерь Нерушимая Стена“ (память 31 мая и в Неделю Всех Святых).

В реальном комментарии нуждается и ранняя поэма Ахматовой „У самого моря“ (1914), например следующий ряд строк: «И мне монах у ворот Херсонеса / Говорил: „Что ты бродишь ночью?“; „…я стану монахом / …y вас в Херсонесе“; „В нижней церкви служили молебны“; „И приносил к нам соленый ветер / Из Херсонеса звон пасхальный“ (с. 121, 122, 124, 125). Слово „Херсонес“ в современном сознании вызывает прежде всего образ раскопок античного города и не связывается ни с монастырем, ни с пасхальным звоном. Но в поэме упоминается именно православный херсонесский мужской Свято-Владимирский монастырь[9].

История основания в окрестностях Севастополя этого монастыря связана с открытием во время археологических раскопок 1848 года архиепископом херсонесским Иннокентием и графом Уваровым на центральной площади Херсонеса, пустынной, мертвой Корсуни, остатков нескольких церквей. Одна из них, имевшая две крещальни, была признана за церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, где, как считалось, был крещен князь Владимир.

Уже 4 мая 1850 года на этом месте состоялось торжественное открытие мужского монастыря, а в 1853-м освящена небольшая церковь во имя св. равноапостольной княгини Ольги. Во время Крымской войны монастырь сильно пострадал, но вскоре был восстановлен и в 1861 году получил степень первоклассного. Упоминаемый в поэме храм был заложен при участии Александра II, построен по проекту академика Гримма и освящен во имя св. равноапостольного князя Владимира. В основу проекта легла ранневизантийская базилика: план в виде равностороннего креста, множество колонн и тройных окон, большое круглое внутреннее пространство, перекрытое полусферическими куполами. Церковь была двухэтажная, со множеством приделов. В нижнем этаже, „нижней церкви“, престол был освящен во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Там сохранялись остатки древнего храма — предполагаемого свидетеля крещения св. Владимира, указано место купели. Сложная символика поэмы связана, впрочем весьма опосредованно, с евангельскими событиями, воспоминанию которых посвящены Страстная и Светлая Седмицы. Так, сюжетная линия „мертвого жениха“ имеет, помимо мифологического, символического, культурно-исторического и прочих аспектов, определенную аналогию в службах Страстной и Светлой. В таком случае „жених“ — „Царевич“, Сын Царя Царствующих и Бога Господствующих; ожидающая его появления девушка — „мудрая дева“ из притчи, „Христова Невеста“, по примеру св. великомученицы Екатерины отвергшая земного жениха ради того, кто возьмет ее в Царство. Тогда строки: „Слышала я — над царевичем пели: / „Христос воскресе из мертвых“,— / И несказанным светом сияла/Круглая церковь“ (с. 127) — можно интерпретировать не только как описание отпевания по пасхальному чину, но и как возглашаемый над Плащаницей (кстати, тема Плащаницы звучит в поэме очень отчетливо) тропарь (глас 5): „Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав“, что следует сразу за стихирой (глас 5) „Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех…“, открывающей Пасхальную заутреню. Напомним также, что Кувуклия — часть храма Гроба Господня в Иерусалиме — имеет круглую форму, сродни ротонде.

Вообще, тематика Страстной (и связанное с ней понимание личной жертвы, жизни как крестного пути, идеи искупления и высокого смысла страдания) занимает особое место в поэзии Ахматовой. В ранний период она особенно сильна в стихах о войне 1914 года, событиях 1917 года и неотрывных от них личных утратах. Здесь происходит и определенное переосмысление задач и подвига поэта-христианина и патриота. В свете тех же событий начинает отчетливо звучать тема „последних времен“, приближения Антихриста, конца света и Страшного Суда. Тема „исполняющихся сроков“ и сбывающихся пророчеств.

Вся Россия знала, что день объявления войны пришелся на день памяти старца Серафима Саровского. Канонизация и обретение мощей преподобного, издавна чтимого и простым народом, и царской семьей, без преувеличения всколыхнула Россию. Появились многочисленные свидетельства о преподобном, в том числе знаменитая чичаговская „Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря“ (СПб. , 1903). Стали широко известны и казавшиеся в то время несбыточно-страшными пророчества старца о судьбах России. Среди прочего он говорил: „До рождения Антихриста произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее…“ Однако, открывая в подробностях страшную судьбу Отечества и Церкви, старец утешал: „…но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе“[10].

Существуют также свидетельства о письме старца, адресованном „Императору Николаю II“, которое было написано задолго до рождения последнего русского императора, где полностью был предсказан его путь, отречение и кончина[11]. С темой этого предсказания перекликаются ахматовский цикл „Июль 1914“ и примыкающие к нему по смыслу стихотворения „Утешение“, „Молитва“, „Памяти 19 июля 1914 года“ и некоторые другие. Апокалиптические строки из „Июля 1914“: „Сроки страшные близятся. Скоро / Станет тесно от свежих могил. / Ждите глада, и труса, и мора, / И затменья небесных светил“ (с. 97), кроме того,— прямая цитата из Нового завета. Слова Христа о последних временах особенно подробно переданы у Матфея (гл. 24) и у Луки (21, 9–11 и 25-27). В Евангелии от Луки читаем: „Когда же услышите о войнах и смятениях, не ужасайтесь. Ибо этому надлежит быть прежде: но не тотчас конец… восстанет народ на народ и царство на царство; будут большие землетрясения по местам, и глады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба…“ (Лк. 21, 9-11). Но, по обетованию Христа, после страданий придет великое утешение. Об этой же надежде говорится в стихотворении: „Богородица белый расстелет / Над скорбями великими плат“ (с. 97),— пишет Ахматова, вспоминая один из любимейших на Руси праздник Покрова Пресвятой Богородицы, связанный с надеждой на особое заступничество Богоматери. Впрочем, заключительные строки цикла возвращают читателя к переживаниям Страстной, без которых „слава лучей“ („Молитва“) невозможна.

„Ранят Тело Твое пресвятое / Мечут жребий о ризах Твоих“ (с. 97) — это переложение строк из 21-го псалма Давида: „Разделиша ризы моя себе, и о одежди моей меташа жребий“ (Пс, 21, 19). Это пророчество о страданиях Спасителя повторено в одном из Страстных Евангелий, читаемых за вечерней службой Великого четверга: «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак, сказали друг другу: „Не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет,— да сбудется реченное в Писании: „Разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий““ (Ин. 19, 23-24). Эти же слова слышим мы в Прокимне (глас 4) Утрени Великого Пятка.

Так цикл „Июль 1914“ напоминает России о грядущем кресте. А о будущей крестной славе говорит „Молитва“, в которой звучит уже, продолжая тему Страстной, ликующее предощущение Воскресения, так точно переданное в последнем, 15-м антифоне Утрени Великого Пятка: „…поклоняемся страстем Твоим, Христе, покажи нам и славное Твое Воскресение“. Мотив сораспятия как добровольного отречения ради высокой цели от всего, что дорого на земле,— ведущий в „Молитве“. И не случайна в этом контексте строка: „Так молюсь за Твоей литургией“ (с. 99). Ведь литургия и есть „бескровная жертва“, прообраз жертвы Голгофской. Вспомним: в предельно насыщенной и вместе с тем сдержанной поэзии Ахматовой случайностей нет; так, значима и не случайна рифма „литургией — Россией“, сближающая таинственные смыслы.

Но не только эта предельно высокая нота звучит в религиозной тематике Ахматовой. Существенное место, особенно в ранней лирике, занимают произведения, среди которых показательно, например, такое, как „Под крышей промерзшей пустого жилья…“ (1915). Перечисление названий читаемых книг — всегда знак определенного внутреннего состояния человека. „Читаю посланья Апостолов я…“ (с. 83). К этой книге учительного характера люди издревле обращались в трудную минуту и в поисках ответа на мучительный вопрос. Эта книга — опора, книга — безусловный авторитет.

С другой стороны, „слова Псалмопевца“, т. е. Псалтырь царя Давида — одна из любимейших книг православной Руси. В этом необычном сборнике религиозной лирики сосредоточены чувства, страдания, радости, невзгоды и обретения живой человеческой души. Психологическая и духовная универсальность Псалтыря, в сочетании с художественным своеобразием делает ее собеседником на все времена. Ее пронизывает чувство особой близости Бога, ощущение возможности обо всем попросить, пожаловаться, даже пороптать. Псалтирь — это и источник поэтического вдохновения, воплотившегося в целую традицию стихотворных переложений. По церковному верованию, Псалтырь отгоняет бесов, помогая справиться с растерянностью и отчаянием, благодарно принять печаль и радость. В чтении Псалтыря находит успокоение и утешение и героиня стихотворения, охваченная сложными, противоречивыми чувствами.

„А в Библии красный кленовый лист/Заложен на Песни Песней“ (с. 83). „Песнь Песней“ — одна из книг, связанная с именем царя Соломона, лишь обыденному, не воцерковленному сознанию кажется странным, чуть ли не эротическим „всхлипом плоти“, непонятно как ворвавшимся в строгую гармонию священных гимнов. Предельно близкое, „родное“ ощущение Бога, растворение в Боге всей личности вплоть до житейских мелочей и земных эмоций, вообще характерное для Ветхого завета, особенно ярко проявилось в „Песни Песней“. Внешний, событийный ее ряд — история последней любви царственного мудреца — имеет для христианина некий таинственный высший смысл: это вдохновенная песнь о „романе“ души и Бога, Христа и Церкви. „Я Господу сердце свое отдала“,— пишет Ахматова в первой строфе, не вошедшей в основной текст стихотворения (с. 381). „Песнь Песней“ славит ту божественную любовь, слабой тенью которой мыслится даже самое глубокое земное чувство,— ту любовь, которая есть имя Бога и которую монастырские старцы сравнивали с „неким опьянением“, а Христос уподобил отношениям жениха и невесты, мужа и жены — земному браку как отражению жертвенной, всепоглощающей любви.

Думается, Ахматовой, особенно в ранний период творчества, весьма близок именно библейский взгляд на мир, когда все, что не грех, благословенно. Богатство, раздолье, буйство чувств, вся „прелесть милой жизни“ („Эпические мотивы. 3“, 1915, с. 160) для Библии — „добро есть“. Дух самоотречения и аскезы не превалирует в Ветхом завете; Библия, напротив, как бы сакрализует, освящает мирскую жизнь, принимая и понимая в ней, кажется, все, кроме богоотступничества, разрушения и разврата. Она, в общем, достаточно снисходительна к заблуждению, по-отечески мягка в отношении грешника; она допускает и откровенное любование „дольним миром“, и „вопль души“. Библейское цветение и разнообразие чувств и красок точно переданы Ахматовой в цикле „Библейские стихи“: „Рахиль“ (1921), „Лотова жена“ (1924), „Мелхола“ (1922, 1959-1961). Именно библейское мироощущение позволяет невесте открыто, даже чувственно[12] желать жениха, как будущего мужа и отца детей, отцу — идти на хитрость ради счастья неудачливой дочери. „…Каждый простится обман / Во славу Лаванова дома“ (с. 152). Подобное мироощущение — отстаивание права просто жить, любить, рожать, строить, воевать, петь, плакать и молиться, грешить, каяться и снова жить, полноценно и ярко. Библия оставляет человеку право на „любовь, что сильнее смерти“, даже к падшему и погибающему в грехах „городу и миру“. „Содому“ „Лотовой жены“, Петербургу Ахматовой, как и Городу Булгакова, любимому и грешному, „платящему по счетам“, но не до конца забытому Богом (хотя бы в лице праведников). Мотив наказанной любви-жалости к родному городу-преступнику, так болезненно и ярко прозвучавший в „Лотовой жене“, проходит через все творчество Ахматовой, вплоть до „Реквиема“, „Поэмы без героя“, военных стихов и „Царскосельской оды“.

Необходимо отметить, что в момент увлечения у Ахматовой „библейский взгляд“ переходит в „поминание имени Божия всуе“, в „бытовое“ православие в негативном смысле слова, а то и, как говорилось выше, в кощунство. Примеров „бытовых“ кощунств не так уж мало в ранней поэзии Ахматовой.

В этом смысле весьма характерно, при всех неоспоримых литературно-художественных достоинствах, стихотворение „Был блаженной моей колыбелью…“ (1914). „Солеёю молений“ своих (с. 82) именует героиня любимый город. Но солея, возвышение перед алтарем, отделенное тремя ступенями от основного пространства храма, вовсе не место для подобных „молений“ (иными словами, исполнения стихов), тем более дамы. На солее молится клир: поет хор, возглашает ектеньи и читает Евангелие дьякон; солея предназначена для Малого и Великого входов священнослужителей во время литургии, в центре солеи, на амвоне, напротив Царских врат, стоит священник, произнося Светильничные и другие молитвы, говоря проповедь; отсюда он причащает народ, благословляет, подает после службы крест. В контексте этого стихотворения „жених“, указавший героине „путь осиянный“, конечно, не Жених Небесный св. Екатерины и вообще даже не жених, будущий законный супруг, а просто возлюбленный, и „путь“, указанный им, освещен вполне земной страстью. Присутствующие при этом „молодые Серафимы“ как-то не связываются с ближайшими к Богу Ангелами, но более похожи на пухлых барочно-порочных херувимчиков XVIII столетия. В стихотворении они держат венки над „торжественной брачной постелью“ той же светской дамы. Не случайно в качестве поводыря слепой души здесь появляется Муза.

Таков же дух стихотворения „Будем вместе, милый, вместе…“ (1915). В нем страсть вполне кощунственно отождествляется с христианским таинством брака, прообразующего, как известно, мистический союз Христа и Церкви. Соответственно и „эта церковь“ (с. 106) (не „храм“ ли „любви“ с „алтарем Венериным“?) именно „сверкала“ и именно „неистовым сияньем“, что может напомнить и о главном обольстителе по имени Денница-Люцифер.

Подобного же рода игривостями „в стиле модерн“ изобилует и „Побег“ (1914), где нательный крестик выступает в роли амулета, приносящего удачу в любовных делах, а „свет нетленного дня“ (с. 91), встреченный „на палубе белой яхты“, имеет, пожалуй, тот же источник, что и вышепоименованные „осиянный путь“ и „неистовое сиянье“. В этом смысле определенным апофеозом видятся строки из прекрасного с чисто литературной точки зрения стихотворения „Тяжела ты, любовная память!..“ (1914): „Для того ли я, Господи, пела, / Для того ль причастилась любви!“ (с. 76). Православная христианка, какой была Ахматова, не могла не знать, что таинство Причащения — величайшее в Православной Церкви, что оно являет благодатное соединение человека с Христом в результате пресуществления вина и хлеба. Причаститься может только крещеный верующий, приготовивший себя молитвой, постом и покаянием. В данном же стихотворении „причастие любви“ ассоциируется не с христианством, а чуть ли не со стилистикой „черной мессы“, хлыстовства или распутинских бесчинств. Ведь здесь, очевидно, под „любовью“ понимается страсть, земная и неистовая. Вполне понятно, что после такого „причастия“ возникает на горизонте „осиянное забвение“ „Мастера и Маргариты“ и самоубийственное желание отравы и немоты.

Некоторую вину „неблагочестия“ и свою лично, и своей эпохи, Ахматова, с ее верным духовным чутьем, безусловно, ощущала. И далеко не случайно в ее поэзии рядом с темой искупительной жертвы возникает именно тема расплаты, вины и праведного Суда. Тема сложная, неисчерпаемая, как все, что связано с глубинными пластами творчества этого великого поэта XX века.
___________
Примечания

[1]. Струве Н. Бог Анны Ахматовой // Струве Н. Православие и культура. М., 1992. С. 243–244.
[2]. Жирмунский В. М. Преодолевшие символизм // Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика Стилистика. Л., 1977. С. 120.
[3]. Ахматова А. Соч.: В 2 т. Сост. и подготовка текста М. М. Кралина. М., 1990. Т. 1. С. 54. Далее ссылки на этот том даются в тексте с указанием страницы.
[4]. Жирмунский В. М. Указ. соч. С. 116.
[5]. Чуковский К. И. Ахматова и Маяковский // Вопросы литературы. 1988. № 1. С. 180–181.
[6]. Руденко М. Причастник Фаворского света // Православная беседа. 1993. № 2. С. 19.
[7]. Ахматова А. Соч.: В 2 т. Сост., подготовка текста и комментарии В. А. Черных. М., 1986. Т. 1. С. 401 (прим. к с. 105).
[8]. Православные русские обители. СПб., 1910 (репринт — СПб., 1994). С. 585.
[9]. Там же. С. 654–656.
[10]. Угодник Божий Серафим: В 2 т. Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. 1993. Т. 1. С. 182–183.
[11]. Там же. С. 179.
[12]. Образ певца Давида для Ахматовой ассоциировался с ее возлюбленным — композитором А. С. Лурье. „Артур Лурье, католик, иудей, к тому же „правительственный комиссар“ не мог не вызывать внутреннего протеста Ахматовой, хотя бы как православной верующей женщины… Но — х о ч е т Мелхола Давида“ — „бешеная кровь“ побеждала и религиозное чувство, и голос рассудка» — пишет М. М. Кралин. (Кралин М. М. Артур и Анна. Л., 1990. С. 207). Думается, насчет победы над религиозным чувством сказано несколько опрометчиво, как и об „иудее“ (в смысле национальности, а не веры) Ахматова была весьма решительной „анти-антисемиткой“ (см.: Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М., 1989. Кн. 1. С. 197; Найман А. Рассказы об Анне Ахматовой. М., 1989. С. 194

Руденко Мария Сергеевна
к.фил.н., ст.преподаватель кафедры истории русской литературы ХХ-ХХI веков Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова

Опубл.:М. С. Руденко. Вестник Московского университета. — Сер. 9. Филология.— 1995.— № 4.— С. 66–77.

Стихи о Боге

Вера Хананеянки! Христианские стихи о Духе Святом

ВЕРА ХАНАНЕЯНКИ!

Христианские стихи о Служении Богу —

в Духе Святом, о Пятидесятнице

/Матф. гл.15 : 22 ст./

…Стояла женщина , у Храма,

Сердечком плакала она,

«..- Дай силы Боже, мне увидеть,

Живое солнце, небеса!..

В моём сердечке только слёзы,

Единственная дочь — больна,

И кто-же может исцелить,

Чтобы душой была чиста?…

…Вот старец ей , подал надежду,

..- Есть, говорит, один пророк,

Что утешает — душу, сердце!

Даёт устам — воды глоток!

Он — Иисус, из Назарета,

И послан Он — к «сынам любви»,

А ты — язычница, хананеянка,

И дочь твоя — чернее тьмы!..

Но мать, скорбя душою кроткой,

Сказала старцу :

«. .- Мир тебе!

Я — верю Вечному Владыке,

Что не оставит Он — в беде!

Люблю я дочь!

И не оставлю, души её —

Во царстве тьмы,

Я знаю, есть Бог Вечной Жизни,

Дающий «солнышко любви!»

И старец показал рукою :

..- Вот, посмотри, толпа идёт,

И средь неё — Иисус!

Великий, истинный, Пророк!..

….Слеза любви — покрыла сердце,

И закричала вдруг она :

..- О, Сын , Давидова колена!

Дочь у меня — душой больна!

Не может встать, не видит света,

Беснуется душой своей!

И нет в ней — «солнышка Завета!»,

И нет в ней — «истины Твоей!»

…Толпа её толкала, гнала,

Но Голос Веры — в ней звучал!

Пророк был в Вечной Благодати!

Он — в Силе Свыше пребывал!…

Иисус услышал «голос сердца»,

И ей сказал :

» — Я послан к истинным сынам,

К погибшим «овцам освящения»,

Чтоб им придти в Блаженный Храм!. ..

Хананеянка — отвечала ,

Припав к Ногам «Живой Любви»,

..- О, Сын Давидова колена!

Меня ты мимо не пройди!

Ты — Господин!

Господь Завета!

Пришёл к «Израильским сынам!»

А я — ничто.. Хананеянка…

И не могу войти я — в Храм,

Но Верю я — Живому Богу!

Огонь молитвы — Свет Любви!

Прошу Тебя, Господь Великий,

Мою дочурку — исцели!

Хоть послан Ты — к сынам «Осанны!»,

К народу «истинной хвалы»,

Я — Верю Голосу Пророчеств,

Живой Пророк — Господь любви!

И псы ведь крохи подбирают,

Со всех столов — живых Господ,

И «верой кроткой», умаляют,

Чтобы испить — «потоки вод!»,

О, Господин, Святого Неба!

Я Верю — истине Твоей!

Перед Тобою умаляюсь!

Сними печаль с души моей!

Хочу испить я — воды Жизни,

Господь Молитвы — Бог Любви!

..- О, Иисус!

Господь Завета!

Я словно «пёс» — у ног хвалы!

. ..Я крохи веры — подбираю,

Сердечко всё моё в слезах,

Хочу вкушать я — «манну жизни»,

И быть с дочуркой, в Небесах!..

…И кротко , сердцем, умаляясь,

Душой печальной, сокрушаясь,

Она увидела — весь «Свет!»,

Духовный, Истинный Завет!

Глаза Иисуса — словно солнце!

И в лучиках, Святой Любви,

Она услышала слова :

» .. — Иди!

Дочь у тебя — исцелена!

Пророка — Господом назвала!

Ты верой кроткой ревновала!

Даруется тебе — «печать!»,

Во Святом Духе — благодать!

Постясь молитвенной душой,

Ты увидала — свет живой!

И Бог тебя — благословил,

Елеем истины — покрыл!

И солнце света — над тобою!

И «утро Ангельской росы!»,

Ты веришь Господу, Живому,

Что может снять — оковы тьмы!

…И Небеса — Небес, открылись!

О, Аллилуйя! Честь, Хвала!

Дочурка — сердцем исцелилась,

Молитвой видит — «солнце дня!». .

И нет — лукавства,

Нету — злобы,

И нету — «тени» на Душе,

Ей дан — «Венец Живой молитвы»,

«Сияние солнышка» — вдвойне!

…Молитвой кроткою, сияя,

Мать поклонилась — Царству Рая,

В Пророке — видя Небеса,

Она увидела — Христа!

Испив Любви Благословенной,

В её Сердечке — Вечный Свет,

Её дочурка — Мир и Радость!

В её Душе — Живой Завет!

И Дух Святой — Покров «Осанны!»,

Дыханием Ангельских Небес,

Сказал :

» ..- Прощаются тебе грехи!

В твоём Сердечке — «Свет Воскрес!»

…Стояла женщина, у Храма,

Приняв покров» живой любви,

Во Святом Духе — ревновала,

Ведь дочь её — как «свет зари!»

…Благодаря Владыку Бога,

Она пошла к себе, домой,

И у «порога благодати»,

Ей дочь сказала — » …- Бог Живой!!»

Аминь! 04.03.2011.

«Легкой жизни я просил у Бога»

Легкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно все кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты еще попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить…
Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы просить.

Иван Тхоржевский, вольный перевод из восточной поэзии, 1940-е

Когда читаешь то немногое, что написано об Иване Тхоржевском, то кажется, что в его биографии смешаны судьбы двух совершенно разных людей. Один — правительственный чиновник, был произведен в действительные статские советники, и камергер, знаток конституций всех стран и народов, скептик и консерватор, автор фундаментального историко-статистического труда «Азиатская Россия». Другой — изысканный поэт-затворник, кабинетный филолог, переводчик с английского, французского, немецкого… Как эти двое уживались в одной душе — постичь невозможно. И еще труднее понять, отчего столь яркая и бурная жизнь была так стремительно унесена волнами забвения, что из всего написанного Иваном Ивановичем Тхоржевским в памяти потомков остались лишь две строчки («Легкой жизни я просил у Бога, // Легкой смерти надо бы просить. ..») да слабо мерцающее имя автора. Что это — удача или беда: прослыть «поэтом одного стихотворения»?

Родился Иван Тхоржевский в Ростове-на-Дону, детство и отрочество провел в Грузии. Окончив с отличием Тифлисскую гимназию, он поступил на юридический факультет Петербургского университета и сделал стремительную карьеру. Осенью 1905 года Витте привлек 27-летнего юриста к экспертизе новой редакции Основных законов Российской империи. Через год он был назначен Столыпиным помощником начальника переселенческого управления, которое должно было координировать переселение десятков тысяч людей на восток страны. Иван Тхоржевский стал одним из ближайших помощников Столыпина в проведении давно назревшей аграрной реформы, свидетелем его самоотверженности и бесстрашия. Когда после одиннадцатого покушения Столыпин погиб, Тхоржевский посвятил его памяти скорбные и чеканные строки: «Уже забытою порой // Полубезумного шатанья // Вернул он к жизни — твердый строй, // Вернул он власти — обаянье…»

Трудно понять, как при такой занятости Тхоржевский успевал следить за всем, что происходит в мировой литературе, и готовить одну книгу переводов за другой. В 1901 году он дебютирует с книгой французского философского лирика Жана Мари Гюйо. В 1906 году выпускает сборник переводов из Верхарна, Метерлинка и Верлена. В 1908-м в переводах Ивана Тхоржевского выходит в свет Леопарди. В 1911 году в его переводе в России выходят сочинения первого лауреата Нобелевской премии Армана Сюлли-Прюдома. Тхоржевский переводит «Западно-Восточный Диван» Гёте, готовит сборник переводов поэта-аристократа принца Эмиля Шенайх-Каролата. А еще выпускает два сборника собственных стихотворений — в 1908 и 1916-м.

После революции Иван Иванович пережил все этапы Белого движения, вплоть до эвакуации из Крыма. Незадолго до трагического исхода Тхоржевский (находясь в должности управляющего делами Совета министров врангелевского правительства) собрал представителей русских финансово-промышленных кругов, проживавших за границей, чтобы заручиться их поддержкой. Олигархи патриотических слов не жалели, а вот денег на спасение армии и многочисленных беженцев не дали.

В эмиграции Тхоржевский многое сделал для помощи соотечественникам. Одновременно продолжались и его переводческие труды. В 1928 году в переводах Тхоржевского вышли рубаи Омара Хайяма. В 1930-х годах Иван Иванович переводил американскую поэзию и составил антологию «Поэты Америки». В годы Второй мировой войны написал книгу «Русская литература».

Скончался Иван Иванович Тхоржевский 11 марта 1951 года в Париже и был похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

В Советском Союзе о Тхоржевском так ничего бы и не узнали, если бы не две его строчки, обладавшие загадочной силой. Константин Ваншенкин вспоминал: «В 1960-е годы очень многих неожиданно привлекли и задели две строчки: «Легкой жизни я просил у Бога. // Легкой смерти надо бы просить…» Было непонятно, откуда они взялись. Стали говорить, что будто бы Бунин, искали у него — не нашли. Потом появилась версия, что это — перевод. Переводчиком называли Ивана Тхоржевского. Позже некоторые стали утверждать, что он не переводчик, а непосредственно автор. Характерна вспышка чуть ли не всеобщего прочного интереса к этому явившемуся афоризму. Что-то было здесь личное, кровное. Некий толчок, заставляющий по-иному посмотреть вокруг, задуматься…»

Дата

140 лет назад, 19 сентября 1878 года, в Ростове-на-Дону родился поэт и государственный деятель Иван Иванович Тхоржевский.

Дословно

Иван Тхоржевский.
Переводы из Омара Хайяма

Мир — я сравнил бы с шахматной доской:
То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.
Подвигали, притиснут — и побили;
И в темный ящик сунут, на покой.

* * *

Ты обойдён удачей? — Позабудь!
Дни вереницей мчатся; позабудь!
Небрежен ветер: в вечной книге
Жизни
Мог и не той страницей шевельнуть.

Песни на стихи Анны Ахматовой

Политика публикации отзывов

Приветствуем вас в сообществе читающих людей! Мы всегда рады вашим отзывам на наши книги, и предлагаем поделиться своими впечатлениями прямо на сайте издательства АСТ. На нашем сайте действует система премодерации отзывов: вы пишете отзыв, наша команда его читает, после чего он появляется на сайте. Чтобы отзыв был опубликован, он должен соответствовать нескольким простым правилам:

1. Мы хотим увидеть ваш уникальный опыт

На странице книги мы опубликуем уникальные отзывы, которые написали лично вы о конкретной прочитанной вами книге. Общие впечатления о работе издательства, авторах, книгах, сериях, а также замечания по технической стороне работы сайта вы можете оставить в наших социальных сетях или обратиться к нам по почте support@ast.ru.

2. Мы за вежливость

Если книга вам не понравилась, аргументируйте, почему. Мы не публикуем отзывы, содержащие нецензурные, грубые, чисто эмоциональные выражения в адрес книги, автора, издательства или других пользователей сайта.

3. Ваш отзыв должно быть удобно читать

Пишите тексты кириллицей, без лишних пробелов или непонятных символов, необоснованного чередования строчных и прописных букв, старайтесь избегать орфографических и прочих ошибок.

4. Отзыв не должен содержать сторонние ссылки

Мы не принимаем к публикации отзывы, содержащие ссылки на любые сторонние ресурсы.

5. Для замечаний по качеству изданий есть кнопка «Жалобная книга»

Если вы купили книгу, в которой перепутаны местами страницы, страниц не хватает, встречаются ошибки и/или опечатки, пожалуйста, сообщите нам об этом на странице этой книги через форму «Дайте жалобную книгу».

Недовольны качеством издания?
Дайте жалобную книгу

Если вы столкнулись с отсутствием или нарушением порядка страниц, дефектом обложки или внутренней части книги, а также другими примерами типографского брака, вы можете вернуть книгу в магазин, где она была приобретена. У интернет-магазинов также есть опция возврата бракованного товара, подробную информацию уточняйте в соответствующих магазинах.

Если у вас есть вопросы о том, когда выйдет продолжение интересующей вас книги, почему автор решил не заканчивать цикл, будут ли еще книги в этом оформлении, и другие похожие – задавайте их нам в социальных сетях или по почте support@ast.ru.

В карточке книги вы можете узнать, в каком интернет-магазине книга в наличии, сколько она стоит и перейти к покупке. Информацию о том, где еще можно купить наши книги, вы найдете в разделе «Где купить». Если у вас есть вопросы, замечания и пожелания по работе и ценовой политике магазинов, где вы приобрели или хотите приобрести книгу, пожалуйста, направляйте их в соответствующий магазин.

А в эссе «Анна Ахматова», комментирующем эти строки, он говорил: «Пожалуй, только в молодости так воспринимается поэзия, и только стихи, которые, как молитва, читаются, повторяются, произносятся в юности, оставляют глубокий след на отношении к жизни, к искусству. Первые стихи Ахматовой, первые стихи Иллаковичувны — это и музыка, и аромат, ощущение молодости и тот особый трепет, который, если когда-нибудь потом и повторится, будет всего лишь повторением. И одновременно это открытие созвучий, некоего чувства близости — вне времени, вне языка… Нечто глубоко, сокровенно человечное».[11]

Очерк Я. Ивашкевича «Шёпотом» (1967) посвящён поздним стихам Иллы, как он по-дружески называл Иллаковичувну (прежде всего это цикл «Малые апокрифы», включающий стихотворения «Труд любви», «Каин и Авель», «Спасение», «Валаамова ослица», «Иов», опубликованный в журнале «Твурчощь» в год, когда не стало Анны Андреевны Ахматовой, — 1966), но размышления в нём, естественно, проецируются на зрелое творчество и его любимой русской поэтессы: «Мне всегда жаль молодых поэтов, переживающих муку, ибо они не знают, как выделиться среди прочих, как крикнуть так громко, чтобы этот крик был услышан в городском шуме, как записать свой голос, чтобы он дошел до людей. Ведь все они, даже самые отчаянные эгоцентрики, хотят что-то сказать брату-человеку… И потому такую радость доставляет мне поэт, который уже знает цену слову и стиху, ритму и рифме, а прежде всего — знает цену жизни. Знание это зиждется на самоограничении. Такие поэты умеют говорить шёпотом, но так, что, слушая их стихи, чувствуешь, как перехватывает горло. .. Не уступая искушению сказать «красиво», поздняя Иллаковичувна — при внешнем впечатлении «неискусности» — даёт ту точность, которая достигается мастерством, доведённым до предельной простоты, отказом от любых украшений и орнаментов… Наиболее художественным, волнующим и человечным является цикл «Малые апокрифы». Казалось бы, на библейские темы трудно сейчас написать что-либо новое. И как раз этот цикл более всего поражает своей новизной, своими неожиданными преображениями извечных тем». [12]

Говоря о том, что в поэзии и философии Иллаковичувны есть и резиньяция старости, примирённость с неумолимым гнётом обстоятельств, и «прозрачное чувство нравственной силы» (как это созвучно психологической полифонии такого ахматовского стихотворения, как «Здесь всё меня переживёт… «), Ивашкевич прежде всего имеет в виду начальное звено цикла «Малые апокрифы» — «Труд любви» («Dzieło miłości») :

Любовь как основа истинной нравственности и насилие, к которому прибегает зло, чтобы одолеть доброту, — главная тема библейских стихов Иллаковичувны и Ахматовой. Этот извечный поединок морали и зависти, персонифицированных в образах Авеля и Каина («Było nas dwóch braci na pustym globie» — «Двое было нас братьев в этом мире пустом…»), по Иллаковичувне, не завершается, ведь последние слова стихотворения:

Но долг поэта — так же упрямо, как «wizjonerka, oślica Balaama” («пророчица, ослица Валаама»), предупреждать людей об опасности сорваться в пропасть бездуховности, безверия, «видеть ангела», верить в добро и будить его в людях, звать к нравственному очищению и совершенствованию.

Милосердие, сочувствие, преданность должны тронуть Бога, не допуская страшных финалов иных библейских легенд, — в этом апокрифичность, альтернативность некоторых сюжетных развязок у Иллаковичувны. Так, в «Спасении» Авраам не совершает заклания агнца вместо предназначенного в жертву своего сына Исаака, а спускается с ними с горы в цветущую долину:

То же самоограничение, о котором говорит Ивашкевич применительно к «Малым апокрифам», демонстрирует Ахматова в своём библейском цикле, какой, понятно, мог бы иметь аналогичное со стихами Иллаковичувны название, поскольку и здесь канонический текст священного писания имеет лишь инспирирующую силу. Для обеих поэтесс характерно не иллюстрировать стихами драматические перипетии мифов о величии, падении и возрождении Иова, о коварных происках отца Рахили Лавана («Рахиль» Ахматовой — ее своеобразная «Песнь Песней», рождённая библейской строкой редкой поэтической силы: «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил её» (Книга Бытия. 29, 20), что так гармонично перелилась в ахматовскую фразу: «Рахиль! Для того, кто во власти твоей, // Семь лет — словно семь ослепительных дней»[14]) или сделавшего свою дочь орудием опасной интриги царя Саула («Мелхола»), а сконцентрировать суть фабульного мотива в характеристике психологического состояния героя, позволяющей уяснить движение, развитие чувств, предваряющих или объясняющих его поступки. Тут уместно вспомнить ценное наблюдение Н. Коржавина, что стихи Ахматовой «окрашены естественным и привычным религиозным чувством, но перед нами — поэт, а не проповедник».[15]

Так, из книги В. Виленкина «В сто первом зеркале» мы знаем, что Анна Андреевна, отталкиваясь от библейской фразы — «Но Давида полюбила… дочь Саула, Мелхола. …Саул думал: отдам её за него, и она будет ему сетью» (Первая книга Царств, 18, 20 — 21), — первоначально задумывала балладу с драматическим сюжетом: героиня спасает своего юного супруга Давида от убийц, подосланных жестоким Саулом, но затем ограничилась внутренним монологом Мелхолы, в котором накал любовной страсти мотивирует её последующее самоотвержение.[16]

Апокрифичность лучшего библейского стихотворения Ахматовой, «Лотовой жены» (одного из любимейших во всей русской лирике созданий для такого знатока и мастера интерпретации поэзии, каким был В. И. Качалов[17]) , заключается в психологизации и поэтизации персонажа, которому в Библии уделена лишь одна глухая строка в Книге Бытия (19, 26): «Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом» (исследователи, и среди них видный польский историк и толкователь Библии Зенон Косидовский,[18] утверждают, что фраза эта привнесена в позднейшую редакцию, дабы объяснить существование в окрестностях Содома столбов соли, отдалённо напоминающих человеческие фигуры). Вариация античного мифологического мотива (Орфей и Эвридика) в библейском тексте (наказание за нарушение Господней воли) послужила созданию едва ли не самых гуманистически страстных и волнующих своей человеческой пронзительностью строк великой русской поэтессы, посвящённых центральной в её творчестве теме памяти — совести:

Два больших поэта славянского мира — А. Ахматова и К. Иллаковичувна — своим прикосновением сердцем и талантом к «Книге книг» показали, как творчески плодоносна и нравственно целительна древняя мудрость в убранстве высокого художественного слова и в наши дни.

[1] Собственно «Библейскими стихами» А.Ахматова называла лишь свой триптих, включающий «Рахиль», «Лотову жену» и «Мелхолу», но в широком, типологическом плане многие её поэтические сочинения отвечали бы такому наименованию.

В католической церкви панихида – это месса, посвященная душам усопших. Поэтому оно служит подходящим названием для стихотворения Анны Ахматовой, написанного для пострадавших в тюрьмах и расстрелянных при сталинском режиме. Ахматова писала «Реквием» поэтапно между 1935 и 1940 годами, во время волнений в Советском Союзе. После прелюдии и посвящения стихотворение подробно описывает боль и страдания, которые испытал народ Советского Союза в это время, с точки зрения вдовы, потерявшей мужа по несправедливости и чей сын находится в тюрьме.Затем точка зрения ненадолго меняется на сына, а затем на третье лицо, когда Ахматова описывает то, что она называет распятием. Наконец, он заканчивается эпилогом в голосе Ахматовой, стремящейся вспомнить об умерших.

На протяжении всего стихотворения Ахматова вплетает католические религиозные отсылки и символизм в свое осуждение событий 1935-1940 годов. Как упоминалось ранее, само название имеет католический оттенок. Первое упоминание происходит, когда вдова описывает день, когда ее сына забрали.Строка гласит: «Вспыхнула свеча, освещая Богородицу…/ Холод иконы был на устах твоих, смертельно холодный пот…»[1]. наличие икон в домашнем хозяйстве человека незаконно и опасно. Второй пример аллюзии на католические символы: «И на твоем кресте речь/ Снова о смерти». Цитируя прямо из Библии, две строки гласят: «Отцу своему он сказал: «Почему ты оставил меня!» / А своей матери: «Не плачь обо мне.. .’”[3] Эти строки, по-видимому, приписываются заключенному в тюрьму сыну, что должно было обеспечить связь между советскими заключенными и Иисусом, мучеником и спасителем.

Очевидно, что Ахматова осуждает политику Сталина и его правительства, особенно их обращение с заключенными. Использование ею католических образов только подчеркивает это и служит дополнительной формой восстания против режима. Она призывает помнить заключенных или мучеников, какими она их видит, даже несмотря на то, что боится, что она и остальной мир забудут об этом.

Мне было 20 лет, когда я познакомился с русской поэтессой Анной Ахматовой (1888–1966). Я не совсем помню, как произошло это открытие — в те дни я влюблялся во многих писателей, — но я точно знаю, что стал одержим тем, как Ахматова улавливала противоречивые эмоции.

Ее стихотворение «Последний тост» было первым стихотворением, которое я выучил наизусть. Я начал с изучения английского языка. Затем, спустя годы, после нескольких месяцев плохо усвоенных уроков русского языка, я выучил его на языке оригинала.

Раньше я беспокоился, что если я сейчас вернусь к произведениям Ахматовой, то не буду любить их с таким отчаянием; то, как я реагирую на поэзию, может измениться с возрастом. Однако недавно я сел и перечитал «Стихи Ахматовой», сборник ее произведений в переводе Стэнли Куница и Макса Хейуорда.При этом я обнаружил, что то, как она писала о любви, войне и страданиях, выходит за рамки времени.

…Я провел семнадцать месяцев в очереди у тюрьмы в Ленинграде. Однажды кто-то в толпе опознал меня. Позади меня стояла женщина с посиневшими от холода губами, которая, конечно, никогда прежде не слышала, чтобы меня называли по имени. Вот она вздрогнула от общего для всех нас оцепенения и спросила меня шепотом (там все шептались):

Родившаяся у Черного моря в 1888 году Анна Ахматова (первоначально Анна Андреевна Горенко) оказалась во времена, когда в России еще были цари. В 1910 году она вышла замуж за поэта Николая Гумилева, от которого у них родился сын Лев. Как свидетельствуют ее стихи тех лет, брак Ахматовой был неудачным.

С 1925 года правительство запретило публикацию произведений Ахматовой. Хотя Ахматова продолжала писать в это время, запрет продлился десятилетие.Затем, в 1935 году, ее сына Льва посадили за личные связи. Его арест был лишь одним из длинной череды арестов, произошедших во время Великой чистки советского лидера Иосифа Сталина, когда правительство заключало в тюрьмы и казнило людей, которые представляли возможную политическую угрозу. Приблизительно 600 000 человек, включая друзей и литературных коллег Ахматовой, были убиты во время Чистки.

Несмотря на эти ужасы, а может быть, благодаря им, творческая жизнь Ахматовой расцвела. В ее стихах этого периода говорится о пережитом насилии и неуверенности в России, о Второй мировой войне, о чувстве яростного родства с земляками.

Сын Ахматовой был вновь арестован в 1949 году и приговорен к 10 годам лагерей в Сибири. Пытаясь добиться его освобождения, она стала писать более позитивную пропаганду для СССР. Лишь после смерти Сталина в 1953 году она вновь обрела определенное общественное уважение и свободу творчества. В 1966 году сама Ахматова умерла в возрасте 76 лет от сердечной недостаточности.

Анна Ахматова считается одним из величайших поэтов России. Помимо стихов, она писала прозу, в том числе мемуары, автобиографические произведения и литературные исследования о русских писателях, таких как Александр Сергеевич Пушкин. Она также переводила итальянскую, французскую, армянскую и корейскую поэзию.На своем веку Ахматова пережила и дореволюционную, и советскую Россию, но ее стихи расширили и сохранили классическую русскую культуру в периоды авангардного радикализма и формального экспериментирования, а также в удушающих идеологических ограничениях социалистического реализма. Ахматова разделила судьбу многих ее блестящих современников, в том числе Осипа Эмильевича Мандельштама, Бориса Леонидовича Пастернака, Марины Ивановны Цветаевой. Хотя она прожила долгую жизнь, она была непропорционально омрачена бедственными моментами. Исайя Берлин, посетивший Ахматову в ее ленинградской квартире в ноябре 1945 года, когда она служила в России первым секретарем британского посольства, по словам Дьердя Далоса, метко назвал ее «королевой трагедии». Оценка Берлина отозвалась эхом в поколениях читателей, которые понимают Ахматову — ее личность, поэзию и, что еще туманнее, ее поэтический образ — как иконическое воплощение благородной красоты и катастрофического затруднительного положения.

Родилась Анна Андреевна Горенко 11 июня 1889 года в Большом Фонтане у Черного моря, третья из шести детей в знатной семье.Ее мать, Инна Эразмовна Стогова, принадлежала к могущественному клану помещиков, а отец, Андрей Антонович Горенко, получил свой титул от собственного отца, созданного потомственным дворянином для службы в царском флоте. Горенко вырос в Царском Селе (буквально Царское село), гламурном пригороде Санкт-Петербурга, месте роскошной царской летней резиденции и роскошных особняков, принадлежавших русским аристократам. Именно в Царском Селе в 1903 году она познакомилась со своим будущим мужем, поэтом Николаем Степановичем Гумилевым, когда покупала рождественские подарки в большом универмаге Гостиный двор.Эта первая встреча произвела на Гумилева гораздо более сильное впечатление, чем на Горенко, и он настойчиво ухаживал за ней долгие годы. В Царском Селе Горенко посещала женскую Мариинскую гимназию, но закончила последний год обучения в Фундуклеевской гимназии в Киеве, которую окончила в мае 1907 года; она с матерью переехала в Киев после развода Инны Еразмовны с Андреем Антоновичем. В 1907 году Горенко поступила на юридический факультет Киевского женского училища, но вскоре отказалась от юридических занятий в пользу литературных занятий.

Горенко начал писать стихи еще подростком. Хотя поначалу Гумилев ей не нравился, у них сложились совместные отношения вокруг поэзии. Он редактировал ее первое опубликованное стихотворение, появившееся в 1907 году во втором номере журнала « Sirius », основанного Гумилевым в Париже. Стихотворение «На руке его много блестящих колец» (1990 г.) она подписала своим настоящим именем Анна Горенко. Однако в конце концов она взяла себе псевдоним Ахматова.Псевдоним произошел от семейного предания о том, что одним из ее предков по материнской линии был хан Ахмат, последний татарский вождь, принимавший дань от русских правителей. Согласно семейной мифологии, Ахмат, убитый в своей палатке в 1481 году, принадлежал к царской родословной Чингисхана.

В ноябре 1909 г. Гумилев посетил Ахматову в Киеве, и, неоднократно отвергая его ухаживания, она, наконец, согласилась выйти за него замуж. Венчание состоялось в Киеве в церкви Никольской Слободки 25 апреля 1910 года.Медовый месяц пара провела в Париже, где Ахматова познакомилась с Амедео Модильяни, в то время неизвестным итальянским художником. Встреча была, пожалуй, одним из самых необыкновенных событий юности Ахматовой. Модильяни писал ей письма всю зиму, и они снова встретились, когда она вернулась в Париж в 1911 году. Тогда Ахматова пробыла в Париже несколько недель, сняв квартиру возле церкви св. Пэрис со своей загадочной спутницей.Адресат стихотворения «Мне с тобою пьяным весело» (опубликовано в «Вечер », 1912; перевод «Когда пьян, так весело», 1990) идентифицирован как Модильяни. В лирике осенний цвет вязов — намеренная смена времен года со стороны поэтессы, уехавшей из Парижа задолго до конца лета: «Когда ты пьян, так весело — / Твои рассказы не делают смысл. / Ранняя осень натянулась / Вязы с желтыми флажками». Модильяни сделал 16 рисунков Ахматовой в обнаженном виде, один из которых остался с ней до самой смерти; он всегда висел над ее диваном, в какой бы комнате она ни занимала свою часто неустроенную жизнь.

Примерно в это же время Гумилев стал лидером эклектичной и разрозненной литературной группы, получившей амбициозное название «акмеизм» (от греческого akme, — вершина, время расцвета). Акмеизм возник в оппозиции к предшествующей литературной школе, символизму, который был в упадке после того, как почти два десятилетия доминировал на русской литературной сцене. Отличительными чертами символизма были использование метафорического языка, вера в божественное вдохновение и акцент на мистицизме и религиозной философии.Символисты преклонялись перед музыкой как перед самым духовным видом искусства и стремились передать через поэзию «музыку божественных сфер», что было общепринятым символистским выражением. Напротив, Гумилев и его товарищи-акмеисты обратились к зримому миру во всей его торжествующей материальности. Они сосредоточились на изображении человеческих эмоций и эстетических объектов; заменил поэта-пророка поэтом-ремесленником; и продвигал пластические модели для поэзии за счет музыки. В октябре 1911 года Гумилев вместе с другим акмеистом, Сергеем Митрофановичем Городецким, организовал литературную мастерскую, известную как «Цех поэтов», или Цех поэтов, на которой за чтением новых стихов следовала общая критическая дискуссия.Ядро новой группы составили шесть поэтов: помимо Гумилева, Городецкого и Ахматовой, которая была активным членом гильдии и выполняла функции секретаря на ее собраниях, в нее входили также Мандельштам, Владимир Иванович Нарбут и Михаил Александрович Зенкевич. Акмеистическую программу в то или иное время разделяли несколько десятков других поэтов; наиболее активными были Георгий Владимирович Иванов, Михаил Леонидович Лозинский, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, Василий Алексеевич Комаровский.

Первоначально Гумилев был против того, чтобы Ахматова занималась литературной карьерой, но в конце концов поддержал ее стихи, которые, как он обнаружил, соответствовали некоторым эстетическим принципам акмеизма.В феврале и марте 1911 года несколько стихотворений Ахматовой появились в журналах Всеобщий журнал ( Universal Journal ) , Gaudeamus и Apollon. Когда она выпустила свой первый сборник Вечер (1912; перевод Вечер , 1990), сразу же последовала слава. « Вечер » включает интроспективную лирику, очерченную темами любви и личной судьбы женщины как в счастливых, так и, чаще всего, в несчастливых романтических отношениях.Стиль Ахматовой лаконичен; вместо того, чтобы прибегать к пространному изложению чувств, она дает психологически конкретные детали, изображающие внутреннюю драму. В «Песне последних встреч» (1990 г.) достаточно неловкого жеста, чтобы передать боль разлуки: «Тогда беспомощно похолодела грудь моя, / Но легки были шаги мои. / Я натянул перчатку на левую руку / На правую». Точно так же абстрактные понятия раскрываются через знакомые конкретные предметы или существа.Например, в «Любови» (в переводе «Любовь», 1990 г.) змея и белый голубь обозначают любовь: «Теперь, как змейка, клубком свернулась, / Сердце завораживает, / Потом днями будет ворковать, как голубь, / На маленьком белом подоконнике».

У читателей возник соблазн поискать в этих стихах автобиографический подтекст. Фактически Ахматова преобразовывала личный опыт в своем творчестве через ряд масок и мистификаций. В стихотворении о Гумилеве «На любви…» (опубликовано в «Вечер»; в переводе «Он любил…» 1990 г.) она, например, изображает из себя обычную домохозяйку, мироздание которой ограничено домом и детьми.Героиня оплакивает желание мужа оставить простые радости домашнего очага в далекие, экзотические страны:

У Ахматовой и Гумилева не было обычного брака. Большую часть времени они жили отдельно; Одной из самых сильных страстей Гумилева были путешествия, он участвовал во многих экспедициях в Африку. К тому же отношение Ахматовой к мужу не было основано на страстной любви, и за время их недолгого брака у нее было несколько романов (они развелись в 1918 году).Когда было написано «На любви…», она еще не родила ребенка. Ее единственный сын, Лев Николаевич Гумилев, родился 18 сентября 1912 года. Ахматова доверила новорожденного сына на попечение свекрови Анны Ивановны Гумилевой, проживавшей в г. Бежецке, и поэт вернулся к ней. богемной жизни в Петербурге.

Вторая книга Ахматовой, Четки ( Четки , 1914), была, безусловно, ее самой популярной. К тому времени, когда том был опубликован, она стала любимицей Санкт-Петербурга.петербургский литературный бомонд и славилась своей поразительной красотой и харизматичной личностью. В эти предвоенные годы, с 1911 по 1915 год, эпицентром петербургской богемы было кабаре «Бродячая собака», располагавшееся в заброшенном подвале винной лавки в особняке Дашкова на одной из центральных площадей. города. Художественная элита обычно собиралась в прокуренном кабаре, чтобы насладиться музыкой, чтением стихов или случайным импровизированным выступлением звезды балета.Стены подвала расписаны ярким узором из цветов и птиц театральным художником Сергеем Юрьевичем Судейкиным. Ахматова часто читала свои стихи в «Бродячей собаке», накинув на плечи свою фирменную шаль.

Мандельштам увековечил выступление Ахматовой в кабаре в небольшом стихотворении «Ахматова» (1914). В стихотворении шаль Ахматовой сковывает ее движения и превращает в вневременную и трагическую женскую фигуру. Мандельштам довольно долго преследовал Ахматову, хотя и безуспешно; однако она была более склонна вести с ним диалог в стихах, и в конце концов они стали проводить вместе меньше времени.

«Бродячая собака» была местом, где начинались любовные интриги, где посетители были опьянены искусством и красотой. Там Ахматова впервые встретила нескольких любовников, в том числе человека, который стал ее вторым мужем, Владимира Казимировича Шилейко, еще одного поборника ее поэзии. У нее также был роман с композитором Артуром Сергеевичем Лурье (Лурье), по-видимому, сюжетом ее стихотворения «Все мои бражники здесь, блудницы» (от четки; переводится как «Все мы здесь гуляки и распутницы, 1990), который впервые появился в Аполлоне в 1913 году: «Ты куришь черную трубку, / Клубок дыма имеет забавную форму./ Я надела свою узкую юбку / Чтобы казаться еще стройнее». В этом стихотворении, точно передающем атмосферу кабаре, также подчеркнуты мотивы греха и вины, которые в итоге требуют покаяния. Две темы, грех и покаяние, повторяются в ранних стихах Ахматовой. Страстная, земная любовь и религиозное благочестие сформировали оксюморонный характер ее творчества, что побудило критика Бориса Михайловича Эйхенбаума, автора книги « Анна Ахматова: Опыт анализа » («Анна Ахматова: попытка анализа», 1923), назвать ее «половиной». монахиня, полушлюха.Позже слова Эйхенбаума дали повод коммунистическим партийным чиновникам, отвечающим за искусство, запретить поэзию Ахматовой; они критиковали его как аморальный и идеологически вредный.

В Chetki героиня часто молится или взывает к Богу в поисках защиты от навязчивого образа ее возлюбленного, который ее отверг. Такой женский образ появляется, например, в «Я научилась просто, мудро жить» (в переводе «Я научилась жить просто, разумно», 1990 г.), впервые опубликованной в № «Русская мысль » в 1913 г.: «Я научился жить просто, мудро, / Смотреть на небо и молиться Богу… / И если бы ты постучал в мою дверь, / Мне кажется, я бы даже не услышал. О том же говорит героиня в «Будешь жить, не знай лиха» (в переводе «Жить без бед», 1990):

(Жить будешь без бед,
Вы будете управлять, вы будете судить.
С вашим тихим партнером
Вы воспитаете своих сыновей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А для нас, спускающихся в долину,
Алтари горят,
И наши голоса парят
К самому Божьему престолу.)

Она снова находит самый экономичный способ нарисовать свой эмоциональный пейзаж. Простота ее лексики дополняется интонацией бытовой речи, передаваемой через частые паузы, обозначаемые тире, например, как в «Проводила друга до передней». 1990), появившееся первоначально в ее четвертом томе стихов, Подорожник ( Подорожник , 1921): «Выброс! выдуманное слово—/ Я действительно нота или цветок?» Поэзия Ахматовой также известна своим образцом многоточия, еще одним примером перерыва или паузы в речи, примером которого является «Я не люблю твою прошу» (в переводе «Я не прошу твоей любви», 1990 г. ), написанная в 1914 г. и впервые опубликовано в журнале Звезда ( Звезда ) в 1946 г.: «Любви твоей не прошу —/ Она теперь в надежном месте…» Смысл безответной любви в лирике Ахматовой двоякий, ибо говорящий попеременно страдает и заставляет страдать других.Но падая ли жертвой равнодушия возлюбленного или становясь причиной чужого несчастья, персона передает видение мира, регулярно осаждаемого ужасными событиями — идеал счастья остается недостижимым.

С началом Первой мировой войны началась новая эпоха в истории России. Многие восприняли 1913 год как последнее мирное время — конец изощренного, легкомысленного периода fin de siècle . Художники больше не могли позволить себе игнорировать быстро наступавшую жестокую новую реальность.Для богемной элиты Петербурга одним из первых проявлений новых порядков стало закрытие кабаре «Бродячая собака», не отвечавшего цензурным нормам военного времени. Менялся и поэтический голос Ахматовой; все чаще и чаще она отказывалась от частных жалоб на гражданские или пророческие темы. В стихотворении «Молитва» (в переводе «Молитва», 1990) из сборника Война в русской поэзии ( Война в русской поэзии , 1915) лирическая героиня умоляет Бога восстановить мир в ее стране: « Об этом я молюсь на твоей литургии / После стольких мучительных дней, / Чтоб туча над омраченной Россией / Стала облаком славных лучей.

Третий сборник Ахматовой, Белая стая ( Белая стая , 1917), включает не только любовную лирику, но и множество стихов сильного патриотического настроения. Застенчивая в своей новой гражданской роли, она объявляет в стихотворении, написанном в день, когда Германия объявила войну России, что она должна очистить свою память от любовных приключений, которые она описывала, чтобы записать грядущие ужасные события. В «Памяти 19 июля 1914 года» (в переводе «Памяти 19 июля 1914 года» 1990 года), впервые опубликованной в газете Во имя свободы ( Во имя свободы ) 25 мая 1917 года, Ахматова предполагает что память личная должна отныне уступить место памяти исторической: «Как ненужный отныне груз, / Из памяти моей исчезли тени страстей и песен. В стихотворении, адресованном ее возлюбленному Борису Васильевичу Анрепу, «Нет, царевич, иа не та» (в переводе «Нет, царевич, я не тот», 1990 г.), вышедшем первоначально в Северные записки ( Northern Notes , 1915), она регистрирует свое превращение из влюбленной женщины в пророчицу: «И уста мои не целуй больше / Целуй — пророчествуют». Родившаяся в канун дня святого Иоанна, особого дня в славянском народном календаре, когда считалось, что ведьмы и демоны свободно бродят, Ахматова считала себя ясновидящей.Многие из ее современников признавали ее дар пророчества, и она иногда называла себя Кассандрой в своих стихах.

Предвидела ли «предсказательница» Ахматова беды, ожидавшие ее в советском государстве, она никогда не считала эмиграцию жизнеспособным вариантом — даже после революции 1917 года, когда уезжало так много ее близких друзей, которые увещевали ее следовать за ней. Большую часть революционных лет она провела в Петрограде (бывшем Санкт-Петербурге) и пережила крайние лишения. В тяжелые годы Гражданской войны в России (1918-1920) она проживала в Шереметевском дворце, также известном как Фонтанный дом, одном из самых изящных дворцов в городе, который был «национализирован» правительством. большевистское правительство; большевики регулярно переоборудовали заброшенные особняки русских дворян, чтобы предоставить жилые помещения видным ученым, художникам и чиновникам, которые считались полезными для вновь созданного государства рабочих и крестьян. Ахматова смогла жить в Шереметевском дворце после того, как в 1918 году вышла замуж за Шилейко — поэта, близкого к Гильдии акмеистов, блестящего ассирийца, профессора Археологического института.За неоценимый вклад в науку Шилейко выделили комнаты в Шереметевском дворце, где он и Ахматова жили с 1918 по 1920 год.

Дворец построен в XVIII веке для одного из богатейших аристократов и меценатов России графа Петра Борисовича Шереметьева. Для Ахматовой этот дворец ассоциировался с дореволюционной культурой; она прекрасно знала, что здесь общались многие поэты XIX века, в том числе Александр Сергеевич Пушкин и Петр Андреевич Вяземский.

В течение нескольких лет после революции большевистское правительство было занято войной на несколько фронтов и мало вмешивалось в художественную жизнь. Этот короткий период, казалось бы, абсолютной творческой свободы породил русский авангард. По городу проводилось множество литературных мастер-классов, и Ахматова была частой участницей поэтических чтений. Большинство ее стихов того времени собраны в двух книгах: Подорожник и Anno Domini MCMXXI (1922).Среди ее самых ярких тем этого периода — эмиграция друзей и ее личная решимость остаться в своей стране и разделить ее судьбу. В стихотворении «Ты — отступник: за остров зеленый» (от Подорожник; в переводе «Ты отступник: за зеленый остров», 1990), впервые опубликованном в Воля народа ( Народная воля ) на 13 апреля 1918 года, например, она упрекает своего возлюбленного Анрепа в том, что он бросил Россию ради «зеленого острова» Англии. Вспоминая Россию, она создает стилизованный, сказочный образ мирной страны сосновых лесов, озер и икон — образ, навеки искалеченный разрушительной войной и революцией: «Ты отступник: за зеленый остров / Ты предал, предал родную землю, / Наши песни и наши иконы / И сосну над тихим озером. Предательство Анрепом России сливается с давней ахматовской темой личного забвения, когда в последней строфе она обыгрывает значение своего имени Анна, которое коннотирует благодать: «Да не страшны ни битвы, ни море / Лишившаяся благодати. ”

Твердая позиция Ахматовой против эмиграции коренилась в ее глубоком убеждении, что поэт может поддерживать свое искусство только в родной стране. Прежде всего определяя свою идентичность как поэта, она считала русскую речь своей единственной настоящей «родиной» и решила жить там, где на ней говорят.Позже советские литературоведы, стремясь переделать творчество Ахматовой в приемлемом русле соцреализма, привнесли в интерпретацию ее стихов об эмиграции чрезмерный, грубый патриотизм. Например, стихотворение «Когда в тоске самоубийства», 1990 г., опубликованное в № «Воля народа » 12 апреля 1918 г. и включенное в № «Подорожник », регулярно появлялось в советских изданиях без нескольких вступительные строки, в которых Ахматова выражает свое понимание жестокости и утраты традиционных ценностей, господствовавших в России во время революционных потрясений; этот период был «Когда столица у Невы, / Забыв свое величие, / Как пьяная проститутка, / Не знала, кто ее следующий возьмет. Библейский источник был предложен Романом Давидовичем Тименчиком для ее сравнения между российской имперской столицей и пьяной проституткой. Пророк Исайя изображает евреев «грешным народом», их страну «пустыней», а их столицу Иерусалим «блудницей»: «Как верный город сделался блудницей! он был полон осуждения; праведность поселилась в нем; а теперь убийцы» (Исаия 1:21). Кроме того, Ахматова сообщает о «голосе», который звал ее «утешительно», предлагая эмиграцию как способ убежать от живого ада российской действительности.Но ее героиня отвергает новое имя и личность, которыми соблазнил ее «голос»: «Но спокойно и равнодушно, / Я закрыла уши руками, / Чтоб дух мой скорбный / Не был запятнан теми позорными словами. ». Вместо того, чтобы запятнать свою совесть, она полна решимости сохранить пятна крови на своих руках как знак общей судьбы и своей личной ответственности, чтобы сохранить память о тех драматических днях.

В «Нестемия, кто бросил землю» (в переводе «Я не с теми, кто покинул свою землю», 1990 г.), стихотворении, написанном в 1922 г. и опубликованном в году Anno Domini. Стихотворения. Книга третья ( Anno Domini. Стихи. Книга третья , 1923), дополненное издание Anno Domini MCMXXI , она противопоставляет себя тем, кто покинул Россию, но сожалеет о своей печальной доле пришельцев в чужой стране: « Я не с теми, кто покинул землю свою / На терзания врага… / Но мне изгнанье навеки жалко.Из-за года написания поэмы «враг» здесь не Германия — война закончилась в 1918 году — а большевики.

Ахматова и Шилейко вскоре после свадьбы стали несчастливы, но время от времени прожили вместе еще несколько лет. Когда в 1924 году ему выделили две комнаты в Мраморном дворце, она переехала к нему и жила там до 1926 года. Этот дворец на набережной Невы, в непосредственной близости от Зимнего дворца, первоначально был построен для графа Григория Орлова, фаворитом Екатерины Великой, а затем перешел в руки великих князей.Но, несмотря на «царское» жилье, еды, спичек и почти всех других товаров не хватало. И Ахматова, и ее муж были заядлыми курильщиками; каждый день она начинала с того, что выбегала из своей неотапливаемой дворцовой комнаты на улицу просить у прохожего огня.

В 1920-е годы более эпические темы Ахматовой отражали непосредственную действительность с точки зрения человека, ничего не выигравшего от революции. Она оплакивала культуру прошлого, уход друзей и личную потерю любви и счастья — все это противоречило оптимистичной большевистской идеологии.Критики стали называть Ахматову «пережитком прошлого» и «анахронизмом». Ее критиковали по эстетическим соображениям коллеги-поэты, которые воспользовались радикальными социальными изменениями, экспериментируя с новыми стилями и предметами; они отвергли более традиционный подход Ахматовой. В конце концов, когда железная хватка государства ужесточилась, Ахматову объявили идеологическим противником и «внутренней эмигранткой». Наконец, в 1925 г. все ее публикации были официально запрещены. Следующую после Anno Domini книгу Ахматовой под названием Из шести книг государство разрешило издать только в 1940 году.

15 лет запрета книг Ахматовой были, пожалуй, самым тяжелым периодом в ее жизни. Если не считать недолгой работы библиотекарем в Агрономическом институте в начале 1920-х годов, она никогда не зарабатывала на жизнь ничем, кроме как писателем. Поскольку все литературное производство в Советском Союзе теперь регулировалось и финансировалось государством, она была отрезана от своего самого непосредственного источника дохода. Однако, несмотря на фактическое исчезновение ее имени из советских публикаций, Ахматова оставалась чрезвычайно популярной как поэт, а ее притягательная личность продолжала привлекать новых друзей и поклонников.Помощь, которую она получила от своего «окружения», вероятно, позволила ей пережить невзгоды этих лет. Время от времени, благодаря самоотверженным усилиям ее многочисленных друзей, ей заказывали стихи. Помимо перевода стихов, она также занималась литературоведением. Ее очерки о Пушкине и его творчестве были посмертно собраны в О Пушкине ( О Пушкине , 1977).

В 1926 году Ахматова и Шилейко развелись, и она переехала на постоянное жительство к Николаю Николаевичу Пунину и его большой семье, которые жили в том же Шереметевском дворце на реке Фонтанке, где она жила несколькими годами ранее.Как Гумилев и Шилейко, первые два мужа Ахматовой, Пунин был поэтом; его стихи были опубликованы в акмеистическом журнале Аполлон. Он впервые встретился с Ахматовой в 1914 году и стал частым гостем в доме, который она тогда делила с Гумилевым. До революции Пунин занимался византийским искусством и участвовал в создании Отдела иконописи в Русском музее. После 1917 года он стал поборником авангардного искусства. Большевистское правительство оценило его усилия по продвижению новой, революционной культуры, и он был назначен комиссаром Народного комиссариата просвещения (Народного комиссариата просвещения или Министерства просвещения), также известного как Наркомпрос. Большую часть своей карьеры Пунин был связан с Русским музеем, Академией художеств и Ленинградским государственным университетом, где заработал репутацию талантливого и интересного лектора. К 1922 году ему, как крупному искусствоведу, разрешили жить на квартире во флигеле Шереметевского дворца. Примерно к этому же году относится роман Ахматовой с Пуниным, и в течение следующих нескольких лет она часто подолгу жила в его кабинете. Хотя дворец был ее резиденцией на то короткое время, что она была с Шилейко, он стал ее постоянным домом после того, как она снова переехала туда, чтобы быть с Пуниным.Неизбежно, это послужило декорацией для многих ее работ.

Пунин, которого Ахматова считала своим третьим мужем, в полной мере воспользовался относительно просторной квартирой и заселил ее своими сменяющими друг друга женами и их семьями. Обустройство Фонтанного дома было типичным для советского образа жизни, который страдал от нехватки пространства и уединения. В течение многих лет Ахматова делила свою квартиру с первой женой, дочерью и внучкой Пунина; после разлуки с Пуниным в конце 1930-х годов она жила затем с его следующей женой. Несмотря на шум и общую неловкость обстановки, Ахматова, казалось, не возражала против коммуналки и сумела сохранить свой царственный облик даже в тесной, неухоженной и плохо обставленной комнате. Лидия Корнеевна Чуковская, автор и близкая знакомая Ахматовой, которая вела дневники их встреч, уловила противоречие между достойным жителем и убогой обстановкой. В Записках об Анне Ахматовой ( Записки об Анне Ахматовой , 1976; переводится как Журналы Ахматовой , 1994) в записи от 19 августа 1940 года Чуковская описывает, как Ахматова сидела «прямо и величественно в одном углу оборванный диван, выглядящий очень красиво.

За долгий период вынужденного молчания Ахматова не написала много оригинальных стихов, но то немногое, что она сочинила — тайно, под постоянной угрозой обыска и ареста, — является памятником жертвам Иосифа Сталина. В период с 1935 по 1940 год она написала большую поэму Реквием (1963; переведена как Реквием в Избранные стихи [1976]), опубликованную впервые в России в годы перестройки в журнале Октябрь (октябрь) 1989 года. Это было прошептано строчка за строчкой ее ближайшим друзьям, которые быстро запомнили услышанное. Затем Ахматова сжигала в пепельнице клочки бумаги, на которых она написала « Реквием». Если бы эта поэма была обнаружена тайной полицией, это могло бы спровоцировать новую волну арестов за подрывную деятельность.

Как сообщает Ахматова в коротком прозаическом предисловии к произведению, Реквием был задуман, когда она стояла в очереди перед центральной тюрьмой в Ленинграде, известной в народе как Кресты, ожидая известий о судьбе сына.Талантливый историк, Лев большую часть времени с 1935 по 1956 год провел в исправительно-трудовых лагерях — его единственное преступление заключалось в том, что он был сыном «контрреволюционера» Гумилева. Прежде чем его в конечном итоге отправили в лагеря, Лев сначала содержался в Крестах вместе с сотнями других жертв режима. Эпоха чисток охарактеризована в Реквием как время, когда, «как бесполезный придаток, Ленинград / Качался из своих тюрем». Ахматова посвятила стихотворение памяти всех, кто разделил ее судьбу, кто видел, как близких утаскивали среди ночи на пытки и репрессии: плакальщица…»

Без единого или последовательного размера, разбитый на строфы различной длины и рифмовки, Реквием выражает распад себя и мира.Смешивая различные жанры и стили, Ахматова создает поразительную мозаику из народно-песенных элементов, народных траурных обрядов, евангелий, одической традиции, лирической поэзии. Она возрождает эпическую условность заклинаний, обычно адресованных музе или божеству, вызывая вместо этого Смерть — в других местах называемую «блаженной». Смерть — единственное спасение от ужаса жизни: «Ты все равно придешь — так почему бы не сейчас? / Жду тебя — больше не могу. / Я погасил свет и открыл дверь / Для тебя, такой простой и чудесной.

В эпилоге, визуализируя памятник, который может быть поставлен ей в будущем, Ахматова вызывает тему, восходящую к оде Горация «Exegi Monumentum aere perennius» («Я воздвиг памятник прочнее бронзы», 23 г. до н. э.). Эта тема оказалась неизменно популярной в европейской литературе на протяжении последних двух тысячелетий, и пушкинский «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» (1836 г.) стал ее самой известной адаптацией в русском стихе.Гораций и его последователи использовали образ памятника как аллегорию своего поэтического наследия; они считали, что стихи обеспечивают посмертную славу лучше, чем любая осязаемая статуя. Ахматова же говорит буквально о бронзовом памятнике самой себе, который надо поставить перед тюремными воротами:

Ахматова находит другую, гораздо более личную метафору значимости своего поэтического наследия: ее стихотворение становится «словесной мантией», накинутой на людей, которых она желает увековечить. Она пишет: «Хотелось бы назвать всех по именам, / Но список изъят и нигде не найден. / Я соткал им широкий плащ / Из их скудных, подслушанных слов». Изображение мантии напоминает защитный покров, который, согласно раннехристианскому преданию, Богородица накрыла прихожанами в византийском храме, событие, ежегодно отмечаемое праздником в православном календаре.Ахматова, хорошо разбирающаяся в христианских верованиях, переосмысливает эту легенду, чтобы отразить ее собственную роль искупительницы своего народа; она плетет мантию, которая защитит память о жертвах и тем самым обеспечит историческую преемственность. Таким образом, Реквием является свидетельством катарсической функции искусства, которая сохраняет голос поэта даже перед лицом невыразимого.

В более поздний период творчества Ахматовой, возможно, отражая ее поиски самоопределения, тема поэта становится все более доминирующей в ее стихах. Она всегда верила в «святое ремесло» поэта; она писала в «Нашем святом ремесле» («Наше святое ремесло», 1944; впервые напечатано в Знамя , 1945): «Наше святое ремесло / Тысячу лет существовало… / С ним даже мир без света был бы ярок». Она также верила в общий поэтический жребий. В коротком довоенном цикле под названием «Тростник» (в переводе Рид , 1990 г.) и впервые опубликованном как «Ива» (Верба) в сборнике 1940 г. Из шести книг Ахматова обращается ко многим поэтам, живым и умершим, в попытка сосредоточиться на архетипических особенностях их судеб.Жизнь поэта, как становится ясно из этого цикла, определяется изгнанием, понимаемым как буквально, так и экзистенциально. Данте Алигьери является для Ахматовой прототипом поэта-изгнанника, тоскующего по родине: «Но босой, во власянице, / С зажженной свечой не ходил / Через свою Флоренцию — любимую, / Вероломную, подлую, желанную… («Данте», 1936). Среди ссыльных русских поэтов, которых упоминает Ахматова, есть Пушкин; Михаил Юрьевич Лермонтов, посланный царем на далекий Кавказ; и ее друг и современник Мандельштам, который по приказу Сталина был заключен в провинциальный город Воронеж. Она даже включает себя в этот собирательный образ ссыльного поэта, только изгнание у нее не из места, а из времени. Пребывая во мраке советской жизни, Ахматова тосковала по прекрасному и радостному прошлому своей юности. В лирике «Тот город, мнои любимый с детства», написанной в 1929 году и изданной в Из шести книг , она изображает себя иностранкой в родном городе. , Царское Село, место, которое сейчас до неузнаваемости:

Тот город, многие любимые с детства,
В его декабрьской тишине
Моим промо наследством
Сегодня показала мне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
№ с любовью иностранки,
Пленной каждой новизной,
Глядела я, как мчатся санки,
Я слушала язык родной.

(Город, любимый мною с детства,
Мне показалось сегодня
В своей декабрьской тишине
Как и мое растраченное наследство.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но с чужим любопытством,
В плену каждой новинки,
Я смотрел, как скользили сани,
И слушал родной язык. )

В основе всех этих размышлений о поэтической судьбе лежит фундаментальная проблема взаимоотношений поэта и государства. Ахматова предполагает, что, хотя поэт находится во власти диктатора и уязвим для преследований, запугиваний и смерти, его искусство в конечном итоге преодолевает всякое угнетение и передает правду. С этой точки зрения название «Тростник» символично для слова поэта, которое никогда нельзя замолчать. Образ тростника берет свое начало в восточной сказке о девушке, убитой братьями и сестрами на берегу моря.Согласно легенде, вскоре из лужи ее пролитой крови вырос тростник, и когда позже пастух перерезал тростник в трубку, инструмент пропел историю об убийстве несчастной девушки и предательстве ее братьев и сестер.

В 1940 году Ахматова написала большое стихотворение «Путем всей земли» (опубликовано в Бег времени [ Бег времени ], 1965; переведено как «Путь всей земли», 1990), в котором она размышляет о смерти и оплакивает грядущую гибель Европы в горниле войны. Ее память переносит ее на рубеж веков и ведет через места самых важных военных столкновений, включая англо-бурскую войну, уничтожение русского флота в Цусиме и Первую мировую войну, которые предвещали катастрофу для Европы. В эту жуткую панораму прошлого вплетены личные воспоминания о Санкт-Петербурге и Крыму. Несмотря на насущный апокалиптический настрой стихотворения, героиня спокойно созерцает свою приближающуюся смерть, конец, обещающий облегчение и возвращение в «отчий сад»: «И место свое займу спокойно / В легких санях… / В моем последнем жилище / Положи меня на покой.Здесь Ахматова перефразирует слова средневекового русского князя Владимира Всеволодовича Мономаха, фигурирующие в его «Поучении» (Наставление, около 1120 г.), которые он говорил, обращаясь к своим детям, с смертного одра (представленного в виде «сани», употребленного у древних славян для перевозки трупов для погребения). В «Путем всей земли» Ахматова берет на себя аналогичную роль и говорит как мудрый, опытный учитель, наставляющий своих соотечественников.

Первые месяцы Великой Отечественной войны Ахматова провела в Ленинграде.По мере ужесточения немецкой блокады вокруг города многие писатели, музыканты и представители интеллигенции обратились к своим землякам в серии специальных радиопередач, организованных литературоведом Георгием Пантелеймоновичем Макагоненко. Участвуя в этих передачах, Ахматова вновь стала символом своего страдающего города и источником вдохновения для его жителей. В конце сентября 1941 г. уехала из Ленинграда; вместе со многими другими писателями она была эвакуирована в Среднюю Азию. Но даже из Ташкента, где она жила до мая 1944 года, ее слова доходили до людей.Ее поэтический голос, ставший в предвоенные годы более эпическим и философским, приобрел в стихах военного времени отчетливую гражданскую интонацию. Наиболее известное из этих стихотворений, впервые опубликованное 8 марта 1942 года в газете Правда ( Правда ) и позже опубликованное в Бег времени , — «Мужество» (в переводе «Мужество», 1990), в котором поэтесса призывает своих соотечественников прежде всего беречь русский язык: «И мы сохраним тебя, русское слово, / Могучее русское слово! / Внукам нашим мы тебя передадим / Свободным и чистым и спасенным из плена / Навеки!» Здесь, как и во время революции, патриотизм Ахматовой является синонимом ее стремления служить хранительницей вымирающей культуры.

В Ташкенте Ахматова часто декламировала стихи на литературных сборах, в госпиталях, в Военной академии имени Фрунзе. После выздоровления от тяжелого случая сыпного тифа в 1942 году она начала писать свою отрывочную автобиографию. Очарованная узбекской обстановкой, она посвятила своему «азиатскому дому» несколько коротких поэтических циклов, в том числе «Луна в зените: Ташкент 1942-1944» (в переводе «Луна в зените», 1990 г.), изданную в виде книги в г. Начало времени . Особое отношение Ахматовой к Ташкенту стимулировалось ее верой в собственное азиатское происхождение, как она пишет в цикле «Луна в зените»: «Я не была здесь семьсот лет, / Но ничего не изменилось….

Ахматова вернулась в Ленинград поздней весной 1944 года, полная новых надежд и светлых ожиданий. За год до этого, в связи с временным ослаблением государственного контроля над искусством во время войны, вышло ее « Избранное »; его издание было осуществлено при некотором содействии известного и влиятельного писателя Алексея Николаевича Толстого. Более того, она собиралась выйти замуж за видного врача и профессора медицины Владимира Георгиевича Гаршина, с которым познакомилась еще до войны.Они регулярно переписывались во время пребывания Ахматовой в Средней Азии, и Гаршин в одном из своих писем сделал предложение руки и сердца. Однако после ее приезда в Ленинград он разорвал помолвку, что она приписала его наследственному психическому заболеванию — он был родственником эмоционально неуравновешенного русского писателя XIX века Всеволода Михайловича Гаршина, который покончил с собой, бросившись вниз. лестница. Тем не менее, есть данные, свидетельствующие о том, что настоящей причиной стал роман Гаршина с другой женщиной.Ахматова неохотно вернулась жить в Шереметевский дворец. Ее сын Лев, освобожденный из лагерей в конце войны и отправленный на фронт для участия в штурме Берлина, был восстановлен в Ленинградском государственном университете и допущен к научной работе. К 1946 году Ахматова готовила еще одну книгу стихов.

Как только ее жизнь, казалось, начала улучшаться, она стала жертвой очередной яростной атаки со стороны правительства. Вероятнее всего, его спровоцировали два визита Исайи Берлина, который только из-за своего поста в британском посольстве естественно подозревался советскими чиновниками в шпионаже.Осенью 1945 года через общего знакомого Берлин устроил два частных визита к Ахматовой и снова увидел ее в январе 1946 года. Ахматова всегда дорожила воспоминаниями о своих ночных беседах с Берлином, сам по себе блестящим ученым. Вдохновленная их встречами, она сочинила любовный цикл «Чинкве» (впервые опубликован в журнале Ленинград в 1946 г.; перевод 1990 г.), вошедший в «Бег времени»; , в частности, читаем: «Звуки замирают в эфире, / И мрак настигает сумерки./ В мире, ставшем навеки немым, / Есть только два голоса: твой и мой».

Она заплатила высокую цену за эти моменты счастья и свободы. В постановлении Коммунистической партии от 14 августа 1946 года два журнала, Звезда и Ленинград , были выделены и подвергнуты критике за публикацию произведений Ахматовой и писателя Михаила Михайловича Зощенко, признанных недостойными и декадентскими. В осуждающей речи секретарь партии назвал стихи Ахматовой пессимистическими и укорененными в буржуазной культуре; ее называли «монахиней» и «шлюхой», критики-коммунисты заимствовали термины из монографии Эйхенбаума 1923 года.Ахматова испытала драматические последствия. Ее исключили из Союза советских писателей; потеря этого членства означала серьезные трудности, поскольку в то время запасы продовольствия были скудными, и только члены Союза имели право на продовольственные карточки. Почти все экземпляры ее недавно изданных книг были уничтожены, а дальнейшая публикация оригинальных стихов запрещена. Самое важное, что Лев, только что защитивший диссертацию, был повторно арестован в 1949 году.

Положение казалось настолько безвыходным, что друзья посоветовали Ахматовой купить помилование сына, скомпрометировав ее дар поэзии.В сталинской России от всех художников ожидалось, что они будут защищать коммунистическое дело, и для многих время от времени применение своих талантов в этих целях было единственным путем к выживанию. Вынужденная пожертвовать своей литературной репутацией, Ахматова написала дюжину патриотических стихов на предписанные советские темы; она восхваляла Сталина, прославляла Родину, писала о «счастливой» жизни в Советском Союзе и разоблачала «ложь» о ней, распространявшуюся на Западе. Вышедший в журнале Огонёк ( Пламя ) в 1949-1950 годах цикл «Слава миру» (Восхваление мира) был отчаянной попыткой спасти Льва.Такое восхваление палача его жертвой, одетой, однако, в утонченном классическом метре Ахматовой, не убедило даже самого Сталина. Ей не удавалось сделать так, чтобы ее пропагандистские стихи звучали достаточно искренне, и потому они оставались напрасной жертвой — еще одним свидетельством художественного гнета при советской власти.

Наиболее значительной творческой работой Ахматовой в ее поздний период и, пожалуй, ее шедевром была « Поэма без героя » (в переводе « Поэма без героя », 1973 г.), начатая в 1940 г. и неоднократно переписывавшаяся и редактируемая вплоть до 1960-х гг. ; он был опубликован в «Бег времени » в 1965 году.Это стихотворение-повествование — самое сложное у Ахматовой. В нем есть резкие сдвиги во времени, разрозненные образы, связанные лишь косвенными культурными и личными аллюзиями, полуцитаты, внутренняя речь, эллиптические пассажи, различные размеры и строфы. Темы этой поэмы (длинной повествовательной поэмы) можно сузить до трех: память как нравственный акт; ритуал искупления; и погребальный плач. Обращаясь к прошлому в Poema bez geroia , Ахматова обращается к 1913 году, до того, как «настоящий — не календарный — ХХ век» был открыт его первой глобальной катастрофой, Первой мировой войной.Это время ее юности было отмечено элегантным, беззаботным декадансом; эстетические и чувственные удовольствия; и отсутствие заботы о человеческих страданиях или ценности человеческой жизни. Тени прошлого предстают перед поэтессой, когда она сидит в своем освещенном свечами доме накануне 1940 года. Ее знакомые, теперь все мертвые, прибывают в образе различных персонажей комедии дель арте и вовлекают поэта в «адскую арлекинаду».

Маски гостей ассоциируются с несколькими выдающимися деятелями искусства модернистского периода.Ахматова использует Poema bez geroia отчасти для того, чтобы выразить свое отношение к некоторым из этих людей; например, поэта-гомосексуалиста Михаила Алексеевича Кузьмина, критиковавшего ее стихи в 1920-е годы, она превращает в сатану и архигрешника своего поколения. Среди этой сюрреалистичной и праздничной толпы появляются и ее бывшие друзья и любовники. Как единственная оставшаяся в живых из этого богемного поколения («Только как это случилось / Что я один из всех жив до сих пор?»), она чувствует себя обязанной искупить коллективные грехи своих друзей — акт искупления будет обеспечить лучшее будущее для своей страны.Одним из лейтмотивов этого произведения является прямая связь между прошлым, настоящим и будущим: «Как в прошлом зреет будущее, / Так в будущем гниет прошлое…» За сценами 1913 года следуют отрывки из «Части «Третья: Эпилог» (Часть третья: Эпилог), описывающих нынешний ужас войны и лагерей, возмездие за греховное прошлое:

Ахматова находит коллективную вину в малом, частном событии: бессмысленном самоубийстве молодого поэта и солдата Всеволода Гаврииловича Князева, покончившего с собой из безответной любви к Ольге Афанасьевне Глебовой-Судейкиной, прекрасной актрисе и друг; Ольга становится дублером самого поэта.Хотя самоубийство Князева является центральным событием поэмы , он не является истинным героем, так как его смерть приходит не на поле боя, а в минуту душевной слабости. Другие тени прошлого, как Князев, не могут быть квалифицированы как герои, и поэма остается без таковой. Ученые сходятся во мнении, что единственным настоящим героем произведения является само Время. По сути « Poema bez geroia » напоминает мозаику, изображающую художественную и причудливую юность Ахматовой в 1910-е годы в Санкт-Петербурге. Петербург.

Идентифицируя себя со своим поколением, Ахматова в то же время выступает как хор древних трагедий («И роль рокового хора / Согласна взять на себя»), функция которого — обрамлять события, которые она рассказывает, с комментарием, обожанием. , осуждение и плач. Кроме того, негативная эстетика играет важную роль в Poema bez geroia. Они выражаются, в частности, не только в отсутствии конкретного героя, но и в многоточиях, которые Ахматова вставляет, чтобы обозначить темы, которые не могли обсуждаться открыто из-за цензуры.Другим фокусом стихотворения являются несобытия, такие как пропущенная встреча с гостем, который должен зайти к автору: «Он придет ко мне в Фонтанный дворец / Пить новогоднего вина / И он опоздает на этот туманная ночь». Отсутствующий персонаж, о котором поэт говорит далее как о «госте из будущего», не может присоединиться к теням друзей Ахматовой, потому что он еще жив. Этот таинственный гость идентифицирован как Берлин, чей визит к Ахматовой в 1945 году повлек за собой столь драматические последствия для ее сына и для нее самой (отсюда строчка: «Смерть он несет»). В 1956 году, когда Берлин был в краткосрочной командировке в России, Ахматова отказалась его принять, предположительно из страха за Льва, только что вышедшего из тюрьмы. С Берлином она разговаривала только по телефону, и эта «невстреча» впоследствии фигурировала в Poema bez geroia в виде туманных намеков. Цикл Ахматовой «Шиповник цветов» (опубликован в «Бег времени»; в переводе «Шиповник в цвету», 1990), рассказывающий о встречах с Берлином в 1945-1946 гг. героия.

Наконец, как и подобает современной повествовательной поэме, самое сложное произведение Ахматовой включает в себя метапоэтическое содержание. В «Часть вторая: Интермеццо. Решка» (Часть вторая: Интермеццо. Хвосты) «Поэмы без героии » рассказчик спорит со своим редактором, который жалуется на слишком малопонятное произведение, а затем прямо обращается к поэме как к персонажу и собеседнику. Ахматова знала, что Poema bez geroia будет считаться эзотерической по форме и содержанию, но намеренно отказалась давать какие-либо разъяснения. Во время интервью Берлину в Оксфорде в 1965 году на вопрос, планирует ли она аннотировать произведение, Ахматова ответила, что оно будет похоронено вместе с ней и ее веком, что оно написано не для вечности или потомков, а для тех, кто еще помнит мир, который она описала в нем. В самом тексте она признает, что ее стиль — «секретное письмо, криптограмма, / Запрещенный метод», и признается в использовании «невидимых чернил» и «зеркального письма». « Poema bez geroia » свидетельствует о сложности позднего стиха Ахматовой и остается одним из самых увлекательных произведений русской литературы ХХ века.

В 1952 году Ахматова и Пунины с большим неудовольствием выселились из Фонтанного дома, который полностью отошел Арктическому институту, и поселились в другой части города. Несмотря на ухудшение здоровья, последнее десятилетие жизни Ахматовой было достаточно спокойным, отражая политическую «оттепель», наступившую после смерти Сталина в 1953 году. Лев был освобожден из тюрьмы в 1956 году, а несколько томов ее стихов, хотя и подвергшихся цензуре, были опубликованы в конец 1950-х и 1960-е годы. В этот же период вышел ее самый важный сборник стихов. Вышедший в 1965 году « Бег времени » собирал стихи Ахматовой с 1909 года и включал в себя несколько ранее изданных книг, а также неизданную «Седьмую книгу». К этому времени ей было далеко за 70, и ей разрешили совершить две поездки за границу: в 1964 году она поехала в Италию, чтобы получить международную премию Этны Таормины в области поэзии, а в 1965 году она поехала в Англию, где ей была присуждена степень почетного доктора Оксфорда. Университет.Во время второй поездки она ненадолго остановилась в Париже, чтобы навестить своих старых друзей, покинувших Россию после революции.

Анна Андреевна Ахматова скончалась 5 марта 1966 года в Домодедово (Подмосковье), где лечилась от сердечного приступа. После официальной панихиды в столице ее тело было доставлено в Ленинград для богослужения в Никольском соборе. Похоронена в Комарово, расположенном в пригороде Ленинграда и наиболее известном как место отдыха; в 1960-е жила в Комарово на небольшой даче, предоставленной Литературным фондом. Полного признания в родной России Ахматова добилась только в конце 1980-х годов, когда все ее ранее не публиковавшиеся произведения наконец стали доступны широкой публике. В 1989 году ее столетие было отмечено множеством культурных мероприятий, концертов и поэтических чтений. Коммунальная квартира в Шереметевском дворце, или Фонтанном доме, где она жила с перерывами почти 40 лет, теперь является музеем Анны Ахматовой.


Penguin Classics UK, 2006

Многие стихотворения Ахматовой — хорошая и разнообразная подборка которых включена в выдающиеся переводы ее произведений Д. М. Томаса — читаются как личные вопросы к Богу, прося его объяснить, почему он не удосужился спасти ее страдающую страну от жестокости, учиненные ей сначала большевиками, а затем «Железным Джо» Сталиным и его прихвостнями. Также всякому, кто читает ее произведения, очевидно, что она никогда не ожидала, что Бог или кто-либо другой спасет Россию, что она давно смирилась с потерей — близких, родного дома и родины, какого-либо чувства идентичности и личной жизни. автономия – как часть естественного порядка вещей.

Именно это чувство покорности, смелого и непоколебимого принятия неизбежных, хотя и чрезвычайно болезненных истин, делает творчество Ахматовой таким неотразимым и, в конечном счете, таким сильным. Ее поэзия прекрасна не потому, что она опирается на красивый язык для описания красивых вещей, а потому, что она никогда не переставала обнажать в ней свою душу, чтобы ее мог увидеть весь мир. Кто может отказаться жить своей жизнью? — спросила она якобы друга , который пытался выразить ей сочувствие , когда Сталин отправил ее сына обратно в ГУЛАГ .Она не нуждалась в сочувствии. У нее было видение, к которому она стремилась, и она преследовала его, несмотря на чистки, войны и лишения, одна и неустрашимая в течение почти шестидесяти трудных и невероятно болезненных лет.

Я испытываю то же чувство от чтения восьмистрочного стихотворения Ахматовой, как Последний тост , что и от прослушивания музыки ее современника и поклонника, попеременно поносимого и «реабилитируемого» композитора Дмитрия Шостаковича. Я вспоминаю об этом каждый раз, когда слушаю один из поздних струнных квартетов Шостаковича, которые, на мой неподготовленный слух, кажутся доносящимися из того же одинокого и наполненного битвами места, откуда родилось так много самой душераздирающей поэзии Ахматовой.Это были смелые люди, решившие остаться и стать свидетелями ужасов советской тирании, художники, отказавшиеся бежать в безопасное место на Запад, как это сделали многие их соотечественники (например, Прокофьев, Бунин, Набоков и Стравинский) до и после них. . Каким-то образом они нашли способ продолжать делать свои сугубо личные заявления о потерях и страданиях, живя — возможно, «существуя» было бы более точным термином для этого — в системе, которая была безжалостно против всех форм индивидуального самовыражения.Поэзия Ахматовой, как предполагает Д. М. Томас в своем предисловии, помогла придать «90 623 достоинство и смысл 90 625» тому, что, несомненно, следует считать одним из самых суровых и ужасающих периодов во всей истории человечества.

АННА АХМАТОВА, 1920 г.р.

Поэт: «Анна Ахматова» родилась Анной Горенко в Большом Фонтане, недалеко от украинского города Одесса, 23 июня 1889 года. Семья Горенко переехала в город Царское Село, за пределы тогдашнего города Санкт-Петербурга. , когда ей было одиннадцать месяцев.Город должен был сохранить центральное место в ее воспоминаниях и стать повторяющимся символом в ее творчестве до конца ее жизни.

Ахматова начала писать стихи в детстве, а в подростковом возрасте опубликовала свои первые стихи, ни одно из которых, как известно, не сохранилось. Она сознательно решила опубликовать под псевдонимом «Ахматова» фамилию своей бабушки-татарки, потому что ее отец-дворянин не хотел, чтобы его респектабельное имя было запятнано тем, что оно ассоциировалось с чем-то столь же постыдным, как поэзия.

Вскоре Ахматова зарекомендовала себя как один из самых ярких молодых русских поэтов, читая чтения, которые привлекли внимание ее конкурентов, в том числе ее будущего мужа «акмеиста» Николая Гумилева и его друзей Осипа Мандельштама и Сергея Городецкого. Ее брак с Гумилевым не был счастливым — она якобы говорила друзьям, что никогда не была уверена, что любит его, — и они развелись в 1918 году, после рождения сына Льва, родившегося в 1912 году. Гумилев был арестован в 1921 году, обвинен за участие в «контрреволюционной деятельности» и вскоре после этого казнен большевиками.

На жизнь Ахматовой сильно повлиял ее недолгий несчастливый брак с Гумилевым. 1920-е годы были эпохой «вины по соучастию», и после ареста ее мужа ее деятельность находилась под пристальным наблюдением советских властей, которые запретили ей публиковать или давать какие-либо публичные чтения своих стихов до 1940 года. (Ходили слухи, что Сталин лично приказал это сделать. запрет, потому что он завидовал стоячим аплодисментам, которые поэт получила после особенно трогательного прочтения своего произведения в Ленинграде.) Ее сын Лев был арестован, освобожден и повторно арестован режимом несколько раз, отбывая длительные сроки в тюрьмах и трудовых лагерях, пока он, наконец, не был освобожден навсегда во время амнистии 1956 года, последовавшей за смертью Сталина. Ее третьему мужу, Николаю Пунину, не так повезло. Он умер в сибирском ГУЛАГе в 1953 году, его дело, по-видимому, забыто всеми, кроме его жены.

Поскольку ей запретили публиковать и читать свои работы, и она боялась записывать их, чтобы они не попали в руки ЧК (тиранической предшественницы КГБ), Ахматова и ее друзья взяли на вооружение ее неопубликованные стихи на память, чтобы гарантировать, что они выживут и не будут забыты. Их часто тихо декламировали между собой на частных вечеринках и других неформальных собраниях — способ быть «услышанной» и «прочитанной», который позволял ей обманывать режим, решивший сокрушить ее дух, не утруждая себя арестами и арестами. убив ее, как Гумилева и ее близкого друга Осипа Мандельштама.

АННА АХМАТОВА, 1964 г.р.

Несмотря на запрет на ее творчество, Ахматова по-прежнему оставалась одним из самых популярных и любимых поэтов в России, достаточно важным для того, чтобы Сталин эвакуировал ее (вместе с Шостаковичем) из Санкт-Петербурга, ныне переименованного в Ленинград, в далекую восточную губернию, Ташкент. длительная разрушительная осада этого города нацистами.Она вернулась в опустошенный Ленинград в 1944 году и оставалась там, за исключением ежегодных визитов на свою дачу в Комарово и единственной утвержденной государством поездки на Запад, чтобы получить степень почетного доктора Оксфордского университета, вплоть до своей смерти в 1966 году. Ее репутация к этому времени была частично восстановлена, и большая часть ее работ — хотя и не два ее признанных шедевра Реквием и Поэма без героя — постепенно начали переиздаваться, что помогло упрочить ее репутацию как в СССР и за границей, как один из величайших и самых важных поэтов ХХ века.

Нажмите ЗДЕСЬ, чтобы прочитать другие переводы стихов АННЫ АХМАТОВОЙ на сайте PoetryLoversPage.com. Вы также можете нажать ЗДЕСЬ, чтобы узнать больше о журналах поэтессы под редакцией ее подруги ЛИДИИ ЧУКОВСКОЙ, которые были опубликованы издательством Northwestern University Press в 2002 году.

Анна Всея Руси , биография поэтессы, написанная ЭЛЕЙН ФАЙНШТЕЙН, была опубликована издательством Vintage/Random House в 2007 году, и ее до сих пор можно приобрести в местной библиотеке, книжном магазине или предпочтительном интернет-магазине.



Flariella Records US, 2015

Это интригующее стихотворение Анны Ахматовой « Жена Лота» в переводе Ричарда Уилбура берет древнюю историю, которая передавалась из поколения в поколение, и рассказывает ее с новой точки зрения, с точки зрения жены Лота. История семьи Лота в Книге Бытия рассказана практически, без особого понимания эмоций или мыслей вовлеченных в нее людей. На самом деле отчет больше похож на исторический документ, чем на рассказ.По мере того, как разворачивается библейская история, читателям сообщаются факты о том, что произошло, но не раскрывается никакого понимания чувств или мыслей кого-либо из персонажей. Жена Лота особо не упоминается в этой истории, поскольку она превращается в соляной столб за неповиновение повелению ангела, и о ней больше никогда не говорят. Это стихотворение дает читателю представление о том, что, возможно, происходило в уме этой женщины, жены Лота, имя которой нам даже не сообщается.

Из самого названия читатель может понять, что этот рассказ будет отличаться от оригинальной истории.В библейском повествовании Авраам и его жена Сарра находятся в центре внимания. Лот и его жена кажутся почти забытыми после их переезда в город Содом. То есть до тех пор, пока Бог не скажет Аврааму, что он собирается разрушить Содом, и Авраам не умоляет Бога спасти праведников из города. Бог выполняет эту просьбу, и Лота и его семью уводят в безопасное место, в то время как остальная часть города горит. Но Бог повелевает им не оглядываться на город, и жена Лота не подчиняется этому повелению и мгновенно превращается в соляной столб.

«Жена Лота» Анны Ахматовой по-новому представляет печальную историю жены Лота. Кажется, поэт действительно болезненно относится к истории, в которой бедная жена Лота превратилась в соляную статую.Ее одинокая статуя до сих пор стоит на «черной горе». Мимо шли мужчины, не замечая этого. Но поэтическая личность может слышать голоса из прошлого. Кто-то говорит даме «оглянись назад». Коренные жители «Содома» благословили брак Лота и дамы.

Однако судьба была не в ее пользу. Ее счастливые моменты супружеской жизни превратились в пожизненное бремя страданий. Внутри статуи голос кажется пойманным в ловушку. Поэт слышит. Она говорит: «Однако в своем сердце я никогда не откажусь от нее, которая пострадала из-за того, что решила обратиться.Последняя строчка не звучит как сожаление. Он празднует женское упорство в ее сердце.

«Жена Лота» Анны Ахматовой имеет значение, стоящее за его названием. Из самого названия читатель может понять, что этот рассказ будет отличаться от оригинальной истории. В библейском повествовании Авраам и его жена Сарра находятся в центре внимания. Лот и его жена кажутся почти забытыми после их переезда в город Содом.Так было до тех пор, пока Бог не сказал Аврааму, что он собирается разрушить Содом, и Авраам умолял Бога спасти праведников из города. Бог выполняет эту просьбу, и Лота и его семью уводят в безопасное место, в то время как остальная часть города горит. Но Бог повелевает им не оглядываться на город, и жена Лота не подчиняется этому повелению и мгновенно превращается в соляной столб.

Стихотворение начинается с согласования с библейским повествованием, в котором Лот называется «справедливым человеком» и объясняется, что он «следовал… за своим ангелом-проводником». Спикер описывает ангела как «неповоротливого и яркого». Использование слова «неповоротливый» кажется почти противоречащим «ярким» описаниям, обычно используемым для ангелов.Это дает читателю ощущение, что говорящий не обязательно на стороне ангела, хотя говорящий никогда явно не игнорирует его.

Затем говорящий сильно отождествляет себя с женой Лота, когда она описывает «дикое горе» в своей «сердце». Многие из тех, кто читал библейский рассказ, возможно, никогда не задумывались о печали в сердце жены Лота, когда они покидали свой дом. Но говорящий в этом стихотворении оживляет жену Лота, позволяя читателю проникнуть в ее мысли. Курсивом выделены сами мысли жены Лота, как их изображает оратор, чтобы читатель мог почувствовать ее боль.Говорящий воображает, что жена Лота была наполнена мыслями о своей прежней жизни, когда позади них горел их дом. Возможно, она подумала: «Еще не поздно, ты еще можешь оглянуться назад», и описывает город, который когда-то называла своим домом.

Говорящий уводит читателя от мыслей о жене Лота, меняя курсив обратно на обычный шрифт. Говорящий, опять же, является внешним видом от третьего лица, как и читатель. Однако в этот момент читатель испытывает новую симпатию к жене Лота.

Говорящий продолжает вызывать у читателя сочувствие к жене Лота, когда она описывает свое решение повернуться и оглянуться назад как решение, которое привело к «горькому взгляду».Она описывает свои глаза как «сваренные смертельной болью», что опять же позволяет читателю почувствовать боль, которую она, должно быть, почувствовала, когда повернулась и посмотрела на свой старый дом, горящий, зная, что это было последнее зрелище, которое она когда-либо увидит. Это также был последний шаг, который она сделала. Спикер описывает свое чувство как «укоренившееся в равнине», когда ее «тело превратилось» в «прозрачную соль».

В последней строфе говорящий делает шаг назад и задает вопрос.«Кто стал бы тратить на нее слезы? Разве она не наименьшая из наших потерь, эта несчастная жена? Выступающему известно, что большинство из тех, кто читал библейский рассказ об этой истории, не почувствуют сострадания к жене Лота. Ведь она ослушалась того, что повелел ангел. Этот оратор, однако, отличается от остальных, утверждая, что даже если бы все остальные смотрели на жену Лота с презрением, она бы этого не сделала. Этот оратор продолжал думать о жене Лота с состраданием в сердце. Она будет вспоминать ее с любовью, когда думает об этой истории, потому что жена Лота «за один взгляд отдала свою жизнь». Этой строкой говорящий подразумевает, что жена Лота была не просто глупой и неспособной контролировать себя, но и приняла сознательное решение отдать свою жизнь за последний взгляд на место, которое она когда-то называла своим домом.

Анна Ахматова почитается в России как невероятная поэтесса. Ахматова пережила жестокие политические преследования, тоталитарное правление и войну. Известно, что она критиковала других россиян, бежавших из России ради собственной безопасности.Вместо этого она предпочла остаться в России из-за лояльности к своей стране. Это понимание показывает, как Ахматова могла сочувствовать жене Лота. Хотя она не соглашалась с тем, как управляется ее страна, она все же любила свою родину. Легко понять, насколько сильно она отождествляла себя с Лотом, поскольку жена Лота также не желала покидать свою родину даже ради собственной безопасности. В то время как другие могут читать историю жены Лота и считать ее дурой, Ахматова испытывала подобные чувства, поскольку она также не желала покидать родину даже ради собственной безопасности (Чин 580).

Амедео Модильяни
Эскизы Анны Ахматовой , 1911

Париж в темном тумане
И, наверное, снова Модильяни
Незаметно следует за мной.
У него печальная добродетель
Вносить беспорядок даже в мои сны
И быть причиной многих моих несчастий.
Анна Ахматова

Анна Ахматова с мужем Николаем Гумилевым и сыном Львом Гумилевым,
1913

Анна Ахматова
Из Википедии, свободной энциклопедии
Анна Ахматова (русский: ́ ́) (23 июня [О. С. июня
11] 1889 5 марта 1966) — псевдоним Анны Андреевны Горенко.
( русский : ́ ́ ), русский поэт, которому приписывают
большое влияние на русскую поэзию.
Творчество Ахматовой варьируется от коротких лирических стихотворений до универсальных,
остроумно построенные циклы, такие как Реквием (1935-40), ее трагические
шедевр о сталинском терроре. В ее работах рассматриваются различные
темы, включая время и память, судьбу творческих женщин и
трудности жизни и писательства в тени сталинизма.У нее есть
переведена на многие языки и является одним из самых
известные русские поэты 20 века.

Ахматова родилась на Большом Фонтане в Одессе у Андрея Антоновича.
Горенко и Инна Эразмовна Стогова. Ее детство, похоже, не
были счастливы; ее родители разошлись в 1905 году. Она получила образование в
Царское Село (где она познакомилась со своим будущим мужем Николаем Гумилевым)
и в Киеве. Анна начала писать стихи в 11 лет, вдохновленная
ее любимые поэты: Расин, Пушкин и Баратынский. Как и ее отец
не желая, чтобы под его «респектабельным» именем печатались стихи, она
решила взять в качестве псевдонима фамилию своей бабушки-татарки. Многие
из русских поэтов-мужчин того времени признались в любви к Ахматовой;
она отвечала взаимностью на внимание Осипа Мандельштама, чья жена Надежда
Мандельштам, в конце концов простит Ахматову в своей автобиографии,
Надежда против надежды.
В 1910 году вышла замуж за поэта Николая Гумилева, который очень скоро ушел
ее для охоты на львов в Африке, на полях сражений Первой мировой войны и
общество парижских гризетт.Муж не брал ее стихи
серьезно, и был потрясен, когда Александр Блок заявил ему, что он
предпочитал ее стихи своим. Их сын Лев, 1912 года рождения, должен был стать
известный неоевразийский историк.

В 1912 году она опубликовала свой первый сборник «Вечер». Это
содержал краткие, психологически напряженные фрагменты, которые английские читатели могут
найти отдаленно напоминает Роберта Браунинга и Томаса Харди. Они
славились своей классической дикцией, выразительными деталями и
умелое использование цвета.
К тому времени, когда в 1914 году вышел ее второй сборник «Четки»,
тысячи женщин сочиняли стихи «в честь Ахматовой».
В ее ранних стихах обычно изображаются мужчина и женщина, вовлеченные в самые
острый, неоднозначный момент их отношений. Таких штук было много
подражали, а затем пародировали Набоков и другие. Ахматова была
побудил воскликнуть: «Я научил наших женщин говорить, но не знаю
как заставить их замолчать».
Вместе с мужем Ахматова пользовалась высокой репутацией в
круг поэтов-акмеистов.Ее аристократические манеры и художественная честность
принесла ей титулы «Царица Невы» и «Душа Серебряного века».
период стал известен в истории русской поэзии. Многие
десятилетия спустя она будет вспоминать это благословенное время своей жизни в
самое длинное из ее произведений «Поэма без героя» (1940–65), вдохновленная
Евгений Онегин Пушкина.

После распада брака у Ахматовой был роман с
мозаичник и поэт Борис Анреп (1883 — 1969) во время Первой мировой войны;
по крайней мере 34 ее стихотворения о нем. Он, в свою очередь, создал мозаику в
которые она отличает. В Соборе Христа Короля Маллингара,
Мозаика Анрепа с изображением Святой Анны пишется как Анна. Кроме того, святые
образ имеет сверхъестественное сходство с образом Ахматовой в ее середине 20-х годов.
Анреп также изобразил Ахматову в мозаике «Сострадание»,
находится в Национальной галерее в Лондоне.

Николай Гумилев был расстрелян в 1921 году за деятельность, считавшуюся
антисоветский; Затем Ахматова вышла замуж за видного ассириолога Владимира
Шилейко, а затем искусствовед Николай Пунин, погибший в
Сталинские лагеря ГУЛАГа.После этого она отвергла несколько предложений от
замужем за поэтом Борисом Пастернаком.

После 1922 г. Ахматова была осуждена как буржуазный элемент, а с
С 1925 по 1940 год ее стихи были запрещены к публикации. Она заработала ее
живя переводами Леопарди и публикацией эссе, в том числе некоторых
блестящие очерки о Пушкине, в научной периодике. Все ее
друзья либо эмигрировали, либо были репрессированы.
Лишь немногие на Западе подозревали, что она еще жива,
когда ей разрешили опубликовать сборник новых стихов в 1940 году.Во время Второй мировой войны, когда она стала свидетельницей кошмара 900-дневного
Осада, ее патриотические стихи попали на первые страницы «Правды».
После возвращения Ахматовой в Ленинград после среднеазиатского
эвакуации в 1944 году ее огорчил «ужасный призрак, который
выдавал себя за мой город.»
Узнав о визите Исайи Берлина к Ахматовой в 1946 г.,
Соратник Сталина по культуре Андрей Жданов публично
заклеймили ее «наполовину блудницей, наполовину монахиней», запретили ее стихи
издание, и пытался добиться ее исключения из Союза писателей,
равносильно смертной казни голодной смертью.Ее сын провел свою молодость в
сталинские гулаги, и она даже прибегла к публикации нескольких стихотворений в
похвалы Сталину за его освобождение. Их отношения остались
напрягал однако.
Несмотря на официальное замалчивание, произведение Ахматовой продолжало распространяться
в самиздатовской форме и даже из уст в уста, так как она стала символом
подавленное русское наследие.

После смерти Сталина первенство Ахматовой среди русских поэтов было
неохотно признали даже партийные чиновники, и цензурированное издание
ее работа была опубликована; заметно отсутствовал Реквием, который Исайя
Берлин в 1946 году предсказывал, что никогда не будет опубликован в советском
Союз.Ее более поздние произведения, сочиненные в неоклассической рифме и настроении, кажутся
быть голосом многих, кого она пережила. Ее дача в Комарово была
посещали Иосиф Бродский и другие молодые поэты, продолжавшие
Ахматовой традиции петербургской поэзии в ХХI век.
В честь ее 75-летия в 1964 году были проведены особые торжества
выходили новые сборники ее стихов.
Ахматова получила возможность познакомиться с некоторыми из своих дореволюционных
знакомства в 1965 году, когда ей разрешили поехать на Сицилию и
Англия, чтобы получить премию Таормины и почетную докторскую степень
степень Оксфордского университета (ее сопровождал ее пожизненный
друг и секретарь Лидия Чуковская). В 1962 году на ее даче побывал
Роберт Фрост. В 1968 году вышел двухтомный сборник ахматовской прозы.
и стихи были опубликованы Inter-Language Literary Associates of West.
Германия.
Ахматова умерла в возрасте 76 лет в Санкт-Петербурге. Она была похоронена в
Комарово кладбище.
Репутация Ахматовой продолжала расти после ее смерти, и это было
в год ее столетия этот один из величайших поэтических памятников
ХХ века «Реквием» Ахматовой наконец был опубликован в ее
родная страна.
В квартире, где она жила, есть музей, посвященный Ахматовой.
жил с Николаем Пуниным в садовом флигеле Фонтанного дома (подробнее
именуемый Шереметевским дворцом) на набережной Фонтанки,
где Ахматова жила с середины 1920-х до 1952 года.
Малая планета 3067 Ахматова открыта советским астрономом
Ее именем в 1982 году названа Людмила Георгиевна Карачкина.

На похоронах Ахматовой.Бродский стоит справа

Мандельштам и Ахматова

Анна Ахматова
и

Борис Пастернак

Анна Ахматова

«Реквием»

Реквием
1935-1940
Не под защитой чужого неба
Иль спасая крылья чужого рождения
Я был тогда там со всем народом моим
Там, где мой народ, увы! был.
1961
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
В страшные дни Ежовщины I
провел семнадцать месяцев во внешней очереди тюрьмы
гости в Ленинграде. Однажды меня там опознали.
Потом женщина, стоявшая позади меня в очереди, что, конечно,
никогда не слышала своего имени, проснулась от оцепенения, типичного для нас
все там, и спросил меня, шепча мне на ухо (все говорили только
там шепотом):
А это можешь описать?
И я ответил:
Да, могу.
Тогда слабое подобие улыбки скользнуло по тому, что
когда-то был ее лицом.
1 апреля 1957 г.; Ленинград
ПОСВЯЩЕНИЕ
Высокие утесы клонятся перед этим горем,
Великая река не течет вперед,
Но крепки замки тюремные, каменные,
А за ними кельи темные и низкие,
И смертоносная сосна раскинулась.
Для кого-то где-то свежий ветер дует,
Для кого-то где-то будит заря
Мы не знаем, всегда были здесь одни и те же,
Только слышим ключи шквал, угрюмый,
И часовой тяжелый шаг в одиночестве;
Встал рано, как на обедню к Пасхе,
Прошелся по пустой столице
Чтоб создать народную толпу полумертвых.
Солнце зашло, Нева завела господина,
Но наша надежда пела вдали свою песню.
Есть приговор В мгновение ока слёзы льются
Теперь отделились, отрезаны от нас,
Как будто сердце вырвали и бросили
Или столкнули её на уличный камень
Но она тут же катится Одна.
Где теперь друзья невольные те,
Те друзья двух лет моих, скотина?
Что видят в сибирских снегах,
В кругу луны выставленной?
Им шлю прощальный привет.
ПРОЛОГ
В это время только мертвый мог
half-manage
Слабая улыбка с умиротворенным состоянием рада.
И, как какой-то тяжелый, ненужный придаток,
Среди его тюрем качался серый Ленинград.
И, обезумев от череды пыток,
Шла армия обреченных,
Пропели паровозы последнюю разлуку
Свистом своим сквозь дымящийся мрак,
И смертоносные звезды повесили наши головы над
И корчилась наша Россия под сапогами
Кровью невинных сплошь покрытых
И колесами на черных марсианских черных трассах.
1
Тебя унесла нежность зори.
Я провожал тебя, как мое мертворожденное дитя,
Дети плакали в комнатах полусерой мгле,
И лампада у иконы погасла.
На губах твоих живет икона, лобызает холод
На лбу холод сладко Не забывай!
Как жена старого бунтаря
На Красной площади Буду плакать без конца.
2
Тихий Дон несет тихий поток,
Полумесяц входит в избушку.
Он входит с шапкой на голове,
Он видит женщину, как тень.
Эта женщина абсолютно больна,
Эта женщина абсолютно одинока.
Ее мужчина умер, сын в тюрьме,
О, помолись за меня, бедная женщина!
3
Нет, это не я, это кто-то в
страдать
Я был не в силах вынести такую боль.
Пусть все, что было, будет черной тканью закутано,
И пусть фонари вынуты… и царит
только Ночь.
4
Вы бы видели, девушка с некоторыми
насмешливою манерой,
Из всех твоих друзей самый любимый питомец,
На весь Царь Станов грешный, самый веселый когда-либо
Что должно быть потом в твои годы послано.
Как с посылкой, Крестами, здесь,
Ты стоишь в ряду с Трехсотым тавром
И своей горячей от горечи слезой,
Прожигай лед Нового года, ужас.
Тюремные тополя склоняются челом,
Звуков не слышно Но сколько там,
Невинных сейчас гибнут
5
Я плакала семнадцать долгих месяцев,
Я звала тебя домой,
Я не раз падал к ногам палача,
Мое чрево и ад, откуда ты.
Все перепуталось на все времена,
И теперь не могу определить
Кто зверь или человек, наконец,
И когда убьют моего сына.
Остались только цветы под пылью,
Курильницы шквалят, следы бросают
В пустое болото
И глядит прямо в мои красные глаза
И нити со смертью, что скоро грядет,
Огромная пылающая звезда.
6
Быстрее здесь световые недели летят,
Что случилось не знаю,
Как в твою темницу, камень,
Белые ночи заглянули, сын мой, милый?
Как они смотрят на тебя, иначе,
Своими горячими соколиными глазами,
Говори о высоком кресте, ты держись,
О медленно приближающейся смерти?
7
ПРИГОВОР
Слово, как тяжелый камень,
Упало на мою еще живую грудь.
Я был готов. Я не стонал.
Я постараюсь сделать все возможное.
У меня много дел своих:
Чтобы забыть эту бесконечную боль,
Заставить эту душу стать камнем,
Заставить эту плоть снова жить.
Лишь бы не шорох лета
Пиры за моим окном продаются.
Задолго до того, как я видел во сне
Этот ясный день и пустая камера.
8
К СМЕРТИ
Придешь в любом случае почему бы и нет
Итак?
Я жду тебя, моя нагрузка самая высокая.
Я погасил свет и оставил открытой дверь
Для тебя, такой простой и такой чудесной.
Возьми, пожалуйста, любой прицел, который ты предпочитаешь иметь:
Вонзай в маскировку снарядов,
Или пролезь с ножом, как опытный плут,
Или отрави меня дымящимся тифом,
Или процитируй сказку , выращенный в уме твоем
И познанный каждому человеку до болезни,
В котором Я увижу, наконец, синеву макушек,
И домоправителя, по-прежнему бесстрашного.
Мне все равно. Холодный Енисей лежит
В густом тумане Северная Звезда в блеске,
И голубой блеск любимых глаз
Покрыт последним страхом-мраком.
9
Уже безумие своим крылом,
Накрывает половину сердца моего беспокойного,
Напоит меня пламенным вином
И увлекает в юдоль черноты.
Я понимаю, что только к этому
Моя победа должна быть отдана,
Слыша бредни моего припадка,
Нынче пригонки к чужим живущим.
И ничего из своего прошлого
Это позволит мне взять с собой отсюда
(В какие бы мольбы я ни внушал
Или как часто они появлялись):
Не ужасные глаза моего дорогого сына
Бесконечные страдания и терпение
Не тот черный день, когда грянул гром,
Не тот тюремный час посещения,
Не то сладкая прохлада его рук,
Не то липы оттеняют в волнении,
Не то легкий звук из дальних стран
Слова последних утешений.
10
РАСПЯТИЕ
Не плачь обо мне, Мать,
видя меня в могиле.
я
Хор ангелов прославил славу
великий час,
И небеса растаяли в огнях неистовства.
Он сказал Богу: почему Ты оставил меня, Отец?
И его Матери, не плачь над моей могилой
II
Магдалена корчилась и рыдала в
муки,
Лучший ученик превратился в камень,
Но никто не осмелился даже на мгновение
Увидеть Мать, безмолвную и одинокую.
ЭПИЛОГ
я
Я знаю, как сразу сжаться
лица,
Как страх выглядывает из-под век,
Как страдание творит страницы писаний
На бледных щеках его жестокая царящая середина,
Как сияющий ворон или светлое колечко
Сразу серебряной пылью покрывается,
И улыбка вянет на устах послушных,
И смертоносный страх в сухом хохоте шуршит.
И не только за себя молю Господа,
Но за всех, кто стоял в той очереди, тяжелейшей,
В летнюю жару и в зимнюю стужу,
Под стеною, такой красной и такой незрячей.
II
Снова близок поминальный час,
Теперь я вижу тебя и чувствую тебя и слышу:
И ее, которую подняли в воздух на
подходит,
И ее, кто больше не касается земли своими ногами.
И она с ней металась
красивая голова
Она говорит, я прихожу сюда как в свою усадьбу.
Желаю всем им своими именами
называться;
Но как мне это сделать? У меня нет рулона.
Широкий обычный чехол, который я соткала для
их жребий
От многих слов, что от них я уловил.
Эти слова я буду помнить до тех пор, пока я
жить,
Я не забыл бы их в новом страхе или горе.
И если будет остановлен мой
многострадальный рот
Через который всегда кричат наши народы мессу
Пусть молятся за меня, как за них я
молился,
До дня моей памяти, тихий и печальный.
И если когда-нибудь, когда-нибудь в родном
земля,
Они бы подумали поставить мне памятник,
Я даю разрешение на такое хорошее
праздник,
Но с одним условием они должны разместить его
Не у моря, где я когда-то
родился
Все мои теплые связи с ним оборвались,
Не в царском саду возле того
пень, блаженный,
Где меня ищет печальная тень,
Но здесь, где триста длинных
часов я простоял
И где не была открыта для меня трудная дверь.
Так как в блаженной смерти я
не стоит забывать
Оглушительный рев черной полосы Черной Марии,
Я не должен забывать, как это хлопало
ненавистная дверь,
И завыла старуха, как зверь, перед ней.
И пусть из бронзы и неподвижны
веки,
Словно талый снег текут по слезам,
И пусть тюремный голубь немного воркует
afar
И пусть по Неве плывут немые корабли.
Перевод Евгения Бонвера

Реквием
Ни под чужим небом
Ни под чужим крылом защищенным —
Все это я делил со своим народом
Там, где нас бросила беда.
[1961]
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
В страшные годы
Ежовский террор, я
просидел семнадцать месяцев в тюремных очередях в
Ленинграде. Однажды кто-то каким-то образом «вытащил меня».
При этом позади меня стояла женщина,
с синими от холода губами, которая, конечно, ни разу в жизни
не слышала моего имени. Вырвавшись из характерного для всех нас оцепенения, она сказала мне на ухо
(там все шептались) — «Можно ли это описать?» А я ответил — могу.Именно тогда
что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что раньше
было просто лицом.
[1 апреля 1957 года. Ленинград]
ПОСВЯЩЕНИЕ
Горы падают перед этим горем,
Могучая река останавливает свое течение,
Но двери тюрьмы остаются запертыми
Каторжные норы запираются
И тоска близкая к смерти.
Кому-то нежно дуют свежие ветры,
Нежные закаты согревают насквозь; мы этого не знаем,
Мы везде одни и те же, слушая
Скрип и поворот ненавистных ключей
И тяжелую поступь марширующих солдат.
Проснуться рано, как к ранней обедне,
Прогуляться по столице одичавшей, опустевшей,
Встретимся — мертвые, безжизненные; солнце,
Нижняя каждый день; Нева, туманнее:
Но надежда еще поет вечно вдали.
Приговор. Сразу поток слез,
За ним полное одиночество,
Словно бьющееся сердце больно вырвано, Или,
Ударенная, она лежит зверски положенная,
Но все же умудряется идти, нерешительно, одна.
Где вы, мои невольные друзья,
Пленники моих двух сатанинских лет?
Какое чудо вы видите в сибирской метели?
Что за мерцающий мираж по кругу луны?
Я посылаю каждому из вас приветствие и прощание.
[март 1940]
ВВЕДЕНИЕ
[ПРЕДВЕДЕНИЕ]
Так случилось, когда только
мертвые
Улыбались, радовались освобождению,
Что Ленинград висел вокруг своих тюрем
Как никчёмная эмблема, хлопая своим куском.
Пронзительно и остро пели паровозы
Короткие песни прощальные
В ряды осужденных, обезумевших от страданий,
Как они полками шли —
Звезды смерти стояли над нами
Как корчилась невинная Россия
Под забрызганные кровью сапоги и шины
Черных марий.
я
Тебя увезли на рассвете. Я последовал за
you
Как делают, когда уносят труп.
В затемненном доме плакали дети.
Вспыхнула свеча, освещая Богородицу. . .
Холод иконы был на губах твоих, холод смертельный
пот
На челе твоем — никогда этого не забуду; я соберу
Плакать с женами убитых
стрельцы (1)
Безутешно, под башнями Кремля.
[1935. Осень. Москва]
II
Тихая река Дон
Желтая луна тихонько смотрит на
Хвастается, в кепке набекрень
Видит в окно тень от тебя
Тяжело больна, совсем одна
Луна видит женщину, лежащую дома
Ее сын в тюрьма, ее муж умер
Вместо этого помолитесь за нее.
III
Это не я, страдает кто-то другой.
Я не мог.
Не так. Все, что случилось,
Накройте черной тканью,
Тогда пусть уберут факелы.. .
Ночь.
IV
Хихиканье, шутки, все
Любимый,
Беззаботный грешник Царскосельский (2)
Если бы ты мог предвидеть
Что жизнь с тобой сделает —
Что ты будешь стоять с посылкой в руках,
Под крестами (3), трехсотый в
строке ,
Сжигая новогодний лед
Твоими горячими слезами.
Взад-вперед качается тюремный тополь
Без звука — сколько невинных
Невинных жизней отнимают.. .
[1938]
В
В течение семнадцати месяцев я был
крича,
зову тебя домой.
Я бросился в ноги мясникам
За тебя, мой сын и мой ужас.
Всё смешалось навсегда —
Я уже не различаю
Кто зверь, кто человек и как долго
Ждать можно казни.
Теперь только пыльные цветы,
Звяканье кадила,
Следы откуда-то в никуда
И, смотря мне в лицо
И угрожая скорою гибелью,
Огромная звезда.
[1939]
VI
Недели летят незаметно. И все же,
Я не могу понять, что возникло,
Как, мой сын, в твою темницу
Так ярко смотрят белые ночи.
Теперь снова они горят,
Глаза, что сосредотачиваются, как ястреб,
И, на твоем кресте, речь
Снова о смерти.
[1939. Весна]
VII
ПРИГОВОР
Слово упало с каменным стуком
В мою еще бьющуюся грудь.
Ничего, я подготовился,
С остальным справлюсь.
У меня сегодня много работы;
Мне нужно зарезать память,
Превратить мою живую душу в камень
Потом снова научиться жить. . .
Но как. Жаркое лето шумит
Словно карнавал за моим окном;
Я давно предчувствовал это
Светлый день и покинутый дом.
[22 июня 1939 г. Лето. Фонтанный Дом (4)]
VIII
К СМЕРТИ
Ты все равно придешь — так почему бы и нет?
Я жду тебя; все стало слишком тяжело.
Я погасил свет и открыл дверь
Для тебя, такой простой и такой прекрасной.
Принимайте любую форму. Взорвался в
Словно снаряд ядовитого газа. Подкрадись ко мне
Как опытный бандит с тяжелым оружием.
Отрави меня, если хочешь, тифозным выдыханием,
Или сказкой простой, приготовленной тобой
(И известной всем до тошноты), возьми меня
Перед командиром синих шапок и дай мне
мельком
Испуганное белое лицо домоправителя.
Мне уже все равно. Река Енисей
Бурлит дальше. Горит Полярная звезда.
Голубые искры любимых глаз
Закрой и прикрой последний ужас.
[19 августа 1939. Фонтанный Дом]
IX
Безумие своими крыльями
Накрыло половину моей души
Оно питает меня огненным вином
И манит в бездну.
Вот тогда я и понял
Слушая мой инопланетный бред
Что я должен отдать победу
Ей.
Как бы я ни пил
Как бы я ни просил
Это не позволит мне взять
Одна вещь прочь:
Не пугающие глаза моего сына —
Страдание, застывшее в камне,
Или часы свиданий в тюрьме
Или дни, которые заканчиваются бурями
Ни сладостной прохлады руки
Ни тревожной тени лип
Ни легкого далекого звука
Последних утешительных слов.
[14 мая 1940. Фонтанный Дом]
X
РАСПЯТИЕ
Не плачь обо мне, мама.
Я жив в своей могиле.
1.
Ангельский сонм прославил час великий,
Небеса растаяли в пламени.
Он сказал своему отцу: «Почему ты оставил меня!»
Но матери: «Не плачь обо мне. . .’
[1940. Фонтанный Дом]
2.
Магдалина била себя и плакала,
Любимая ученица обратилась в камень,
Но там, где стояла безмолвная мать,
Ни один человек не смел взглянуть.
[1943. Ташкент]
ЭПИЛОГ
1.
Я узнал, как падают лица,
Как из опущенных глаз убегает ужас,
Как страдание вытравливает жестокие страницы
Из клинописных знаков на щеках.
Я знаю, как тёмные или пепельно-русые пряди волос
Могут вдруг побелеть. Я научился узнавать
Угасающие улыбки на покорных губах,
Дрожащий страх в глухом смехе.
Вот почему я молюсь не за себя
А за всех вас, кто стоял со мной
Сквозь лютейший холод и палящий июльский зной
Под высокой, совершенно слепой красной стеной.
2.
Настал час помянуть усопших.
Я вижу тебя, я слышу тебя, я чувствую тебя:
Тот, кто сопротивлялся долгому волочению к открытому окну;
Та, которая больше не чувствовала удар знакомой
земли под ногами;
Та, которая, дернув головой, ответила:
‘Я прихожу сюда, как домой!’
Я хотел бы назвать вас всех по именам, но список
Убран и больше негде искать.
Итак,
Я соткала тебе этот широкий саван из скромных
слов,
подслушанных тобой.Везде, навсегда и всегда,
Я никогда не забуду ни одной вещи. Даже в новых
горе.
Даже если зажмут мой измученный рот
Сквозь который кричат сто миллионов людей;
Вот как я хочу, чтобы они помнили обо мне, когда я умру
Накануне дня моей памяти.
Если кто-нибудь когда-нибудь в этой стране
Решит поставить мне памятник,
Я даю свое согласие на этот праздник
Но только с тем условием — не строить его
У моря, где я родился,
Я разорвал свой последний связи с морем;
Ни в Царском парке у священного пня
Где безутешная тень меня ищет;
Построить здесь, где я простоял триста часов
И никто не открывал задвижку.
Слушай, даже в блаженной смерти я боюсь
Что забуду Черных Марий,
Забуду, как ненавистно хлопнула дверь и старуха
Выла, как раненый зверь.
Пусть льются, как слезы, тающие льдины
Из моих неподвижных бронзовых век
И пусть воркует вдали тюремный голубь
Пока по реке тихо плывут корабли.
[Март 1940. Фонтанный Дом]

СНОСКИ
1 Поднявшаяся элитная гвардия
в восстании
против Петра Великого в 1698 году.Большинство из них были либо казнены, либо сосланы.
2 Императорская летняя резиденция под Санкт-Петербургом
, где Ахматова провела свои ранние годы.
3 Тюремный комплекс в центре Ленинграда у Финляндского вокзала
, названный Крестами из-за формы
двух корпусов.
4 Ленинградский дом, в котором жила Ахматова.
Перевод Саши Солдатова

	Стихи
	Александр Фивы (Из «Маленьких античных поэм») 1961 Я думаю, царь был свиреп, хотя молод, Когда он провозгласил, Ты сровняешь Фивы с землей. И воспринял старый вождь этот город гордым, Видел он во времена, что в сагах воспеты. Поджечь всех! Король перечислил еще Башни, ворота, храмы богатые и процветающие Но погрузился в мысли, и сказал с просветленным лицом, Вы просто обеспечиваете Дома бардов уцелевшими. Перевод Тани Карштедт

	«По твердой корке…» 1917 По твердому насту глубоких снегов, К тайному, белому дому твоему, Так нежно и тихо мы вдвоем Идем, в тишине полузаблудшие. И слаще всех песен, воспеваемый вечно, Неужели этот сон становится правдой, Переплетенные ветки благосклонно кивают, Легкое кольцо твоих серебряных шпор… Перевел Евгений Бонвер

	«И как это происходит…» 1907 Как бывает часто на разрывах любви, Призрак первых дней опять к нам приходил, Ива серебристая в окно потом протянулась, Серебряная красота ее нежных ветвей. Птица запели песню света и наслаждения Нам, боящимся поднять взоры с земли, Настолько высоких, горьких и интенсивных, О днях, когда мы вместе спасались. Перевел Евгений Бонвер

	«И была у Пушкина ссылка…» 1927 И ссылка Пушкина началась тут же, И ссылка Лермонтова «отменилась». На горной земле пахнет легкими травами. У озера, где парят тени платанов, В тот роковой час перед вечерними толчками,— Ослепительный свет желанных глаз Вечно живого любовника Тамары. Перевел Евгений Бонвер

	«Как белый камень…» 1916 Как белый камень в прохладе колодца глубина, Там лежит во мне одно чудесное воспоминание. Я не могу и не хочу пропустить это: Это моя пытка и моя крайняя радость. Думаю, тот, чей взгляд будет направил мне в глаза, сразу увидишь его целиком. Он станет более задумчивым и унылым Чем кто-либо, услышав рассказ о пособии по безработице. Я знал: боги обратились однажды, в их безумие, Людей в вещи, не убивая гуманных чувств. Ты обратился к моим воспоминаниям Чтобы увековечить неземную печаль. Перевел Евгений Бонвер

	Сероглазый король 1910 Привет! Приветствую тебя, о, неподвижный боль! Вчера был убит молодой сероглазый король. Этот осенний вечер был душным и красный. Муж, вернувшись, тихо сказал: «Он ушел на охоту, они отнес его домой; Его нашли под куполом старого дуба. Мне жаль королеву. Он, такой молодой, прошлый прочь!… За одну ночь ее черные волосы поседели.» Он нашел свою трубку на теплой камин, И тихонько ушел в свой обычный забег. Сейчас моя дочь проснется и встань — Мать посмотрит в милые серые глаза… И тополя у окон шумят, как пой, «Никогда больше ты не увидишь своего молодого короля…» *Перевод Евгения Бонвера*

	«Я не люблю цветы…» Я не люблю цветы — они мне часто напоминают О похоронах, свадьбах и балах; Их присутствие на столах к обеду зовет. Но вечно простые розы очарование Что было моим утешением, когда я был ребенком, Осталось — мое наследие — множество лет позади, Как гул вечной музыки Моцарта. Перевел Евгений Бонвер

	«Если Луна в небе…» Если луна по небу не бродит, Но остывает, как тюлень наверху, Мой покойный муж входит в дом Читать любовные письма. Он помнит шкатулку дубовую, С замком, очень потайным и странным, И раскидывает по полу удар Ног своих в железной связи. Он следит за временем встреч И расплывчатым набором подписей. Мало ли было ему горя И боли в этом слове до того? Перевел Евгений Бонвер

	Вечером 1913 Музыка сада доносилась до меня С неописуемой скорбью. Замерзшие устрицы пахли свежестью И остротой северного моря. Он сказал мне: «Я лучший из друзья!», И нежно коснулась шнурков моего платья. О, как отличается от объятий Легкое прикосновение этих рук. Вот так гладят кошку, птичку… Или наблюдают за девушками, которые гоняют лошадей…. И просто тихий смех Под его ресницами легкое золото. И грустный голос скрипки Поет мне из тумана низменного, «Слава небесам святым и радуйся — Ты первый раз с любимой.» Перевел Евгений Бонвер

	«В Человеческой близости Там…» В человеческой близости есть тайная грань, Ни любви, ни страсти не пройти ее выше, Пусть уста с устами слиться в немой ярости, И сердца разорвутся от любви. И дружба тоже бессильна заговор, И так годы блаженства с благородными устремлениями, Когда твое сердце свободно и неизвестно, Медленное томление земного чувства. И те, кто стремится достичь этого края безумны, Но дотянувшиеся потрясены тоской тяжелой — Теперь ты знаешь, почему под рукой Ты не чувствуешь биения моего сердца. Перевел Евгений Бонвер

	«Вдова в черном…» 1921 Вдова в черном — плачущая осень Все сердца покрывает тоскливым облаком… Пока отчетливо вспоминаются ее мужские слова, Она не перестанет громко плакать. Будет так до тех пор, пока снежная пуха Помилует изнемогающих и уставших Забвение страданий и любви — Хоть и оплачено жизнью — чего еще желать Перевел Евгений Бонвер

	«Ты, Кто родился…» 1956 Ты, рожденный для поэзии, Не повторяй изречений древних. Хотя, может быть, и сама наша Поэзия, Всего одна красивая цитата. Перевел Евгений Бонвер

	Борису Пастернаку 1960 Эхо-птица даст мне ответ B.стр. Смолк голос, неподражаемый здесь, Навеки покинул нас пэр рощ, Он превратился в вечный слух… В дождь, о том, что пел не раз. И все цветы, что растут под небеса, Зацвела навстречу идущей смерти Но вдруг замолчала и опечалила Планета, носящая скромное имя Земля. Перевод Евгения Бонвера

	Муза 1924 Когда в ночи я жду ее, нетерпеливый, Жизнь кажется мне, как висящая на волоске. Что означает только свобода, или молодость, или одобрение, По сравнению с нежной поступью волынщика? И она вошла, выбросила края мантии, Отказался от меня с искренним вниманием. Я говорю ей: «Ты продиктовала Данте Страницы Ада?» Она отвечает: «Да, была». Перевел Евгений Бонвер

	Жена Лота 1922 — 1924 Жена Лота оглянулась и превратилась в соляной столб. Бытие Святой Жребий шел за Божьим angel, Он казался огромным и светлым на холме, огромным и черным. Но сердце жены шепнуло сильнее и страннее: «Еще не поздно, успеешь оглянуться На эти розовые башенки родного Содома, Площадь, где ты пел, И двор, где ты прятался, Окна, выходящие из твоего уютного дома , Где ты родила детей своему дорогому человеку». Она взглянула — и глаза ее мигом слиплись От боли — совсем уже не могли видеть: Ее быстрые ноги вросли в каменистую землю, Ее тело превратилось в соляной столб. Кто будет оплакивать ее, как одну из Лотов члены семьи? Не кажется ли она нам наименьшей из потерь? Но в глубине души я всегда буду помнить Ту, что отдала жизнь за один-единственный взгляд. Перевод с русского Таня Карштедт

	«Почему этот век хуже…» 1919 Чем этот век хуже тех других? Может быть, от того, что в печали и тревоге, Лишь самую черную язву коснулся, Но не смог излечить ее в свой срок. Еще, на западе, земное солнце наделяет Крыши городов утренним светом, Но, вот, Белая уже отмечает дом, И зовет ворон, и вороны летят. Перевел Евгений Бонвер

	Музыка 1958 Что-то небесное всегда горит в нем, Мне нравится наблюдать за его чудесными гранями. Говорит со мной в нередких порывах судьбы, Когда другие боятся подойти близко. Когда последний из друзей посмотрел прочь От меня в могилу, она мне в тишине легла, И запела, как поет гроза в мае, Словно все цветы заговорили в садах. Перевел Евгений Бонвер

	«Я родился в нужное время…» 1913 Я родился в нужное время, в целом, Только это время благодатное, Но великий Бог не дал моей бедной душе Жить без обмана на этой земле. И поэтому темно в моем дом, И посему, все мои друзья, Как грустные птицы, вечером встревоженные, Поют о любви, которой никогда не было на земле. Перевел Евгений Бонвер

	«Они меня не встретили…» 1913 Не встретили меня, бродили, На ступеньках с яркими фонарями. Я вошел в тихий дом В мутном, ведре лунном свете. Под зеленым ореолом лампы, С улыбкой сдерживаемой ярости, Мой друг сказал: «Золушка, Голос у тебя очень странный…» Сверчок играет на скрипке; Почернел камин. Ой, кто-то взял мою маленькую Белую туфельку на память, И подарил мне три гвоздики, Заря бросая взор —. Мои грехи за обвинения, Тебя не замаскировать. И сердце ненавидит верить в Время, которое тоже близко, Когда он будет просить женщин Примерить мой белый ботинок. Перевод Тани Карштедт

	«Ты будешь жить, а я нет…» 1959 Ты будешь жить, а я нет; быть может, Последний поворот тот. По-разному стреляли в нас: У каждой твари своя доля, У каждой свой порядок, крепкий, — Волк всегда подстрелен. На воле волки растут, Но дело с ними недолго: В траве, во льду, в снегу, — Волка всегда подстрелят. Не плачь, о друг мой милый, Если, в жару или в холод, От следов волков ты услышишь Мой отчаянный отзыв. Перевел Евгений Бонвер

	Читая «Гамлета» 1 Участок у могил был пыльной жаркой землей; Река позади — голубая и прохладная. Ты сказал мне: «Ну, иди в монастырь, Или иди женись на дураке…» Князья всегда так говорят, будь то тихий или свирепый, Но мне дорога эта речь, короткая и бедная — Пусть течет и сияют через тысячу лет, Словно с плеч меховые накидки. 2 И, как бы не по делу, Я сказал: «Ты», иначе… И легкая улыбка наслаждения Озарила милое лицо. От таких оплошностей, сказанных или мысленных, Каждая щека пылала бы. Я люблю тебя как сорока нежных Сестры любят и благословляют. Перевод Тани Карштедт

	Осипу Мандельштаму И город застыл в тисках, Деревья, стены, снег, под стеклом. По хрусталю, по скользким следам льда, крашенные сани и я вместе проходим. А над Святым Петром тополя, вороны Там бледно-зеленый купол светится, Тусклый в окутанной солнцем пыли. Поле богатырей осталось в моей памяти, Куликовское поле варварской битвы. Замерзшие тополя, как бокалы для тоста, стучат теперь, шумнее, наверху. Как будто это была наша свадьба, и толпа пила за наше здоровье и счастье. Но Страх и Муза по очереди охраняют комнату, куда изгнан поэт, и ночь, шагая во весь опор, о грядущем рассвете не знает.

	Двадцать первая.Ночь. Понедельник Двадцать первая. Ночь. Понедельник. Силуэт столицы в темноте. Какой-то бездельник — кто его знает — сочинил сказку о том, что на земле существует любовь. Люди верят этому, может быть, от лень или скука, и живут соответственно: ждут встречи с нетерпением, боятся разлуки, и когда поют, то поют о любви. Но тайна открывается некоторые, и на них располагается тишина… Я узнал об этом случайно и теперь кажется, что я все время болею.

Сегодня утром моя дочь встала рано в 5:30, потому что неправильно поставила будильник. Вместо того чтобы вернуться в постель, она на цыпочках спустилась вниз, чтобы прочитать пятую книгу о Гарри Поттере. Я решил сам встать, побриться и почитать стихи. В своем кабинете я взял несколько томов, а затем остановился на Анне Ахматовой, одной из моих любимых русских поэтесс, разделявших философию поэзии Мандельштама, что нашло отражение в их стремлении искать красоту в природном и физическом мире их окружения.Она была очень закрытым человеком и как будто писала каждому из нас очень личным голосом.

Как сказал Макс Хейворд в своем предисловии, цитируя Ахматову, она знала, «из какого хлама может вырасти, совершенно не стыдясь, поэзия». Ей пришлось столкнуться с ужасами сталинского правления и собственной борьбой с туберкулезом; тем не менее, она все еще умеет наслаждаться жизнью во всей ее полноте. Вот два стихотворения, которые мне особенно понравились этим утром:

Стихи о боге Анны Ахматовой

Стихи о религии Анны Ахматовой

Религиозные мотивы в поэзии Анны Ахматовой. М.С. Руденко

Стихи о Боге

«Легкой жизни я просил у Бога»

Песни на стихи Анны Ахматовой

Политика публикации отзывов

1. Мы хотим увидеть ваш уникальный опыт

2. Мы за вежливость

3. Ваш отзыв должно быть удобно читать

4. Отзыв не должен содержать сторонние ссылки

5. Для замечаний по качеству изданий есть кнопка «Жалобная книга»

6. Отзыв – место для ваших впечатлений

7. Мы не отвечаем за работу розничных и интернет-магазинов.

8. Мы уважаем законы РФ

Персональный сайт — БИБЛЕЙСКИЕ СТИХИ АННЫ АХМАТОВОЙ И КАЗИМЕРЫ ИЛЛАКОВИЧУВНЫ

Религиозный символизм как бунт в «Реквиеме» Ахматовой

10 стихов Анны Ахматовой, которые стоит прочитать, когда жизнь, любовь и политика тяжелы

В поисках Анны Ахматовой

Жизнь и времена Анны Ахматовой

«Вы можете это описать?»

И я сказал: «Я могу.

Затем что-то похожее на улыбку скользнуло по тому, что когда-то было ее лицом.

«Наполовину блудница, наполовину монахиня», — иронизировал над ней человек, отвечающий за советскую культурную политику.

Топ-10 стихов Анны Ахматовой, которые стоит прочесть

Анна Ахматова | Фонд поэзии

Избранные стихи 1909–1963 (1985) АННЫ АХМАТОВОЙ

Жена Лота автора Анна Ахамтова

Резюме

Значение титула «Жена Лота»

Анализ, Станца за Станцей

Станца Один

Станца вторая

Станца Три

Станца четвертая

Исторический контекст

Шедевры мировой литературы-Анна Андреевна Ахматова

Поэзия и утешение Turtle Light Press

Возвращение

Последний тост

admin

Добавить комментарий Отменить ответ

Рубрики

Related Posts