Что такое аминь в православии: Каково значение слова «аминь»? / Православие.Ru

Содержание

Аминь — православная энциклопедия «Азбука веры»

5 ступеней веры

Аминь Богословско-литургический словарь
Аминь Библейская энциклопедия
Аминь Библейская энциклопедия Брокгауза

Ами́нь (евр. ן‎אמ, «истинно, верно, да будет», греч. ἀμὴν) – слово, выражающее утверждение истинности и верности. В еврейском языке это слово имеет тот же корень, что и слова, обозначающие «твердый», «надежный», «постоянный», а также «верить», «доверять».

Слово «аминь» используется в нескольких случаях.

Во-первых, оно произносится в завершении молитвы, проповеди, текста Священного Писания (Евангелий или Посланий), чтения Символа веры и является неотъемлемой частью богослужебной практики, то есть литургической формулой.

Во-вторых, оно встречается в Священном Писании как форма, призванная усилить верность истин Божественного Откровения. В таком значении это слово использовал апостол Павел: «Ибо Сын Божий, Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и Тимофеем, не был «да» и «нет»; но в Нем было «да», ибо все обетования Божии в Нем «да» и в Нем «аминь»» (2Кор.1:20). В таком значении это слово использовал Сам Господь Иисус Христос. При этом слово «аминь» часто переводится словом «истинно»: «Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф.5:18).

Слово Аминь также выступает как одно из имен Божьих в книге пророка Исайи (Ис.65:16 – в Синод. пер. – «Бог истины»), подчеркивающее верность Бога. Как имя Божье оно выступает и в Откровении св. Иоанна Богослова: «И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия» (Отк.3:14).

Слова «аминь» и «аллилуйя» – еврейские слова, оставшиеся не переведенными, попавшие в русский язык практически в неизменном виде.

Ю.И. Рубан

Аминь – («воистину», «бесспорно», «да будет так») – еврейское слово, употребляемое при заключении молитвы, а также для выражения утверждения, одобрения или желания. Заимствованное из Ветхого Завета, слово аминь является, вероятно, самым распространенным («знаковым») религиозным термином, в равной мере близким иудаизму, христианству и исламу. В масоретской еврейской Библии оно встречается тринадцать раз (и еще три раза в добавочных местах Септуагинты – греческого перевода Библии).

Впервые (в аспекте хронологии формирования библейского текста, а не «библейской истории») аминь употребляется в Третьей Книге Царств (1:36), где служит введением к утвердительному ответу, затем переходит в конец речи (в Книге Пророка Иеремии и др.). Такое «заключительное аминь» употреблялось при торжественных клятвах, когда короткое энергичное восклицание производит больший эффект, чем заключительная фраза. В ветхозаветном богослужении аминь (наряду с аллилуйя) в течение персидской эпохи (VI–IV вв. до н. э.) служило ответом народа на славословие священников и левитов. В Новом Завете встречается 119 раз, причем в 52 случаях в значении, неизвестном еврейским Священным книгам, – в начале поучения, без всякой связи с тем, что было сказано раньше (то есть в предшествовавшем поучении).

Формирование христианского богослужения на основе синагогального еврейского, обусловило заимствование аминь в качестве важного литургиического термина. Уже во время Иустина (Юстина) Мученика (сер. II в.) аминь произносилось народом после евхаристической молитвы, громко читаемой предстоятелем (Первая Апология, 65, 67). В широком смысле аминь понимается в христианском религиозном обиходе как «печать», или «слово-скрепа», выражающее волеизъявление молящихся людей, принятие ими ответственности перед Богом и надежду на то, что молитва будет услышана. (В древности на возгласы или призывы совершающего богослужение архиерея или священника отвечал верующий народ, реальный участник богослужения, а не хор, как в настоящее время.) Поэтому оно произносится (или поется) в конце каждой молитвы или священнического возгласа. Этим верующие присоединяются к возглавляющему богослужение предстоятелю, свидетельствуя о своем согласии и (в идеале) о понимании смысла слов произносимой им молитвы. Кроме того, аминь выражает соотносительность служений священника и народа, выявляя диалогический характер христианского богослужения как такового и связывая в одно органическое целое предстоятеля и возглавляемый им «народ Божий». Знаменательно также, что аминь запечатлевает повествование христианской Библии, являясь ее последним словом (Откр.22:21).

Русский и восточные славянские языки восприняли слово аминь в греческом средневековом произношении (вместо amen, как в западной традиции, ориентированной на древнее произношение, по Эразму Роттердамскому), придав ему значительное богатство производных значений и фразеологизмов, не существовавших в библейском и церковном употреблении.

Лит.: Аминь // Еврейская Энциклопедия. М., 1991; Шмеман А., прот. Евхаристия. Таинство Царства. 2‑е изд. М., 1992; Трофимкина О. И. Библеизм аминь в славянских языках // Славистический сборник: В честь 70-летия профессора П.А. Дмитриева. СПб.: СПбГУ, 1998. С. 220–226.

21 тыс. 1

Аминь — это просто набор символов:
адресующих массы сознаний к определённым понятиям. Эти понятия определены не в нашей стране, возможно и не в наших интересах. Найдите перевод слова Аминь, на свой родной язык и заканчивайте молитвы на родном языке!

Аминь переводится с греческого и иврита «верно», «да будет так», с арамейского языка — «правда». Аминь — завершающая фраза в молитвах в иудаизме, исламе и христианстве, призванная подтверждать истинность произнесенных слов.

Да, можно прост осказать, что Аминь — (церковно) истинно, воистину, подлинно, верно и крепко …, но всем понятно, что это не полная картина или сокращенное понимание, как мама — это мама
Самослов истины — человек говорит (либо дело), говорит правду, это правда не оспорима и спору ей нет. Не так ли?
Так вот в православии или язычестве (описано не мною):
А-аз, человек. .. Читать далее

Иврит.
Lehaamin — верить,
Maamin — верю, веришь, верит,
Maaminа — верю, веришь, верит ж.р.
Taamin — будешь верить,
Aamin — буду верить,
Amen — верь.
Позаимствовавшие нашего племенного бога с нашими же дневниками предков и их же ролевой игрой — просто повторют это слово, как часть ритуальной формулы. Читать далее

Это началось в середине шестого века как литургическое новшество. Император Юстиниан узнал, что некоторые священники в Константинополе и его провинциях начинают беззвучно (неслышным голосом) читать евхаристические и крестильные молитвы. Он энергично протестовал и, стремясь в 565 году противостоять этому и другим злоупотреблениям в жизни Церкви, издал свой Новелла 137, часть которой гласила:

Более того, повелеваем всем епископам и священникам произносить молитвы, употребляемые при богослужении и при святом крещении, не неслышно, но голосом, слышимым верным людям, чтобы умы из тех, кто слушает, могут быть взволнованы до большего угрызения совести. [1]

Несмотря на эти усилия, Юстиниан не смог остановить эту практику. Этот результат «открыл путь к коренным изменениям не только в литургической практике, но и в народном евхаристическом благочестии»[2]. С этого времени развилось более аллегорическое понимание литургии. Каждое действие, имевшее прежде иногда только практическое значение, теперь приобретало иные значения, часто связанные с жизнью Христа: первый вход как его общественное служение, великий вход как его погребение. Более того, где видение литургии из ее первоначальных описаний в IX в.0009 Первая апология св. Иустина Мученика (155 г. н.э., разделы 65 и 67) имела подчеркнутое действие того, что верующие (духовенство и миряне) делали вместе, подчеркивание слов «нас и мы», теперь развивалось — при использовании тех же слов — видение того, что священник делает перед народом , придавая каждому своему действию символическое значение.[3]

Кроме того, если св. Иоанн Златоуст мог бы написать, что «бывают случаи, когда священник ничем не отличается от мирянина, особенно при приближении к Святым Тайнам»[4], то теперь можно было бы показать, как «видение «между духовенством и мирянами выросло видение, которое имело теологическое, сакраментальное и даже архитектурное измерение. Размышляя о своем опыте богослужения в Русской Православной Церкви, о. Александр Шмеманн писал в своем Журнал о том, что «Во время богослужения тщательно скрывается от них все, что могло дойти до сознания верующих, любое подобие смысла». (15 марта 1976 г.).

Почему евхаристические молитвы должны быть услышаны всеми? Это важно, потому что в этих молитвах возвещается и утверждается Христианская История, наша История. В рассказе св. Иустина о литургии, упомянутой ранее, когда «приносят хлеб, вино и воду… председатель также возносит молитвы и благодарения в меру своих возможностей, и прихожане соглашаются, произнося аминь». (раздел 67)

Еврейское слово «аминь» означает сказать: «Это правда. Да будет так. Да». Это значит сказать «Да» в Иисусе Христе: «Ибо все обетования Божии находят в Нем свое «Да», — говорит св. Павел (2 Кор. 1:19–20). Сказать «Аминь» — значит подтвердить желание стать истинным «я» во Христе. Св. Августин писал: «Тому, что ты есть, скажи «Аминь» и таким образом запечатай это своим ответом». Когда собрание произносит «Аминь» в конце евхаристической молитвы, оно вспоминает и подтверждает все, что Бог сделал и будет делать в продолжающейся Истории Своего народа.

Молитвы, возносимые епископом в это время, были спонтанными, произнесенными «в меру своих возможностей». Постепенно они формализовались, наиболее полно выразившись, по крайней мере, в византийской традиции в литургиях св. Иоанна Златоуста и св. Василия Великого. Евхаристические молитвы в этих литургиях сочетают в себе «триединую интуицию» Писания, темы творения, грехопадения и искупления, с основным акцентом на неизменной любви Божией: «Ты был тем, кто привел нас из небытия в бытие, и когда мы отпали, воскресил нас и не переставал делать все вещи, пока Ты не вознес нас на небеса и не даровал нам грядущее Твое Царство». (Анафора св. Иоанна)

Анафора св. Великий пост представляет собой «гобелен» библейских ссылок, более подробно раскрывающий «все», что сделал Бог. Отец Эндрю Морби видит в анафоре место для начала подготовки оглашенных: «Здесь можно найти, в резюме, изложение всего важного в том, что Церковь должна сказать о Боге как Троице, о Сыне и Духе, о творении, человеке, мире, деле Христовом, действии Духа, жизни Церковь, характер христианской жизни. Это убедительное и трогательное видение».[5]

«Безмолвная» или «тайная» практика чтения этих молитв будет беспрепятственно существовать веками. В XIX и начале XX вв. русские богословы, историки и литурги начали пересматривать основы православного богослужения, производя (в ряде случаев) до сих пор классические исследования литургий св. Иоанна и Василия, Типикона и Тайные молитвы. В 1905 г. А. П. Голубцов перечислил некоторые причины, по которым молитвы перестали читаться публично:

Тайное чтение было включено в displina arcana («тайная дисциплина»), благодаря чему считалось, что «непосвященные» не могут слышать о тайнах веры или поклонения. Это поощряло ранее упомянутое разделение между духовенством и мирянами.

В 1905 году Священный Синод попросил каждого русского епархиального архиерея внести предложения для обсуждения на предложенном Всероссийском Соборе (Соборе, который в конечном итоге состоится в 1917 году). Половина из шестидесяти четырех архиереев высказывала литургические опасения: необходимость издания Типикона для приходского употребления, пересмотра церковнославянского или введения русского языка и т. д.) Некоторые, в том числе архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон ( позднейший Патриарх) рекомендовал читать тайные молитвы вслух. Епископ Нижегородский Назарий писал, что «для того, чтобы присутствующие вполне поняли устройство этого важнейшего богослужения, испытав его во всей его целостности и увидев, как оно развивается, может быть желательно разрешить тайные молитвы читать вслух. Это соответствовало бы даже практике Ранней Церкви. Публичное чтение священнических молитв возвышало бы молитвенный дух молящихся»[7]. Примерно в это же время о. Иоанн Кронштадтский, известный своим консерватизмом во многих областях, беспокоился о том, что многие люди небрежно относятся к богослужениям и не знают о «тайных молитвах». Он писал, что «священник или епископ читает про себя много молитв; гораздо интереснее и полезнее было бы для умов и сердец христиан знать полный текст Литургии»[8] 9. 0005

Серьезному пересмотру литургических вопросов в Русской Церкви и по сей день препятствуют потрясения революции и идеализация дореволюционной русской жизни. Рассмотрение некоторых легитимных реформ, таких как чтение «тайных» молитв и литургическое использование русского языка, несомненно, еще более затруднено их ассоциацией с раскольническим движением 1920-х годов, известным как «Живая Церковь».

Несмотря на это, православные богословы на Западе продолжали бы утверждать связь между этими молитвами и участием мирян в богослужении. Борис Сове в своей статье «Евхаристия в Древней Церкви и современная практика» заметил, что «после введения тайного чтения анафоры Литургия оставалась и не могла иначе быть общим Богослужением, но как-то ответственность за совместную молитву и приношение была снята с мирян»[9].]

Если бы мы, православные христиане, спросили бы, как один отец: «Где истории, говорящие нам о том, какие мы люди?»[10], мы могли бы заключить, что они находятся в нашем богослужении и, в частности, Божественная литургия. Литургия, по сути, есть акт, посредством которого община вспоминает, празднует и утверждает — каждый раз — пересказ «благой вести» во всей ее полноте. Услышав это, говоря «Да», мы признаем не только то, во что мы верим, но мы говорим «Аминь» нашей Истории как Божий народ.