Платон

Философия Платона кратко

Жизнь Платона

Платон родился в Афинах, его настоящее имя – Аристокл. Платон («широкоплечий») – прозвище, которому он обязан своим мощным торсом. Философ происходил из знатного рода, получил хорошее образование, в возрасте около 20 лет стал учеником Сократа. Сначала Платон готовил себя к политической деятельности, после смерти своего учителя, он покинул Афины и много путешествовал, главным образом, по Италии. Разочаровавшись в политике и чуть не попав в рабство, Платон возвращается в Афины, где и создает свою знаменитую школу – Академию (она располагается в роще, посаженной в честь греческого героя Академа), которая просуществовала более 900 лет. Обучали здесь не только философии и политике, но и геометрии, астрономии, географии, ботанике, каждый день проводились гимнастические занятия. Обучение основывалось на лекциях, дискуссиях и совместных беседах. Почти все произведения, дошедшие до нас, написаны в форме диалога, главным персонажем которого является Сократ, выражающий взгляды самого Платона.

Основные философские труды Платона

«Апология Сократа», «Менон», «Пир», «Федр», «Парменид», «Государство», «Законы».

Философия Платона

Основным вопросом досократовской философии была разработка натурфилософии, проблема поиска первоначала, попытка объяснить происхождение и существование мира. Предшествующие философы понимали природу и космос как мир вещей видимых и чувственно воспринимаемых, но так и не смогли объяснить мир с помощью причин, в основе которых лежат только «стихии» или их свойства (вода, воздух, огонь, земля, горячее, холодное, разряжение и т.п.).

Заслуга Платона заключается в том, что он вносит новый исключительно рациональный взгляд на объяснение и познание мира, приходит к открытию другой реальности – сверхчувственного, надфизического, умопостигаемого пространства. Это приводит к пониманию двух планов бытия: феноменального, видимого, и невидимого, метафизического, улавливаемого исключительно интеллектом; тем самым Платон впервые подчеркивает самоценность идеального.

С этих пор происходит размежевание философов на материалистов, для которых истинным бытием является материальный, чувственно воспринимаемый мир (линия Демокрита), и идеалистов, для которых истинное бытие – нематериальный, сверхчувственный, надфизический, умопостигаемый мир (линия Платона).

Философия Платона носит характер объективного идеализма, когда за первооснову сущего принимается безличный универсальный дух, надиндивидуальное сознание.

Теория идей

Мир идей Платона

Истинные причины вещей Платон видит не в физической реальности, а в умопостигаемом мире и называет их «идеями», или «эйдосами». Вещи материального мира могут меняться, рождаются и умирают, а вот их причины должны быть вечными и неизменными, должны выражать сущность вещей. Главный тезис Платона заключается в том, что «…вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть».

Идеи представляют собой всеобщее, в отличие от единичных вещей – и только всеобщее, по мнению Платона, достойно познания. Этот принцип распространяется на все предметы исследования, но в своих диалогах Платон большое внимание уделяет рассмотрению сущности прекрасного. В диалоге «Гиппий Больший» описан спор о прекрасном между Сократом, представляющим точку зрения Платона, и софистом Гиппием, который изображен простоватым, даже глуповатым человеком. На вопрос: «Что такое прекрасное?», Гиппий приводит первый пришедший на ум частный случай и отвечает, что это прекрасная девушка. Сократ говорит, что тогда надо признать прекрасным и прекрасного коня, и прекрасную лиру и даже прекрасный горшок, но все эти вещи прекрасны лишь в относительном смысле. «Или ты не в состоянии вспомнить, что я спрашивал о прекрасном самом по себе, которое все, к чему бы оно ни присоединилось, делает прекрасным, – и камень, и дерево, и человека, и бога, и любое деяние, любое знание». Речь идет о таком прекрасном, которое «никогда, никому и нигде не могло бы показаться безобразным», о том, «что есть прекрасное для всех и всегда». Понятое в этом смысле прекрасное и есть идея, или вид, или эйдос.

Можно сказать, что идея – сверхчувственная причина, образец, цель и прообраз всех вещей, источник их реальности в этом мире. Платон пишет: «…идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей идеям заключается не в чем ином, как только в уподоблении им».

Таким образом, можно выделить основные признаки идей:

• вечность
• неизменность
• объективность
• безотносительность
• независимость от чувств
• независимость от условий пространства и времени

Структура идеального мира.

Платон понимает мир идей как иерархически организованную систему, в которой идеи отличаются друг от друга степенью общности. Идеи нижнего яруса – в него входят идеи естественных, природных вещей, идеи физических явлений, идеи математических формул – подчинены более высоким идеям. Высшими и более ценными идеями являются те, которые призваны объяснить человеческое бытие – идеи прекрасного, истины, справедливости. На вершине иерархии находится идея Блага, которая является условием всех остальных идей и необусловлена никакой другой; это цель, к которой стремятся все вещи и все живые существа. Таким образом, идея Блага (в других источниках Платон её называет «Единым») свидетельствует о единстве мира и его целесообразности.

Мир идей и мир вещей

Мир идей, по Платону, – мир истинносущего бытия. Ему противопоставляется мир небытия – это материя, беспредельное начало и условие пространственного обособления множественности вещей. Оба эти начала одинаково необходимы для существования мира вещей, но первенство отдается миру идей: не будь идей, не было бы и материи. Мир же вещей, чувственный мир, есть порождение мира идей и мира материи, то есть бытия и небытия. Таким разделением Платон подчеркивает, что сфера идеального, духовного имеет самостоятельную ценность.

Каждая вещь, будучи причастна к миру идей, есть подобие идеи с её вечностью и неизменностью, а материи вещь «обязана» своей делимостью и обособленностью. Таким образом, мир чувственных вещей соединяет в себе две противопо-ложности и находится в области становления и развития.

Идея как понятие. Помимо онтологического смысла, идея Платона рассматривается и в плане познания: идея есть и бытие, и мысль о нем, а значит соответствующее бытию понятие о нем. В этом гносеологическом смысле идея Платона есть общее, или родовое, понятие о сущности мыслимого предмета. Таким образом, он затрагивает важную философскую проблему формирования общих понятий, которые выражают сущность вещей.

Диалектика Платона.

В своих трудах Платон диалектику называет наукой о сущем. Развивая диалектические идеи Сократа, он понимает диалектику как соединение противоположностей, и превращает её в универсальный философский метод.

В деятельности активной мысли, лишенной чувственного восприятия, Платон выделяет «восходящий» и «нисходящий» пути. «Восхождение» заключается в том, чтобы двигаться вверх от идеи к идее, вплоть до самой высшей, отыскивая единое во многом. В диалоге «Федр» он рассматривает это как обобщающую «…способность, охватывая все общим взглядом, возводить к единой идее то, что повсюду разрозненно…». Коснувшись этого единого начала, ум начинает двигаться «нисходящим» путем. Он представляет собой способность все разделять на виды, идя от более общих к частным идеям. Платон пишет: «…это, наоборот, способность разделять все на виды, на естественные составные части, стараясь при этом не раздробить ни одной из них, как это бывает у дурных поваров…». Эти процессы Платон и называет «диалектикой», а философ, по определению, есть «диалектик».

Платоновская диалектика охватывает различные сферы: бытия и небытия, тождественного и иного, покоя и движения, единого и многого. В своем диалоге «Парменид» Платон вы-ступает против дуализма идеи и вещи и доказывает, что если идеи вещей отделены от самих вещей, то вещь, не содержащая в себе никакой идеи самой себя, не может содержать никаких признаков и свойств, то есть перестанет быть самой собой. Кроме того, он рассматривает принцип идеи как какое бы то ни было одно, а не только как сверхчувственное единое, а принцип материи как какое бы то ни было иное в сравнении с одним, а не только как материальный чувственный мир. Таким образом, диалектика одного и иного оформляется у Платона в предельно обобщенную диалектику идеи и материи.

Теория познания Платона

Платон продолжает начатые его предшественниками размышления о природе знания и разрабатывает собственную теорию познания. Он определяет место философии в познании, которая находится между полным знанием и незнанием. По его мнению, философия как любовь к мудрости невозможна ни для того, кто уже обладает истинным знанием (боги), ни для того, кто ничего не знает. Согласно Платону, философ – тот, кто стремится восходить от менее совершенного знания к более совершенному.

При разработке вопроса о знании и его видах Платон исходит из того, что виды знания должны соответствовать видам, или сферам, бытия. В диалоге «Государство» он разделяет знание на чувственное и интеллектуальное, каждое из которых, в свою очередь, делится на два вида. Чувственное знание состоит из «веры» и «подобия». Посредством «веры» мы воспринимаем вещи в качестве существующих, а «подобие» – это некоторое представление вещей, мыслительное построение, основывающееся на «вере». Знание такого рода не является истинным, и Платон называет его мнением, которое не есть ни знание, ни незнание и находится между ними обоими.

Интеллектуальное знание доступно лишь тому, кто любит созерцать истину, и делится на мышление и рассудок. Под мышлением Платон понимает деятельность ума, непосредственно созерцающую интеллектуальные предметы. В сфере рассудка познающий тоже пользуется умом, но для того, чтобы понимать чувственные вещи как образы. Интеллектуальный вид знания – это познавательная деятельность людей, которые рассудком созерцают сущее. Таким образом, чувственные вещи постигаются посредством мнения, и по отношению к ним знание невозможно. Посредством знания постигаются лишь идеи, и только в отношении них возможно знание.

В диалоге «Менон» Платон развивает учение о припоминании, отвечая на вопрос о том, каким образом мы знаем то, что знаем, или как познавать то, чего не знаем, ибо мы должны иметь предварительное знание о том, что собираемся познавать. Диалог между Сократом и необразованным рабом приводит к тому, что Сократ, задавая ему наводящие вопросы, открывает в рабе способность отвлечься от мира явлений и возвысится до абстрактных математических «идей». Это означает, что душа познает всегда, так как она бессмертна, а, соприкоснувшись с чувственным миром, начинает припоминать уже известные ей сущности вещей.

Учение Платона об идеальном государстве

Платон уделяет большое внимание развитию взглядов на общество и государство. Он создает теорию идеального государства, принципы которого подтверждены историей, но остаются неосуществимыми до конца как любой идеал.

Платон считает, что государство возникает тогда, когда человек не может удовлетворить самостоятельно свои потребности, и нуждается в помощи других. Философ пишет: «Государство возникает, как я полагаю, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но нуждается еще во многом». Человеку, прежде всего, необходимы пища, одежда, жилье и услуги тех, кто это производит и поставляет; затем люди нуж-даются в защите и охране и, наконец, в тех, кто умеет практически управлять.

В таком принципе разделения труда Платон видит фундамент всего современного ему общественного и государственного устройства. Являясь основным принципом построения государства, разделение труда также лежит в основе разделения общества на различные сословия:

• 1. крестьяне, ремесленники, купцы
• 2. стражи
• 3. правители

Но для Платона важным является не только разделение, основанное на профессиональных особенностях, но и нравственные качества, присущие соответствующим разрядам граждан государства. В этой связи он выделяет добродетели, или доблести совершенного государства:

1. Первый класс образован из людей, у которых преобладает вожделеющая часть души, то есть наиболее элементарная, поэтому они должны поддерживать дисциплину желаний и наслаждений, обладать добродетелью умеренности.

2. У людей второго сословия преобладает волевая часть души, их профессия требует особого воспитания и специальных знаний, поэтому главная доблесть воинов-стражей – мужество.

3. Правителями могут быть те, у кого преобладает рациональная часть души, кто способен исполнить свой долг с наибольшим усердием, кто умеет познавать и созерцать Благо, и наделен высшей добродетелью – мудростью. Платон выделяет также четвертую доблесть – справедливость – это гармония, которая воцаряется между тремя другими добродетелями, и реализует её каждый гражданин любого сословия, понимая свое место в обществе и исполняя свое дело наилучшим образом.

Итак, совершенное государство – это когда три разряда граждан составляют гармоничное целое, а управляют государством немногие люди, наделенные мудростью, то есть философы. «Пока в государствах, – говорит Платон, – не будут либо царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино, государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, – которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор государствам не избавиться от зол…».

Итак, Платон:

• является основателем объективного идеализма
• впервые подчеркивает самоценность идеального
• создает учение о единстве и целесообразности мира, в основе которого лежит сверхчувственная, умопостигаемая реальность
• вносит рациональный взгляд на объяснение и познание мира
• рассматривает философскую проблему формирования понятий
• превращает диалектику в универсальный философский метод
• создает учение об идеальном государстве, уделяя большое внимание нравственным качествам граждан и правителей

• < Назад
• Вперёд >

Magisteria

MagisteriaАCreated using FigmaVectorCreated using FigmaПеремоткаCreated using FigmaКнигиCreated using FigmaСCreated using FigmaComponent 3Created using FigmaOkCreated using FigmaOkCreated using FigmaOkЗакрытьCreated using FigmaЗакрытьCreated using FigmaGroupCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using Figma��� �������Created using FigmaEye 2Created using FigmafacebookCreated using FigmaVectorCreated using FigmaRectangleCreated using FigmafacebookCreated using FigmaGroupCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaНа полный экранCreated using FigmagoogleCreated using FigmaИCreated using FigmaИдеяCreated using FigmaVectorCreated using FigmaСтрелкаCreated using FigmaGroupCreated using FigmaLoginCreated using Figmalogo_blackCreated using FigmaLogoutCreated using FigmaMail. ruCreated using FigmaМаркер юнитаCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaРазвернуть лекциюCreated using FigmaГромкость (выкл)Created using FigmaСтрелкаCreated using FigmaodnoklassnikiCreated using FigmaÐCreated using FigmaПаузаCreated using FigmaПаузаCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaПлейCreated using FigmaДоп эпизодыCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaСвернуть экранCreated using FigmaComponentCreated using FigmaСтрелкаCreated using FigmaШэрингCreated using FigmaГромкостьCreated using FigmaСкорость проигрыванияCreated using FigmatelegramCreated using FigmatwitterCreated using FigmaCreated using FigmaИCreated using FigmavkCreated using FigmavkCreated using FigmaЯCreated using FigmaЯндексCreated using FigmayoutubeCreated using FigmaXCreated using Figma

Платон — отзывы и рецензии — Кинопоиск

Платон и Аристотель: кто более матери-истории ценен?

Все началось со случайного обрывка разговора: —
Было бы лучше, если б в европейской культуре было больше Аристотеля; ее
развитие пошло бы чуть по-другому… — Да, на русском до сих пор нет
его хороших переводов… Покопавшись в своем скромном философском
багаже, я обнаружила, что имена ученых-платоников приходят на ум как-то
быстрее, от блаж. Августина до о. Павла Флоренского; а мистицизм и
Средневековье воспринимаются почти как синонимы.

И
уж куда без вопроса об античной философии, особенно платонизме, и
христианстве! Особенно поражает неофитский задор известие об
иконописном чине античных мудрецов в древнерусских подлинниках XVII в.:
«Платон. Рус, кудряв, в венце; риза голуба, испод киноварь; рукою
указает во свиток. Сице рече: Понеже благ есть и благословению есть
виновен, злым же никакоже». Той же рече: Аполлон несть бог, но есть бог
на небесех; ему же снити на землю и воплотитися от девы чистыя, в него
же и аз верую; и по четырехстех летех по божественнем его рождестве мою
кость осияет солнце»[1].
Об Аристотеле и Платоне, дискретности и недискретности окружающего
мира, кротах и готическом стиле мы и беседовали однажды вечером на
кафедре общего и сравнительно-исторического языкознания филологического
факультета МГУ с ее заведующим, д. ф. н., проф. Александром Александровичем Волковым и к. ф. н., классиком по образованию, ст. преп. Алексеем Михайловичем Беловым (http://genhis.philol.msu.ru/cat_index_28.shtml).

— Давайте сначала разберемся, как в
европейской культуре появились Платон и Аристотель; как и когда их
труды вошли в европейский научный оборот.

А. А. Волков: Надо сказать, трудов Аристотеля в
Европе могло вообще не оказаться: когда его ученики создавали
знаменитую библиотеку, называвшуюся Музейон, в Александрии, то долгое
время полного собрания трудов Аристотеля там не было — их удалось
собрать только лет через сто после его смерти (Аристотель род. в
384, ум. в 322 г. до Р. Х.; в течение 20 лет, вплоть до смерти Платона
(428/27 — 348/47 гг. до Р. Х.) был участником знаменитой платоновской
Академии в Афинах. — Примеч. ред.).

А. М. Белов: Около двухсот лет они лежали в забвении — их закопал один из наследников Аристотеля.

— Зачем он это сделал?

А. Б.: Получилось так, что после смерти
Александра Великого, который был, как известно, учеником Аристотеля,
ненависть афинян к македонцам обратилась на Аристотеля. Его обвинили в
безбожии и (по ряду сведений) еще в каких-то делах, связанных с
элевсинскими мистериями[2]; философ был вынужден бежать в г. Халкиду, на о. Эвбею, а руководство школой (вернувшись
в Афины из Македонии, Аристотель создал в 355 г. до Р. Х. собственную
школу — Ликей, называвшуюся еще перипатетической. — Примеч. ред.) и
библиотеку передал ученику Феофрасту. Феофраст, очевидно, приумножил
коллекцию, однако в Ликее сохранить ее не удалось: сам Феофраст оставил
ее своему последователю Нелею, однако главой Ликея стал не он, а другой
философ Стратон. В результате Нелей уехал из Афин в свой родной г.
Скепсис и увез библиотеку с собой. Позже возникла опасность, что книги
могут быть конфискованы правителями Пергама, желавшими построить
библиотеку, не уступающую Александрийской. Не желая отдавать книги,
наследники зарыли их в землю, и откопаны они были уже в I в. до Р. Х.

Все это говорит о том, что после смерти Аристотеля
достойных преемников и лидеров в Ликее так и не нашлось; судя по всему,
и преподаватель он был не особо хороший.

А. В.: Да, во всяком случае, читая «Метафизику»,
это можно утверждать достаточно твердо, потому что текст невнятный и,
очевидно, представляет собой записи студентов.

А. Б.: Есть мнение, что значительная часть
сохранившихся трудов Аристотеля представляет собой конспект, по
которому он должен был читать курс, но вопрос до конца не ясен. Что
касается «Метафизики», то, как выясняется, такой труд Аристотель вообще
не писал. Дело в том, что первый издатель трудов великого философа
Андроник Родосский (ок. 45 г. до Р. Х.) старался расположить труды
Аристотеля по принятому тогда принципу логика — физика — этика.
Соответственно в «Метафизику» (название тоже Андорика) издатель включил
различные тексты, которые по своей тематике должны были идти после
физики, но перед этикой. (К примеру, V книга «Метафизики» представляет
собой совершенно независимое сочинение.) Эти обстоятельства, конечно,
еще более затрудняют наше восприятие аристотелевских текстов.

А. В.: Короче говоря, философия Аристотеля стала
по-настоящему систематизироваться и обретать реальную внятность только
через два столетия после смерти Аристотеля.

— Можно ли сказать, что до этого идеи Платона, его философская школа были более распространены? Более, скажем так, популярны?

А. В.:  Дело в том, что Платона
читали, плохо его понимая, ради художественности текста. Неоплатонизм
есть до некоторой степени расшифровка и новое прочтение произведений
Платона. С неоплатонизмом тоже история сложная и вот почему: каких
неоплатоников мы знаем? Самые известные — Ямвлих, Плотин; но основатель
христианского богословия Ориген был лет на двадцать старше Плотина (Плотин (206-269), Ориген (ок. 185-253/54). — Примеч. ред. ).
Они оба жили, работали, учились в Александрии. По некоторым данным,
«Эннеады», главное произведение Плотина, представляют собой некоторый
рефлекс на христианский текст — постольку, поскольку именно в это время
в христианских кругах стал вводиться кодекс, как форма представления
текста, свиток заменялся кодексом. Это II — нач. III в. Кодекс было
просто удобнее носить с собой. Так появились первые тетрадочки,
Псалтирь, например. «Эннеады» Плотина построены таким образом, что они
как бы воспроизводят структуру христианских текстов. И само содержание
плотиновской философии в значительной мере представляет собой некий
рефлекс, очевидно, на христианское богословие уже того времени. Скорее
всего, неоплатонизм отталкивается от христианства, есть некая реплика
на христианство, некоторое противопоставление христианству, чем
наоборот. И поэтому вопрос о платонизме великих отцов Церкви, великих
каппадокийцев: св. Василия Великого, св. Григория Богослова, св.
Григория Нисского и даже св. Иоанна Златоустого, которых можно считать
христианскими платониками, — это совершенно особый вопрос, потому что
используемая ими философская терминология — Платона и терминология,
которую мы считаем терминологией неоплатонизма, — тщательнейшим образом
перерабатывалась в своем содержании.

— То есть влияние получается
взаимным: с одной стороны, христианские богословы использовали
терминологию античной философии, а с другой стороны, Плотин испытывал
влияние христианства.

А. В.: Да, да.

— А теория о невещественном
Фаворском свете и Божественных энергиях у свт. Григория Паламы 
каким-либо образом связана с неоплатонической идеей эманации?

А. В.: Нет, идея эманации совершенно языческая.
Нужно помнить о том, что в то время существовало множество гностических
теорий, рассказывать о которых — целая история. Эти теории шли из
Египта, из Ирана, из Сирии и были очень разнообразными по своему
происхождению. Всякая гностическая теория является дуалистической, и,
поскольку таких моментов в неоплатонизме достаточно много, в раннем
христианстве тоже, разобраться в этом представляется довольно сложной
задачей. Скорее всего, тут следует сказать о том, что неоплатонизм
происходит от старого платонизма, но при этом он представляет собой в
значительной степени рефлексию на определенные христианские положения.
И нет никакого сомнения, что эти школы контактировали, пересекались и
т. п.

— Таким образом, у самого Платона каких-то идей, которые можно было бы назвать христианскими, мы не найдем?

А. В.: У Платона мы можем найти идеи, которые
можно назвать близкими к христианству. Я перечислю эти идеи, Алексей
Михайлович поправит меня, если я скажу что-то не то: во-первых, это идея Единого Бога. Во-вторых, это в принципе идея троичности Божества. И исчисление этой троичности; мы читаем об этом, в «Протагоре», например.

Что мы читаем у Платона того, что в принципе не подходит к христианству?
А именно: то, что тело — темница души. Это дуалистическое определение
души и тела входит в прямое противоречие с христианской антропологией,
потому что для христианства очень важно понятие личности. Личность
человека — это единство души и тела: данное тело принадлежит данной
душе и данная душа принадлежит данному телу. Это первое, что христианство отметало у Платона. Вторая
идея — это метемпсихоз, т. е. переселения душ. Она очень опасна для
христианина и отвергалась соборно; за нее, собственно говоря, Платон и
Ориген были анафематствованы V Вселенским собором (553). Третья
идея, косвенно восходящая к Платону, — это идея Оригена о том, что все
души были сотворены в одно и то же время, т. е. существовали до
появления конкретных людей. Все души, по Оригену, отпали от Бога, и те,
которые отпали больше, — нечистая сила, а те, которые отпали меньше, —
это мы с вами. И поэтому плохая душа вселяется в нищего, в
какого-нибудь негодяя, а хорошая душа вселяется в достойного человека.
Так Ориген в сочинении «О началах» объяснял, почему люди разные, и эта
идея тоже была анафематствована Церковью. Это то, что касается Платона
и Оригена. Очень важный момент во внутреннем содержании философии
Платона — софистика.

В современном русском языке слово «софистика» стало
почти бранным. Софистов считают манипуляторами словом и обманщиками, а
под софизмом понимают неправильное умозаключение, сознательную
логическую подтасовку. Между тем, софисты, которых резко критикует
Платон, пользуясь, однако, явно «софистическими» приемами, на самом
деле сыграли значительную роль в истории мысли, не меньшую, чем сам
Платон. Он критиковал софистов с позиций нравственности и обвинил их в
том, что они учили людей диалектической, т. е. полемической технике, не
прививая им любви к мудрости — религиозной и философской морали, и тем
самым создавали ловких демагогов. Насколько Платон был прав в отношении
именно софистов, не решусь сказать, но сама его мысль верна —
воспитание духовной морали лежит в основе образования. Софисты создали
профессиональную философию и, главное, технику философской и научной
аргументации. Они сформулировали проблемы, которые пытался решить
Платон и которые философия и наука решают до сих пор. Например,
проблему общего и отдельного, — скажем, почему и каким образом слово
«конь» может означать любого коня и, следовательно, существует ли
«конь», как таковой? Но главное, софисты создали первую систему
образования, в которой центральное место занимала диалектика —
тренировка интеллекта и умение быстро и точно находить доказательные
аргументы «относительно каждого данного предмета», как впоследствии
определил риторику Аристотель. В тех же целях подготовки «достойного
мужа, готового к речи» они впервые построили классификацию предметов
мысли и их отношений — топику. Но они учили и критическому анализу
мысли и речи. Вот этого уважения к технической стороне мысли и навыка
содержательной критики речи, как мне кажется, нам особенно не хватает.

Аристотель систематизировал эту технику мышления. Но,
будучи учеником Платона, он подверг критике взгляды учителя.
Впоследствии учение Аристотеля стали противопоставлять учению Платона.

А. Б.: Для того чтобы лучше все это представить,
нужно сделать небольшое отступление. Проф. О. С. Широков однажды
высказал оригинальную мысль о том, что атомистическая теория Демокрита
обязана с очень большой вероятностью своим существованием греческому
алфавиту. Идея эта глубоко правильная, и, более того, она вскрывает
различие между греками и римлянами, а также между двумя важнейшими для
европейской культуры принципами в понимании устройства мира.

А. В.: Вспомним, что буква, звук и их обозначение — все вместе по-гречески называется stoichéia (стихия).

А. Б.: Для
Античности было очень характерно объединение учений космологических и
грамматических. Это видно не только на примере с алфавитом, но и во
многих других случаях, например у стоиков, когда ударение называется
душой слова; эта идея присутствует и в позднейшей грамматике. В целом
для Античности было характерно двойное представление об устройстве мира
или, точнее, о том, как это устройство мира можно описать. И различие
заключалось, главным образом, в том, что можно назвать одним термином —
дискретность/недискретность. 

Здесь можно привести примеры самого разного свойства,
сравним, например, греческое и римское право. Аристотель в книге
«Риторика» говорит о том, что законов должно быть по возможности
столько, чтобы (почти) каждый акт, каждое событие, каждый тип отношений
в обществе был хорошо регламентированным тем или иным законом; это
нужно для того, чтобы судья легко мог выносить то или иное суждение,
опираясь на закон, а не на собственное мнение. Иное дело у римлян.
Здесь точка зрения прямо противоположная: лучше, чтобы законов было как
можно меньше, как, например, законы 12 таблиц, но при этом каждый закон
растолковывался бы уникальным способом для каждого случая справедливым
человеком, и это уже будет давать систему права. Тем самым
возрастает роль личности (как судьи, так и обвиняемого) в процессе,
усиливается интерес к конкретным, неповторимым обстоятельствам дела.
Греческое сознание как бы накладывает на мир мелкую сетку дискретных
категорий, тогда как римлянам более свойственны (выражаясь
терминологически) «системы с нечеткой логикой», с широкими «переходными
зонами».

То же с концепцией мира. Демокрит представлял себе мир
в виде конструкции из множества а-томов (не-делимых первоэлементов),
что само по себе хорошая иллюстрация греческих представлений Греции о
дискретности. Ведь каждый предмет может быть поделен без остатка на
какое-то число атомов. В учении Платона мы увидим примерно то же самое,
но повернутое к нам как бы с другой стороны. Ведь почему над дверями
своей академии Платон повесил девиз, гласящий, что не должен входить
туда человек, не владеющий геометрией? Это можно объяснить таким
примером. Всегда ли сумма углов в треугольнике (на плоскости) равна 180
градусам?  На самом деле нет. 180 градусов будет сумма углов только в
таком треугольнике, который идеален, тогда как треугольник, от руки
нарисованный на бумаге или мелом на доске, уже не будет гарантированно
иметь в суме 180 градусов в силу «иррациональности материи». И все
учение Платона строится вокруг того же самого: есть мир, который
подчиняется строгим математическим, глубоко дискретным отношениям, и
наш мир материальный как бы отражение и проекция того мира сюда, точно
так же, как идеальный треугольник проецируется на рисунок мелом на
доске. (Что касается отношения к иррациональным числам в греческом мире
— это отдельная проблема, о которой позволю себе здесь умолчать.)
Получается, что есть чистые умозрительные, умопостигаемые отношения,
существующие в математическом мире, и наш мир, который является уже
иррациональным в том или ином смысле по отношению к этим математическим
абстракциям. Отсюда ясно, почему в Античности не были особо развиты
естественные науки. Не оттого, что античные люди в этом отношении были
примитивны в силу своей рабовладельческой природы, как часто, особенно
в советские годы, можно было услышать, — как раз в интеллектуальном
отношении они во многом современных людей превосходили; но они считали,
что этот самый мир принципиально непознаваем. Никогда в нем сумма углов
в треугольнике не будет равна 180 градусам, а окружность никогда не
будет представлять множество точек, одинаково удаленных от центра, и т.
д. Это особенно касается греков. Здесь Платон поймал ключевой момент,
основную мысль, которая была свойственна всей греческой культуре: есть
идеальная система отношений, а есть иррациональные провалы и промежутки
между этими единицами. И если мы проанализируем всю греческую
философию, то практически везде мы увидим представления о дискретных
сущностях мира, кроме нескольких учений, утверждавших противоположное.
Здесь следует особо отметить, во-первых, Гераклита с его огнем и, сами
понимаете, названного темным, а во-вторых, — это, конечно, стоицизм,
развивавший учения последнего. Стоицизм не имел такого серьезного
продолжения и столь большой популярности на греческой почве, как,
например, платонизм, да и с эпикурейством он тягался лишь на равных, —
при том, что в Риме учение стоиков нашло дальнейшее развитие, и
римляне, даже весьма далекие от философии, с готовностью это принимали.

Так вот, это все к тому, что Аристотель и в этом
компоненте является своего рода золотой серединой в европейской
философии. Он, конечно, был греком, его мысли по поводу законов я уже
пересказывал, его «Категории» известны всем, но тем не менее со своим
учителем Платоном он разошелся именно на почве глубоко «дискретного»
устройства платоновского идеализма. Аристотель не принимал идеи Платона
как основу мира, он первым предложил термин материя (hylē),
первым вывел идею неделимого различия между материей и формой: две
категории — отдельно материя и отдельно форма, но тем не менее они
неделимы. Именно Аристотеля видели основоположником естествознания, его
физика предопределила картину мира до Ньютона, а его ученик Феофраст
стал отцом ботаники. Да и мысль Платона о том, что какой-нибудь
правильный додекаэдр прекраснее «иррационального» человеческого тела,
ему была глубоко чужда — в этом смысле он создатель и европейской
эстетики. Знаменательна в этом отношении и его «Поэтика»…

— Вы считаете, можно было бы разделить типы культуры на платоновский и аристотелевский?

А. Б.: Да,
но все-таки корректнее будет говорить не о платоновском и
аристотелевском типе культур, а о дискретном и недискретном. Ведь
Аристотель — это скорее середина между дискретными учениями (вроде
платонизма или атомизма) и недискретностью теорий типа стоицизма. И
действительно, есть два типа европейских государств: одни любят, чтоб
все было по ГОСТу, четко — единая столица, стандарты, неприязнь к
диалектам, местечковости и т. д. То, что иногда называют имперским
сознанием: Древний Рим, Византия; таким является русский тип сознания,
так мыслят французы, испанцы, до некоторой степени англичане. А с
другой стороны, есть немцы, балканские народы, некоторые скандинавские,
балтийские, у которых все исторически было наоборот: землячество вместо
унитаризма, диалекты конкурируют с литературным языком, тяга к
раздробленности, местным традициям, местным культам. Такими были как
раз древние греки.

— А чьи идеи, Платона или Аристотеля, оказали большее влияние на европейскую культуру?

А. В.: Платон и Аристотель в европейской
культуре — это уже другая история, связанная с к. XVII — нач. XVIII в.,
это Лейбниц. Учение Лейбница о бесконечных малых и его учение о монаде
— это как раз и есть теория, которая сводит представление о
недискретности мира, свойственное парапатетикам, т. е. Аристотелю и его
последователям, с представлением о дискретности и математических
сущностях, которое характерно для платонизма в первую очередь.

А. Б.: Можно привести пример из лингвистики:
Фердинанд де Соссюр, конечно, сделал большой переворот в языкознании,
это бесспорно, но тем не менее он насаждал дискретность и там, где
нужно, и там, где не очень стоит. А главное новаторство тут было в том,
что его идеи пришли на смену недискретности в языкознании XIX в. (т. н.
исторический подход). Такова мысль де Соссюра о том, что синхрония
никаким образом не пересекается с диахронией, что это абсолютно разные
вещи.

А. В.: Типичное проявление платонизма.

А. Б.: Что касается Платона, то можно сказать,
что его учение больше отражает некий национальный тип сознания. Он
ухватил в своем учении то, что было наиболее свойственно грекам. Греки
любили все маленькое, свое, атомарное: и сами города-государства по
отношению к нации, и сами граждане в пределах города-государства.

— А Византийская империя?

А. В.: Византийская империя была империей одного
города — центра. Этот центр подминал под себя все остальное. Возьмем,
например, историю Святой Софии: ведь в нее были свезены колонны из
Баальбека, из Рима и из всех-всех, какие только могли быть, городов и
крупных центров тогдашней империи. Они до сих пор украшают Святую
Софию. Что касается средневековой Западной Европы, то здесь целая
проблема с Платоном и Аристотелем вот почему: основатель
западноевропейского богословия блаженный Августин был совершенно
определенным и явным платоником с весьма существенными элементами
дуалистического мистицизма: сначала он был манихеем, а потом уже принял
христианство. Его многочисленные работы, в частности работы, содержащие
теорию знака (знаменитый диалог «Об учителе»), отражают сложные
представления об устройстве взаимоименующих сущностей, когда слова
языка называют другие знаки и самих себя. Отсюда, кстати сказать, во
многом идут более поздние теории, и они связаны с наследием греческого
мышления. Но дело здесь не только в Августине. Дело в том, что
платонические идеи были характерны для первого самого значительного,
самого большого периода истории христианской литературы на Западе.
Аристотель стал переводиться на латинский язык примерно со времен
Боэция (480-524).

— До этого они существовали только на греческом?

А. В.: Да. Латинский язык еще не имел достаточно
разработанной философской терминологии, которую Боэций и изобрел. В
переводах Боэция произведения Аристотеля дошли до эпохи схоластики, т.
е. до того времени, когда начал складываться готический стиль.

Другим великим человеком, который сильно подтолкнул
развитие западноевропейской мысли, был Иоанн Скотт Эриугена (810-877),
который был последовательным платоником и мистиком. Произведения
Эриугены, которые были отвергнуты западной Церковью по ряду причин,
исходили из мистического платонизма, и он оказал очень сильное влияние
на мистическое мышление Запада. Это мистическое мышление Запада,
связанное, так или иначе, с традицией, восходящей к Оригену, и с
появлением переводов Ареопагитского корпуса, было связано с началом
схоластики и готического искусства. Дело в том, что идея апофатизма, т.
е. восхождения к Божеству через созерцание, идея идеальной конструкции
мира легла в основание представлений знаменитого аббата Сюжера
(1088-1115), который перестроил аббатство Сен-Дени в Париже, создав
прецедент готического стиля в 1-й пол. XII в. С этого начинается
развитие готики и — в области мистического мышления — отношения
человека к Божеству, ибо готический храм и представляет собой духовное
восхождение человека к той самой точке, где, как в Соборе Парижской
Богоматери, находится гвоздь от Креста Господня.

Вообще схоластическая философия, классические
схоластические работы — Фомы Аквинского, Бонавентуры («Восхождение души
к Богу») — строятся именно как платоническая система. Но к тому
времени, как стала развиваться готика, после разграбления
Константинополя в 1204 году в Западной Европе появилось множество
греческих сочинений. С этого времени начинается систематический перевод
и осмысление Аристотеля.

— До этого был период забвения Аристотеля?

А. В.: Да, был период, когда Аристотель был
недостаточно известен, а в XIII веке делаются систематические переводы
его произведений. Его влияние на Западе стало шире. И вот тут-то
аристотелева техника оказала громадное влияние на строение
схоластической науки. Эта техника воспитывает логическую культуру
мышления, но при этом постепенно складывается противопоставление учения
Церкви учению Аристотеля, а учение Церкви было платоническим по своему
существу. Возникает явное противоречие в главных положениях — и о
бесконечности мира, и о всеобщей причинности. Бесконечность мира во
времени противоречит Св. Писанию, как и учение о всеобщей причинности,
потому что если Бог сотворил мир как необходимое, то мир оказывается
необходимой частью Бога — Бог как бы был вынужден сотворить мир.
Творение мира контингентно, т. е. не необходимо, и все вещи в мире
контингентны, т. е. могут быть, а могут и не быть. Это столкновение иде
контингентности мира и идеи его логической организации — и было камнем
преткновения в истории схоластики. Отсюда вытекает столкновение
реалистов — людей платонической ориентации и номиналистов — людей
аристотелевской ориентации.

А. Б.: Тут надо вспомнить знаменитую притчу о
глазах крота. Представьте себе ситуацию, когда гуляют по внутреннему
дворику, например, Сорбонны двое профессоров-платоников и ведут спор на
тему, есть ли у крота глаза. Их спор слышит садовник, который говорит:
«Господа, что же вы так напрягаетесь? Давайте я вам сейчас поймаю
крота, принесу, и вы посмотрите, есть ли у него глаза или нет». На что
те ему говорят: «О, неуч! Что же ты понимаешь в наших философских
спорах? Мы спорим не о том, есть ли у конкретного крота глаза, а о том,
есть ли глаза у крота, как такового. Поэтому никакой представленный
конкретный крот не будет являться доказательством». И в этом кроется
глубокий смысл — что было бы с европейской культурой при резком
перекосе взглядов в сторону Платона.

— Если подытожить, то от Аристотеля нам досталась логика, техника мышления, ну а все душевное от Платона.

А. В.: от Аристотеля — эмпирический подход к знанию.

А. Б.: Как кажется, различие между философскими
системами Платона и Аристотеля связано с религиозными убеждениями того
и другого. То, что Платон имел непосредственную связь с орфизмом, вроде
бы доказано. Орфизм, говоря кратко, — учение о двух началах в человеке:
дионисийском (божественном) и титаническом (титаны — порождение Земли).
Дух — божество, а все остальное — тленная материя. После смерти душа,
возвращаясь в Диониса, переселяется из одного тела в другое. При этом,
в зависимости от того, какую жизнь ведет человек, поступает он
нравственно или безнравственно, душа у него каждый раз вступает в
конфликт с материальной оболочкой. И грехи приводят к тому, что душа
как бы «прирастает» к этой материальной оболочке. Тем самым переселение
души, сильно отягощенной грехами, оказывается весьма затруднительным.
Поэтому на этом свете и практикуются различные терапевтические
воздействия, которые позволяют душе сбросить то греховное, что
накопилось.

— Что это за воздействия?

А. Б.: Если требуется подробное описание, можно
обраться, например, к VI книге «Энеиды» Вергилия. Там как раз собраны
многие народные представления об этом — то, что вошло в разные
апокрифические теории ада, и отчасти чистилища, что мы находим
впоследствии у Данте Алигьери.  Переселение души предполагает
отторжение материи; получается, что материя — это «плохо», а душа — это
«хорошо». (Пифагор говорил, что тело — гробница души.) И действительно,
у Платона это почти так. А вот Аристотель, который, как кажется, имел
непосредственное отношение к Элевксинским мистериям, говорил о другом.
Что такое перерождение и воскрешение человека? В Элевксинских мистериях
оно сравнивалось не с переселением души, а с прорастанием зерна. Зерно
падает в землю и целиком перерождается в новое растение, где и
наполнение, и внешняя форма соответствуют чему-то одному единому,
целому и неделимому.

А. В.: Кстати, см. «Шестоднев» св. Василия Великого.

А. Б.: Да, Аристотель своим учением о единстве
материи и формы как раз и продолжает эту линию недискретного соединения
одного и другого и приближается в данном случае к христианскому
пониманию.

— Поэтому он среди других античных философов и изображен на фреске Благовещенского собора и на южных вратах Успенского…[3]

А. Б.: Общее впечатление действительно такое,
что, в сущности, расхождения между учениями Платона и Аристотеля
примерно такого же порядка, как расхождения между этими двумя
мистическими религиями — религией Диониса и религией Деметры.
Дионисийство было свойственно всей Греции, культ Диониса был
распространен в очень многих разных местах, не было его единого центра.
И получилось так, что Платон, явно симпатизировавший орфизму вообще и
Пифагору в частности, ухватил в своем учении вот это Греческое, как
таковое, — да и и учеников у него было много, и сам он был вполне себе
любвеобильным человеком. А Аристотелю, сыну врача, все упомянутые мысли
орфиков и Пифагора были не по душе; очень может быть, что на этой почве
у них с Платоном были и какте-то идеологические разногласия. Да и сам
Аристотель был другим: довольно одиноким, заикался, нервный был,
вспыльчивый, видимо, бегал из угла в угол, когда пытался на пальцах
что-то объяснить ученикам, когда те его совершенно не понимали. Так
вышло, что человек, который построил свою систему европейского знания,
имел многих последователей, но практически не имел продолжателей; разве
что Феофраст, да и тот в масштабе взглядов и личной харизматичности
явно уступал своему учителю. И лишь какие-то косвенные связи приводят
нас через Праксифана к Каллимаху, к Александрийской школе, там
пересекаются со стоицизмом и постепенно, словно ручейками, питают озеро
нашей европейской культуры, в то время как учение Платона можно
сравнить с устремляющейся туда рекой.

[1] Цит. по: Чумакова Т. В. Рецепции Аристотеля в древнерусской культуре — http://drevn.narod.ru/_edn22

[2]
Религиозный праздник в Аттике (Древняя Греция) в честь богинь Деметры и
ее дочери Персефоны (Коры), культ которых относится к числу древнейших
аграрных культов. Совершавшиеся издревле в Элевсине, после
присоединения Элевсина к союзу аттических общин (к. VII в. до Р. Х. )
стали общегосударственным афинским празднеством. Справлялись в конце
сентября — начале октября; в их ритуал входили среди прочего и
собственно мистерии, т. е. представления, в которых изображались
горести Деметры, потерявшей дочь, поиски ее и радость по поводу
возвращения Персефоны. Детали Э. м., включающих, по-видимому, пантомиму
и декламацию священных текстов, неизвестны (по тексту БСЭ).

[3]
«В XVII веке образы античных «мудрецов» появляются в русских церквях.
Д. Сперовский писал: «…почти одновременно с образование на верху
иконостасов яруса с иконами страстей Христовых и апостольских появилось
еще одно новое прибавление; это изображение сивилл и философов на
тумбах внизу под местными иконами. Изображения философов на
иконостасных тумбах сохранились в соборном храме Хутынского монастыря,
в николаевской церкви, что в Новгородском Отенском монастыре… эти
изображения были совсем неизвестны в русской иконографии ранее XVI
века». Наиболее известные изображения античных философов находятся в
Благовещенском соборе Московского кремля и на южных дверях Успенского
собора в Кремле, на фресках галереи московского Новоспасского
монастыря, писанных в 1689 г, изографом Оружейной палаты Федором
Зубовым с городскими костромскими иконописцами» (Чумакова Т. В.
Рецепции Аристотеля в древнерусской культуре — http://drevn.narod.ru/chumakova_aristotle.htm#_ednref22 )

Источник: www.taday.ru

Открытое общество и его враги. Том I. Чары Платона. Глава 4. Изменение и покой — Гуманитарный портал

Гений Платон: творчество, метод, открытия: VIKENT.RU

«Всё, что вызывает переход из небытия в бытие, 
творчество, и,  следовательно,
создание любых произведений искусства и ремесла 
можно назвать творчеством,
а всех создателей их – творцами»

Платон,  Пир  / Собрание сочинений в 4-х томах,  Том 2, М. , «Мысль», 1993 г., с. 115.

Древнегреческий учёный, ученик Сократа, учитель Аристотеля. Настоящее имя — Аристокл.  Платон — прозвище, означающее «широкий, широкоплечий».

Платон — создатель первой в европейской культуре целостной философской концепции, положившей начало расхождению двух линий в философии: идеалистической и материалистической, которая традиционно связывается с именем Демокрита, которого Платон ни разу не упоминает в своих сочинениях, хотя они жили примерно в одно и то же время…

Как заметил логик Альфред Уайтхед: «вся европейская философия на самом деле — ряд примечаний к Платону».

Платон придерживался идеи бессмертия и переселения души, а также существования неких идеальных идей — эйдосов, проекция которых и даёт несовершенный материальный мир.

После знакомства с Сократом приблизительно в 407 до н. э., Платон сжёг свои юношеские стихи, отказался от принятой в его кругах афинской аристократии политической карьеры и решил всю жизнь посвятить философии.

«После гибели Сократа Платон пришёл к выводу, что все существующие государства безнравственны, и решил создать проект государства справедливого, которое он надеялся учредить, убедив в преимуществах своего плана какого-нибудь монарха. Чтобы собрать материал для своего проекта, Платон отправился в путешествие: он хотел познакомиться с государственным устройством соседних стран. Платон путешествовал 12 лет, посетил Египет, Киренаику, Южную Италию, Сицилию. В Египте Платона заинтересовало наследственное разделение труда между сословиями, в Великой Греции — союзы пифагорейцев, объединявшие местных аристократов. Вернувшись, Платон основал в Афинах, в роще героя Академа, свою школу, которая стала называться Академией».

Ботвинник М.Н., Греческая культура VII-IV веков до н. э. / История древнего мира. Расцвет древних обществ, Книга 2, М., «Наука» 1989 г., с. 269.

«Платон имел много врагов, как политических и философских, так и личных. Клеветам поэтому не было конца. Его обвиняли в надменности, завистливости и непомерном честолюбии: циник Диоген говаривал, что в самом желании Платона не казаться гордым скрывается страшная гордость, а пылкий Аполлодор, в порыве ненависти, воскликнул однажды, что он с большей готовностью принял бы от Сократа чашу с ядом, нежели из рук Платона кубок вина. Ему приписывали крайнюю неуживчивость, раздражительность и ревность к чужой славе, и его представляли позднейшие предания ссорящимся с Ксенофонтом, Аристиппом, Аристотелем и даже бросающим грязью в память самого Сократа. Его поведение, дальше, выставляли как прямую противоположность тому, чему он учил в своей этике, и к Дионисию (правитель Сиракуз на Сицилии – Прим. И.Л. Викентьева), говорили, он ездил потому, что слыхал много хорошего… о сиракузской кухне! Ему отказывали даже в таланте и оригинальности, говоря, что большинство его диалогов написаны были вовсе не им, а Антисфеном, Аристиппом и другими философами того времени, и что «Тимей», одно из главных его сочинений, представляет не что иное, как пересказ одной пифагорейской книги, приобретённой им за баснословную цену в 100 мин! Ему, наконец, отказывали даже в том, что составляло, по тогдашним понятиям, неотъемлемую принадлежность всякого свободного человека, а именно независимость в материальном отношении: поговаривали, что он был беден, нуждался и должен был для снискания себе пропитания торговать оливковым маслом. Он даже собирался будто бы наняться в солдаты».

Орлов Е.Н., Платон / Сократ; Платон; Аристотель; Бруно: биографические  очерки (переиздание биографической библиотеки Ф.Ф. Павленкова), СПб, ЛИО  «Редактор», 1995 г., с. 79.

Характерно, что Платон отказывал актёрам и поэтам в праве на существование в своём идеальном государстве, поскольку они изменчивы и непредсказуемы. .. В книге третьей «Государства» Платона есть следующие строки: «Если же человек, обладающий умением перевоплощаться и подражать чему угодно, сам прибудет в наше государство, желая показать нам свои творения, мы преклонимся перед ним как перед чем-то священным, удивительным и приятным, но скажем, что такого человека у нас в государстве не существует и что не дозволено здесь таким становиться, да и отошлём его в другое государство, умастив ему главу благовониями и увенчав шерстяной повязкой».

Основатель Академии, просуществовавшей почти 1000 лет.

Ученики: Аристотель, геометр Евклид, астроном Евдокс и многие другие.

ВИДЕО: ЖИЗНЬ и ИДЕИ ПЛАТОНА.

платон

После нескольких лет работы в британском Vogue Платон был приглашен в Нью-Йорк для работы на покойного Джона Кеннеди-младшего и его политический журнал «Джордж».

Снимая портреты для ряда международных изданий, включая Rolling Stone, New York Times Magazine, Vanity Fair, Esquire, GQ и Sunday Times Magazine, Платон установил особые отношения с журналом Time, создав для них более 20 обложек. В 2007 году он сфотографировал российского премьера Владимира Путина для обложки журнала Time «Человек года».Это изображение было удостоено 1-го приза на конкурсе World Press Photo.

В 2008 году он подписал многолетний контракт с New Yorker. В качестве штатного фотографа он подготовил несколько крупномасштабных фоторепортажей, два из которых получили награды ASME Awards в 2009 и 2010 годах. Портфолио Платона в New Yorker посвящено таким темам, как вооруженные силы США, портреты мировых лидеров и Движение за гражданские права.

В 2009 году Платон объединился с Хьюман Райтс Вотч, чтобы помочь им отметить тех, кто борется за равенство и справедливость в странах, подавленных политическими силами.Эти проекты привлекли внимание правозащитников из Бирмы, а также лидеров египетской революции. После освещения Бирмы Платон сфотографировал Аун Сан Су Чжи для обложки Time — через несколько дней после ее освобождения из-под домашнего ареста. В 2011 году Платон был удостоен премии Пибоди за сотрудничество по теме «Гражданское общество России» с журналом The New Yorker и Хьюман Райтс Вотч.

Платон опубликовал четыре книги своих работ: PLATON’S REPUBLIC [Phaidon Press, 2004], ретроспективу его ранних работ; ВЛАСТЬ [Хроника, 2011], сто портретов самых могущественных лидеров мира; КИТАЙ: ЗАЗЕРКАЛЬЕ [The Metropolitan Museum of Art, 2015], в сотрудничестве с The Metropolitan Museum of Art и SERVICE [Prestel, 2016], посвященный мужчинам и женщинам в армии США, их физическим и психологическим ранам. , их необычайная доблесть и яростные эмоции, которые окружают тех, кто служит.

Платон — коммуникатор и рассказчик, представлен Вашингтонским бюро ораторов. Его приглашали выступить с основным докладом о лидерстве на Всемирном экономическом форуме в Давосе, Chanel, Nike, Йельском университете, Оксфордском университете, Уортонском университете, Национальной портретной галерее в Лондоне и Международном центре фотографии в Нью-Йорке. Он также появлялся в ряде телевизионных СМИ, включая Чарли Роуза (PBS), Morning Joe (MSNBC), GPS Фарида Закарии (CNN) и BBC World News.

Работы Платона выставлялись в галереях и музеях как внутри страны, так и за рубежом. Он выставлялся в Нью-Йорке в галерее Мэтью Маркса и галерее Говарда Гринберга, а также на международном уровне в галерее Колетт в Париже, Франция. Нью-Йоркское историческое общество провело персональную выставку фотографий Платона о гражданских правах, которые остаются частью постоянной коллекции музея. Другие постоянные коллекции, в которых хранятся фотографии Платона, включают Флоридский музей фотоискусства в Тампе, Флорида и Вестлихтский музей фотографии в Вене, Австрия, и Национальную портретную галерею Шотландии в Эдинбурге.

В 2013 году Платон основал некоммерческий фонд Народное портфолио. Фонд стремится создать визуальный язык, который разрушает барьеры, возвышает достоинство, борется с дискриминацией и привлекает общественность к поддержке прав человека во всем мире. Он является креативным директором Центра гражданских прав и прав человека в Атланте, штат Джорджия.

Платон в настоящее время входит в совет по искусству и культуре Всемирного экономического форума и является распорядителем Инициативы экономического роста и социальной интеграции.

Работа всей жизни Платона является предметом документального фильма Netflix, Abstract: The Art of Design .

В его первом фильме « Мое тело не оружие» рассказывается о переживших сексуальное насилие во время войны и лауреате Нобелевской премии мира 2018 года докторе Денисе Муквеге.

Платон Фото Интервью: Мастер Портрета Силы

В своей последней книге «Власть : портреты мировых лидеров » (Chronicle Books) нью-йоркский британский фотограф Платон лично знакомится с более чем 100 известными и печально известными главами государств прошлого и настоящего.Полученные портреты уважительны, проницательны и представлены без суждений. Он оставляет это зрителю и истории.

Вместо того, чтобы бежать из столицы одной страны в другую, чтобы создать этот знаковый проект, большинство мировых лидеров пришли к нему… в каком-то смысле. В течение 12 месяцев государственные деятели и государственные деятели сидели и заступались за Платона в импровизированной студии, которую он собрал в Организации Объединенных Наций. Платон говорит, что одной из самых сложных задач для него было не испугаться власти, стоящей за его натурщиками, а это нелегко, когда в нескольких футах от тебя есть президент или премьер-министр.

Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун.

Родившийся в Лондоне в 1968 году, Платон вырос на греческих островах у своей матери-англичанки, искусствоведа, и отца-грека, архитектора. В середине 70-х семья вернулась в Лондон. Получив с отличием степень бакалавра графического дизайна в Центральном колледже искусств и дизайна Святого Мартина, он получил степень магистра фотографии и изобразительного искусства в Королевском колледже искусств. Эта глубина искусства проявляется в творчестве Платона.Он из школы, что хороший вкус исходит из тщательного изучения искусства, прошлого и настоящего — музыки, скульптуры, театра и любого изобразительного искусства.

Платон уехал из Лондона в 1998 году, проработав несколько лет в передовом журнале покойного Джона Ф. Кеннеди-младшего, George . С тех пор Платон снимал портреты и документальные работы для таких изданий, как Rolling Stone, The New York Times Magazine, Vanity Fair, Esquire, GQ, TIME и The New Yorker .Его рекламные заслуги включают Credit Suisse, Exxon Mobil, Diesel, The Wall Street Journal , Nike, Levi’s, Rolex, Ray-Ban, Tanqueray и Issey Miyake. В 2004 году издательство Phaidon Press опубликовало ранние портреты фотографа в Platon’s Republic .

Как всякий великий портретист, Платон умеет быстро устанавливать связь со своими героями, что позволяет зрителю сквозь его картины заглянуть внутрь субъекта, будь то князь или нищий. Окна в душу никогда не были яснее.

DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Премьер-министр России Владимир Путин.

Платон: Это началось с безумной идеи, которая пришла мне в голову в начале того, что мы сейчас называем «Великой рецессией». Стало очевидным, что очень мало проблем, которые страна может решить в одиночку, что страны должны начать работать вместе по-новому и беспрецедентно, чуть ли не формируя что-то вроде глобальной администрации. Представьте, если бы были, кто бы сидел за столом власти?

Нам представлены наши мировые лидеры под покровом брендинга, маркетинга и пропаганды.Поэтому я подумал, что в эти напряженные времена мы должны видеть наших лидеров как людей, близко и лично. И затем мы должны взять все эти индивидуальные исследования характера и объединить их, чтобы показать групповую динамику. Что происходит с духом общины, когда они все вместе?

DPP: Как вы превратили эту идею в осязаемую работу?

Платон: Я связался с Дэвидом Ремником, редактором The New Yorker , которому понравилась эта идея. У меня контракт с журналом.Визуальный редактор Элизабет Бионди очень умно посоветовала мне, что я не могу путешествовать по миру, фотографируя каждого мирового лидера, потому что это будет стоить миллионы долларов, но большинство из них приехали в ООН. Это стало идеальной метафорой из-за идеи, что все собираются вместе, чтобы попытаться исправить положение, в котором мы находимся. ООН — единственный форум в мире, где мировые лидеры встречаются в таком масштабе. После 67 встреч с ООН мне предоставили беспрецедентный исторический доступ.
DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Премьер-министр Италии Сильвио Берлускони.

DPP: Большинство съемок было запланировано заранее?

Платон: Житель Нью-Йорка написал сотни писем в миссии, пытаясь привлечь их на борт. В итоге только два мировых лидера — из Мексики и Бразилии — заранее согласились сфотографироваться. Все остальные сказали либо нет, может быть, либо не ответили. Так это превратилось в старомодную уличную суету. Я был в ООН, общался и убеждал, и постепенно проект набирал обороты. Через некоторое время это стало частным клубом, членом которого все хотели быть.У меня были вопросы мировых лидеров: «Почему меня не спросили?» В какой-то момент в очереди стояло четыре или пять человек, ожидающих, чтобы их сфотографировали. Все болтали, как будто ждали автобус.

DPP: Где вы настроили?

Платон: Важно отметить, что не все это было сделано в ООН. Я уже успел сфотографировать Обаму, Путина, Ху Цзиньтао и Джорджа Буша-младшего. Я сделал много ключевых на закрытых заседаниях, но большая часть из них была сделана в ООН. Мы устроили крошечную студию примерно в 10 футах от того места, где каждый глава государства выступает перед Генеральной Ассамблеей.Когда вы смотрите выступления по телевизору, они перед стеной из зеленого мрамора. Я был за той стеной, что-то вроде коридора, прежде чем они вошли в зеленую комнату, где готовятся к своей речи. Они должны были обойти меня дважды, так что у меня было два шанса заполучить их.

DPP: Какое освещение вы использовали в этом относительно узком пространстве?

Платон: Очень просто. Одна вспышка Profoto со сквозным зонтом и стандартным бумажным задником. Важно то, как вы его используете. Вся моя этика очень проста.На этом уровне нет времени возиться с освещением. Уго Чавес дал мне три секунды. Я снимаю негативную пленку Fuji и Kodak пленочной камерой Hasselblad, которую мы сканируем с помощью барабанного сканера Isomet. Это довольно просто, мои вещи.
DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

DPP: Итак, все дело в том, чтобы поймать решающий момент и соединиться с предметом.

Платон: Я полностью обнажаюсь, а натурщик потом на это реагирует, и это то, что я снимаю.Это очень интенсивно. Я не использую штатив. Я держу в руке свой Hasselblad со 120-мм объективом. С помощью этого макрообъектива я снимаю их лица очень близко. С Путиным я был в паре дюймов от его носа. То же самое с Ахмадинежадом. Это не удобное пространство. Это место, где происходят удивительные вещи. Никто больше не подходит к этим главам государств с таким языком тела. Это создает невероятную энергию.

ДПП: Удивительно, что их кураторы подпускают вас так близко.

Платон: Все их советники наблюдают за тем, что я делаю, и все спрашивают себя: «Должны ли мы позволять этому происходить?» Даже мировые лидеры смотрят на меня, думая: «Подождите минутку, я никогда раньше не делал этого b
.«Но это то, что создает силу в образе. Вот что разрушает фасад, который они создали.

Они сознательно создали вокруг себя эту ауру как часть своей власти, и я думаю, что, поскольку мы все боремся в этом мире, мы все сейчас очень неуверенны. Нам нужно заглянуть им в глаза, чтобы увидеть, каков характер человека, стоящего за брендом, за политикой. Люди слишком долго покупают бренды, не задавая вопросов. Мне ясно, что это не сработало.Вы купили машину. Вы купили дом. Вы купили телевизор с плоским экраном. Это сделало вас счастливым? Вы купили сообщение у рекламной компании. Вы купили сообщение политической кампании о том, что есть надежда, что грядут перемены.

DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху.

DPP: Получаете ли вы более точное представление о том, кто этот человек, внимательно изучая его портрет?

Платон: На ​​картинке всей правды не увидишь, и всякий, кто говорит, что поймал душу, — чушь собачья.Но я думаю, что вы можете получить настоящий момент. В Путине вы видите это непоколебимое чувство силы. С Каддафи возникает ощущение полного неповиновения. Этот парень собирается выйти на бой. Это неповиновение пронизывает картину. Лицо Обамы связано с приходом к власти, потому что я фотографировал его во время предвыборной кампании. То, что вы видите в его глазах, — это человек, который прокладывает очень сложный путь к Белому дому. Он очень думающий, осторожный человек.

DPP: Были ли у вас трудности с кем-либо из мировых лидеров?

Платон: Хуже всего было с Николя Саркози, который наотрез отказался позировать мне.Он был очень агрессивен. Он не пожал мне руку; он не сядет в кресло. Он кричал во весь голос на меня и на всю установку: «Qu’est-ce que c’est? Je deteste la photo!» Он ушел в худшем настроении, какое только можно себе представить. Когда вы злите мирового лидера такого калибра, это довольно пугающе. Я должен иметь в виду, что эти люди не знаменитости. На их плечах действительно большие проблемы. Он единственный, кто отказался сидеть. Было несколько других, которые я не мог получить из-за расписания, но в целом все, к кому мы обращались, понимали, что это историческое исследование нынешней глобальной энергосистемы.

DPP: Хотя вы работаете в гораздо большем масштабе, ваш проект напоминает некоторые исследования Юсуфа Карша, такие как его портрет Уинстона Черчилля.

Платон: Мне нравится эта картинка. Карш вытащил сигару изо рта Черчилля, что придало ему сердитый вид. Когда он это сделал, это не было уловкой; Карш просто предпочел выстрел без сигары, и это раздражало Черчилля. Но это никогда не бывает так просто. Вы находитесь в данный момент с этими людьми. Плана нет.Никаких трюков. Вы просто пытаетесь найти человеческую связь. Когда я фотографировал Ахмадинежада, он выступал перед примерно 200 людьми. За кулисами были все его поклонники, а я с его окружением закрепился в этом относительно небольшом пространстве. На секунду он потерял самообладание и смутился, и это вызвало самую зловещую ухмылку. Люди критиковали меня за то, что я показываю теплоту в его глазах. Реальность такова, что многие мировые лидеры с ужасной репутацией в области прав человека обладают опасной способностью проявлять теплоту, вдохновлять людей, мотивировать их, быть очень обаятельными.Это не двухмерные карикатуры на диктаторских чудовищных фигур, стучащих кулаками или стучащих ботинком по столу. Важно смотреть в глаза проблемам мира такими, какие они есть, а не отходить на безопасное расстояние и обзывать друг друга, как это делают друг с другом демократы и республиканцы, вместо того, чтобы собираться и решать проблемы.

ДПП: Это очень политизированный взгляд на вещи. Несколько лет назад Арнольд Ньюман снял кадр немецкого промышленника Круппа, использовавшего рабский труд во время Второй мировой войны.Ньюман поджег его снизу, чтобы он выглядел омерзительно.

Платон: Лично я не согласен с этим методом. Я фотографировал замечательных людей. Я провел день в Бирме с Аунг Сан Су Чжи, но я также фотографировал некоторых угроз, от Роберта Мугабе до Муаммара Каддафи, так что я был в очень тесном контакте со всем срезом морали. Но я верю, что все, что вам нужно делать, это быть честным и человечным, а их послужной список должен быть оценен. Я думаю, что для фотографа очень опасно играть в журналистику «попался» и ловить кого-то, как это было на обложке Newsweek с Мишель Бахманн.Несмотря на то, что я не согласен с ней политически, я чувствовал, что это был дешевый ход. Это уловка.

Эти люди настолько очаровательны с сумасшедшим послужным списком, что здесь есть на что посмотреть. Чего вы не знаете, так это того, какие они на самом деле как люди. Если фотограф собирается прикрыть это своей политической точкой зрения, то он упускает возможность что-то раскрыть. Когда вы имеете дело с портретом, я думаю, вы должны позволить их личности заполнить пространство.Если это наполнено очарованием, и они сделали ужасные вещи с другими людьми, для меня это самая угрожающая комбинация, которая может быть. Слишком легко предположить, что кто-то, кто каким-либо образом оскорблял людей, будет просто подлым и неспособным чувствовать какое-либо человеческое тепло. Если они способны проявлять и чувствовать чувство человечности, и они все еще делают эти ужасные вещи с человечеством, то я думаю, что это делает их еще хуже.
DPP: Кому пришла в голову идея вашей книги Power ?

Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад.

DPP: Вы использовали определенную технику камеры?

Платон: Важно не зацикливаться на технике. Вы должны быть хозяином своих фотографических инструментов, а не их рабом. Это содержание и история, которую вы пытаетесь рассказать. Фотографы могут быть ослеплены наукой и забыть, что весь смысл фотографии в том, чтобы рассказать историю. Величайшие фотографии в истории часто не самые технически совершенные, а те, в которых есть что-то, что побуждает нас к действию.В этом сила фотографии.

ДПП: Между вами и субъектом очень тихо?

Платон: Меняется, потому что они меняются. Иногда они очень общительны. В других случаях вы можете услышать падение булавки. Мугабе был пугающе тихим. Но Джейкоб Зума из Южной Африки смеялся. Он смеялся надо мной, потому что к тому моменту я был в бреду и вел себя как сумасшедший. У каждого свой вайб. Фотограф никогда не должен связываться с этим. Если вы действительно наблюдательны и позволяете им быть самими собой, вы просто видите этот невероятный цирк психологии прямо перед вашими глазами.

DPP: что вас ждет дальше?

Платон: Сейчас включаю заднюю передачу. Снимал сильных, теперь буду снимать бессильных, людей, лишенных власти. Вы сейчас являетесь свидетелями полных перемен в арабском мире, и все они основаны на правах человека. Мы определенно являемся свидетелями времени власти людей. Теперь, когда технологии позволяют каждому узнать о том, что происходит в остальном мире, я думаю, что люди восстают, к лучшему или к худшему, и пытаются отстаивать свою позицию.

DPP: Вопрос в том, если некоторые из этих людей доберутся до влиятельных должностей, это закончится сценарием Скотный двор . В книге Оруэлла, когда свиньи получили власть, они стали похожи на фермеров, против которых протестовали.

Платон: Я думаю, что власть искажает, это точно. Позиция власти меняет цели. Без помощи людей туда не добраться. Эта помощь уже манипулирует вашим чистым послужным списком. Дело не в том, что люди вдруг становятся коррумпированными, а в том, чтобы достичь этой вершины успеха, когда вы уже входите в комнату, вы уже испорчены с первого дня.

Чтобы увидеть больше фотографий Платона, перейдите на platonphoto.com.

Первоначально опубликовано 29 ноября 2011 г.

Воссоздать стиль портрета Сатьи Наделлы Платона для WIRED

Платон — широко известный британский фотограф-портретист. Его портфолио включает в себя, среди прочего, изображения президента России Владимира Путина, бывшего президента Соединенных Штатов Барака Обамы и пугающий портрет революционного председателя Ливии Муаммара аль-Каддафи.В его книге «Власть» показаны портреты более 100 известных и печально известных, бывших и нынешних глав государств.

Портреты Платона вызывают всеобщее восхищение своей простотой и ярким характером. В интервью Milkbooks он описывает происхождение своего стиля:

«Я дислектик. Мои рисунки делают что-то простое из чего-то сложного, возможно, потому, что я не могу работать с большим количеством сложных вещей на странице. Мое упрощение [] мощной графической формы хорошо работает для обложек журналов и создает образы, которые выделяются.Как будто я создаю логотип с изображением чьего-то лица.»

Вот шаги для создания этого портрета в стиле Платона.

Настройка освещения

Платон в основном использует простую схему освещения, состоящую из одного стробоскопа с сильным рассеиванием, который он размещает перед объектом и немного над ним. Я не был уверен, какое именно оборудование он использовал для съемки обложки WIRED. Я сделал предположение и разместил две черные панели слева и справа от объекта, чтобы получить более глубокий градиент теней на лице.Не забудьте включить отражение света в глазах объекта.

Настройка проста, теперь вам нужно запечатлеть нужный момент. Как только вы закончите, давайте перейдем к Photoshop.

Постобработка

Есть три основных аспекта редактирования, которое мы собираемся сделать: высокая контрастность, низкий ключ туловища и широкие блики.

Сначала добавьте черно-белый корректирующий слой.

Затем создайте слой кривых и придайте ему отчетливую S-образную форму для контраста.

Чтобы направить фокус на выражение лица объекта, добавьте корректирующий слой яркости и контрастности и замаскируйте область туловища.

Для тонких деталей и бликов на волосах, глазах и бровях добавьте четкости с помощью панели Camera-Raw и замаскируйте их, чтобы они затрагивали только определенные области.

Для некоторых портретов полезно перетаскивать средние тона вверх, чтобы они сливались как с тенями, так и со светлыми участками.В данном случае я решил этого не делать, но вот как это повлияет на изображение:

Затемните внешние области лица с помощью инструмента затемнения, чтобы усилить градиент тени.

В качестве завершающего штриха объедините слои, удерживая нажатой клавишу Alt. Выберите новый слой и перейдите в меню «Фильтр» > «Другое» > «Высокие частоты» и установите ползунок так, чтобы очертания деталей лица были едва видны. Установите режим наложения нового слоя на «Перекрытие», чтобы создать слегка блестящий и бронзовый оттенок.

Ну вот. Нанесите на него логотип WIRED, и все готово.

Знакомьтесь, Платон: мастер-фотограф — MILK Blog

Работа в сфере графики была лучшим подспорьем для моей фотографии: она научила меня ценить дизайн и понимать, откуда берутся арт-директора. Во многих отношениях я до сих пор считаю себя графическим дизайнером или арт-директором, а не фотографом. Некоторые фотографы, работающие в журналах, могут бороться с шрифтом, размещенным вокруг или на изображении.Я это понимаю, для меня это естественно.

Я дислектик. Мои фотографии делают что-то простое из чего-то сложного, возможно, потому, что я не могу работать с большим количеством сложных вещей на странице. Мое упрощение до мощной графической формы хорошо работает для обложек журналов и позволяет выделять изображения. Это как если бы я создавал логотип с изображением чьего-то лица.

Самое главное — это люди. Для меня это не столько фотография, сколько возможность общаться с людьми, изучать их и немного узнавать их.Я записываю то, что нахожу, на пленку. Я никогда не предполагаю, что фотография, которую я делаю, является универсальной правдой — половина ее — это я, мое решение нажать затвор, то, что я сказал им прямо перед тем, как это сделать. Это то, что произошло между нами. Это очень странная работа, портретная живопись.

Часто вы работаете в худших условиях. Когда я сфотографировал Путина, меня поразило, как трудно было туда попасть. Все эти отношения с Кремлем, обход силовиков и протокола, везение на его частную дачу в подмосковном лесу; это было похоже на фильм о холодной войне.И я должен быть уверен, что даю журналу Time то, что им нужно, и в то же время убеждаюсь, что это хорошая картина по моим стандартам; и вы должны достичь этого за те семь минут, которые вы получите, чтобы поработать с ним, пройдя весь этот путь. Теперь этот парень разбирает журналистов на завтрак, а я совсем не интеллектуален в том, что делаю, полностью интуитивен. Поэтому я обращаюсь с ним по-человечески — это все, что я могу сделать. Я должен честно говорить о своих сильных сторонах и особенно о своих слабостях.

Картинку можно прочесть разными способами.С фотографией Путина половина людей в России сказали, что я заставил его выглядеть слишком гламурным, а другая половина сказала, что я заставил его выглядеть слишком ледяным. Он мачо, крепкий парень, не пушистый и не обаятельный, но с тихой харизмой. Мы говорили о Битлз, мама. Это было по-человечески, и мы посмеялись. Моя картина была как об этом, так и о нем как о человеке, потому что это то, как я к нему отношусь. Поэтому, когда я снял его сидящим в этом кресле, слегка глядя на него снизу вверх, этот низкий угол исходил из чувства смирения, взгляда на кого-то большего, чем жизнь.

Я стреляю из Hasselblad, и если я стою над кем-то, это их пугает. Так что я научился сидеть на полу и болтать с людьми, и это заставляет людей наклоняться вперед; они перестают чувствовать себя неуверенно и чувствуют, что они лучше контролируют ситуацию. Когда они становятся более уверенными, волшебство начинает проявляться. И этот нижний угол также дает интересную точку зрения.

В начале моей карьеры художником руководили все – и арт-директор, и главный редактор, и, конечно, субъекту могло что-то не нравиться.И вдобавок ко всему у нас теперь есть публицисты, следящие за каждым моим шагом. «Какой объектив вы используете? Как вы обрезаете? Нам нужен только смайлик! Я не хочу этого, я не хочу этого!» Я понял, что с этим нельзя бороться, нужно побеждать обаянием, иначе всех подставишь и ничего не получишь. Вы пытаетесь завоевать доверие настолько, насколько это возможно, делая что-то, чем они довольны, но в то же время верны себе. Вы должны быть верны себе в конце дня. Образы, которые вы им даете, часто исчезают, но те, которые соответствуют вашим инстинктам, в конечном итоге находят отклик.

Работа с The New Yorker унизительна; это учит меня и делает меня лучшим фотографом. Все, что я снимаю, я должен заранее прочитать тридцатистраничное эссе. Но мне это нравится: я жажду учиться, жажду быть брошенным на самое дно. Мир фотографов-знаменитостей, которые становятся чуть ли не больше, чем объекты, представляет собой опасное положение для фотографа. Это не я, и я этого не хочу. Я хочу быть скромным, стремящимся учиться. Некоторые люди приходят на съемки, немного напуганные вами, и это ужасно.Я хочу быть тем, кого пугают. Тогда я более наблюдателен. Это не должно быть обо мне и моем стиле. Мне нужно быть ниже. Вот как я люблю работать. Мне приходится много работать, чтобы не приходили люди с предвзятыми идеями.

Есть люди, которых я действительно хочу застрелить, но еще не застрелил. Джордж Буш-младший — один из них. Раньше я хотел, чтобы люди находились на вершине их способностей, но теперь мне интереснее, когда люди находятся на пути вверх или вниз. На пути вверх это до того, как все камеры будут на них, и вы видите их в более наивной форме; а по пути вниз они могут оглядываться назад с гордостью или раскаянием, что интересно, и они раскрываются.Они часто говорят мне что-то в чате, потому что я не журналист.

Дело не только в влиятельных людях. Я часто возвращаюсь на греческие острова, где работаю над портретами с жителями деревни, откуда приехала моя семья. Это старые и молодые, фермеры и рыбаки, дети. Для меня это, пожалуй, самая стимулирующая ситуация — с этими людьми нужно работать еще усерднее, которым нет дела до раскрутки, освещения в прессе и тому подобного. Там старушка может быть такой же жесткой, как Путин.Еще одно удовольствие фотографировать фермера в старой одежде и со смятыми грязными ногтями после того, как мы сфотографировали множество людей в костюмах. Я чувствую, что жажду этого.

Рисунки Ван Гога не дают мне покоя, и я очень хочу сделать что-то подобное с фотографией. Тактильные качества есть. Иногда нужно быть более абстрактным, чтобы сказать правду — рассказать о чем-то по ощущениям, которые вы передаете, а не просто сделать простой документ. Ощущение в произведении может быть таким ярким и настоящим, пусть оно и не похоже на что-то в простом смысле.Моя задача — не только показать, как человек выглядит на моих портретах, но и передать, каково это — встречаться с ним, прикасаться к нему и какие чувства он у меня вызывал. Это эмоциональные вещи.

Цитата Платона о простоте в фотографии: «Просто доберитесь до сути»

Урок простоты в фотографии, преподанный непосредственно из уст гениального фотографа-портретиста Платона

В первый раз, когда я увидел фотографию британско-греческого фотографа Платона, это был его знаменитый черно-белый портрет Вилли Нельсона, обнимающего свою гитару, кажется, он был на обложке Texas Monthly .От грубой, но утонченной резкости и красоты этого портрета у меня перехватило дыхание.

Недавно я обнаружил это видео о Платоне на Netflix и просидел почти 45 минут, совершенно завороженный, когда Платон раскрывает свои методы работы, свое прошлое и свою философию.

Как человек, который постоянно пытается найти простоту и почти минималистский акцент в своих работах, я был поражен тем, что Платон сказал о теме простоты в своих фотографиях.

Совет Платона по поиску простоты в фотокомпозиции

Мой отец делал эти прекрасные рисунки пером и тушью.
И я вырос с такой черно-белой эстетикой в ​​голове.
Это было так смело.
Я провел большую часть своей взрослой жизни в темноте, с включенным маленьким красным светом,
пытаясь найти этот визуальный язык.
[Показывая на один из рисунков отца] Если нужно, то оно там.
Если он не нужен, его там нет.
Итак, сокращайте, упрощайте.
Просто иди. . . для ядра.

— Цитата из «Реферат: Искусство дизайна» | Платон: Фотография на Netflix

Перейдите к 11:39, чтобы увидеть цитату, но обязательно посмотрите видео целиком.Он полон золотых самородков.

Книги Платона доступны на Amazon

Сервис: Платон

(2016)

Власть: портреты мировых лидеров

(2011)

Спасибо, что прочитали.

Обязательно посетите меня в Facebook, Instagram или Pinterest или на моем веб-сайте keithdotson.com.

~ Кит

Примечание: Этот пост в блоге содержит партнерские ссылки Amazon. Я могу получить небольшую комиссию за соответствующие покупки.

Связанные

Человек, который намного больше, чем фотограф

Все изображения Платона. Используется с разрешения.

«Я вообще не фотограф», — заявил Платон в начале своего документального фильма Netflix 2017 года. Услышав это, я озадачился. Как мог человек, который так много посвятил своему ремеслу, сказать миру, что он не фотограф? Четыре года спустя мне представилась возможность поговорить с ним. Через час после начала нашего разговора я точно понял, что он имел в виду.Каким бы талантливым он ни был, Платон предлагает гораздо больше, чем просто человек, использующий камеру.

Примечание редактора: это специальное интервью. Если вы хотите послушать его, мы приглашаем вас сделать это в аудио-виджете ниже.

Пока он сидел в комфорте своей нью-йоркской студии, а я в традиционном колумбийском доме, мы провели интервью в стиле 2021 года: через ZOOM. Очень быстро динамика перестала быть похожей на другие интервью, которые я давал. Вместо этого это было похоже на двух парней, болтающих о фотографии.Во многом это было из-за поведения Платона. Несмотря на то, что Платон фотографировал некоторых из самых влиятельных людей мира, у него нет эгоизма. Он относился ко мне как к равному, что задало тон фантастической беседе.

Платон о фотографировании политиков

От Барака Обамы до Владимира Путина Платон сфотографировал многих лидеров на разных концах политического спектра. Конечно, у него есть свои взгляды. И хотя я воздержался от вопроса, какую позицию он занимает в политической сфере, я все же спросил, как он помешал различным политическим ценностям повлиять на его съемки.«…чтобы хорошо выполнять свою работу, я не должен осуждать. Я должен подключиться», — объясняет он. «Если я осуждаю… это затмевает мою способность быть наблюдательным. И как фотограф, мы должны быть очень наблюдательными. Мы не можем исходить из предвзятых суждений, потому что тогда вы закроете окна возможностей, чтобы открыть что-то новое».

© Platon

Способность Платона фотографировать без суждений очевидна в изображениях, которые он делает. Влиятельные лидеры часто изображаются как невероятные персонажи. Мы удаляем их из нормального общества, помещая в мир, неизвестный массам.Но методы Платона и, конечно же, его образы очеловечивают этих людей. Портреты, которые он создает, снимают их с пьедестала, на который возводит их общество. Они напоминают нам, что по своей сути они такие же, как мы с вами: они люди.

Я спросил Платона, намерен ли он показать миру, что его политические подданные во многом похожи на остальное общество. Он объяснил мне, что превосходства не существует. В том смысле, что ни один человек не выше другого, а скорее нам — людям — говорят верить, что они выше.«Так уж получилось, что мои фотографии все больше и больше становились попытками создать подлинные моменты с людьми, а не попыткой увековечить то, чего на самом деле не существует», — объясняет он.

В этот момент он размышляет о том, как ворвался в фотографирование политического поля. «Джон Кеннеди-младший основал в конце девяностых журнал под названием George… Он [Джонсон-младший] хотел показать политику изнутри… мы оба хотели очеловечить систему».

За это время Платон понял, как важно быть аутентичным.Разговаривая с ним, становится ясно, что он не хочет ни подчиняться, ни разрушать. Вместо этого он представляет себя таким, какой он есть на самом деле. Он относится ко всем своим подданным с уважением и относится ко всем как к равным.

«…Нахожусь ли я с Путиным или президентом в Белом доме, или [если] я нахожусь в глуши и делаю статью о правах человека или о гражданских правах… если я действительно верю, что этот момент важен, и я Я собираюсь вложить все свои страсти в попытки создать действительно важную связь с этим человеком и попытаться слушать и учиться у него, [чтобы узнать], кто он на самом деле? Тогда этот момент вполне может найти отклик у миллионов людей, потому что все они начинают понимать эту человеческую историю.

© Платон

О фотографировании гражданских прав

Помимо фотографирования самых известных людей мира, Платон проделал большую работу, посвященную гражданским правам и правам человека. Его карьера привела его во многие уголки мира. Он был свидетелем некоторых из самых душераздирающих историй и сред, с которыми сталкивались другие люди в то время.

Его работа посвящена таким сложным темам, как сексуальное насилие в Конго, вопросы иммиграции и права человека для людей с ограниченными возможностями в России.

Разговаривая с ним, я бы охарактеризовал Платона как эмпата. Я верю, что он искренне понимает боль, которую испытывают другие. Узнав об этом, я спросил, как он мысленно справляется с бременем увиденного.

«Это сложно. Я имею в виду, если честно, знаете, поначалу я всегда возвращался из этих поездок эмоциональным – не знаю, что это за слово – но можно сказать, опустошенным…»

Он продолжает объяснять, что он должен использовать интеллектуальную часть своего мозга в момент создания работы.Он не может позволить эмоциональной стороне взять верх. Вместо этого он должен сконцентрироваться на рассказе историй о тех, кто имеет значение. Он должен найти способы создать что-то мощное, чтобы люди могли взаимодействовать с опытом его подданных.

Из-за своей преданности делу он часто обнаруживает, что освобождает свои сдерживаемые эмоции, как только удаляется из среды, в которой работает. «Я ловлю себя на том, что делаю такие вещи, как смотрю рекламу мыла, и я расплачусь. Знаете, из-за того, что [мои] эмоции зашли так далеко, что [я] всегда на грани.

«Я не знаю, посттравматический стресс это или что… Обычно он длится месяц или два, когда я возвращаюсь с одной из таких миссий. Но дело в том, что через что бы мне ни пришлось пройти, я уйду и вернусь к привилегированной жизни».

«Возможно, какое-то время я чувствую себя немного избитым, но люди, которых я оставил, все еще там, и они борются с борьбой как с частью своего повседневного существования».

Оставаясь верным своим ценностям, Платон ставит уязвимых перед собой.Он использует свою боль как топливо, чтобы вернуться, продолжить рассказывать их истории и продолжать стремиться к переменам. Он пообещал своим подданным, что будет рассказывать их истории с чувством и достоинством. Выполнение этого обещания предшествует его собственной борьбе, вызванной выполнением работы.

Встреча с Эстер

© Platon

Продолжая тему прав человека, разговор переходит к одной из наиболее запоминающихся тем Платона. Благодаря работе своего фонда The People’s Portfolio он посетил Конго.Находясь там, он встретил молодую женщину по имени Эстер. Она пришла сфотографироваться с ребенком. Платон описывает Эсфирь как «красивую, любящую женщину».

К сожалению, в возрасте 16 лет Эстер была похищена бандой преступников, управлявших местной шахтой. Они держали ее в заложниках четыре дня. За это время банда привязала ее к дереву и жестоко изнасиловала. В конце концов, Эстер удалось сбежать. Все еще с ранами, полученными в результате травматического опыта, она смогла добраться до больницы. Именно здесь о ней заботился доктор Денис Муквеге, человек, лечащий женщин, подвергшихся сексуальному насилию.

Только когда Эстер оказалась перед объективом Платона с улыбкой на лице и сыном на руках, он узнал печальную правду: сын Эстер родился в результате изнасилования. «Я расплакался, слушая это, потому что вы спрашивали меня о моем эмоциональном состоянии, а я никогда раньше не слышал, чтобы одна женщина рассказывала мне такую ​​историю», — говорит он мне. Он продолжает: «…она рассказывает мне историю. Я должен сделать снимок здесь. Я должен функционировать. Так что я взял свою камеру, и на ее лице была эта достойная, добрая улыбка.

Делая портрет, Платон говорит Эстер: «Я не знаю, как ты можешь [быть] спокойной и улыбаться моей камере. Когда ты только что рассказал мне историю, которая опустошила меня, я никогда не слышал ничего подобного». В ответ Эстер сказала: «Причина, по которой я не плачу на твоей фотографии, в том, что я не хочу, чтобы ты грустила».

В этот момент интервью мы оба делаем паузу. Хотя я не могу говорить за Платона, меня поразил тот факт, что эта смелая молодая женщина, которая так много страдала, могла быть такой самоотверженной.Как жертва могла стать утешительницей — это свидетельство того, насколько сильна Эстер.

О том, что его подданные не чувствуют себя новинкой

К сожалению, многие фотографы из западного общества используют страдания в развивающихся странах как катализатор карьерного роста. Отдавая предпочтение успеху, а не стимулированию изменений, они используют свои темы как возможность сделать себе имя. Платон никоим образом не соответствует этому описанию. Однако для своих подданных он мог быть еще одним привилегированным фотографом, превращающим их боль в новинку.

Я спросил, как он создает отношения, которые заставляют его подданных чувствовать себя ценными. «Доверие — самый большой и самый важный фактор во всей моей работе. Если я злоупотребил этим доверием, то я чудовище и должен жить сам с собой».

Один из самых важных элементов построения доверительных отношений со своими подданными, объясняет Платон, — это рассказывать историю на их условиях. Не ему придавать политическую окраску их истории. Он не автор их историй, а скорее рассказчик, посылающий их послание остальному миру.

По мере того, как он подробно рассказывает о том, как он подходит к своим миссиям, становится очевидным, насколько Платон хочет погрузиться в местное сообщество. «Я тесно сотрудничал с больницей, врачами и медсестрами [в Конго]. Первое, что я должен сделать, это заслужить всеобщее доверие».

© Platon

Его подход сильно отличается от того, как работают парашютные фотожурналисты. Вместо того, чтобы поместить себя в среду, о которой он мало знает, он становится частью сообщества, обучаясь, прежде чем подумать о том, чтобы сделать свою первую фотографию.

«Вот почему я работал с доктором Муквеге в больнице, — вспоминает он. «Все его сотрудники стали моими учителями и советниками. И я потратил годы на то, чтобы завоевать доверие, прежде чем сфотографировал одну из жертв или переживших сексуальное насилие».

«Поэтому я чувствовал, что к тому времени, когда я действительно был там, делая эти фотографии, я действительно узнал так много о том, как подходить к этому и стараться быть таким же достойным в своем подходе к этим людям, чтобы позволить им быть на их условиях. ”

О своей работе

За свою карьеру, в которой он путешествовал по всему миру, Платон уже добился большего, чем многие когда-либо смогут.Его фотографии вызовут зависть даже у самого опытного фотографа. Так как он ко всему этому относится? Его ответ застал меня врасплох. «Надеюсь, это всего лишь практика того, что я собираюсь сделать…» — говорит он. «Может быть, я ошибаюсь, и все кончено. Потому что вы никогда не знаете. Но мне хотелось бы верить, что все это была большая разминка… для следующего».

© Platon

Затем он делает короткий вдох, пользуясь возможностью немного подумать. Он продолжает: «…как [Мохаммед] Али однажды сказал мне: «Ты можешь потрясти мир», но если я ошибаюсь, то это самое лучшее, что у меня есть… Я буду очень благодарен за поездку, которую я совершил». у меня было.

Вспоминая его документальный фильм Netflix, его вступительные комментарии: «Я вообще не фотограф», Опять же, теперь я понимаю. Искусный художник, да. Он потратил много лет на изучение ремесла. Но Платон — педагог, революционер, голос безгласных, отец, муж и прекрасный человек. Как он говорит: «Камера вторична по отношению к тому, что я делаю».

Leica M6 — предпочтительная камера Platon, наряду с Hasselblad

Platon

использует в основном одну из двух камер.Уважаемый Hasselblad 553 ELX в студии и его  M6  на прогулке. Вместе с пленкой Kodak Tri-X 400 и цветной негативной пленкой Fujicolor или Kodak, и он готов. Зачем все усложнять? Если он не сломан, не чините его. Простота этого подхода позволила ему отточить свой предмет, сосредоточившись только на отношениях между объектом и камерой. Его подход больше похож на арт-директора, чем на фотографа. Не столько с Leica M6, сколько с Hassy.

Клинт Иствуд – © Platon

Его графическое образование позволяет ему исследовать места между отрицательными и положительными областями изображения. Его использование одной черно-белой пленки и одной цветной пленки с его многолетним просмотром этих фильмов позволяет ему инстинктивно игнорировать технические детали и сосредоточиться на текущей работе. Хотя он приписывает эту приверженность тому, что многие считают чрезмерным упрощением, легкой дислексией, вынуждающей его работать в рамках ограничений, которые он сам произвольно установил.Я нахожу его работу похожей на более молодую Halim Ina ,… похожую на Hasselblad, ту же чувствительность, такую ​​же приверженность в основном черно-белому.

Кристофер Уокен – © Платон

Красота зерна – Leica M6 и Hasselblad

Многие считают, что грубость и органичность пленки удерживают его от цифровых технологий. И хотя частично это правда, это еще не все. Мгновенное изображение разрушило бы его способность вызывать образ внутреннего «я», постоянно нарушая взаимопонимание, которое строится во время создания изображения.И последнее, что ему нужно, это внешняя критика незавершенных работ. Пленка сослужила ему хорошую службу.

Вилли Нельсон – © Platon

Цифровой гибрид?

Как изобразить цифрового гибрида из закоренелого киномана? После тщательного изучения контактных листов следующим шагом в его рабочем процессе является барабанное сканирование негатива в офисе. С барабанным сканером, приобретенным у НАСА! Затем он и его сотрудники тщательно обрабатывают, прожигают и в целом подчищают изображение и распечатывают его на (цифровом) принтере.Кто-то может сказать, что это идеальное сочетание аналогового и цифрового. Он непреднамеренно стал дипломатом одного человека в разрядке между аналоговым и цифровым. Сочетание лучших аспектов каждой технологии. Может быть, больше нет необходимости выплескивать ребенка вместе с водой из ванны.

Герои Америки – © Платон

Платон и Нетфликс

Сериал документальных фильмов Netflix «Абстракт: искусство дизайна» показывает Платона в одном из эпизодов. Он показывает, как он работает и что для него важно.Я был бы упущен, если бы не упомянул, что он был первым высококлассным фотографом журнала George, украшал обложки Time и множества других журналов. Плюс был штатным фотографом в New Yorker. Его книга «Республика Платона» получила широкое признание, но лично мне нравится «Власть: портреты мировых лидеров».