Православие в мире

Последнее обновление: 8 февраля 2011 г. — 05:50:02

Отец Гавриил (Бунге) Православие – плод всей моей жизни христианина и монаха

Источник: Фома: Православный журнал для сомневающихся Фом

Перевод Ольги Лисенковой

Под редакцией Яны Самуэль и Исаака (Джеральда) Херрина

Католический отшельник, принявший православие

Известный богослов, иеромонах Гавриил Бунге редко дает интервью. Он ведет отшельнический образ жизни в маленьком скиту в Швейцарии, никогда не пользуется Интернетом, а единственным средством связи с ним является телефон. Последний работает как автоответчик в дальней комнате. Если вы хотите поговорить с ним, вы должны оставить сообщение с указанием времени, когда вы снова собираетесь звонить, и если отец Гавриил готов поговорить, он будет возле телефона в указанное вами время. Нам посчастливилось не пройти через эту сложную операцию, потому что мы встретили отца Гавриила в Москве. 27 августа он принял православие из католицизма.

В нашей беседе отец Гавриил рассказал нам о мотивах своего решения, об основных отличиях Валаама от Швейцарии и о многом другом.

Мы как чудаки

В: Если кто-то переходит из одной христианской традиции в другую, это должно означать, что он чувствует, что ему не хватает чего-то жизненно важного в своей духовной жизни…

А: Да. А если этому человеку семьдесят лет, как мне, то этот шаг нельзя назвать поспешным, не так ли?

В: Нет, не может. Но чего тебе не хватало, монаху с таким большим духовным опытом?

А: Я должен говорить не об одном решении, а обо всем жизненном пути с его внутренней логикой: в один момент происходит событие, которое готовилось всей жизнью.

Как и все молодые люди, я искал, так сказать, свой путь в жизни. Я поступил в университет в Бонне и начал изучать философию и сравнительное богословие. Незадолго до этого я посетил Грецию и провел два месяца на острове Лесбос. Именно там я впервые увидел настоящего православного монашеского старца. В то время я уже внутренне тянулся к монашеству и читал православную литературу, в том числе и русские источники. Этот старейшина поразил меня. Он стал воплощением монашества, которого я раньше встречал только в книгах. Внезапно передо мной предстала монашеская жизнь, которая с самого начала казалась подлинной, истинной, наиболее близкой к первой христианской монашеской практике. Послесловие: я всю жизнь общался с этим старейшиной. Так у меня появился идеал монашеской жизни.

Вернувшись в Германию, я вступил в Орден Святого Бенедикта — он мне показался самым близким к моим устремлениям. Сама структура Ордена напоминает структуру раннехристианской церкви. В Ордене нет вертикальной системы подчинения, каждая община существует сама по себе. Что гарантирует единство этих общин, так это традиция и церковный устав. То есть не юридический порядок, а духовный идеал. Кстати, в этом смысле я думаю, что именно бенедиктинцы из всех западных верующих наиболее остро готовы понимать православных верующих. Но все же мой духовный Отец и я очень скоро увидели, что с моим увлечением восточным монашеством и любовью к восточному христианству в целом я не на своем месте в этом Ордене. Итак, аббат, человек пожилой и опытный, которого я до сих пор чту, решил не без сожаления перевести меня в небольшой монастырь в Бельгии. Я провел там 18 лет, приобрел большой опыт и оттуда по благословению отправился в скит в Швейцарию. Все эти переходы были вызваны одной причиной: попыткой перейти к подлинной монашеской жизни, как это было у первых христиан. Вроде того, что я видел у восточных христиан. Самым последним шагом на этом пути было обращение в православие.

В: Почему вы решили принять его? Можно всем сердцем любить Православие и оставаться в рамках традиционного католицизма. Таких примеров на Западе много.

О: Да, многие люди, тянущиеся к Православию, остаются в католической церкви. И это нормально. В большинстве западных соборов есть православные иконы. В Италии существуют профессиональные школы иконописи, в которых преподают русские специалисты и др. Сегодня все больше верующих в Европе интересуются византийскими гимнами. Даже традиционалисты католической церкви открывают для себя византийское пение. Конечно, используют их не во время богослужения в храме, а вне храма, например, на концертах. Православная литература переводится на все европейские языки, книги издаются в крупнейших католических издательствах. Одним словом, на Западе действительно не утратили вкуса ко всему подлинному, христианскому, что сохранила восточная традиция. Но, увы, это ничего не меняет в реальной жизни людей и общества в целом. Интерес к православию более культурный. И таких несчастных людей, как я, имеющих духовный интерес к православию, осталось в меньшинстве. Мы как чудаки; нас редко понимают.

Просто знать, откуда все берется

В: Как богослов, вы часто говорили о проблеме разделения Запада и Востока. Можно ли сказать, что ваше обращение в Православие является результатом ваших размышлений на эту тему?

A: Когда я был в Греции и начал поворачиваться к восточному христианству, я стал очень болезненно воспринимать раскол между Востоком и Западом. Это перестало быть абстрактной теорией или сюжетом из книги по церковной истории, а скорее чем-то, что непосредственно влияло на мою духовную жизнь. Поэтому переход в православие стал казаться вполне логичным шагом. В юности я искренне надеялся, что союз западного и восточного христианства возможен. Я ждал, что это произойдет всем сердцем. И у меня были некоторые основания в это верить. На Втором Ватиканском Соборе присутствовали наблюдатели от Русской Православной Церкви, в том числе действующий митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир (Котляров). В то время митрополит Никодим (Ротов) был очень активен в международных делах. И многие думали, что две Церкви шли навстречу друг другу и в конце концов встретятся в одной точке. Это была моя мечта, которая становилась все более и более реальной. Но по мере того, как я становился старше и познавал некоторые вещи глубже, я перестал верить в возможность примирения двух Церквей в плане богослужения и институционального единства. Что мне было делать? Я мог только продолжать искать это единство самостоятельно, индивидуально, восстанавливая его в одной отдельной душе, моей. Я не мог сделать больше. Я просто последовал своей совести и пришел к Православию.

В: Не слишком ли радикальное мнение?

А: Еще в Греции, будучи католиком, я понял, что Запад отделился от Востока, а не наоборот. В тот момент для меня это было немыслимо. Мне нужно было время, чтобы понять и принять это. Я не могу никого винить, конечно, я не могу! Мы говорим о целом большом историческом процессе, и нельзя сказать, что в этом виноват тот или иной человек. Но факты остаются фактами: то, что мы сегодня называем западным христианством, родилось цепью разрывов с Востоком. Этими разрывами были григорианская реформа, за которой последовало разделение церквей в XI веке, затем Реформация в XV веке и, наконец, Второй Ватиканский собор в XX веке. Это, конечно, очень грубая схема, но в целом я считаю ее правильной.

В: Однако есть мнение, что цепочка этих разрывов — нормальный исторический процесс, потому что любое явление (и Христианская Церковь не исключение) проходит свои стадии развития. В чем трагедия в этом?

А: Трагедия в людях. В ситуации радикальных, революционных событий всегда появляются люди, которые начинают делить жизнь на «до» и «после». Они хотят начать отсчет только с этой новой точки, как будто все, что было раньше, не имело смысла. Когда будущие протестанты провозгласили Реформацию, я не думаю, что они знали, что это приведет к разделению Западной Церкви на два больших лагеря. Они этого не осознавали, они просто действовали. И стали делить окружающих на здоровых — принявших Реформацию — и нездоровых, больных — последователей Папы.

Более того, история повторяется: то же самое происходит сейчас вокруг Второго Ватиканского собора внутри Римско-католической церкви. Есть люди, не принявшие его решений, и люди, считающие его некой отправной точкой. И все рассуждают в этом духе. Простой пример: если в разговоре кто-то упоминает «собор» без каких-либо дополнительных подробностей, все автоматически предполагают, что речь идет о Втором Ватиканском соборе.

В: Как вы относитесь к современным либеральным настроениям среди католиков?

О: Я очень рад возможности обратиться к российской аудитории и сказать, что не стоит низводить всех католиков на один уровень. Среди них есть такие, кто хотел бы быть более светским, более либеральным. Это не значит, что они преступники, это просто их точка зрения на жизнь. Есть и другие, полностью преданные традиции. Я бы не назвал их традиционалистами, потому что сама традиция для них не так важна. Это не древний фольклор, который нужно искусственно питать и держать в плавании. Нет! Предание для них — это то, что во все времена обеспечивало и обеспечивает живое личное общение со Христом, повседневное пребывание в руках Божиих. Как сказал Иоанн Богослов: «О том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами; а наше общение — с Отцом и Сыном Его, Иисусом Христом» (1 Иоанна 1:3). ). Я уверен, что позиция «есть Бог и есть я» для еретиков. Для христиан это «Бог, я и все остальные». Все остальные – это другие верующие, и те, кто на протяжении многих веков хранил для нас веру. Если бы люди не слушали так преданно других людей, если бы они не записывали и не передавали, не было бы Нового Завета. Значит, ничего бы не было…

В: А как в таком случае нам относиться к тем, кто не очень предан традициям?

A: Мы не должны бить их по морде и, конечно, не должны выгонять их из Церкви. Любой человек достоин христианского милосердия. Если бы я, будучи православным, увидел в православном храме католика, я хотел бы подойти к нему и сказать ему открыто, мягко и доверительно: «Послушай, брат, тебе может быть интересно узнать, что вначале мы все крестились». таким образом: справа налево. Теперь все изменилось. Нет, я не призываю вас пересмотреть всю свою жизнь и броситься в Православную Церковь. Я просто хочу, чтобы вы знали, откуда все пошло».

Валаам

В: А почему вы выбрали Русскую Православную Церковь?

A: Я думаю, что ключевым фактором в таких решениях являются люди, которые вас окружают. Когда мои знакомые, русские епископы из Санкт-Петербурга, узнали, что я принимаю Православие, они сказали: «Мы ничуть не удивлены! Вы всегда были с нами. в одной чаше». Я давно знаком с митрополитом Иларионом, нынешним главой Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата. Мы впервые встретились в 1994 г., когда он был иеромонахом. Я считаю его своим хорошим другом и дорожу этой дружбой.

Святитель Иларион, если хотите, один из самых компетентных и знающих людей, которых я когда-либо встречал. Он фактически стал для меня единственным человеком, к которому я могла обратиться со своей просьбой, который знал меня, мои убеждения и мою ситуацию. И кто, как я был уверен, был готов ответить. Так и случилось.

В: Как это поможет вам в достижении вашего идеала духовной жизни?

A: Вы хотите от меня пророчества, но я не пророк. Я не знаю конкретно, что будет дальше. Будем просто жить. Даже сейчас я уже нашел в России много вещей, которые меня интересуют.

Например, я был на Валааме. Знаете, на Западе, если верующий тянется к жизни предельного монашеского затвора, ему фактически некуда идти.

Эрмитажей, таких как в России, на Западе нет. Эта форма жизни кажется уже устаревшей. Будучи монахом, я постоянно ищу предельного уединения, даже одиночества. На Валааме я чувствовал, что все это есть.

В: Вам не хватает одиночества на тарелочках в Швейцарии? Валаам тоже многолюдное место, сюда регулярно приезжают паломники.

A: Швейцария – маленькая и густонаселенная страна. Скит окружен лесом, но в 15 минутах ходьбы есть деревня, где проживает около ста человек. На Валааме гораздо спокойнее. Да, конечно, там много людей. Но само место, как мне показалось, изолировано от остального мира. Может, потому, что это остров, а может, по другим, негеографическим причинам.

Мне кажется, что все это может породить это желанное состояние уединения в сердце каждого, кто туда приходит.

В: В Европе сложнее?

A: Грубо говоря, можно сказать, что на Западе этого вообще нет. Подлинная монашеская традиция на Западе была практически искоренена в ходе французской буржуазной революции 1789 года. Я твердо убежден, что последствия этой революции для Европы были не менее тяжелыми, чем последствия XIX века.17 революция и 70 лет атеистической власти для России. Во Франции после тех кровавых событий монашество пришлось восстанавливать практически с нуля. Это должны были выполнять обычные священники, а не монахи. Больше никого не было. В России монашество выстояло, несмотря на все потрясения и ужасы. Да, это происходило на уровне конкретных личностей, а именно старейшин. Но они существовали! И сохранили духовную традицию и подлинную монашескую жизнь. Мне кажется, что во всем, что касается монашеской жизни, России не приходилось начинать с нуля. Вот почему мне жаль слышать, как иногда русские говорят: «У нас все это было разрушено, Церковь искоренена и т. д.». Мне всегда хочется ответить: «По-моему, у вас все есть, новомученики и исповедники, иноческие старцы». И все они рядом, только руку протяни. Только вы должны его растянуть, взять это богатство и использовать на практике, так сказать, в своей жизни. У меня часто складывается впечатление, что большинство людей в России этого не ценят. Или они просто не понимают, что это ценно.

В: Почему, на ваш взгляд, так происходит?

A: Говоря о проблемах, люди акцентируют внимание на материальных, порой внешних трудностях, с которыми сегодня сталкиваются монастыри и Церковь. Да, есть что реконструировать. Но это только техническая часть, так сказать, только стены и крыши. Само собой, люди жалуются: крыши и стены стоят денег, а где взять денег… Но если мы мысленно пройдемся по крыше — пусть она будет с дырками — мы увидим, что стены — это не главное, важнее, с каким сердцем человек входит в стены. Русская поговорка гласит: «Церковь не в бревнах, а в ребрах». И это самое главное, эта духовная традиция, которая до сих пор внутри россиян. Все это сохранили для нас иноческие старцы и новомученики. Иногда люди возражают: «Но сейчас так мало старейшин, большинство из них уже умерло. Некому нас учить». Я всегда отвечаю: «Если у вас нет живого старца, который бы вас учил, обратитесь к покойному. У вас есть его агиография, его тексты, его учения. Прочтите их и соотнесите со своей жизнью. Я не хочу сказать, что я никогда не встречал в России людей, которые знают, ценят и дорожат этим знанием, а таких много-много, и моя поездка на Валаам это доказала9.0015

Прыжок в воду

В: Что должно измениться теперь в вашей повседневной жизни после обращения?

A: Конечно, есть вещи, которые не могут не меняться. Став членом Русской Православной Церкви, но еще живя в Швейцарии, я подчиняюсь архиепископу Корсунскому Иннокентию. Мои отношения с католической церковью, естественно, не могут оставаться прежними.

В: Какой реакции вы ожидаете от своих духовных детей? Все они должны быть католиками…

A: Во-первых, к счастью, я имею дело с понимающими людьми, и я уверен, что они с уважением отнесутся к моему решению. А во-вторых, я никогда не скрывал своих мнений и убеждений. Все мои духовные чада знали, что мой идеал христианства — на Востоке. Я не думаю, что они будут так удивлены. Я ничего не сказал им заранее, чтобы избежать ненужных дискуссий. Но я не думаю, что произойдет что-то экстраординарное. Я верю, что традиция духовных бесед, на которые приходили мои дети, сохранится, у меня нет причин ее прекращать. Наконец, люди, с которыми я регулярно общаюсь, более или менее разделяют мой духовный идеал; иначе они бы не пришли.

В: А как насчет богослужений?

A: Конечно, теперь я не смогу причащать католиков. Но и раньше я делал это очень редко: скит находится вдали от большого мира, территория держится под замком, службы тоже частные, часовня маленькая — максимум на десять человек. Только на Рождество и Пасху мы открываем двери для всех желающих присоединиться к нам.

В: Если бы вы могли и захотели дать современникам очень короткий совет по организации своей молитвенной жизни, что бы вы сказали?

A: Если хочешь научиться плавать, прыгай в воду. Только так вы сможете научиться. Только тот, кто молится, почувствует смысл, вкус и радость молитвы. Нельзя научиться молиться, сидя в большом теплом кресле. Если вы готовы встать на колени, искренне покаяться, поднять глаза и руки к Небу, то многое откроется вам. Конечно, можно читать много книг, слушать лекции, разговаривать с людьми — это тоже важно и помогает лучше понять. Но какой смысл во всех этих вещах, если после этого мы не предпримем никаких реальных шагов? Если мы не начнем молиться? Я думаю, вы тоже должны это понимать. Очевидно, вы задаете этот вопрос с позиции того, кто не верит…

В: Точно. Наш журнал для тех, кто сомневается.

A: В сомнениях нет ничего плохого, они даже полезны. Однако не следует их искать. Но если они появятся, надо просто вспомнить, что всем нам довелось услышать: «Протяни перст твой, и посмотри на руки Мои; и протяни руку твою, и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим». (Иоанна 20:27).

Фото: Владимир Ештокин

Обсудить эту статью

© Copyright 2007 by pravmir. com

К началу страницы