Балет – мужская профессия, как минимум, потому, что ее придумал и развивал мужчина — ЯСИА

Когда кто-то говорит «балет», чаще всего первые образы, которые приходят в голову, – пачки и пуанты. В течение многих лет общество позиционировало балет как занятие, которое является женским. Ивану Одинцову всего 17 лет, но он уже является отличником культуры Якутии, обладателем гранта Целевого фонда будущих поколений республики, а также абсолютным победителем IV Международного фестиваля-конкурса имени Рудольфа Нуреева. В интервью ЯСИА он рассказал о том, почему балет – это не только про нежность и грацию, но и про огромную работу над собой, тотальный контроль над телом и мужество.

— Иван, для многих твоя деятельность ассоциируется с женственной нежностью и грацией, а что для тебя значит балет?

– Для меня это работа над собой. Это дело, которым я занимаюсь и хочу заниматься в будущем. Балет – это способ выражения себя через тело. Это возможность представить, что персонаж, которого ты играешь – это и есть ты. Балет – мужская профессия, как минимум, потому, что ее придумал и развивал мужчина. У мужчин есть множество ролей – от принца до Спартака, так что не думаю, что это признак женственности. Есть классика мирового балета. Там да, представители мужского пола более мягкие, просто потому что показывается та эпоха, а если взять «Спартак» – там тебе и гладиаторы, и легионеры. Не думаю, что это про женственность. Также поддержки, которые делает артист балета, не под силу сделать сразу обычному мужчине. И миф, что балерины как перышко – это смешно. Балерины – прежде всего люди, и это нереально, чтобы девушка весила 20 кг. Да, есть, конечно, ограничения, но все же не до такого абсурда.

–Что для тебя есть мужество?

–Для меня мужество – это ответственность, зрелость, смелость и осознанность.

– Но все же в последнее время концепт маскулинности значительно поменялся. Как ты считаешь, макияж, яркие наряды для выступлений дали свободу в самовыражении в повседневной жизни?

– Занимаясь балетом, я стал более воспитанным, выносливым, смелым и стал быстрее переключаться из одного дела в другое. Думаю, я стал более свободным в этом плане, но что касается самовыражения, тут сложно сказать: было это с детства или это дала сцена, но все же думаю — второе. Да, я был очень стеснительным в детстве и, поступив в балетную школу, по-новому раскрыл себя.

– Хореографическое искусство, тем более — балет, требует многолетней подготовки и навыков. Расскажи, как ты попал в эту сферу?

– Я хотел перейти в другую школу, а тут как раз был добор в балетную школу. Я пришел на просмотр, но тогда меня не взяли — данных было мало. А когда наступило лето, я поехал в лагерь, куда приехали педагоги добирать детей.  И вот тогда уже меня взяли в балетную школу.

– Многим, наверное, интересно, из чего же состоит расписание артистов балета. Расскажи про свои будни и то, как выглядит твой идеальный выходной.

– С утра классический танец, потом идут репетиции, после репетиций либо общеобразовательные уроки, либо междисциплинарные. Затем еще две репетиции и иногда примерка костюмов. Мой идеальный выходной – это проснуться в 12 дня, вкусно покушать, прогуляться, провести время с друзьями и родными.

– Остается ли время на что-то другое, помимо репетиций и учебы?

– Да, в свободное время я читаю книги про бизнес, на таро иногда гадаю, смотрю фигурное катание и просто отдыхаю.

– Ты много участвуешь в конкурсах и уже есть впечатляющие достижения. Что значат для тебя конкурсы?

– Конкурсы для меня – это место, где я могу показать, что могу сделать и доказать, что достоин танцевать. Спектакль — как марафон: там все намного дольше и даже, если где-то будет ошибка, то зритель не всегда это поймет. А выступление на конкурсе – это как спринт, надо за короткое время показать все, что ты можешь, и ошибка может уже стоить многого.

– Часто волнуешься во время выступлений, тем более, во время конкурсов? И как ты справляешь с этим?

— Волнение – это нормальное явление, и оно, как-никак, помогает собраться. Обычно я стараюсь отвлечься, поддержать кого-то, посмотреть на других, а уже когда мой выход, я забываю про волнение и тут уже думаю о выступлении.

– Что самое сложное в профессии артиста балета?

– Наверное, однотипная работа. Когда каждый день ты делаешь одно и то же. Также отмечу сложный график: сегодня ты можешь закончить в десять вечера, а завтра в два дня — все зависит от твоего репертуара. Не каждый готов к такой постоянной нагрузке.

– Кого из артистов балета ты назвал бы своей ролевой моделью?

– Я думаю — старое поколение. Не могу сказать про кого-то конкретно, потому что артисты того поколения для меня все являются примером. В них была та статность, та сила, которые сейчас есть не у всех, и стоит отметить очень сильную технику и при этом отличную подачу образа… А сейчас у артистов есть тенденция – либо первое, либо второе.

– А есть у тебя партия мечты, которую ты бы хотел исполнить в будущем?

– Я бы очень хотел исполнить партии Альберта из балета «Жизель», Краса из балета «Спартак», Меркуцио из балета «Ромео и Джульетта», Базиля из балета «Дон Кихот» и Графа Вишенку из балета «Чиполлино», а так, конечно, хочу станцевать весь репертуар.

Текст: Саина Титова

Фото предоставлено героем публикации

Мечтаю станцевать партию Альберта в «Жизели» — Yakutia-Daily.ru — свежие новости Якутии и Якутска – все важное и интересное

Балетные школы страны, вопреки пандемии, по-прежнему на высоте – в этом воочию убедился первокурсник Якутского хореографического училища Иван Одинцов, вернувшийся с молодёжных Дельфийских игр в Перми с серебряной медалью.

«На адреналине»

Победа более чем убедительная, тем более что состязаться Ивану пришлось со старшекурсниками, к тому же была и более существенная причина для переживаний: «Перед этим мы долго не занимались классикой, и тело было непослушное, но я смог собраться и на адреналине показал максимум.

Фото: Светлана Слепцова.

Как справился с волнением? Наши педагоги всегда говорят: «Танцуйте, как на репетиции. Представьте, что никого перед вами нет». Ещё говорят: «Танцевать надо с холодным разумом, но горячим сердцем, и для себя, а не для кого-то».

А ещё Ивана, по его собственному признанию, вдохновило место, где он выступал – сцена Пермского хореографического училища: «Перед поездкой я поинтересовался его историей, и оказалось, что во время войны из Ленинграда в Пермь эвакуировали Кировский (Мариинский) театр и Ленинградское хореографическое училище имени Вагановой. Там они набрали талантливых детей и начали их учить, а когда после прорыва блокады вернулись домой, решено было открыть студию при Пермском театре.

Пермская балетная школа мне очень понравилась: чистота их танца – эталон, к которому хочется стремиться. Глядя на них, я понял многое, понял, что должен в себе улучшить».

«Репертуар – под мои возможности»

То, что ему удалось завоевать «серебро», Иван осознал не сразу:

– Сообщение о том, что я стал призёром Дельфийских игр, пришло, когда мы собирались в столовую. Но даже когда мне вручили медаль, я всё равно долго не мог этого осознать. Понял, только когда вернулся в Якутск и меня встретили в аэропорту.

Дома, конечно, радовались, но так как сейчас пандемия, мы пока ещё не собирались по-настоящему.

К тому же я готовлюсь к следующему конкурсу, который пройдёт в Москве – конкурсу артистов балета и хореографов. В этом году он пройдёт в номинации «народный и характерный танец», и готовит меня к нему педагог дуэтных, классических, народных и характерных танцев Дмитрий Николаевич Дмитриев.

Фото: Георгий @mig_on_off.

А к Дельфийским играм готовил мой педагог Ренат Иванович Хон – мы с ним подбирали репертуар под мои возможности, и в Перми я исполнил три вариации из классического наследия: вариацию Арлекина, вариацию Базиля, вариацию Вишенки из балета «Чиполлино» и одну вариацию из па-де-труа «Лебединого озера».

Чтобы не «выпасть» из формы

– Занимаюсь сейчас с десяти утра до часу, но мне это нравится. И когда нет никаких конкурсов, летом всё равно нельзя себя запускать: я укрепляю мышцы, занимаюсь физнагрузкой, чтобы не «выпасть» из формы. Могу и в школу прийти позаниматься – хорошо, что нас пускают в каникулы.

Фото: Георгий @mig_on_off.

Когда было нельзя, выкручивался, как мог: сделал себе переносной станок и занимался дома, но дома, понятно, условия средние, не как в школе. Но если тебе нравится то, что ты делаешь, тебя ничто не остановит, – говорит Иван.

В балет он пришёл в восьмилетнем возрасте. Точнее, его привела бабушка, разглядевшая во внуке танцевальные задатки, хотя семья к искусству отношения не имеет. В девять лет он уже вышел на сцену в «Щелкунчике».

А сейчас мечтает станцевать партию Альберта в «Жизели»: «В этом балете такая атмосфера – настоящая магия на сцене».

Фото предоставлено героем материала.

Публикации AAC — Русский путь

Русский путь

Камерамерия и дань памяти на Большой башне Транго

Юрий Кошеленко, Россия

перевод Игоря Политико, с Генри Пикфордом когда я только начинал заниматься скалолазанием на соревнованиях*. Само сочетание звуков этого слова вызывало глубокое уважение, вызывая ассоциации с чем-то фантастически монументальным, недоступным и далеким, вроде луны. Второй этап моего растущего знакомства с Транго произошел в 1996 года, когда я согласился участвовать в проекте «Русский путь: Стены мира». Одной из задач Проекта была Большая Башня Транго, в которой Александр Одинцов был ведущим, Иван Самойленко оператором, Игорь Потанкин и я.

Прошло время, и гора стала конкретной целью, центром, вокруг которого вращались наши мысли и дела, наши стремления и эмоции. Я перечитывал «Большое путешествие», статью Джона Миддендорфа, десятки раз, используя ее как камертон, с помощью которого настраиваю свое ментальное отношение к предстоящему восхождению.

Вплоть до февраля 1999 года у нас не было исчерпывающей информации обо всех аспектах Великой Башни Транго. Мы знали только, что одна стена не была преодолена. Все стало ясно, когда во время церемонии вручения Piolet d’Or в Шамони нам помог Бернар Доменек, который нашел книгу Патрика Кордье «Соборы де Транго» во внутренних хранилищах библиотеки ENSA.

Это был первый раз, когда мы увидели северо-западный склон Великого Транго. Впечатление, которое она произвела на нас, было настолько глубоким, что решение подняться на нее пришло совершенно естественно. Была только одна загадка. Несмотря на относительную популярность региона, покушений на стену не предпринималось. Это косвенно говорило о его большой трудности. Стена была настолько оригинальна и эффектна как спереди, так и сбоку, что ее невозможно было ни с чем спутать. Самой захватывающей частью стены был ее крутой изогнутый профиль, который напоминал аркообразную грудь птицы. Одна мысль о том, что наш путь может лежать здесь, заставила мое сердце биться чаще, а кровь прилила к лицу, как будто я был на первом свидании. В целом, форма горы напомнила мне летящую вверх ракету, за которой нам придется гнаться во время подъема. Все, что касалось фотографии стены, тронуло, взволновало и бросило нам вызов. В последующие месяцы картинки из книги Кордье стали моим сокровищем, моей иррациональной связью с будущим, правдой моей жизни, моей целью, моей мечтой.

Но аура волшебства и поэзии, окружавшая нашу будущую встречу с Горой, растворилась в прозе подготовки к экспедиции. Темп нашего планирования и упаковки увеличивался с каждым днем ​​вплоть до нашего отъезда в Пакистан.

Мы прибыли в Карачи 25 июня с намерением пересечь всю страну поездом и автомобилем. Причина такого окольного пути была проста: российский Аэрофлот летает только в Карачи, и только Аэрофлот предложил нам обратный билет с открытой датой за те деньги, которые у нас были.

Привыкнув к среднеазиатским поездам в розовые дни развивающегося социализма, наша бригада бесстрашно заняла купе в так называемом «спальном вагоне» пассажирского поезда. Купе состояло из окна с решеткой, двух вентиляторов чудовищной конструкции, четырех спальных мест, едва отличимых от тюремных нар, и очень жаркого и тесного салона. Всякий раз, когда поезд двигался, пыль застилала наше купе, оседая на все неподвижные предметы равномерным желто-серым слоем, позволяя каждому из нас неоднократно подивиться живому отпечатку своего тела на поверхности нары. Эта галлюцинация длилась около 40 часов. Тем не менее, наверное, стоит совершить такое путешествие хоть раз в жизни.

В Равалпинди в Министерстве туризма нам рассказали об американской бригаде, которая, судя по всему, уже приступила к работам на северо-западной стене Большого Транго. Мы уже знали об их экспедиции, и эта новость нас не слишком обеспокоила. Непревзойденная стена Великой Башни Транго была достаточно велика, чтобы дать обеим командам возможность проверить свои навыки и настойчивость. Вопрос о том, кто должен пустить первым, был для нас не так важен, потому что в случае успеха обеих групп оба маршрута будут выставлены за 1999.

7 июля наша команда прибыла в БЛ. Прямо над нашим лагерем поднялась северо-западная стена Большого Транго — минут 40 и вы на маршруте. Американцы к тому времени казались там старожилами; они забрались на нижнюю часть стены и два раза в день снимали видео и кино и делали репортажи со стены. Если наш приезд их слегка удивил, то встретили они нас очень радушно. Наша встреча была закреплена вечеринкой после того, как американские альпинисты и съемочная группа спустились в базовый лагерь после подготовки наверху.

Мы восхищались тем, чего достигли американцы на Транго. Они взобрались на стену и в то же время через интернет донесли экстремальную энергию своего восхождения до всего мира. Это сделало нашу общую миссию многогранной: альпинизм, дружба и величие горного духа должны были восторжествовать одновременно и гармонично.

Из Британской Колумбии стена казалась носом военного корабля, нос которого прорезал пространство. Посоветовавшись с американской командой Алекса Лоу, Марка Синнотта и Джареда Огдена относительно их маршрута, мы спланировали нашу линию справа от их, вдоль левой стороны нависающего «носа». Мы понимали, насколько сложна основная часть стены, но желание проложить тонкий маршрут и требования безопасности окончательно убедили нас в правильности нашего решения.

14 июля Алекс, Марк и Джаред поднялись, чтобы закончить начатое. Семь перил на основной части стены – неплохое начало, но все же о восхождении на своем маршруте они отзывались с изрядной сдержанностью: «очень монолитно, гладко…» на 15 и 16 число. После последнего дня подготовки мы приступили к работе. В этот день Алексей, спустившийся накануне, поднимался по фиксированным линиям, параллельным нам. Мы тепло поприветствовали друг друга, что повысило наше хорошее настроение на весь следующий солнечный день.

Спя попарно в платформах на вертикальных секциях и в нашей одной библеровской палатке (все вчетвером) на уступах, наша команда за четыре дня добралась до большого уступа под основной частью стены. Следующие три дня погода нас не баловала: мокрый снег, вода, песок и бесконечные тачки испортили половину наших рабочих веревок.

21 июля, после утреннего таска по мокрому снегу, Александр Одинцов прошел последние две с половиной веревки, отделявшие нас от основной стены, и посетил Алекса, Марка и Джареда. Мы разбили наш лагерь на 100 метров ниже их. Мне казалось, что следующий период был эмоционально самым ярким временем всего восхождения.

На следующий день, после обязательного спуска за грузом утром, Игорь Потанкин, Александр и я вместе с нашим высотным оператором Иваном Самойленко начали восхождение и закрепили нашу первую веревку на основной части стены . Я уворачивался от падающих камней, которые Иван швырял вниз с верхних уступов, с ужасом наблюдая, как они рикошетят о плиты рядом с натянутыми моим весом веревками. Поднявшись на уступ и не страдая ничем, кроме легкого ушиба плеча, я был неожиданно охвачен теплым гостеприимством американской команды. Я сделал огромные глотки горячего чая из чашки Алекса, думая о состоянии мокрой скалы, мысленно выбирая снаряжение, которое мне понадобится. В целом вечер удался. Страховая меня, Иван рассказывал байки о русском снаряжении, а я поднялся на поле, сделал несколько фотографий, а затем спустился к нашей палатке по маршруту, менее подверженному камнепадам.

Расписание осталось прежним на следующие несколько дней. С рассвета возили грузы, а к вечеру вязали веревки и готовили маршрут.

Между американцами и нами сложилась настоящая взаимопомощь. Они позволили нам связаться с нашим доктором по рации, а мы оставили им наши веревки, чтобы они могли быстрее спускаться за продуктами, так как они передвинули свои веревки, которые были ближе всего к уступу, к основной стене. На обратном пути Алекс взял с собой все наши веревки и якоря, заметив, что «пробная пробежка — это потеря для государства».

24 июля наши команды попрощались друг с другом. Алекс, воплощение силы и умелой подготовки, первым начал подниматься по перилам, одновременно неся сумку, сумку поменьше и платформу, привязанные друг к другу. Марк двинулся молча, а Джаред, излучая радость и озорство, повернулся на веревке на 360 градусов.

Далее нам предстоял поистине трудный, опасный, безнадежный участок восхождения: последовательный ряд крыш увеличивался наружу, как архимедов винт, по мере нашего подъема. Ненадежно исчезающие трещины уступили место свесам и «стиральным доскам», осыпающимся, покатым крышам и глухим углам. Мы поняли теперь то, что нам сказали американцы: куда бы мы ни пытались подняться, маршрута нет. Местность была чрезвычайно сложной, ужасные участки A3 и A4, иногда усугубляемые опасным свободным лазанием 5.10–5.11. Иногда крошечная трещина за крышей выглядела многообещающе, но потом она либо исчезала, либо резко обрывалась.

26 июля Александр, взбираясь на крышу, сорвал огромный блок. Некоторое время камень и человек летели вместе, прежде чем рывок неумолимой силы попытался протащить меня через проушину ближайшего карабина, оторвав мою страховку. Александру удалось расстаться со своим опасным гранитным компаньоном; благодаря ступенчатому навесу блок швырнул вниз, не коснувшись стены, а Александр, уклонившись от своей смертоносной траектории, был пойман удачно расположенным кулачком. Но он не обманул судьбу полностью: камень повредил бедро и плечо. Издалека красная перепонка на его дрели выглядела как пятна крови на разбитом запястье. В этот день он падал еще два раза, но уже не так сильно.

Напряжение нашего восхождения росло день ото дня. 29-го, взяв с собой минимум еды и воды (60 литров), мы покинули большой уступ и пошли вверх, в неизвестность. Наши надежды найти менее труднопроходимую местность рушились каждый день. Стояла неустойчивая погода: приближалось новолуние. И шел дождь — на высоте 5400 метров!

30-го, ближе к вечеру, мы увидели наших американских друзей. Они сделали свое дело и, промокшие под ливнем, спускались по своей линии подъема. Восхождение для них закончилось, и впереди их ждало самое счастливое время в жизни альпиниста: победоносное возвращение. Было несколько грустно чувствовать, что теперь мы остались наедине со стеной; хотя мы немного соперничали, по большей части мы ободряли и поддерживали друг друга.

Каждый день на этой стене был по-своему драматичен. Мы сражались изо всех сил, противостоя суровой и безличной стихии Транго своей волей, опытом и мастерством. Дождь и мокрый снег беспрестанно мешали нашим планам, но тем не менее 3 августа мы забрались между двумя крышами, которые называли «серп» и «око». На следующий день — день рождения Ивана — мы перенесли лагерь, промокнув при этом с головы до ног. Просто чудо, что никто не заболел. Я мог виртуально увидеть горящее лицо пневмонии, прежде чем оно было внезапно смыто более сильными эмоциями: Иван неправильно нагрузил закрепленную мной веревку и соскользнул с края навеса. Он выглядел так, как будто он упал. Мои чувства были настолько сильны и сильны, что на борьбу с ними у меня ушло часа полтора, за это время Иван благополучно пробрался обратно на перрон и уже пил чай, отмечая день рождения в одиночестве.

В этот и следующие два дня, хотя мы и не сильно продвинулись, мы разгадали загадку, состоящую из двух крыш. Игорь закончил траверс, начатый Александром, и, пройдя один за другим два маятника, оказался у основания красивой трещины и системы дымоходов, которые вели прямо на гребень. Это был новый тип лазания по главной стене, и после ужасных нижних веревок, наполненных страхом и неуверенностью, я просто упивался лазанием по этим выдающимся трещинам.

8 августа мы бросили наш тюк и две платформы и сделали рывок к гребню, но остановились в одном шаге, заночевав в нашем Библере на небольшом уступе, который, казалось, был высечен из вертикали всего на эта цель. Гребень был средней сложности, с отдельными ключами. Накопившаяся усталость и большие нагрузки (одна только видео- и фототехника весила около 20 кг) не позволили нам подняться на вершину в этот день.

Утро 10 августа не хотело выпускать нас из палатки. Сильные снежные шквалы и ветер прямо и ясно предостерегали нас от подъема. Погода во второй половине дня оказалась несколько лучше, но коварнее. После обеда мы с Игорем начали штурм вершинной башни; Александр и Иван должны были ударить и передвинуть наш бивуак. Судя по тому, что мы могли видеть, впереди были две веревки сложной скалы и смешанное лазание. Потребовалось две попытки пройти первую веревку, что сильно задержало нас. Наступала ночь; периодически шел снег. Снежно-ледовый склон был частично перекрыт обледенелыми скалами. Где-то позади них лежала вершина. Я надел кошки и поднялся к тому месту, где вершина этого склона сливалась с чернильно-серым небом. Мои кошки скрежетали о несколько последних метров скалы; оставалось пройти только прямой участок снега.

Внезапно мой ледоруб начал пронзительно жужжать. Потом мне показалось, что все вокруг меня тоже загудело. Где-то вдалеке ударила первая молния; второй наткнулся на скалу на хребте, где я собирался бросить якорь. Невидимый гаубичный наводчик прицелился. Следующий удар был позади: я попал в скобки от его ударов. Схватив все снаряжение, я сделал еще несколько упрямых шагов к плитам, которые принял за вершину, чтобы дотронуться до них рукой. Не знаю, что это было, прямое попадание сверху или, скорее, электрический разряд снизу, но мое желание оставаться рядом уступило, наконец, проснувшемуся инстинкту самосохранения.

Но на этом наши испытания не закончились. 11 августа, во время умеренной метели, после вершины преодолевали довольно сложный гребень. Я должен добавить, что наши припасы в значительной степени иссякли к концу нашего восхождения. Наш рацион состоял в основном из чеснока и обезвоженного картофеля, которые некоторые из нас не могли заставить себя есть.

За сорок метров до седловины между нашей вершиной и центральной вершиной Большого Транго случилось непоправимое. Во время сложного спуска Иван потерял равновесие и соскользнул вниз по гребню, уронив свой дорожный мешок, в котором находилась вся кино- и фототехника, а также уже отснятая пленка. Как позже выяснилось, в этой сумке были и все его документы, деньги и кредитные карты, от которых мы очень сильно зависели. Через час, как бы подтверждая необратимость этого события, из-за туч выглянуло убывающее солнце. Это было солнечное затмение.

Изображение было сюрреалистичным и ужасным. Если бы в этот момент окружающие нас горы превратились в океан или небо обрушилось на землю, я бы не удивился.

После небольшой остановки на седловине мы продолжили спуск. Правда, без очередного ночевки не обошлось. 12 августа в полдень мы попали в милостивые руки доктора Бакина, который, ожидая нас, исцелил всех жителей БК в лучших традициях врачей, завоевав себе любовь и уважение. 9 августа, он даже пытался подняться на седловину с австрийским альпинистом, но был вынужден повернуть назад из-за плохого бивуака и плохой погоды.

Этот рассказ был бы неполным, если бы я не рассказал о двух последующих днях попыток найти дорожный мешок на юго-восточных склонах Большого Транго. Дважды мы с Иваном ездили на поиски. Он был уверен, что потерянные вещи ждут его в определенной точке «х». Наша вторая попытка поиска напомнила нам восхождение. Достигнув перевала между первой и основной вершинами Транго, мы поднялись примерно на 200 метров выше и перешли склон. Однако если там что-то и было, то ночной снегопад и лавины похоронили всякую надежду найти это. Кто-то пошутил, что теперь весь снятый Иваном фильм принадлежит потомкам.

Наше пребывание в Каракоруме подходило к концу. Мы совершили восхождение. Вместе с Алексом, Марком и Джаредом мы как бы проскользнули в приоткрытую дверь этой стены. Думаю, каждая команда отдала дань Транго радостью, страданием, надеждой, упорством и воодушевлением. Горы всегда принимают дань, хотя иногда цена может показаться чрезмерной. Но человечество не может существовать без крайностей — таков закон эволюции.

Сводка статистики

Район: Пакистан Каракорум

Новый маршрут: Русский Путь (VII 5.11 А4, 2675м) по «носу» северо-западной стены Great Trango Tower, 15 июля-10 августа 1999 г. , Одинцов Александр, Самойленко Иван, Игорь Потанкин Юрий Кошеленко

Персонал: Александр Одинцов, руководитель; Иван Самойленко, высотный оператор; Михаил Бакин, врач экспедиции; Игорь Потанкин; Юрий Кошеленко Юрий Кошеленко из Ростова-на-Дону, Россия, начал заниматься скалолазанием в 1983 году. С 1992 года он является членом команды Региональной горной федерации под руководством Александра Погорелова.

Среди его восхождений многочисленные российские 5-6 разряды на Кавказе, в Туркестанском ущелье, Крыму и Памиро-Алае, новый маршрут на Малом Дрю (1998) и шесть восхождений на семитысячники в СНГ. На всероссийских соревнованиях занял первое место в высотном классе (1992 и 1993), зимнем классе (1994 и 1998) и скалистом классе (1997). Мастер спорта с 1994 г., мастер спорта международного класса с 1997 г. В 1998 г. признан лучшим скалолазом России по рейтинговой системе страны. В дополнение к его роли в восхождении на Большую башню Транго, его восхождения в рамках Русского проекта включают новые маршруты на Пик 4810 (1996), Норвежская стена троллей (1997) и Бхагирати III (1998).

*Для объяснения соревнований по скалолазанию в бывшем Советском Союзе см. AAJ 1997, стр. 108-111.

18, Отцы и дети, Иван Тургенев, 1861

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, КОГДА МАДАМ ОДИНЦОВА ПРИШЛА
Чая, Базаров долго сидел, склонившись над своим
чашку, потом вдруг взглянул на нее. . . она
повернулась к нему, как будто он коснулся ее, и
ему показалось, что ее лицо побледнело с ночи
до. Вскоре она ушла к себе в комнату и
не появится до завтрака. С тех пор шел дождь
рано утром, чтобы не было и речи о
собирается на прогулки. Вся партия собралась в
гостиная. Аркадий взял последний номер
журнал и начал читать. Принцесса, как
обычно сначала пытался выразить гневное изумление
выражение ее лица, как будто он делал
что-то неприличное, потом сердито посмотрела на него,
но он не обращал на нее внимания.

— Евгений Васильич, — сказала Анна Сергеевна, — пусть
мы идем в мою комнату. Я хочу спросить тебя . . . ты
вчера упомянул учебник…»

Она встала и подошла к двери. Принцесса
оглянулась, как будто хотела сказать: «Посмотрите на меня;
видишь, как я потрясен!» и опять уставился на Аркадия,
но он только поднял голову и, обменявшись
взгляды с Катей, возле которой он сидел, он
пошел дальше читать.

Мадам Одинцова быстро вошла в свой кабинет.
Базаров шел за ней, не поднимая глаз, и
лишь прислушиваясь к нежному шороху и шороху
ее шелковое платье скользило перед ним. Мадам
Одинцов сел в то самое кресло, в котором
она сидела накануне вечером, и Базаров тоже
сел на прежнее место.

«Ну, как называется эта книга?» она начала
после короткого молчания.

«Пелуз и Фре», Понятия
Генералы . . . , »
— ответил Базаров. «Однако я могу порекомендовать
вы также Ганот, Traité
Элементарное телосложение
Экспериментальный. В этой книге
иллюстрации более четкие, и в целом
учебник—»

Мадам Одинцова протянула руку.

«Евгений Васильич, простите, но я не
приглашаю вас сюда для обсуждения учебников. я хотел
продолжим наш вчерашний разговор. Ты
ушел так внезапно. . . Вам это не надоест?»

«Я к вашим услугам, Анна Сергеевна. Но
о чем мы говорили прошлой ночью?»

Мадам Одинцова искоса взглянула на
Базаров.

«Мы, кажется, говорили о счастье. Я
рассказал вам о себе. Кстати, я только что
упомянул слово «счастье». Скажи мне, почему это
что даже когда мы наслаждаемся, например,
музыку, прекрасный вечер или разговор с
приятные люди, все это похоже скорее на намек
безмерного счастья, существующего где-то
врозь, а не подлинное счастье, такое, я
значит, как мы сами действительно можем обладать? Почему
Это? Или, может быть, вы никогда не сталкивались с таким
чувство?»

«Вы знаете поговорку: «Счастье там, где мы
нет, — возразил Базаров. — Кроме того, вы мне сказали
вчера, что вы недовольны. Но это как
вы говорите, мне такие мысли никогда не приходят в голову».

«Возможно, они кажутся тебе смешными?»

«Нет, они просто не приходят мне в голову.»

«В самом деле. Знаете, мне бы очень хотелось
знать, о чем ты думаешь?»

«Как? Я тебя не понимаю.»

«Слушай, я давно хотел откровенного
говорить с тобой. Нет необходимости говорить вам — для
ты сам знаешь, что ты не простой
человек; ты еще молод — вся твоя жизнь лежит
до тебя. К чему вы себя готовите?
Какое будущее вас ждет? Я хочу сказать, что
цель, к которой вы стремитесь, в каком направлении
ты двигаешься, что у тебя на душе? Короче говоря, кто
а ты кто?»

«Вы меня удивляете, Анна Сергеевна. Вы знаете,
что я изучаю естествознание и кто я . . .»

«Да, кто ты?»

«Я уже говорил вам, что буду
участковый врач.»

Анна Сергеевна сделала нетерпеливое движение.

«К чему ты это говоришь? Ты не веришь
это сами. Аркадий мог бы мне так ответить,
но не ты.»

«Как входит Аркадий?»

«Стоп! Возможно ли, чтобы вы
себя с такой скромной карьерой, и разве ты не
всегда заявляя, что медицина не существует для
Вы? Вы — с вашим честолюбием — уездный лекарь!
Ты так отвечаешь мне, чтобы оттолкнуть меня
потому что ты не доверяешь мне. Но ты
знаете, Евгений Васильич, я сумею
Понимаю тебя; Я тоже был беден и
честолюбивый, как и вы; возможно, я прошел через
те же испытания, что и вы».

«Это все хорошо, Анна Сергеевна, но вы
должен извинить меня. . . у меня нет привычки
свободно говорю о себе вообще, и там
такая пропасть между тобой и мной. . .»

«Каким образом, пропасть? Вы хотите сказать мне
опять что я аристократ? Хватит этого,
Евгений Василич; Я думал, что убедил тебя.
. .»

— А кроме того, — перебил Базаров,
«Как мы можем хотеть говорить и думать о
будущее, которое по большей части не зависит от
сами? Если представится возможность сделать
что-то — тем лучше, а если не
явиться — по крайней мере, можно радоваться, что не
праздно сплетничать об этом заранее».0003

«Вы называете дружескую беседу сплетнями! Или
быть может, вы считаете меня женщиной, недостойной
ваша уверенность? Я знаю, что ты нас всех презираешь!»

«Я вас не презираю, Анна Сергеевна, и вы
знай это. »

«Нет, я ничего не знаю… но давайте
Полагаю, что так. Я понимаю ваше нежелание
говорить о своей будущей карьере, но что касается того, что
происходит внутри вас сейчас. . .»

«Идет!» — повторил Базаров. «Как будто я
были какое-то правительство или общество! В любой
случае, это совершенно неинтересно, к тому же,
всегда ли человек может говорить вслух обо всем
что «происходит» внутри него!»

«Но я не понимаю, почему ты не должен говорить
свободно обо всем, что у тебя на сердце».

«Может ты ?» — спросил Базаров.

— Могу, — ответила Анна Сергеевна после
минутное колебание.

Базаров склонил голову. «Тебе повезло больше, чем
Я.»

— Как хотите, — продолжала она, — но все же
что-то мне подсказывает, что мы не познакомились
друг другу даром, что мы станем хорошими
друзья. Я уверен, что ваш… как бы это сказать… ваш
скованность, твой резерв, исчезнет
в конце концов.»

«Значит, вы заметили во мне сдержанность. ..
и, как вы сказали, стеснение?»

«Да.»

Базаров встал и подошел к окну.

«А вы хотите знать причину этого
резерв, вы хотите знать, что происходит
внутри меня?»

— Да, — повторила Одинцова с каким-то
ужас, которого она не совсем понимала.

«А ты не рассердишься?»

«Нет».

«Нет?» Базаров стоял спиной к
ей. «Тогда позволь мне сказать тебе, что я люблю тебя, как
дурак, как сумасшедший. . . Там у вас есть
это из меня.»

Мадам Одинцова подняла обе руки вперед
ее, а Базаров прижался лбом к
оконное стекло. Он тяжело дышал; весь его
тело заметно дрожало. Но это был не тот
трепет юношеской робости, а не сладкий трепет
первой декларации, которая овладела им: это
в нем билась страсть, могучая тяжелая
страсть, мало чем отличающаяся от ярости и, возможно, родственная ей.
. . Мадам Одинцова начала чувствовать себя обеими испуганными.
и жаль его.

— Евгений Васильич… — пробормотала она и
в ее голосе звучала бессознательная нежность.

Он быстро обернулся, бросил пожирающий взгляд
на нее, — и, схватив обе ее руки, вдруг
прижал ее к себе.

Она не сразу освободилась от его
объятия, но через мгновение она уже стояла далеко
в углу и глядя оттуда на
Базаров. Он бросился к ней. . .

«Ты меня не так понял», — прошептала она
торопливая тревога. Казалось, что если бы он сделал один
еще шаг она бы закричала. . . Базаров
закусил губу и вышел.

Через полчаса горничная дала Анне Сергеевне
записка Базарова; он состоял только из одного
строка: «Я должен уйти сегодня, или я могу остановиться до
завтра?»

«Зачем тебе уходить? Я не понял
вы… вы меня не поняли, — Анна Сергеевна
ответила, а про себя подумала: «Я не
понимаю и себя».

Она не показывалась до обеда, и
продолжал ходить взад и вперед по ее комнате, с руками
за ее спиной, иногда останавливаясь перед
окно или зеркало, а иногда медленно
потирая платком шею, на которой
казалось, она все еще чувствовала жжение. Она
спрашивала себя, что побудило ее сделать это
из него, как выразился Базаров, для
его уверенность, и действительно ли она
ничего не подозревал. . . «Я виновата, — сказала она.
заключил вслух, «но я не мог предвидеть
это.» Она стала задумчивой и покраснела, когда она
вспомнил почти звериное лицо Базарова, когда он
бросился на нее. . .

«Или?» она вдруг произнесла вслух, остановилась
и тряхнула кудрями. . . она увидела
себя в зеркале; ее запрокинутая голова, с
загадочная улыбка на полузакрытых, полуоткрытых
глазами и губами, сказал ей, казалось, в мгновение ока
что-то, от чего она сама смутилась. .
.

«Нет», — наконец решила она. «Один Бог знает
к чему это приведет; он не мог шутить
с; ведь мир лучше всего
еще в мире».

Ее собственный душевный покой не был сильно нарушен;
но ей стало грустно и однажды даже расплакалась,
не зная почему, но не из-за
оскорбление, которое она только что испытала. Она не чувствовала
оскорбленный; она была более склонна чувствовать себя виноватой.