Свобода личности в свете монашеского послушания

Перед лицом собрания достопочтенных архиереев, отцов архимандритов и игуменов, матерей игумений, монахов и монахинь, имеющих больший, чем я, опыт иноческой жизни, выражу опасение, что мое выступление на предложенную тему окажется слишком самонадеянным. Действительно, «свобода в послушании» — тема столь же древняя, как само монашество, и каждая эпоха требует от нас особого, неусыпного внимания к тому, что кажется нам столь противоречивым. Не буду, однако, уклоняться, и постараюсь, несмотря на испытываемый стыд и робость, смиренно откликнуться на высказанную просьбу. Попытаюсь высказаться о трех-четырех аспектах, проявляющихся сегодня в большей степени, чем в прежние времена.

Во-первых, мне представляется, что взаимоотношения между послушанием и свободой развертываются на двух уровнях:

— на уровне основ монашеской жизни, общих для каждого монашествующего без исключения;

— и на уровне устроения монашеской жизни в пределах Церкви.

Господь создал людей по Своему образу и подобию — свободными. Следовательно, свобода эта присуща самому нашему существованию и никоим образом не может быть отчуждена. Свобода — самый ценный дар в образе Божием, которым является созданный Творцом человек. Однако, начиная с четвертого века, некоторые люди, воспламененные любовью к Богу, добровольно отдают свою свободу в руки духовного отца или духовной матери, что кажется противоречием. Не в этом ли одна из сторон «юродства» христианина, о котором писал Апостол Павел?

Ибо, будучи свободным, человек может так распорядиться своей свободой, что вверяет его кому-то иному во имя еще более высокого идеала. Заметим, что это происходит и в Таинстве Брака, когда каждый из супругов в идеале отрекается от себя, чтобы, оставаясь собой, принять другого супруга и сочетаться с ним.

В этом — основная характеристика таинства любви к ближнему (греч. agape), единения людей, при котором люди добровольно стирают всё разделяющее их, чтобы достичь самого тесного союза, в котором, однако, личность каждого не растворяется. И это лишь следствие великой тайны нашего подобия Богу: как Бог един в Трех Лицах, так и мы имеем целью пребывания на Земле постепенное единение нашей единой человеческой природы со Христом при сохранении различия наших ипостасей.

Именно этот вывод пастор Дитрих Бонхёффер в своей книге «Этика», изданной в 1965 году, выражает так: «Послушание без свободы есть рабство», добавляя при этом: «Свобода без послушания есть произвол».

Действительно, свобода, не ограниченная добровольным отказом от своей индивидуальности, приводит к чрезмерности самой этой свободы, и тогда каждый человек старается отмежеваться и отделиться от других, чтобы потакать своей гордыне, а ведь это противно единению людей. В масштабах общества, к примеру, это неизбежно приводит к анархии, к появлению страшных тираний, возникновение которых мы наблюдаем со времени ужасной Французской революции 1789 г., и тоталитарных режимов, от которых мир страдал в двадцатом веке и продолжает страдать в двадцать первом. Такие явления неотвратимо приводят к той или иной форме угнетения с целью принудить, заставить непокорных подчиниться во имя наведения некоего порядка, что тоже противно свободе.

Мне вспоминается румынский высокопоставленный политик 70-х годов, удивлявшийся тому, что монашеским общинам не нужны карательные меры для достижения гармонии.

Это приводит меня к мысли о различии, которое необходимо проводить между истинным послушанием и дисциплиной. Дисциплина существует вне личности, замкнувшейся в своей гордыне, тогда как послушание есть добровольный отказ от собственных желаний. Дисциплина, будь то военная, государственная или личная, диктуется логикой вещей. Послушание есть выбор, в то время как дисциплина навязывается человеку, даже если он сам предписывает ее себе. Послушание действенно только тогда, когда оно является деятельностью или служением, выбранными человеком по свободной воле. Монашеское послушание или «истинное послушание» (ибо послушание существует не только в рамках монашеской жизни, о чем я упоминал ранее) нельзя понимать как дисциплину или технику, позволяющую достичь мирного сосуществования некоторого количества людей. Оно не является и ни в коем случае не может являться упразднением личности или властвованием над личностью со стороны иного человека, будь то старец, архиерей или игумен.

Чтобы быть истинным, послушание должно стать свободным и добровольным. В монастыре, будучи еще трудником, человек не всегда бывает к этому готов, хотя именно на первом этапе взыскующий монашества должен осознать, что ему придется к этому прийти. Такое осознание происходит по крайней мере во время послушничества, и кандидат в монахи должен принять такое послушание до пострига, иначе в будущем, когда будет уже слишком поздно, неизбежно возникнут серьезные, мучительные преткновения.

Обязательным условием послушания является дар рассуждения у духовного отца или духовной матери, терпение ими ошибок и упущений своих духовных чад или даже предательства со стороны последних, их «сдержанность», т. е. чувство меры во всем по отношению к вверенным им Господом духовным чадам. Полностью исключаются любой авторитаризм, любое властвование, которое недопустимо, если послушание есть плод добровольного и свободного выбора. Подобные проявления — знак неуравновешенности или душевного нездоровья настоятеля, предающегося соблазну доминирования под предлогом «руководства»; пастырь пасет овец своих не с помощью кнута, но они подчиняются ему — отцу своему — добровольно, пусть и неумело.

Вот откуда связь монашества и «власти»!

Духовный отец или духовная мать следят за личностным равновесием и развитием человека, который оказал им честь и доверие, вверив им свою душу и жизнь, будучи уверен в том, что настоятель или настоятельница приведут их к Богу, к Которому они стремятся. Настоящий старец не пытается «вылепить» ученика по своему разумению, но помогает ему выполнить свою собственную миссию перед Богом и усердствует в том, чтобы вместе с ним найти подлинную сущность его служения. Это проявляется в «сдержанности», которую духовный наставник проявляет в выборе для ученика молитвенного правила, послушаний, чтений, меры поста, частоты Св. Причащения, отношений с миром в случае, если это приносит пользу ему или общине; то есть он уважает личную свободу своего ученика.

То, что мы говорим о каждом человеке, относится и к любой монашеской общине (и даже ко всей Церкви).

Свобода в каждом монастыре должна проявляться через его оценочные суждения, озаренные присутствием и действием Святого Духа. Каждый монастырь идет путем послушания. Такое послушание ни в коем случае не должно стать подчинением инквизиторам мелкого или крупного масштаба, которые претендуют на непогрешимость и устанавливают духовный деспотизм, скрытый под маской руководства монастырем. В обоих случаях, т. е. для обители в целом и в отношениях между монахом и начальствующими над ним, вынужденная дисциплина становится формой идолопоклонства, от которой нас предостерегал Апостол Иоанн: «Дети! храните себя от идолов» (1 Иоан. 5:21). Такая дисциплина противна утверждению Апостола Павла: «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).

В разные эпохи и в разных местах Святой Дух порождал в Церкви различные формы монашеской жизни. Будучи современниками, преп. Иосиф Волоцкий и преп. Нил Сорский имели разные взгляды на монашескую жизнь. Однако Церковь причислила к лику святых их обоих. Все великие основоположники монашеских общин со смирением и послушанием почитали то, что составляет саму суть монашеской жизни, и, тем не менее, созданные ими уставы отвечали потребностям эпохи: так они приспосабливали монашескую жизнь к нуждам и возможностям тогдашнего мира.

Монашеские уставы были и остаются воистину смелыми творениями, вдохновленными Духом Святым и признаваемыми Церковью. Они призваны пробудить в человеке его творческое призвание — царское, священническое и пророческое, воплощаемое в соработничестве с Богом, ибо такова его миссия — строить Царство Небесное во Христе. Увы, со временем, многие из этих уставов превратились в законы, от соблюдения которых, как считалось, зависело стяжание Святого Духа.

Конечно, естество человеческое — естество падшее, что и низвело человека до рабского состояния. Но по отношению к кому? Не к другим и тем более не к Богу, как утверждается в исламе и как полагают некоторые заблудшие христианские богословы, а по отношению к своим собственным страстям и ложному «я». Велико искушение свести монашескую жизнь к требованию послушания, к духовной технике, к пути смирения для преодоления ложного «я». Безусловно, все зиждется на смирении, однако оно является лишь условием и следствием любви к Богу и ради Бога. Смирение — один из плодов действенного присутствия Святого Духа в личности монаха и в монашеской среде в целом. Однако сведение монашеской жизни к смирению, приобретаемому через послушание, неизбежно ведет к порабощению. Ученик Христа следует за Господом не потому, что Господь того требует, не из-за подневольного служения, а потому что Господь пленил его, потому что он предает себя Богу по любви и не оставляет самому себе ничего, даже собственную жизнь не оставляет себе и готов отдать ее целиком.

Не отрицая важности смирения, Апостол Павел постоянно побуждает нас к свободе, хотя и увещевает слуг подчиняться своим хозяевам, а жен — своим мужьям… «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1). «Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через (Иисуса) Христа» (Гал. 4:7).

В духовной жизни существует два пути или течения:

Первое — это деятельная борьба против греха в условиях подчинения, ставящая своей целью возрастание в смирении и покаянии. Это активная позиция, безусловно, благородная, но являющая собой внутреннее движение человека, который хочет сделать что-то для Бога. Во многом она напоминает концепцию подчинения Закону, свойственную Ветхому Завету и присутствующую в рациональных и гуманистических богословских построениях Запада, оказавших достойное сожаления влияние на Православные Церкви. Эту же концепцию отношений с Богом проповедует ислам, она же ощущается и в индуистской йоге.

Второе течение — это более мистическая концепция жизни в Боге, которую защищали, толковали и богословски обосновывали проповедники исихазма, в том числе Св. Григорий Палама и Патриарх Филофей (Коккинос). Движение исихастов в необычайной степени возродило монашескую жизнь и способствовало расцвету святости, который происходил каждый раз, когда исихазм развивался: Оптинские старцы — один из многочисленных тому примеров. Изобилие таких примеров мы находим в России и в других православных странах, а сегодня, пусть и в небольшой степени, они реально присутствуют в жизни Запада и в так называемом «Новом мире».

Множество признаков и знамений времени приводят меня к мысли о том, что наша столь непростая эпоха — благословение для Церкви, ибо конкретные обстоятельства нашей жизни все чаще заставляют нас сталкиваться как с внешней, так и с внутренней диавольской тиранией. Но если мы возжелали добровольно посвятить всю нашу жизнь Христу, преткновения устраняются, ибо мы знаем, что живем во Христе, а Христос живет в нас. Именно здесь скрыт основной смысл того, что мир считает юродством: отказаться от своей свободы, чтобы вверить себя Богу и тому, кто представляет Его для нас, и пойти путем полного послушания.

Часто приводят слова Апостола Павла о том, что христианская жизнь есть подражание жизни Христа. Безусловно, я этого ни в коем случае не отрицаю. В Послании к Филиппийцам Апостол даже уточняет, в чем и как можно подражать Спасителю. Конечно, не повторяя Его внешний образ действий, что было бы чистым формализмом, но воспроизводя Его кенозис, который заключается в том, что «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба [то есть явив послушание], сделавшись подобным человекам и по виду став как человек, смирил Себя, быв послушным [Отцу Своему, но также и людям] даже до смерти, и смерти крестной» (Фил. 2:2 и далее). Поэтому Слава Христова — в послушании Отцу Своему и в послушании людям, которое Он принял, отказавшись от явления Своей Божественной Славы, присущей Ему по естеству, чтобы воспринять иную природу — природу человеческую, природу падшего человека, из любви к нам.

Следовательно, для нас «подражать» — значит отказаться от «ложного величия», то есть, в самом общем плане, от нашей собственной воли, — чтобы приобрести во Христе природу, которая не является присущей нам, — Божественную природу, дарованную нам благодатью Божией.

В этом проявляются природа и основание монашеского послушания. Но мы видим, насколько оно свободно. Это добровольное действие, которое не имело бы никакой ценности, будь оно принуждением, ибо оно не обращалось бы к глубинам нашей личности.

Если наше желание послушания основывается на таком типе подражания Христу, какие глубинные препятствия могут появиться на нашем пути? Да, могут возникать определенные сложности, ведь в жизни не все так просто, но проблем, затрагивающих психику или жизненные устремления, — не будет!

В свете этого таинства мы понимаем, что монашеская жизнь состоит не в раболепстве перед Богом и теми, кто Его представляет для нас, а в постоянном и добровольном понуждении себя отказываться во всем от нашей собственной воли, чтобы «опустошить» себя, уничижить себя (кенозис) и наполнить себя жизнью Христовой. Быть монахом — значит жить так, чтобы в нас жил Христос. «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня. Не отвергаю благодати Божией» (то есть не отказываюсь от своей свободы, а возвышаюсь над ней, вверяя ее Тому, кто даровал ее мне).

Если в настоящее время послушание является затруднительным и даже отпугивает часть кандидатов в монахи, единственное окончательное, определяющее решение должно быть богословским и мистическим: послушание — это акт действенной веры, без чего оно является лишь соблазном. Вот почему следует подчеркнуть, что послушание не есть дисциплина, что оно предъявляет гораздо большие требования, ибо послушание означает подлинное отвержение своей воли. Само это понятие мир решительно отвергает, и даже в монастырях послушание иногда иссякает, что противно самому духу монашества.

Оправдание монашеской жизни — в ней самой. Монашество не стремится играть в Церкви особой роли. В то же время, будучи крайним выражением нашей свободы — через послушание — монашество еще и становится для Церкви тем образцом, в котором показывается, испытывается и бесконечно воспроизводится Тайна Христова, предлагаемая нам Церковью, — преображение падшего человека, его обожение благодатью, через принятие Христа. Будучи единосущными Христу, мы в Нем и через Него становимся единосущными Богу-Отцу и Духу Святому.

И тогда наше преображение совершается уже не собственными усилиями, а через усвоение добродетелей Христовых, совершается Его естеством, которое овладевает нашим естеством, делая нас причастниками Его жизни и Славы.

Нам же остается добровольно, из любви, уступить Ему место. 

Источник: Сайт Синодального отдела по монастырям и монашеству Русской Православной Церкви

Свобода личности в свете монашеского послушания (на примере ученого монашества – насельников Московского Высоко-Петровского монастыря) : Богослов.

RU

Свобода личности в свете монашеского послушания (на примере ученого монашества – насельников Московского Высоко-Петровского монастыря)

Ваше Высокопреосвященство, Владыка Митрополит Липецкий и Задонский Никон, глава Липецкой митрополии!

Ваши Преосвященства, всечестные о Господе монашествующие, Ваши Высокопреподобия и Переподобия, братья и сестры!

Исполняя послушание священноначалия, в последние годы значительную часть времени, которое я все скорбнее переношу из-за разлуки с родным мне Владыкой-Старцем, братией, прихожанами, родственниками, со сродниками и духовными, по постригу и несению главного послушания жизни  –  священномонашеского – с Задонскими и Липецким монастырями, …но,  принимая всецело сие как благословение Божие от Вас, Владыка, Святейшего Отца и Патриарха, Священного Синода, архипастырей Божиих и, неся, по вашим отеческим молитвам, послушание в различных  Патриарших учреждениях Русской Православной Церкви, большую часть времени в Москве провожу в стенах древнего Высоко-Петровского монастыря.

Наши гости и сотрудники Синодального отдела образования по просветительным трудам, естественно, интересуются и историей монастыря, в связи с чем она стала не чужой и мне, поэтому в ходе этого сообщения хотелось бы привести несколько примеров, связанных с жизнью именно этой обители. А через это – и того факта – как «мудрость кротости и учености» словно, светом просвещает «светом Христовой истины» всякого.

Древний Высоко-Петровский монастырь находится в самом центре Москвы. В 2015 году обитель праздновала свое 700-летие. За свою историю монастырь видел многое, оказываясь в центре исторических событий, происходивших в Москве и всей России, в силу своего географического положения. А с конца XVII в. настоятелями Высоко-Петровского монастыря стали поставлять людей, связанных с церковной наукой и духовным просвещением [1].

В целом люди монашеского звания не так часто встречаются среди большого числа православных ученых. И это объяснимо. Человек, вступающий на путь монашества, ищет служения Богу, Церкви, спасения души. Во всяком труде он пребывает в молитве. Умственный же труд человека ученого предполагает размышления о предмете его научного исследования, что большинству людей трудно сочетать с тем молитвенным сосредоточением, которое сопутствует монашеской жизни.

Большинству монашествующих, и даже только стремящихся к монашеству, если они искренне вверяют свою волю в руки духовно опытного руководителя, свойственно отсекать все, что было в их жизни до пострига, и нередко вместе с «водой» – мирскими целеполаганиями, тщеславием и т.п., готовы выплеснуть и «ребенка» – те дары, которыми наградил каждого человека Господь, среди которых может быть и научный склад ума, интерес к исследованиям, эксперименту, анализу и иные проявления применения научного метода, свойственные человеку ученому. Поэтому так важна, в том числе и для развития науки, и не только богословской, роль духовного отца и старца. Открывая иноку волю Божию о нем, он может или отвратить его от ложных научных исканий, или благословить и направить по пути спасения души, сочетающему монашескую аскезу и научный труд.

Назову имена некоторых замечательных ученых, бывших не просто монахами, но и архиереями, сделавших немало научных открытий. Так, в области медицины – это священноисповедник Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Крымский, педагогики – священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской, востоковедения и филологии – равноапостольный Николай Японский (Касаткин), востоковедения и археологии – епископ Порфирий (Успенский), геологии – митрополит Иоанн (Вендланд). Этот перечень можно продолжать, и он продолжается и в наши дни.  Интересно, что служение Церкви неизменно расширяло круг научных интересов, включая в них вопросы истории Церкви и богословия.

И все же, когда мы говорим об ученом монашестве, то, в первую очередь, подразумеваем ученых-богословов. Таковых тоже немало. Ученым-богословам монашеского звания посвящены исследования, работы, монографии, книги. Без них невозможно представить себе развитие богословской науки. Веками их взращивали, пестовали, создавали условия для обучения в духовных академиях, да и сами академии и семинарии в большинстве случаев располагались в монастырских стенах или поблизости, чтобы создавать наиболее благоприятные условия для учебной и научной деятельности студентов и профессоров.

Приведу несколько примеров ученых монахов, в том числе настоятелей Высоко-Петровской обители, которые показывают, что ученые труды монашествующих находили поддержку и благословение Церкви.

Архимандрит Савва (Тихомиров) возглавлял обитель в 1861–1866 годах. Это был выдающийся ученый-историк и археолог, составитель «Указателя для обозрения Московской Патриаршей Ризницы и Библиотеки», Почетный член Московского Императорского Общества Истории и Древностей Российских, Московского Общества любителей духовного просвещения, располагавшегося с 1863 по 1902 год в Нарышкинских палатах Высоко-Петровского монастыря. Став в 1862 году епископом Можайским, владыка Савва продолжал заниматься делами, связанными с духовным образованием: обозрением Московской Духовной академии, семинарий, преобразованием духовно-учебных учреждений.

Главным научным трудом архимандрита Никифора (Бажанова), настоятеля Высоко-Петровского монастыря в 1887–1895 гг., действительного члена Общества любителей духовного просвещения, сотрудника Православного Палестинского Общества, стала Иллюстрированная полная популярная Библейская Энциклопедия, написанная им в 1890–1891 годы. Согласно предисловию, отец Никифор имел целью дать ответы «почти на большую часть вопросов библейской археологии, архитектуры, астрономии, географии, биографии библейских деятелей, ботаники, священной библиографии, военной науки, зоологии, земледелия, искусств, минералогии, метеорологии, медицины, математики, нумизматики, педагогики, физики, этнографии и др.». Составленная им энциклопедия включает около 7500 объяснений различных понятий из книг Ветхого и Нового Заветов.

У самого порога XX века, с 1897 по 1900 год, настоятелем обители был епископ Павел (Доброхотов), в свое время бывший ректором Полоцкой, Рижской, Екатеринославской, Могилевской, Вятской духовных семинарий. Он был большим ценителем и собирателем христианских древностей. Ему, в частности, удалось собрать листы одной из инкунабул (пер­вых книг, выпускавшихся с наборных форм) под названием «Постная триодь», на­печатанной в Кракове в 1491 году кириллицей. Собранные ли­сты владыка Павел переплёл и в 1853 году подарил Петербургской духовной академии, выпускником которой он был. Особый интерес владыка Павел проявлял к краеведению. Так, им были собраны и описаны подробные рассказы о древних православных храмах Вильны, об истории местных племён и православия в Прибалтике, о взаимоотношени­ях Пскова с западными соседями. Владыка Павел, много трудов посвятивший делу религиозного просвещения, был назначен настоятелем Высоко-Петровского монастыря, уже будучи на покое. Он умер в обители в возрасте 93 лет. Отпевание его в соборном храме обители возглавил митрополит Московский, будущий священномученик, Владимир (Богоявленский).

В 1908–1909 году настоятелем монастыря был назначен архимандрит Макарий (Гневушев), позже рукоположенный во епископа. В 1917 году он был епископом Орловским и Севским. Из-за своих монархических настроений позже был смещен с кафедры и уже как епископ Вяземский в 1918 году владыка был расстрелян большевиками в лесу под Смоленском. Известен владыка был еще до принятия монашества как замечательный педагог, в 1902 году был инициатором создания «Киевского педагогического общества взаимной помощи». Великим педагогом владыка оставался до конца своих дней, буквально до последнего часа. Даже когда его и осужденных вместе с ним людей привели на место казни, он помогал тем, кто падал духом, укрепиться в молитве. Его слова, обращенные к стрелявшему в него солдату: «Сын мой, да не смущается сердце твое, – твори волю пославшего тебя», и последняя молитва «Отец мой! Прости им, не ведают, бо, что творят. Прими дух мой с миром» – привели несчастного красноармейца к покаянию. Именно из его рассказа стали известно о последних минутах жизни владыки. В 2000 году владыка был прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской.

Добрые плоды давал опыт старческого окормления молодых ученых монахов. Так, например, старец Седмиезерной пустыни схиархимандрит Гавриил (Зырянов) – преподобный Гавриил Седмиезерный, духовное чадо преподобного Амвросия Оптинского, постриженик Высоко-Петровской московской обители, – духовно окормлял многих студентов не только Казанской духовной академии, но и Казанского университета и других институтов. Среди его духовных чад были и священники, и архипастыри, многие из которых во время гонений на Церковь стали мучениками и исповедниками, например, священномученик Петр (Зверев), архиепископ Воронежский и Задонский.

Одним из воспитанников преподобного Гавриила был преподобномученик Игнатий (Лебедев). Будучи студентом Казанского ветеринарного института Александр Лебедев после встреч со старцем  укрепился в решении посвятить свою жизнь монашеству. Монашество он принял в Свято-Смоленской Зосимовой пустыни, но особо его духовные дарования раскрылись в Высоко-Петровском монастыре, куда, уже будучи иеромонахом Агафоном, он перешел в 1923 году. Здесь он стал духовником обители, одним из известнейших в Москве старцев в 1920-30-е годы, принял схиму с именем Игнатий.

Одна из его духовных чад и тайных пострижениц, в миру Валентина Ильинична Пузик, в монашестве Игнатия, прийдя в Высоко-Петровский монастырь в 1924 году, будучи студенткой университета, по его благословению продолжила учебу в медицинском институте, по окончании которого занялась наукой и всю жизнь проработала в институте туберкулеза, став доктором медицинских наук, профессором, всемирно известным ученым в области патоморфологии туберкулеза, сформировала свою научную школу… [2] При этом она всегда оставалась монахиней, соединяя свою жизнь в науке с молитвой, исполнением монашеского правила, любовью к своему старцу, погибшему в лагере в 1938 году, и к своей обители. В 2003 году, в возрасте 100 лет, монахиня Игнатия была пострижена в схиму с именем своего духовного отца, благословившего и ее научные труды, преподобномученика Игнатия.

В 1935 году Высоко-Петровский был фактически разгромлен, когда был арестован и расстрелян ее настоятель архиепископ Варфоломей (Ремов), бывший не просто ученым монахом, но долгое время профессором, проректором, а в последние годы возглавивший Московскую Духовную академию, продолжавшую существовать тайно от властей.

Хочу отметить, что в ХХ веке в историю обители были вписаны страницы, отражающие особую высоту духовной жизни клириков и прихожан монастыря. В годы богоборческой власти многие монастыри были закрыты, и хоть почти в каждом из них есть подвижники, пострадавшие за веру, в том числе те, чьи имена входят в Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской, но лишь малая часть монастырей после появления в 1918 г. Декрета «Об отделении церкви от Государства» сумела сохранить полнокровную монастырскую жизнь. Одной из таких обителей и был Высоко-Петровский монастырь.

В 1922 году настоятелем Высоко-Петровского монастыря был назначен епископ Сергиевский Варфоломей (Ремов) [3], бывший в то время проректором Московской Духовной академии.

В начале 1923 года епископ Варфоломей пригласил в Москву братию закрытой большевиками Зосимовой пустыни – тех, кто сможет устроиться с жительством в столице. Это стало началом новой духовной жизни обители, началом подпольного монастыря, главной задачей которого стало продолжение в условиях гонений на Церковь настоящей аскетической традиции, действительно делающей человека «иноком», то есть иным для мира, преображающим свою душу для Бога серьезным ежедневным духовным трудом послушания, молитвы, участия в церковном богослужении, откровения помыслов духовнику и чтения аскетической литературы.

Высоко-Петровский монастырь был единственной в течение столь долгого времени – почти 12 лет (!) – тайно действующей в столице, в самом сердце безбожного государства, монастырской общиной, жившей полнокровной церковной жизнью, поддерживающей на богослужениях строгий монастырский зосимовский устав [4], руководствуемой старцами, ставшей наследницей того пути монашеского делания, который был основой иноческой жизни Оптиной и Зосимовой пустыней.

Весь строй жизни обители, начиная от богослужений и заканчивая ответами старцев на записки духовных чад и благословением трудиться в советских, в том числе научных, организациях как на монастырском послушании, от тщательного выбора нового имени при тайном постриге до постижения богословских знаний в тайной академии – все было пронизано святоотеческим духом.

Схимонахиня Игнатия, о которой говорилось выше, писала в своих воспоминаниях: «…Монашество не могло прекратиться, когда упразднены были монастырские стены. Монастырь в миру – монастырь без стен и одежды – мог быть осуществлен теми, кто искал служения единому Богу в своей жизни. Теперь эти незримые для мира иноки должны были, по мысли старцев, нести свое послушание в миру со всей ответственностью и серьезностью, как перед очами Божиими. Многие из духовных детей старцев впоследствии стали и мучениками, будучи удалены из столицы в ссылки и лагеря» [5].

Вот как вспоминает монахиня Игнатия о духовном руководстве своего старца, преподобномученика Игнатия: «От человека батюшка требовал не только честного, но просто даже ревностного отношения к гражданским и служебным обязанностям, вменяя их как святое послушание. И жизнь наполнялась до краев. Протекая в тех же внешних формах, она получала вдруг иное содержание, иную окраску, все делалось теперь уже во имя Бога и ради Бога – так учил батюшка – и не было великих и малых дел…» [6].

Завершая свой доклад обращу внимание на то, что одна из заданных сегодня для рассмотрения тем – «Свобода личности в свете монашеского послушания» – является очень глубоко волнующей современного человека. Многие люди, знающие о монашестве понаслышке или убегающие в монастырь от проблем и скорбей мира, воспринимают монашество как потерю себя, некое растворение в общей черной массе, сокрытой за монастырскими стенами, где от человека уже не требуется ничего, кроме даже не послушания, а безответного повиновения слову старшего. Но опыт святых свидетельствует о том, что истинное монашество не противоречит, а даже содействует обретению человеком своей обновленной во Христе личности, истинному познанию себя и раскрытию ради Бога тех даров, которыми Он освятил человека. Содействовать этому может и должен духовник, руководящий ко спасению как братией или сестрами монастыря, так и теми мирянами, которые становятся его духовными чадами.

Благодарю за внимание и испрашиваю Ваших святых благословений и молитв.

[1] В докладе частично использованы материалы статьи: Балашова Е.Г. Петровские светила // Монастырский вестник. Официальное издание Синодального отдела по монастырям и монашеству. № 2 (26). Февраль 2016 г. С. 76-79.

[2] Беглов Алексей. Памяти монахини Игнатии (Пузик). // Церковный вестник. № 17 (294), сентябрь 2004.

[3] Архиепископ Варфоломей (Ремов) (1888–1935), с 1921 по 1925 г. – епископ Сергиевский, с 1925 г. – на покое. С 1934 г. архиепископ. Расстрелян 10.07.1935 г. в Бутырской тюрьме.

[4] Более подробно о Петровской общине см.: Игнатия (Петровская), монахиня. Высоко-Петровский монастырь в 20-30-е годы / Подготовка текста, публикация, вступительная заметка и примечания А. Л. Беглова // Альфа и Омега. 1996. № 1(8). С. 114–135; Балашова Е.Г. Сохранение и развитие традиций зосимовского старчества в Высоко-Петровском монастыре в 20-30-х годах ХХ века (к 700-летию Высоко-Петровской обители) // Преемство святоотеческих традиций в монашестве Русской Церкви. XXIII Международные Рождественские образовательные чтения. Региональный этап. М.: Синодальный отдел по монастырям и монашеству Русской Православной Церкви, 2015. С. 83–102.

[5] Монахиня Игнатия. Старчество на Руси. М.: Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1999. С. 72.

[6] Цит. по: Письма из заключения схиархимандрита Игнатия (Лебедева). Предисловие. // Альфа и Омега. 1997, № 12. С. 95.

Источник: monasterium.ru

Уроки монастыря: послушание в призвании

10 июня 2015 г.
Джессика Арчулета

Послушание, без сомнения, достойнее любой аскезы. И о какой большей аскезе можно думать, чем о постоянном подчинении и послушании своей воли?
—Святая Екатерина Болонская

Существует история об отцах-пустынниках, где к аббату Памбо приходят четыре монаха. Каждый из них по очереди рассказывает ему наедине о достоинствах других. Один строго постился; другой не имел ни малейшего предмета; один светился самым пылким милосердием; а другой прожил в послушании двадцать лет. Когда аббат услышал это, он сказал: «Добродетель этого последнего больше всех, ибо остальные последовали своей воле, а он сделал себя слугой чужой воли».

Эта история иллюстрирует суть монашеского послушания — отдачу своей воли Богу через монашеского отца или мать. Послушание — это самоотречение и умение исполнять волю Бога, а не свою собственную.

Когда мы читаем о монахах или монахинях и о том, что они говорят о добродетели послушания, их слова могут быть очень красивыми и вдохновляющими, но не всегда очевидно, как все это относится к христианам вне монастыря.

Иногда может возникнуть вредная путаница в отношении послушания, когда те, кто ищет духовного руководства (или даже те, кто дает его), пытаются подражать уровню послушания и манере отношений, которые подобают в монастыре. Это было объяснено в прошлой статье о духовном направлении.

Итак, какова цель послушания и чему остальные из нас могут научиться из практики послушания в монастырях?

Дэниел Дж. Уорд, OSB поясняет: «Монашеское послушание — это не выполнение приказа, а полная отдача себя Богу через монашескую общину. Такая отдача иногда действительно сопряжена с болью и болью, потому что человек не может «идти только в своем ритме». Послушание внутри монастыря сегодня зиждется на представлении о том, что киновиум, община, есть общество лиц, взаимной любовью освящающих друг друга. Послушание — это да общественной жизни».

Если бы мы были послушны и верны своим призваниям и обязанностям, Церковь (и мир) были бы в прекрасном состоянии. Однако слишком часто мы, христиане, хотим жить по христианству в соответствии с нашими собственными представлениями. Мы можем делать добрые дела, но это не значит, что мы выполняем свои первые обязанности и подчиняем свою волю Богу.

Один из монахов Свято-Воскресенского монастыря стал монахом после выхода на пенсию, когда ему было за пятьдесят. Он прожил насыщенную, занятую и во многих отношениях успешную жизнь до того, как стал монахом. Отцу Василию сейчас за семьдесят, и за все годы, что я знал монахов, если он не был в церкви, то я знал, что он должен быть действительно болен. Изо дня в день он соблюдает установленный график. Вы можете настроить часы так, чтобы он приходил в часовню пораньше, чтобы зажечь свечи и приготовить вещи к службе.

Я спросил его, как он совершил переход от прежней жизни к монашеству, которому нужно подчиняться настоятелю, распорядку дня и правилам монашеской жизни. о. Бэзил объяснил: «У меня нет захватывающего ответа, правда в том, что моя жизнь всегда была такой. Мне всегда приходилось быть послушным, так или иначе. У меня всегда был график, и я работал с юных лет. То же самое и в монастыре. Я просто делаю свою работу. Вот что такое послушание, просто выполняя свои обязанности перед своим призванием». Звучит красиво и просто, когда он так говорит. Да, просто… но не легко.

Отец Василий далее пояснил, что то же самое относится и к молитвенной жизни. Он сказал: «Вы должны планировать «что делать». Планируйте и делайте то, что вы запланировали, и соблюдайте распорядок. Вот так просто. Сделайте молитву приоритетом и будьте послушны своему правилу».

В монастыре существует определенный ритм жизни – ежедневный, еженедельный, месячный, годовой – все это вытекает из церковного литургического цикла. В структуре и распорядке можно найти большую свободу, но не всем это так легко, как кажется отцу Василию. Я знаю по себе лично, соблюдать правило и распорядок тяжело. Я знаю его ценность и необходимость, особенно при большой семье, но мне это не нравится. Это борьба против моей воли, чтобы сохранить любую структуру; Я нахожу это скучным и однообразным. Научиться плыть по течению и добросовестно и радостно соблюдать график может оказаться непростой задачей.

Однажды, находясь на ретрите с дочерью, я увидел монашеское послушание в действии и остался под сильным впечатлением. Мы с дочерью были в Свято-Богоявленском монастыре. После утрени все в монастыре сели завтракать. Когда мы закончили, матушка Анастасия просмотрела список работ, которые нужно было сделать, и рассказала всем, какие у них обязанности. Все просто соглашались с работой, которую им давали, и шли и выполняли ее (у Матери была впечатляюще твердая, но добрая манера брать на себя ответственность). В моем случае мне сказали вернуться в постель на час, прежде чем заняться порученной мне работой. Мысль протестовать не приходила мне в голову. Меня также впечатлило соблюдение монашеского расписания до конца недельного ретрита. Повиновение распорядку, монашеским правилам и настоятельнице было по уважительной причине, не самоцелью, а средством, позволяющим каждому свободно молиться, поклоняться и заботиться друг о друге, эффективно и тщательно заботясь о повседневных нуждах. Я напоминаю себе об этом, когда меня раздражает обыденный, но необходимый ритм семейной жизни и даже литургический календарь Церкви, которому мы строго следуем.

Прямо сейчас у нас в доме родился новорожденный, вся семья работает с ног на голову, чтобы позаботиться о потребностях новорожденного. Каждый из нас практикует послушание, служа ей: я, прислушиваясь к ее плачу посреди ночи, мой муж, выполняя ежедневную работу, которая обеспечивает наши нужды, дети, вкладывая дополнительные средства, чтобы дать мне время позаботиться о новорожденном. . У каждого из нас есть ежедневные возможности служить Богу через других, каждый раз, когда мы отвергаем себя и боремся со своим своеволием, мы практикуем послушание.

Если вы христианин, вы должны кому-то служить. Что кто-то другой может быть вашим супругом, детьми, братьями и сестрами, пожилыми родителями, религиозной общиной и т. д. Это будет послушание вашему призванию и тому, где вы сейчас находитесь в жизни, что будет основным средством выработки вашего спасения. Послушание чужим нуждам, группе людей, идее большей и большей, чем ты, вот что нужно Церкви от христиан, и так мы можем служить Богу и ближнему.

Если мы посмотрим на состояние наших общин (семьи, монастыри, поместная церковь и церковь в целом), мы увидим, что христианам, изо дня в день говорящим «да» общинной жизни, действительно не хватает. Развод, распад семей, свертывание религиозных орденов, кризис веры в Церкви — вот где вся Церковь может учиться на добродетели послушания и его практике среди верных христиан. Слишком часто мы хотим только того, что можем получить от общинной жизни, и не готовы пожертвовать своей волей и желаниями на благо общины, не готовы повиноваться церковному учению. Мы живем в мире, где дети никому не нужны, браки распадаются, а какое-либо сообщество редко длится долго. То, что кажется здравым смыслом или, как сказал отец Василий, «просто исполнять свои обязанности по призванию», просто, но непросто и изменит не только ваше спасение, но жизнь и спасение всей Церкви.

Послушание и современный мир

В современном проекте люди являются автономными центрами сознания, чьи выборы и решения приводят к их самоактуализации.

Мало что делает современного человека более неудобным, чем тема послушания. Многие православные читают высказывания о том, что «послушание — главное правило для монашествующих», и тут же славят Бога, что они не монашествующие. Наши умы легко мчатся к ужасным историям о культовом послушании и духовном насилии. Некоторые, возможно, очень хорошо испытали послушание в оскорбительной форме. Сегодня послушание так же далеко от народной добродетели, как и когда-либо в истории.

Нам трудно понять послушание как добродетель, поскольку оно кажется противоречащим свободе, необходимой для личности. А свобода действительно необходима. В здоровых условиях, даже в строжайшем монашеском послушании, никогда не теряется свобода. Он остается неотъемлемой частью нашего человечества. Однако то, как эта свобода проявляется, — совсем другой вопрос.

Святитель Максим Исповедник — великий учитель о природе человека в православной мысли. Его учение лежит в основе 5-го и 6-го Вселенских Соборов. Он очень тонко смотрел на природу свободы и, в частности, описывал природу человеческой воли.

Он описал волю как функцию нашей природы. Некоторые спросят: «Что такое природа?» Самый простой ответ: это «то, что мы есть». Наши тела являются биологическим выражением того, что мы есть. Душа — это психическое выражение того, что мы есть. Церковь считает, что наша природа не падшая – она не терпит искажений. Если бы наша природа была искажена, мы никогда не смогли бы быть и не стать теми, кто мы есть на самом деле.

Воля – это движение нашей природы к ее надлежащей цели. Человеческая природа воли быть человеком и свободно желать того, что соответствует его природе. Наша природа не хочет расти, как дерево. Наша природа не хочет гореть, как звезда.

Но в нашем существовании есть искажение. Это описывается как фундаментальная потеря целостности — фрагментация внутри человеческой личности. Мы испытываем не только волю своей природы, но и агонию выбора . Св. Максим использовал слово « гном » (произносится как « нет ми»), чтобы описать эту «избирающую волю» (часто переводимую как «гномическая воля»). Слово gnome по-гречески обычно переводится как «мнение», что, как мне кажется, довольно хорошо передает опыт «выбора».

Мы выбираем, потому что нам что-то нравится или мы боимся боли. Это биполярное существование, разрывающееся между болью и удовольствием, является двигателем выбора и терзает гномическую волю. Св. Максим видит в этом как раз характер человеческого падения. Наша привязанность к удовольствию и страх перед болью — это то, что отцы называют страстями .

И именно свобода от таких страстей и есть отличительная черта классической христианской жизни. Борьба молитвы и поста, весь опыт духовной дисциплины имеет своей целью наше единение с Богом и освобождение от круговорота боли и удовольствия. Мы не были созданы для боли, и истинно естественное для нас удовольствие отличается от того удовольствия, которое мы испытываем сейчас.

Православное видение естественного человеческого существования кажется совершенно чуждым бесконечным современным поискам счастья. Карта мира в «Современном проекте» — это (теоретически) постоянное движение от боли к все большему и большему удовольствию (в его самом широком смысле). В Америке это закреплено в Декларации независимости о праве на «стремление к счастью». Это также фундаментальное принятие двухэтажного мировоззрения. В этой жизни, сказал бы Модерн Проект, всего удовольствие и боль. Это объективные реальности, одинаковые для верующего и неверующего. Выхода из цикла нет, поэтому мы должны работать, чтобы максимизировать удовольствие и уменьшить боль.

Классический христианский мир утверждает трансформацию, при которой наша жизнь становится центром не удовольствия или боли, а Самого Христа. Удовольствие и боль становятся относительными благодаря практике духовных дисциплин. Союз со Христом делает возможной апатию (свободу от рабства страстей). Очевидно, что большинство людей не достигнет такой большой меры духовного роста, чтобы жить без страстей. Но христоцентричная модель дает порядок жизни. И именно здесь на первый план выходит практика «послушания».

По своей сути послушание — это не уничтожение воли или просто «исполнение того, что вам говорят». Послушание требует союза доверия с Богом, в котором мы признаем, что направление нашей жизни является даром, а не нашим собственным выбором. Это движение сердца к Богу, а не самоутверждение. Это, однако, не может быть принуждено. Нет послушания с принуждением.

Но Классическая Модель считает, что во Христе раскрывается полнота человеческой природы. Человеческая природа — это не проект нашей собственной конструкции, а реальность, проявляющаяся в нашем существовании. Таким образом, «объект» нашей борьбы — это не то, что еще предстоит открыть науке, а реальность, явленная в Боге/Человеке, Иисусе Христе.

Для некоторых различие между послушанием и выбором может показаться простой семантикой. В конце концов, разве послушание — это не просто еще один выбор? Мне нравится модель брака (классически понимаемая) как пример отличия. В здоровом браке мы не «выбираем» верность. Если супруг находится на грани того, чтобы выбрать верность, то брак находится в кризисе. Ибо природа выбора легко поддается ветрам удовольствия и боли.

Послушание в браке — это просто жизнь в состоянии верности. Быть неверный не является выбором, который следует рассматривать, независимо от удовольствия, которое он может предложить, или боли, которую он может облегчить. Именно это классическое понимание закреплено в клятвах традиционного западного брака: «в болезни и в здравии, к лучшему или к худшему… пока смерть не разлучит нас». Боль и удовольствие воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, а не в качестве объектов выбора. (Для тех, кому сразу нужно все оговорить – конечно, будут обстоятельства, при которых брак расторгается. Это тема отдельного разговора.)

К. С. Льюис, когда он стал христианином, сказал, что тогда он не спрашивал себя, во что он верит. Вместо этого он спросил: «Во что верит христианин?» Это модель античного катехумената. Оглашенным даже Символ Веры не давали до Крещения! Современный проект превратил христианство в дискуссионное общество. Большая часть богословских работ после Реформации представляет собой доводы в пользу того или иного, мнения, представляющие теологический выбор. Современное понимание сильно подорвало природу веры даже среди представителей «классических» христианских церквей. Опросы в 1990-е годы показали, что более двух третей американских католиков придерживались более или менее символического взгляда на Евхаристию, а не традиционного взгляда на то, что хлеб и вино действительно становятся Телом и Кровью Христа. Это предсказуемо, учитывая природу современного проекта. В символических взглядах место «изменения» находится в уме человека. Там выбору позволено играть свою существенную роль в современном мире. «Хлеб и вино имеют значение, потому что я предпочитаю верить в это».

Меня время от времени упрекали в том, что в моем приходе навещают католиков, которым не разрешено причащаться (православные и католики между собой не общаются). Протест звучит так: «Но Я верю, что это действительно Тело и Кровь Христовы!» Для них важным вопросом является то, что они сами в отдельности думают.

Все таинства подвергаются подобным атакам в Modern Project. Чтобы человек и его/ее выбор были по-настоящему свободными (и, следовательно, суверенными), все должно быть только таким, каким мы хотим или выбираем его. Вещи означают только то, что мы думаем они означают. Когда нам говорят, что мы не правы, это оскорбляет нашу свободу и нарушает наше чувство суверенной частной жизни.

Классическое послушание прежде всего признает, что все не так, как оно может казаться , но таково, как оно раскрывается во Христе. Два стиха Писания иллюстрируют это понимание:

Верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из видимого не произошло видимое. (Евр. 11:3 NKJ)

и

 …мы смотрим не на видимое, но на невидимое. Ибо видимое временно, а невидимое вечно. (2Co 4:18 NKJ)

Царство Божие, в отличие от Модерн Проекта, не является целью, к которой мы стремимся, и не является чем-то, что мы «строим» среди нас. Наоборот, Царство Божие уже прорвалось среди нас в пришествии Христа. Он неумолим в своем присутствии, не зависит от нашего выбора или предпочтений. Царство Божие пришло, хотим мы этого или нет. Таким образом, классическое христианство — это не «проект». Это , а не то, что мы строим или над чем работаем. Это послушание реальности, которая уже присутствует, явлена ​​во Христе. Это не консерватизм, который пытается сохранить то, что прошло. Это образ жизни, который живет в ответ на то, что дается в Царстве.