священномученик Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский

В миру Владимир Троицкий, родился 13 сентября 1886 года в семье сельского священника Алексея Троицкого. Отец будущего архиепископа служил в селе Липицы Каширского уезда Московской губернии. Кроме Владимира в семье было еще два младших сына – Димитрий и Алексей, а также две дочери, которых звали Ольга и София. Троицкие были родом потомственных священников. О деде Владимира, отце Петре, сохранились сведения как о человеке редкой образованности; среди народа он пользовался великим авторитетом и любовью. Димитрий, средний из братьев, впоследствии принял монашеский постриг с именем Даниил и стал епископом Брянским. Самый младший, Алексей, также избравший для себя стезю священника, сделался преемником своего отца по служению в Липицах. При большевиках он был репрессирован и погиб в лагере.

Жизнь семейства Троицких отличалась патриархальной строгостью и неукоснительным следованием православным обычаям. Супруга отца Алексея умерла рано; воспитанием детей после ее смерти занималась ее незамужняя сестра – учительница приходской школы. Нередко ей приходилось брать Володю с собой на уроки читать. А поскольку с раннего детства он все церковные службы проводил на клиросе, он овладел и славянским языком. Будучи пяти лет, он уже читал в храме часы и шестопсалмие.

Дух будущего борца за Церковь, богослова и мученика святителя Илариона воспитывался в благодатной среде сельского храма; дружная православная семья заложила в нем основы того душевного здоровья, которое помогло ему выстоять в нечеловеческих условиях советских тюрем лагерей. Прекрасная, чистая душа Владимира Троицкого формировалась в детстве и ранней юности и под влиянием впечатлений от родной среднерусской природы. Село Липицы расположено на высоком берегу Оки. Оттуда видна обширная речная долина, где по берегам к самой воде подступают смиренные селения, единственным украшением которых служат Божии храмы. «Придешь, бывало, домой на Пасху, – вспоминал архимандрит Иларион о своих посещениях родных мест, – выйдешь к реке. На несколько верст она разлилась, затопила всю равнину. И слышишь по воде со всех сторон радостный пасхальный трезвон во славу Христа Воскресшего: и с нашего тульского берега, и с московского несется звон, будто две церкви, две епархии сливаются в одном торжественном гимне. Ярко и ласково светит весеннее солнышко, шумно бегут по канавам мутные потоки, важно расхаживают по земле грачи, вся земля проснулась и начала дышать, зеленеет уже травка. Оживает природа, и смиренный народ справляет праздник Воскресения. Слышишь, бывало, как несется над рекой пасхальный звон, – будто волны новой жизни вливаются в душу, слезы навертываются на глазах. Долго и молча стоишь зачарованный… Мальчик рос в атмосфере не только благочестия, но и красоты. Прекрасные и величественные картины природы прививали его душе стремление к преображенному, восстановленному до своего райского состояния миру. Но как представление о «новой», очищенной от греха и возрожденной твари есть нерв богословского учения Троицкого, развивавшего идеи восточных отцов Церкви. Православный дух святителя Илариона отличался не только силой и крепостью, но одновременно утонченностью, изяществом, добротой и красотой. Устремленность к святости, пронизывающая его богословские сочинения, неотделима от стремления к высшей красоте.

Пожалуй, самой яркой чертой будущего святителя в детстве была жажда знания, желание учиться. Когда ему было пять лет, он задумал идти на учебу в Москву. Прихватив с собой букварь, мальчик взял за руку трехлетнего братишку, и, никому ничего не сказав, они пошли по дороге в направлении Москвы. Спустя некоторое время в доме обнаружили исчезновение детей. От волнения мать потеряла сознание; отец Алексей же запряг в телегу лошадь и помчался на поиски. Крестьяне окрестных деревень знали и любили семью священника из Липиц: Кое-кто видел, как по дороге шли важно два мальчика в летних рубашонках; один из них нес под мышкой книгу. С людской помощью отец Алексей через несколько часов нагнал сыновей. На упреки родителя будущий архиепископ серьезно ответил: «Папа, не расстраивайся! А как же Ломоносов? Ведь он пешком пошел в Москву – и я тоже решил идти учиться!»

И когда Владимиру пришло время учиться, он с блеском прошел это поприще. Святитель Иларион Троицкий, один из крупнейших представителей русского академического богословия XX века, получил превосходное духовное образование. Вот его основные вехи. 1900 год – окончание Тульского духовного училища, 1906 – завершение с отличием курса Тульской духовной семинарии и поступление в Московскую духовную академию. В 1910 году Владимир Троицкий заканчивает академию со степенью кандидата богословия и остается при ней в качестве профессорского стипендиата. А в 1913 году он защищает магистерскую диссертацию; еще в 1912 году она была опубликована в Сергиевом Посаде в качестве книги под названием «Очерки из истории догмата о Церкви». Стоит отметить, что Владимир Троицкий всегда был круглым отличником учебы. Помимо того, за свои студенческие работы он был в 1910 году удостоен двух наград – премии Московского митрополита Макария за лучшее семестровое сочинение и премии митрополита Московского Иосифа за лучшую кандидатскую работу. Магистерская его диссертация также была отмечена: он получил за нее премию Московского митрополита Макария 1912–13 годов.

Владимир Алексеевич был по своему призванию, и затем по своим дарованиям и учености, исследователем-богословом. Любовь к науке сливалась у него с любовью к академии и Троице-Сергиевой лавре, в стенах которой она располагается. Эта любовь носила даже несколько страстный характер, и в 1913 году при монашеском постриге молодой ученый переживал это как серьезный грех. Путь к преодолению этого внутреннего кризиса указал Троицкому епископ Феодор Поздеевский, тогдашний ректор академии. Он обратил внимание своего младшего собрата и коллеги на таинственный духовный закон: духовной мудростью и бесчисленными писаниями обогатили Церковь не богословы-рационалисты, но пустынники, отвергшие всякую книжную мудрость, – поскольку жертва и подвиг открыли в их душах бездонные источники боговедения. В сущности, владыка Феодор говорил о том, что особо ценным является богословствование, идущее от опыта сокровенной духовной жизни, монашеского внутреннего делания. Владимир Алексеевич осознавал это еще в годы студенчества. Будучи на четвертом курсе, он произнес «слово» в день празднования 95-й годовщины академии, в котором выразил свой взгляд на существо богословия. «Что такое богословие? – спрашивал оратор. – Оно для многих есть только знание богословских истин, но не знание Бога. Знание же Бога есть наука опытная. Только чистые сердцем Бога узрят, и потому истинное богословие должно быть благочестием». Богословие Владимир Алексеевич понимал в высшем смысле – как опытное богопознание; владыка Феодор утвердил его в этом, облегчив тем самым ему жизненный выбор.

Научная деятельность для Троицкого была неотделима от подвижничества и благодатной церковной жизни. В течение всего пребывания будущего святителя в доме Живоначальной Троицы его жизнь протекала, как между двумя центрами или полюсами: с одной стороны, в стенах уникальной академической библиотеки, с другой – под сенью русской православной святыни, как называл он гробницу Преподобного Сергия в Троицком соборе. И если Московская духовная академия в начале XX века была тем уникальным местом, где осуществлялся редкий синтез науки и духовной жизни, то святитель Иларион Троицкий стал одним из тех, кто свидетельствовал об этом собственным подвигом и творчеством.

В 1910 году Владимира Троицкого, выпускника академии, оставляют при ней для научной работы и преподавания. Владимир Алексеевич начинает готовить к защите магистерскую диссертацию. На протяжении двадцати лет научной деятельности (она началась в студенческие годы и продолжалась даже и в заключении: в тюрьмах и на Соловках святитель много писал) он разрабатывал, по существу, одну проблему – проблему Церкви. Что такое Церковь? Именно на этот вопрос святитель Иларион отвечал своими трудами и жизнью. Потомственный священник, он не мыслил себе жизни в стороне от Церкви. Основой его богословских убеждений и стало переживание благодатности, спасительности Церкви, ее приподнятости над преходящим природным бытием. Экклезиология святителя Илариона имеет опытный характер: читатель его трудов приобщается к его благодатному церковному опыту. Концепция Церкви, предложенная святителем, опирается на Священное Писание и учение святых отцов, причем святоотеческие представления пережиты им изнутри, согласие с ними его глубоко сердечное. Труды святителя Илариона, выдающегося церковного писателя, принадлежат святоотеческой линии в русской духовной литературе первых десятилетий XX века.

В большинстве сочинений святителя Илариона можно проследить развитие мысли о Церкви как «союзе любви» – как организме, мистическом Теле, члены которого объединены общей благодатной жизнью, имя которой – любовь. Святитель пользовался разнообразными словесными жанрами: это не только богословский трактат или эссе, но и искусствоведческий очерк и даже путевые заметки. Писал владыка Иларион чрезвычайно ясно, просто и при этом с установкой на устное слово: с его именем связана слава блестящего проповедника, лектора, а также полемиста (диспуты в академии, а после революции – в Политехническом музее). В литературных произведениях святителя сквозит возвышенная простота его личности. И именно эта простота была отмечена епископом Феодором в речи при пострижении Владимира Троицкого. «Душа твоя, имущая печать высокой мудрости о Христовой истине, с любовью принимала в себя «простоту, яже о Христе»». Эти слова епископа Феодора характеризуют в целом богословское творчество святителя Илариона, поскольку оно отмечено «высокой мудростью», с одной стороны, и «простотой» – с другой.

11 декабря 1912 года в академии состоялась защита Владимиром Троицким его магистерской диссертации. Владимир Алексеевич называет в своей диссертации догмат о Церкви выражением церковного самосознания. Он показывает, как на протяжении первых веков своего существования Церковь приходит к нему в напряженной борьбе с ересями. И эта древняя полемика, утверждает автор диссертации, имеет явные параллели с современной богословской борьбой за Церковь. Он не только прослеживает спор святых отцов с еретиками о природе Церкви, но попутно полемизирует на ту же тему с современными католическими и протестантскими учеными. По академической традиции защита диссертации протекала в виде диспута, ранее работа Троицкого уже получила блестящие отзывы оппонентов. Достоинство его диссертации было настолько бесспорным, что никаких весомых научных возражений труд не получил. Потому Владимир Алексеевич не был удовлетворен защитой.

Одновременно с присуждением Владимиру Троицкому степени магистра богословия в самом начале 1913 года его утверждают в должности доцента академии по кафедре Нового Завета. А в мае 1913 года Троицкий становится профессором академии. Очень скоро он приобрел всеобщие любовь и уважение; среди преподавателей и студентов с ним была связана слава академического «столпа». В один из моментов жизни академии он был первым кандидатом на пост ее ректора. Причиной того, что был избран все же не он, было полное отсутствие у него жизненного практицизма, возвышенная «неотмирность».

Студенты академии восторженно относились к лекциям молодого профессора. Живой интерес к ним был связан с их жизненностью, непременной привязанностью к современности. Чтение лекций было для Владимира Троицкого, а затем архимандрита Илариона насущнейшим делом – борьбой за Церковь; с этим был связан их публицистический и полемический настрой. «Он не мог спокойно повествовать… – вспоминает слушатель его лекций в 1917–1919 годах, – а должен был гореть, зажигать своих слушателей, спорить, полемизировать, доказывать и опровергать… Он никогда не был только теоретиком: он был человеком дела, всегда соединявшим теорию с практикой». Автору этих строк Сергею Волкову принадлежит и словесный портрет святителя: «Высокий и стройный, с очень умеренной и пропорциональной полнотой, с ясным и прекрасным взглядом голубых глаз (он был немного близорук, но никогда не пользовался очками), всегда смотревший уверенно и прямо, с высоким лбом и… небольшой окладистой русой бородой, звучным голосом и отчетливым произношением, он производил обаятельное впечатление. Им нельзя было не любоваться». Владыка имел «сильный облик чисто русского человека, прямо-таки богатыря, одухотворенного глубоким интеллектом и чистой, благородной душой». У слушателей его лекций возникало впечатление, что «целостность… была главной чертой его личности. Этот смелый, исключительно талантливый человек все воспринимал творчески». И вот еще несколько характерных черт его духовного облика, отмеченных современником: «Иларион благодатно влиял на меня самой своей личностью – прямотой, властностью в отстаивании убеждений, восторженностью совершаемого им богослужения, сильной, покоряющей речью и, наконец, бодростью, энергией и жизнерадостностью». Он в жизни был носителем того начала любви, которое обосновывал в своих теоретических трудах: «У него самого была поразительная восторженность и любовь ко всему, что ему было дорого и близко, – к Церкви, к России, к академии, и этой бодростью он заражал, ободрял и укреплял окружающих».

О годах, проведенных в стенах лавры, святитель вспоминал как о лучшем времени своей жизни. С академией он был связан до мая 1920 года – времени своего рукоположения во епископа Верейского. В конце октября 1917 года, когда среди профессоров академии велся спор по поводу патриаршества на Руси, он прочитал там лекцию «Нужно ли восстановление патриаршества в Русской Церкви?» Будучи участником проходившего тогда в Москве Поместного Собора, он специально приехал на один день в Сергиев Посад, чтобы выступить в академии с этой примечательной лекцией. С. Волков так вспоминает об этом: «На лекцию собралось большинство профессуры и все студенты, продолжалась она около трех часов. Конечно, она была прочитана так блестяще, как это мог сделать только Иларион: восстановление патриаршества в России было его заветным желанием, как бы смыслом его жизни, которому он отдавал все свои силы». В своей лекции святитель пророчески представил совершенно новый образ русского Патриарха: «Теперь наступает такое время, – сказал он, – что венец патриарший будет венцом не «царским», а, скорее, венцом мученика и исповедника, которому предстоит самоотверженно руководить кораблем Церкви в его плавании по бурным волнам моря житейского». Знаменательны были эти слова, пришедшиеся в точности на день большевистского переворота!..

28 марта 1913 года произошло событие особой важности в жизни Владимира Троицкого: он принял монашеский постриг с именем Илариона. Есть люди, с самого рождения предназначенные служить непосредственно Богу и словно невидимой стеной отгороженные от мира. Таким человеком был Владимир Троицкий. Он не сомневался в своем монашеском призвании, которое для окружающих очевидным не было: душевная одаренность и внешняя красота, веселость и общительность могли вводить в заблуждение относительно внутреннего устроения и жизненных установок.

Каким же был «внутренний человек» святителя Илариона? Об этом мы можем судить по его сочинениям и поступкам, по воспоминаниям современников; вглядываясь в фотографические портреты святителя, мы также можем пережить встречу с его душой. Главной чертой святителя и священномученика была исключительная врожденная душевная чистота, самым верным признаком которой было естественное и радостное следование добродетели вместе со страданием от греха, в случае владыки Илариона совершавшегося лишь в области помыслов. Святитель свидетельствует о собственном внутреннем опыте, когда пишет: «Жизнь и совершенствование личности в Церкви несет с собою счастье и блаженство»; «Сама добродетель есть блаженство, а грех есть страдание»; «Как с грехом неразрывно связано его следствие – страдание, так с добродетелью соединено блаженство». В подобных простодушных личных признаниях выражена чистота святости Божиего избранника.

С врожденной чистотой души соединялась природная веселость святителя. Опять-таки от собственного опыта им написаны такие, например, строки: «Есть на земле носители торжествующего христианства, всегда радостные, всегда с пасхальными песнопениями на устах, и лицо их, как лицо ангела». Духовное веселье временами, видимо, переполняло его, прорываясь даже в богословско-полемических работах. Сохранил святитель его и в тяжелейшей обстановке Соловецкого лагеря. Он стремился научить этой радости и тех, кто не был ею одарен: «Иларион любил говорить, что, насколько христианин должен осознавать свои грехи и скорбеть о них, настолько же он должен радоваться бесконечной милости и благости Божией и никогда не сомневаться и не отчаиваться в своем жизненном подвиге», – пишет С. Волков. Действительно, «по имени» было житие святителя Илариона! Склонность к глубинному и неотмирному веселью еще совсем молодого святителя побуждает вспомнить о преподобном Серафиме Саровском с его постоянным пасхальным приветствием. Кого бы мы имели в лице святителя Илариона, не прервись его жизнь на сорок пятом году!..

Некоторые люди приходят к монашеству, пройдя через бездну греховного опыта: испытав ужас перед страшной реальностью «пучины греха», они вступают на стезю покаяния. Путь к монашеству Владимира Троицкого был иным. Это был безупречный в своих поступках человек, которому при этом было присуще особое стремление к совершенству. Лишь всецело посвятив себя Богу, он мог поднять свою личность на высшую духовную ступень. Избрание монашества было почти естественным для него: аскеза была его привычным состоянием, добродетель радостна и желанна, грех вызывал муку и отвращение. Уже в силу своей природной чистоты Владимир Троицкий был «земным ангелом и небесным человеком»; не знавший ничего низменного, он не мог допустить присутствия низких черт у какого-то другого христианина. В монашестве он искал для себя лишь наиболее благоприятных условий для служения Богу – искал того тесного образа жизни, который не оставляет и малой лазейки греху. Брака же он не только не гнушался, но считал путем к Богу, совершенно равночестным монашеству.

Во время пострига Владимир Алексеевич испытал великую радость, которая, по его собственному свидетельству, не оставляла его на протяжении двух месяцев. 11 апреля 1913 года Троицкого рукоположили во иеродиакона, 2 июня – во иеромонаха, а 5 июля отец Иларион был возведен в сан архимандрита. Совершение Божественной литургии стало отныне центром его жизни. Вот как описывает служение святителя С. Волков: «Величественно и красиво Иларион совершал богослужение. Было нечто возвышенное, легкое и прекрасное в его чтении Евангелия, произнесении возгласов и молитв звучным и раскатистым голосом, властно заполнявшим все пространство обширного академического храма. Столь же звучно раздавался он и в Успенском соборе нашей лавры, и в храме Христа Спасителя в Москве. В его служении замечалась некая восторженность, вполне искренняя, чуждая малейшей театральности… Он отдавался богослужению всей душой, всем существом своим, как главному делу своей жизни». Красоту богослужения святитель ставил выше всякой земной красоты. Он любил повторять, что ни одна опера, ни один спектакль не могут вызвать интерес, хотя бы отдаленно сравнимый с тем, которым обладает богослужение. Как немногие, владыка Иларион умел проникаться настроением древних напевов и жить смыслами, содержащимися в богослужебных текстах. Совершение Евхаристии становилось для него всякий раз великим событием.

Священномученик Иларион (Троицкий) был не только прирожденным монахом, ученым и педагогом: Бог в нужный момент призвал его к высшему церковно-общественному служению, его натуре церковного деятеля был присущ святительский размах. Этот новый поворот в его жизненном пути произошел в 1917 году, когда ему пришлось участвовать в Поместном Соборе Русской Церкви.

На Собор отец Иларион пришел с идеей необходимости восстановления в Русской Церкви патриаршества – идеей, которую он вынашивал всю свою сознательную жизнь. Восстановление патриаршества означало для него в первую очередь освобождение Церкви от гнета государства. 23 октября архимандрит Иларион произнес на Соборе свою ставшую знаменитой речь «Почему необходимо восстановить патриаршество?» В основу ее он положил свое убеждение в том, что «патриаршество есть основной закон высшего управления каждой Поместной Церкви», и что если мы не хотим порывать с вековым церковным преданием, мы не имеем права отвергнуть патриаршество. Речь отца Илариона звучала со страстной убежденностью и закончилась на высокой ноте: «Есть в Иерусалиме «стена плача»… В Москве, в Успенском соборе, также есть русская стена плача – пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская стена плача! Да не будет!..» Думается, в том, что выбор Собора осуществился в конце концов в пользу патриаршества (это произошло 30 октября), была немалая заслуга и архимандрита Илариона.

К моменту участия в Соборе отца Илариона его известность и авторитет уже вышли за пределы академии. Во время Собора «его, единственного не епископа, в кулуарных разговорах называли в числе желательных кандидатов на патриарший престол». Однако по воле Божией священномученику Илариону довелось в труднейшие для Церкви, воистину страшные годы большевистского гонения, быть главным помощником и сподвижником Патриарха Тихона.

Сразу после избрания Патриарха архимандрит Иларион становится его секретарем и главным консультантом по богословским вопросам. За этой респектабельной в другие времена должностью ученого секретаря стояла на деле роль человека, всегда находящегося под вражеским ударом. Перед Патриархом стояла труднейшая задача сохранения Церкви – этого корабля спасения посреди бушующей враждебной стихии. И во всех контактах с советской властью – при переговорах с Тучковым, встречах с «революционным» духовенством и т. д. – святитель Иларион заслонял собою Патриарха. Келейник Святейшего Яков Полозов погиб от руки наемного убийцы, обращенной против Патриарха. Судьба священномученика Илариона оказалась сходной: он стал жертвой мести Тучкова Патриарху.

В марте 1919 года архимандрит Иларион был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Причины ареста он и сам не понимал; видимо, он был схвачен из-за одной своей близости к Патриарху. Через два месяца свяшенномученика освободили. И после выхода на волю отец Иларион поселился в Москве у своего земляка и друга по академии священника Владимира Страхова. Отец Владимир служил в церкви Святой Троицы в Листах, находящейся на Сретенской улице; его квартира тоже была неподалеку. Деятельность архимандрита Илариона в Сергиевом Посаде после закрытия академии летом 1919 года прекратилась. С начала же 20-х годов установилась его тесная связь со Сретенским монастырем. До своего ареста в ноябре 1923 года святитель Иларион был настоятелем Сретенского монастыря.

В мае 1920 года в день памяти священномученика Патриарха Ермогена произошло одно из ключевых событий в жизни архимандрита Илариона: он был возведен в святительский сан. Осуществился Божий Промысл, направлявший его жизнь; это имело великое значение для судеб Русской Церкви в тот исторический момент. Святейшим Патриархом Тихоном была совершена хиротония архимандрита Илариона во епископа Верейского, викария Московской епархии. В своем слове Патриарх Тихон особо отметил это совпадение, предсказав новопоставленному архиерею за твердость в вере исповеднический венец. Владыка Иларион ответил на патриаршее слово замечательной, проникновенной речью, в которой выразилось его глубокое понимание как нынешнего состояния Церкви, так и собственной судьбы. К этому времени была пролита уже кровь сотен мучеников за веру; надвигались еще более страшные гонения, и святитель предвидел это. «Церковь Божия стоит непоколебимо, лишь украшенная, яко багряницею и виссоном, кровью новых мучеников, – сказал он в своей речи. – Что мы знали из церковной истории, о чем читали у древних, то ныне видим своими глазами: Церковь побеждает, когда ей вредят… Силы государства направились против Церкви, и наша Церковь дала больше мучеников и исповедников, нежели предателей и изменников». Святитель чувствовал, что к высшему, епископскому служению в Церкви в этот страшный и славный момент ее истории его призвал Божий Промысл. «Знаю теперь твердо, – сказал священномученик, – что воля Божия управляет Церковью и не без Божией воли поставляются в Церкви епископы… Господь милосердый да примет душу мою, сию малую лепту, вметаемую в сокровищницу Церкви, для употребления на общую пользу. Воля Господня да будет». Святитель Иларион вступил на епископскую стезю с полным сознанием того, что его ожидает, с готовностью к мученичеству.

После принятия епископского сана святитель по-прежнему жил в квартире священника Страхова на Сретенке: помещения Сретенского монастыря захватывало государство, монахи выселялись оттуда, и обосноваться в монастыре у святителя возможности не было. Ежедневно первую половину дня святитель Иларион проводил у Патриарха в Донском монастыре; очень часто он сослужил Святейшему. За год своего епископства им были отслужены 142 обедни, примерно столько же всенощных и произнесено 330 проповедей. Известность святителя и любовь к нему церковного народа возрастали; за ним стало закрепляться имя «Иларион Великий». О его служении в Сретенском монастыре свидетельствует православный москвич, живший неподалеку; на протяжении нескольких лет он вел дневник. Вот запись из этого дневника, относящаяся к 1921 году: «На Страстной неделе тянуло в церковь. Несколько раз ходил в Сретенский монастырь. Привлекал туда епископ Иларион, не своим пышным архиерейским служением, а участием в службах в качестве рядового монаха. Однажды (за всенощной со среды на четверг) он появился в соборном храме монастыря в простом монашеском подряснике, без панагии, без крестов, в камилавке, и прошел на левый клирос, где и пел все, что полагается, в компании с 4–5 другими рядовыми монахами, а затем вышел в том же простом наряде на середину храма и проникновенно прочитал канон, не забывая подпевать хору в ирмосах. Прочитавши канон, запел один «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный…» Ну! Я вам скажу, и пел же он! Голос у него приятнейший, чистый, звучный, молодой (ему 35 лет), высокий. Тенор. Пел попросту, не по нотам, но так трогательно и задушевно, что я, пожалуй, и не слыхивал за всю свою жизнь такого чудесного исполнения этой дивной песни». Простодушные заметки современника передают отношение к святителю Илариону православной Москвы 20-х годов: «На вынос Плащаницы я ходил к Николе на Драчах, где тот же Иларион служил во всем великолепии архиерейского сана, и тогда он сказал с кафедры вдохновенную речь, растрогавшую всех слушателей. В былое время ее, разумеется, напечатали бы во всех «клерикальных» газетах, ну а теперь она достоянием потомков уже не будет. Жалко!»

Из 1920 или 1921 года известен еще один эпизод, связанный с пребыванием святителя в Сретенском монастыре. 8 сентября отмечался день Владимирской иконы Божией Матери – престольный праздник монастыря. В этот день было принято переносить в монастырь крестным ходом Владимирскую из Успенского собора Кремля. Икона уже находилась в Третьяковской галерее. Святитель Иларион обратился к Игорю Грабарю с просьбой разрешить взять на праздник икону в монастырь. Разрешение было получено, но святителя арестовали. Для ареста власти воспользовались тем поводом, что возле иконы подняли шум кликуши. Произошел суд, и состава преступления не нашли… Вообще же в эти годы владыка всегда ожидал ареста.

Когда в 1921 году в ряде губерний России вспыхнул голод, то всюду совершались всенародные моления о спасении погибающих. Во время одного из таких молений в храме Христа Спасителя, когда служил Патриарх, святителем Иларионом было сказано пламенное слово о помощи. Громадный, переполненный народом храм, казалось, слился в общей молитве и жертвенном порыве. Обострением ситуации в стране власти воспользовались для нанесения Церкви очередного удара. После декрета ВЦИК от февраля 1922 года относительно изъятия церковных ценностей, приведшего к народным волнениям, по стране покатился вал репрессий. В апреле 1922 года был арестован Патриарх Тихон. Еще раньше, 22 марта, оказывается под арестом святитель Иларион, которому выпало на долю разделить крест Патриарха. В июне он высылается на год из Москвы в Архангельск: в мае власть в Церкви захватили обновленцы, и безбожники сделали ставку на них, намереваясь поставить патриаршую Церковь вне закона.

Когда в июне 1923 года Патриарха Тихона освободили из-под стражи, его правой рукой стал святитель Иларион, уже вернувшийся из ссылки (вскоре он был возведен в архиепископский сан). Положение Церкви в этот момент было таково, что, казалось, она вот-вот погрузится в бездну обновленческого растления. Государство поддерживало обновленцев и одновременно взяло курс на упразднение «тихоновских» – православных – общин. В чрезвычайно напряженных переговорах с Тучковым святитель добился от власти смягчения ее политики в отношении Церкви. А когда началось массовое возвращение в Церковь обновленцев, благодаря именно святителю Илариону церковная жизнь в Москве была налажена в кратчайший срок. Святитель разработал чин покаяния и сам принял исповедь сотен обновленцев – священников и мирян.

Сретенский монастырь после захвата обновленцами власти в Церкви был занят сторонниками «митрополита» Антонина Грановского. Как известно, это был один из самых радикальных реформаторов Церкви; в Сретенском монастыре служились «литургии» по разработанному им самим чину. Неприятие им Православной Церкви было беспредельным. Личная ненависть к Патриарху Тихону «митрополита» Антонина поражала даже его друзей-чекистов. Вот что писал «митрополит» Антонин в те годы: «Тихон – большое поповское чучело, набитое магизмом, рутиной, колдовством, ремеслом и червонцами. Он печет каждую службу архиерейские чучела поменьше, которые надевают парчовые халаты, золотые горшки, грамофонят, вертятся, машут руками…» Дальше следует хула на Таинство Евхаристии…

Летом 1923 года святитель Иларион прибыл в Сретенский монастырь и изгнал из него обновленцев. При этом он совершил беспрецедентное святительское деяние: заново, великим чином освятил престол и собор Сретенского монастыря. Этим он показал, что грех и нечестие отступничества от Церкви требуют особого очищения. Молва об этом сразу разнеслась не только по Москве, но и по всей России. Обновленцы целыми приходами и общинами каялись и возвращались в Церковь. Следует заметить, что освящение Сретенского монастыря и торжественное изгнание из него обновленцев произошли в буквальном смысле слова под носом ЧК – Сретенский монастырь находится на улице Большая Лубянка. И конечно же, ни лидеры обновленчества, ни их покровители-чекисты не могли простить святителю Илариону своего страшного поражения. Вскоре он был снова арестован…

Примечательно, что спустя семьдесят лет произошло повторение этой истории: храм иконы Владимирской Божией Матери после передачи его Сретенскому монастырю был освящен великим чином Святейшим Патриархом Алексием.

Приходилось святителю участвовать и в знаменитых диспутах в Политехническом музее. «Религиозному гипнозу» обновленческого «митрополита» Александра Введенского и атеизму А. Луначарского святитель, по свидетельству В. Шаламова, противопоставлял непоколебимую уверенность в высшей Истине. Владыка говорил с совсем иной духовной и бытийственной позиции, чем сыпавшие софизмами «совопросники века сего». Люди сердцем чувствовали глубокую правоту святителя и, выражая ему свою благодарность, устраивали овации.

Осенью 1923 года власти предприняли новую попытку подорвать изнутри патриаршую Церковь: Тучков потребовал от Патриарха немедленно начать примирение с обновленческим «архиепископом» Евдокимом Мещерским. Патриарх самым решительным образом отказался… Через несколько дней был арестован архиепископ Иларион, на которого Тучков возложил главную ответственность за провал своей политики.

Владыку осудили на три года концлагерей. 1 января 1924 года он был привезен на пересыльный пункт на Поповом острове, а в июне отправлен на Соловки. На берегу залива Белого моря он работал сетевязальщиком и рыбаком; был лесником, живя в Варваринской часовне; как сторож жил в Филипповской пустыни. В лагере святителя не оставляли бодрость и духовная радость. Это состояние имело благодатный характер: оно было следствием Божией помощи и напряженного внутреннего делания, продолжавшихся в страшных концлагерных условиях. Об окружающей его атмосфере святитель писал: «Надо побыть в этой обстановке хотя немного, а так не опишешь. Это, воочию, сам сатана».

Святитель нередко стремился поднять дух своих солагерников шутками. Но эти шутки, обращенные против гонителей, были выражением его великого мужества. Когда владыка находился еще в лагере на Поповом острове, умер Ленин. От заключенных потребовали почтить его смерть минутой молчания. Когда все выстроились для церемонии в шеренгу, владыка лежал на нарах. Несмотря на просьбы и требования, он не встал, заметив: «Подумайте, отцы, что ныне делается в аду: сам Ленин туда явился, бесам какое торжество!» И в заключении святитель остался внутренне свободным человеком. «Чарующий дух нестяжания» позволял ему не замечать лишений, прощать уголовникам, кравшим его вещи, – если же у него что-то просили, он отдавал не задумываясь. Удивительным было отношение владыки к окружающим. Казалось, что внешнее состояние другого человека вообще не важно для него. В той уважительности, с которой он относился даже и к представителям «дна», не было ничего показного: святитель умел распознавать образ Божий в любом человеке. Люди отвечали ему за любовь искренним уважением и любовью.

Совершенно невольно святитель так поставил себя, что на Соловках стали создаваться о нем легенды. О них мы знаем благодаря полудокументальным-полухудожественным очеркам Б. Ширяева, также бывшего соловецким узником. Очерки эти составили книгу «Неугасимая лампада», в которой святителю Илариону отведено немало страниц. Вот как относились к святителю – согласно свидетельству Ширяева – те, кто считал себя его «классовыми врагами»: «Силе, исходившей от всегда спокойного, молчаливого владыки Илариона, не могли противостоять и сами тюремщики: в разговоре с ним они никогда не позволяли себе непристойных шуток, столь распространенных на Соловках, где не только чекисты-охранники, но и большинство уголовников считали какой-то необходимостью то злобно, то с грубым добродушием поиздеваться над «опиумом».

Нередко охранники, как бы невзначай, называли его владыкой. Обычно – официальным термином «заключенный». Кличкой «опиум», попом или товарищем – никогда, никто».

Вот еще примечательный случай, описанный в той же книге. Однажды буря унесла в открытое море лодку, в которой находился самый злобный лагерный охранник – некий Сухов. Заключенные и солдаты, собравшиеся на берегу, были убеждены: гибель лодки вместе с людьми неминуема. «Там, вдали, мелькала черная точка, то скрываясь, то вновь показываясь на мгновение. Там шла отчаянная борьба человека со злобной, хитрой стихией. Стихия побеждала.

– Да, в этакой каше и от берега не отойдешь, куда уж там вырваться, – проговорил чекист, вытирая платком стекла бинокля. – Пропал Сухов! Пиши полкового военкома в расход!

– Ну, это еще как Бог даст, – прозвучал негромкий, но полный глубокой внутренней силы голос.

Все невольно обернулись к невысокому плотному рыбаку с седоватой окладистой бородой.

– Кто со мною, во славу Божию, на спасение душ человеческих? – так же тихо и уверенно продолжал рыбак, обводя глазами толпу и зорко вглядываясь в глаза каждого. – Ты, отец Спиридон, ты, отец Тихон, да вот этих соловецких двое… Так и ладно будет. Волоките карбас на море!

– Не позволю! – вдруг взорвался чекист. – Без охраны и разрешения начальства в море не выпущу!

– Начальство – вон оно, в шуге, а от охраны мы не отказываемся. Садись в баркас, товарищ Конев!

Чекист как-то разом сжался, обмяк и молча отошел от берега.

– Готово?

– Баркас на воде, владыка!

– С Богом!

Владыка Иларион стал у рулевого правила, и лодка, медленно пробиваясь сквозь заторы, отошла от берега.

Спустились сумерки. Их сменила студеная, ветреная соловецкая ночь, но никто не ушел с пристани. Забегали в тепло, грелись и снова возвращались. Нечто единое и великое спаяло этих людей. Всех без различия. Даже чекиста с биноклем. Шепотом говорили между собой, шепотом молились Богу. Верили и сомневались. Сомневались и верили.

– Никто, как Бог!

– Без Его воли шуга не отпустит.

Сторожко вслушивались в ночные шорохи моря, буравили глазами нависшую над ним тьму. Еще шептали. Еще молились.

Но лишь тогда, когда солнце разогнало стену прибрежного тумана, увидели возвращавшуюся лодку и в ней не четырех, а девять человек.

И тогда все, кто был на пристани – монахи, каторжники, охранники, – все без различия, крестясь, опустились на колени.

– Истинное чудо! Спас Господь!

– Спас Господь! – сказал и владыка Иларион, вытаскивая из карбаса окончательно обессилевшего Сухова.

Пасха в том году была поздняя, в мае, когда нежаркое северное солнце уже подолгу висело на сером, бледном небе. Весна наступила, и я, состоявший тогда по своей каторжной должности в распоряжении военкома Особого Соловецкого полка Сухова, однажды, когда тихо и сладостно распускались почки на худосочных соловецких березках, шел с ним мимо того Распятия, в которое Сухов когда-то выпустил два заряда. Капли весенних дождей и таявшего снега скоплялись в ранах-углублениях от картечи и стекали с них темными струйками. Грудь Распятого словно кровоточила. Вдруг, неожиданно для меня, Сухов сдернул буденновку, остановился и торопливо, размашисто перекрестился.

– Ты смотри… чтоб никому ни слова… А то в карцере сгною! День-то какой сегодня, знаешь? Суббота… Страстная…

Спас Господь! – повторил я про себя слова владыки Илариона, сказанные им на берегу. – Спас тогда и теперь!..»

Не только Ширяев, но и другие свидетели сообщают о том, что единственное в истории Соловецкого лагеря пасхальное богослужение (1926 год) возглавлял святитель Иларион (Троицкий). По воспоминаниям соловецкого узника священника Павла Чехранова, служба (проведенная по инициативе святителя Илариона), состоялась втайне от начальства в недостроенной пекарне. Участвовали кроме отца Павла в ней всего два человека – епископ Нектарий (Трезвинский) и архиепископ Иларион (Троицкий).

«Пропели полунощницу. Архиепископ Иларион благословил заутреню.

«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» – не сказал, а прошептал, всматриваясь в ночную мглу, владыка Иларион. Мы запели «Христос воскресе!» Плакать или смеяться от радости? – думал я».

В лагере владыка пользовался великим почетом. Многие видели в нем духовного отца; а в отношении душ, уже отравленных неверием, он был миссионером. Авторитет святителя был так высок, что вскоре сведения о его лагерной деятельности дошли до эмиграции. И благодаря, в частности, ему Соловецкий лагерь в 20-х годах был своеобразным духовным очагом, возле которого многие нашли спасение.

Святитель Иларион был одним из автором так называемой «Памятной записки соловецких епископов» (27 мая» 9 июня 1926 года), выразившей волю группы епископов, которая стала как бы негласным церковным собором.

«Записка» имела целью разработать основы для сосуществования Церкви и государственной власти в тех условиях, когда их духовные принципы противоположны, несовместимы; она продолжала линию церковной политики, которую вел Патриарх Тихон. Составители «Записки» заявили о систематических гонениях на Церковь в Советском Союзе и обличили неправду обновленчества. Они призвали к последовательному проведению в жизнь закона об отделении Церкви от государства; речь шла, в сущности, о желании Церкви действовать без опеки государственных чиновников.

В конце лета 1925 года святителя внезапно перевели из Соловков в ярославскую тюрьму. Это было сделано ради того, чтобы склонить священномученика к присоединению к новому обновленческому расколу – григорьевщине. В разговоре с агентом ГПУ святитель решительно отверг это предложение. «Я скорее сгнию в тюрьме, но своему направлению не изменю», – говорил он своему соузнику, обновленческому «епископу» Гервасию. Через год святителю дали новый трехлетний срок. Основанием для этого было сделано «разглашение» святителем среди заключенных содержания его разговора с агентом.

Весной 1926 года святитель вновь оказывается на Соловках. По-прежнему судьба Церкви занимает все его помыслы. В условиях враждебного окружения Церковь могла устоять, лишь сохраняя единство и добившись легализации. Поэтому после выхода в свет декларации Митрополита Сергия от 16/29 июля 1927 года святитель поддержал ее позицию. Вот как свидетельствует об этом митрополит Мануил (Лемешевский): «В ноябре 1927 года некоторые из соловецких епископов начали было колебаться в связи с иосифлянским расколом. Архиепископ Иларион сумел собрать до пятнадцати епископов в келии архимандрита Феофана, где все единодушно постановили сохранять верность Православной Церкви, возглавляемой Митрополитом Сергием. «Никакого раскола! – возгласил архиепископ Иларион. – Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это как на провокацию!»»

Осенью 1929 года срок заключения святителя Илариона заканчивался. Однако власти не собирались выпускать его на волю; накручивая ему все новые сроки, они надеялись сгноить его в тюрьме. В октябре священномученик был вновь осужден на три года, на этот раз на поселение в Среднюю Азию. Повезли его туда этапным порядком – от одной пересылочный тюрьмы к другой. В дороге святитель заразился сыпным тифом, вспыхнувшим среди заключенных. Без вещей (в пути его обокрали), в одном рубище, кишащем насекомыми, в горячке его привезли в Ленинград и поместили в тюрьму. Через день при температуре 41°, изнемогая, он пешком перебрался в больницу имени доктора Гааза. Помочь страдальцу было уже невозможно. Спустя несколько дней начался бред, перешедший в агонию. В бреду священномученик говорил: «Вот теперь я совсем свободен!» Врач, присутствовавший при его кончине, был свидетелем того, как святой благодарил Бога, радуясь близкой встрече с Ним. Он отошел ко Христу со словами: «Как хорошо! Теперь мы далеки от…» Это произошло 15/28 декабря 1929 года. Славный жизненный путь священномученика был увенчал блаженной кончиной.

Ленинградский митрополит Серафим (Чичагов) добился у властей разрешения похоронить святителя в соответствии с его саном. Когда ближайшие родственники и друзья увидели его тело, святителя с трудом узнали: годы лагерей и тюрем превратили молодого, цветущего человека в седого старика. Похоронен священномученик был на кладбище Новодевичьего монастыря у Московской заставы.

В 1999 году состоялось обретение мощей владыки Илариона и перенесение их в Москву, в Сретенский монастырь.

Тропарь священномученику Илариону (Троицкому), глас 4

Воине Христов Иларионе, славо и похвало Церкви Русския, пред гибнущим миром Христа исповедал еси, кровьми твоими Церковь утвердися, разум Божественный стяжал еси, людям верным возглашаше: без Церкви несть спасения.

Кондак священномученику Илариону (Троицкому), глас 6

Иларионе, священномучениче Христов, служителей грядущаго антихриста не убоялся еси, Христа мужески исповедал еси, за Церковь Божию живот твой положи. Красо новомученик Российских,Руси святыя похвало, ты Церкве нашея слава и утверждение.

Величание

Величаем тя, Святый священномучениче Иларионе, и чтим честная страдания твоя, яже за Христа претерпел еси.

Житие приводится по журналу: Московские епархиальные ведомости. 1999. №5–6. С. 46–56.

Сщмч. Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский

Священномученик Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский — Святые

Священномученик Иларион (Троицкий) — русский церковный писатель и богослов XX века, пострадавший за веру при советской власти. Он родился в семье сельского священника. В детстве он исполнял обязанности чтеца в храме, где служил его отец, а в дальнейшем окончил Тульское духовное училище и Тульскую духовную семинарию в 1906 году, после чего поступил в Московскую духовную академию и в 1910 году окончил ее со степенью кандидата богословия.

В 1913 года он принял монашество и скоро стал самым молодым архимандритом в Русской Церкви.

Иларион был блестящим лектором и церковным проповедником, ученым-богословом, автором большого количества богословско-догматических трудов. Он выступал против заимствованной западной схоластической теологии, за освобождение русской богословской мысли от западного влияния, был одним из самых активных и последовательных сторонников восстановления на Руси патриаршества, читал публичные лекции в противовес появившейся в то время антирелигиозной пропаганде.

В конце мая 1920 года архимандрит Иларион стал епископом Верейским, викарием Московской епархии, и из-за болезни митрополита Крутицкого взял на себя значительную часть обязанностей по управлению епархией.

В марте 1922 года был арестован ГПУ по делу о сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей и отправлен в ссылку в Архангельскую губернию. Однако через год он уже снова вернулся в Москву. Вскоре было объявлено о возведении владыки Илариона святейшим патриархом Тихоном в сан архиепископа. Но за свою деятельность он был снова арестован и отправлен в Кемский лагерь, а потом и на Соловецкие острова.

Архиепископ Иларион он смиренно и мужественно воспринял Соловецкий лагерь как школу монашеской добродетели и являл собой пример доброты и бодрости духа. Его уважали отбывающие заключение и церковные иерархи, и рядовые священники, профессора духовной академии, и простые заключенные. После окончания двух лагерных сроков его приговорили к трем годам ссылки в Каракалпакскую автономную область и отправили к месту ссылки по этапу. В дороге владыка заболел тифом. В Ленинграде он был снят с поезда, помещен в городскую тюрьму, потом отправлен в больницу, где и скончался.

Священномученик Иларион (Троицкий) — Патриаршее подворье:

Иларион (Троицкий) (1886 — 1929), архиепископ Верейский, викарий Московской епархии, священномученик

Память 15 декабря, в Соборах новомучеников и исповедников Российских и Соловецких, святых Московских и Санкт-Петербургских

В миру Троицкий Владимир Алексеевич, родился 13 сентября 1886 года в семье священника села Липицы Серпуховского уезда Московской губернии [1]. Жена отца Алексея Троицкого умерла рано, и ему самому пришлось воспитывать детей, которых у него было пятеро: три сына и две дочери. Два сына — Владимир и Дмитрий — стали епископами, третий сын Алексей — священником.

Первоначальное образование будущий святитель получил в Тульском духовном училище, затем в семинарии, и в 1906 году был послан на казенный счет в Московскую духовную академию для продолжения образования.

В 1910 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия и оставлен профессорским стипендиатом.

Еще учась в академии, Владимир Алексеевич стал обнаруживать себя как крупнейший русский богослов, сосредоточив свое внимание на историко-догматической апологии девятого члена Символа веры, то есть на раскрытии православного учения о Церкви. В академии им — студентом, а затем преподавателем — были написаны и опубликованы работы: “Христианство или Церковь”, “Гностицизм и Церковь в отношении к Новому Завету”, “О церковности духовной школы и богословской науки”, “О необходимости историко-догматической апологии девятого члена Символа веры”, “Триединство Божества и единство человечества”, “Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве” и другие.

Он написал магистерскую диссертацию на тему “Очерки из истории догмата о Церкви”. В конце ноября 1912 назначенные рецензенты — профессора С. С. Глаголев и М. Д. Муретов — весьма высоко отозвались о труде автора. В отзыве С. С. Глаголева говорилось: “Такие книги, как книга господина Троицкого, не часто являются на Руси. Появление их есть праздник богословской науки”. Свой отзыв профессор М. Д. Муретов закончил словами: “Если бы от меня зависело, я без всяких колебаний признал бы диссертацию Троицкого вполне достойной не только магистерской, но и докторской степени”. 11 декабря 1912 года Владимир Алексеевич успешно защитил диссертацию. 16 января 1913 года Святейший Синод утвердил его в звании магистра богословия и в должности доцента. За лучшее магистерское сочинение ему была присуждена премия митрополита Московского Макария.

28 марта 1913 г. пострижен в монашество в Троице-Сергиевской Лавре, а через несколько дней рукоположен во иеромонаха и определен исполняющим должность доцента Московской духовной академии. Пострижение доставило иеромонаху Илариону великую духовную радость, о которой он писал впоследствии: «думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости». По его словам, эта радость, это ликование продолжалось у него два месяца, так что он порою думал, — не прелесть ли это?

30 мая 1913 г. , он был назначен инспектором Московской духовной академии с возведением в сан архимандрита. 5 июля 1913 года он был возведен в сан архимандрита; это был самый молодой архимандрит и профессор в России того времени.

С получением нового назначения жизнь его совершенно переменилась. Он писал родным:

“Сейчас чувствую больше всего одно: совершенно выбит из колеи, разрушены до основания мои планы и намерения касательно ближайшего будущего, а оно у меня намечено было на целые годы. Настроение подавленное. Дел целая куча, в квартире базар, человек пятьдесят в день перебывает. Письма, телеграммы… Отвечать нужно, а иногда едва одно письмо за день написать ухитришься. Да и не скоро войдешь в новую колею. Летом, по крайней мере июль весь, придется сидеть в академии: буду я в своей особе совмещать и ректора, и инспектора, и помощника инспектора… Роптать не ропщу, потому что монах — церковная вещь. Личной жизни у него нет — один. Куда поставят — берись и работай. Три года уж каникул у меня не было, на нынешние было рассчитывал, но вышло не по-моему. Слава Богу за всё!”

3 декабря 1913 г. архимандрит Иларион утвержден в звании экстраординарного профессора по Священному Писанию Нового Завета. Был доктором богословия, хотя дата получения степени неизвестна.

Был членом Поместного Собора 1917-1918 гг., на котором выступал, как сторонник патриаршества.

10 марта 1919 года архимандрит Иларион был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Своим близким он писал из тюрьмы:

“Поздравляю вас с праздником. И приехал бы я на праздник, да не пускают меня. Завтра исполнится два месяца, как я арестант, и продолжаю состоять таковым, а сколько мне остается быть таковым — не знаю. Вызывали меня к следователю. «Дело» мое и следователю показалось смешным, и вины он никакой не нашел. «Завтра, — говорит, — об этом доложу в коллегии». Увы! После допроса прошло 16 дней, а я ничего о себе не знаю. Вопрос: почему? в нашей славной республике вообще ведь неуместен.

Живу я по-прежнему хорошо: совсем здесь обжился, будто так и нужно. Здесь я даже поправился, потолстел, физически чувствую себя совсем хорошо. Чтобы усилить циркуляцию крови — начал я ходить на работу, например выкачивать воду из тюремных подвалов. Хорошо, что несколько часов проведешь на воздухе и немного мускулы разовьешь. За работу еще фунт хлеба прибавляют. Питаюсь по настоящему времени прекрасно. Время идет незаметно; даже досадно, что, например, книги медленно читаются. Жизнь идет размеренная, правильная. Будь все это где-нибудь в хорошей местности, прямо санаторий. Весна что-то плохо о себе заявляет в природе, а потому как-то не обидно быть за стенами и решетками…

Сейчас в камере собралось у нас три профессора. Читаем время от времени лекции; прошли курс стенографии. Прямо считаю нужным сказать, что эти два месяца прожил я и не без пользы, и даже интереснее, чем жил бы вне тюрьмы”.

Это первое его тюремное заключение продолжалось около трех месяцев.

25 мая 1920 года был хиротонисан во епископа Верейского, викария Московской епархии.

За год своего архиерейства он отслужил сто сорок две обедни, более ста сорока всенощных и произнес триста тридцать проповедей, и это при том, что в тот год он два месяца проболел тифом, причем месяц ему пришлось пробыть дома безвыходно. Болезнь вызвала осложнение на сердце, и впоследствии при всяком переутомлении это давало о себе знать.

Сообщая о себе, епископ Иларион писал своим близким:

«Совсем потерял свободу. Будто арестант, прикованный к своей тачке, — так и живу. Не только дней нет свободных, нет и часа свободного, когда мог бы я заняться тем, чем хочется, а не тем, что нужно к спеху. Уж хоть бы в Бутырку на отдых взяли. Это единственная доступная нам дача или санаторий. Не знаю, как-то сил еще хватает, хотя нередко и силы падают, и дух оскудевает”. “Лето [1921 года] все прошло в непрерывных разъездах по Москве и по Московской губернии. Ведь и по Москве бывают концы больше десяти верст. Времени совсем не хватает, и все спешишь. Нередко и устаешь. Хорошо еще, что уставши, скоро я отхожу — видно, еще молод».

А за последний месяц опять осложнение жизни: снова арестовали преосвященного Петра, и опять за его стол сел принимать людей, чающих… преимущественно развода. Нет у меня ни утра, ни вечера… Некогда читать, некогда писать, некогда… даже грешить. Ради третьего, может быть, Господь и устраивает мне такую жизнь».

Активная церковная деятельность святителя, его проповеди за богослужениями и помощь патриарху Тихону, его блестящие выступления на диспутах были с раздражением отмечены властями. Владыка Иларион бывал кратковременно под арестом в 1920 и 1921 годах [2]. 22 марта 1922 года епископ Иларион был снова арестован. Его обвинили в том, что он исполнял поручения патриарха, принимал в патриаршем подворье посетителей, приходивших за советом по церковным делам, устраивал диспуты и, обладая большой эрудицией в богословских вопросах, дискредитировал выступавших против него оппонентов-безбожников. 22 июня Коллегия ГПУ постановила выслать епископа на один год в Архангельскую губернию.

4 июля 1922 года епископ Иларион вместе с этапом заключенных прибыл в Архангельск и 10 июля был освобожден из тюрьмы. После ежедневной и ежечасной загруженности, после следствия и этапа ссылка показалась неожиданным отпуском. Большой город, почти в центре города — дом, в котором хозяева выделили ему отдельную комнату с выходящими на солнечную сторону окнами. Первое время он почти целыми днями ходил по набережной величественной Северной Двины, наслаждаясь свежим воздухом, покоем и свободой. Тем, что не надо постоянно усиливаться и принуждать себя к тому, чтобы переделать все необходимое, чего уже нельзя отложить, но для совершения чего уже нет сил. Правда, природа была непривычной, отовсюду наступали на жилье лес или болота, и почти совсем не было открытых пространств. Одно было прискорбно и заботило — невозможность, как ссыльному, постоянно служить в храме и известия о церковных событиях.

Так епископ Иларион прожил в Архангельске до конца года.

Епископ Иларион в это время получал много писем, часть из них приходила с оказией, часть по почте. Обширная переписка послужила причиной того, что ГПУ решило арестовать владыку и произвести у него обыск. Прочитав ордер на обыск и арест, епископ спросил: “Что же, вы арестуете меня независимо от результатов обыска?” Получив утвердительный ответ, владыка остался совершенно спокоен. Увидя, что сотрудник ГПУ откладывает письма, епископ заметил, что напрасно он это делает, потому что все они прошли через ГПУ и просмотрены; вот и на днях он получил очень неаккуратно заклеенное письмо, что ясно свидетельствует о том, что его в ГПУ уже прочитали. Пришедший во время обыска митрополит Серафим (Чичагов), также находившийся в ссылке, заметил, что это, вероятно, какое-то недоразумение, которое обязательно выяснится, и владыку освободят. Епископ Иларион только рукою махнул — какое уж там недоразумение.

Однако, несмотря на все попытки составить против епископа обвинение, этого сделать не удалось, и он был освобожден из тюрьмы. Но ГПУ не оставило намерения арестовать епископа, и за несколько дней до окончания срока ссылки, 13 июня 1923 года, в его квартире был снова произведен обыск. На этот раз вовсе ничего не нашли, кроме нескольких номеров газеты “Наука и религия”. Один из сотрудников ГПУ спросил:

— А где же письма, которые вы получали?

— Письма я сразу прочитывал, писал ответ и уничтожал, — ответил епископ.

За день до окончания ссылки, вечером 21 июня, преосвященного Илариона вызвали в Архангельское ГПУ и здесь объявили, что ему разрешено уехать. 5 июля он уже был в Москве. В тот же день в шесть часов вечера он отслужил всенощную в храме Сретенского монастыря, где до этого служили обновленцы. Перед началом богослужения владыка совершил чин освящения. Обращаясь к духовенству монастыря, он призвал его покаяться в обновленчестве и противлении Патриарху, причем принести покаяние принародное; непокаявшихся он не допустит до службы и не разрешит им входить в алтарь. На следующий день, в праздник Владимирской иконы Божией Матери, в Сретенском монастыре служил Патриарх. Народу собралось столько, что храм не мог вместить всех, и многие стояли в монастырской ограде, многие плакали. Служба, начавшаяся утром, закончилась только в шесть часов вечера, после того как Патриарх благословил весь народ.

В тот же день, 6 июля 1923 года, патриарх Тихон возвал его в сан архиепископа. Ближайший помощник Святейшего, преосвященнейший Петр (Полянский), был еще в это время в ссылке, и архиепископ Иларион стал первым помощником патриарха. В том же месяце святителю Илариону было вверено временное управление Московской епархией.

Реакция обновленцев была незамедлительной. Через три дня после состоявшегося в Сретенском монастыре богослужения, 9 июля 1923 года, Московский епархиальный совет (обновленческий) в составе Леонида (Скобеева), Иоанникия (Чанцева), Георгия (Добронравова) и некоторых других подал заявление в ГПУ. В нем говорилось:

“Московский Епархиальный Совет настоящим сообщает, что выступления епископа Илариона (гражданина Владимира Алексеевича Троицкого) во время его служения по храмам Москвы носят явно контрреволюционный и погромный характер; своими выступлениями означенный епископ возбуждает одну часть верующих на другую, в своих речах он ориентируется на самых крайних реакционеров и возбуждает их к активным действиям. В результате его речей в толпе поднимаются разговоры о необходимости восстановления монархии: «одного хозяина нашли, найдем и другого». Приводятся в разговорах цитаты из Апокалипсиса: что вслед за возвращением пастыря должен явиться и князь. Открыто ведутся речи о необходимости погрома евреев и прочее, что первый враг русского народа советская власть, а второй — обновленческое церковное движение. Открыто высказываются ожидания скорого падения власти. В результате его речей происходят столкновения между разными группами, и отрицательные отношения и настроения тихоновской толпы растут с каждым днем, и в ближайшее время можно ожидать уличных столкновений. Считая своим гражданским долгом сообщить о сем Госполитуправлению, Епархиальный Совет обращает внимание на общественную опасность от речей епископа Илариона”.

В тот же день один из руководителей обновленческого движения, священник Владимир Красницкий, написал в ГПУ:

“Усердно прошу обратить внимание на крайне провокаторскую контрреволюционную деятельность тихоновского ассистента Илариона. 6 июля, проповедуя в Сретенском монастыре, он произнес такую погромную речь, что в толпе в ограде и на улице произошли физические столкновения, и дело окончилось арестами.

За пережитые десять дней тихоновцы чрезвычайно обнаглели, держат себя вызывающе и готовы перейти к избиению, и это настроение — определенно погромное и ярко антисоветское — создается им, епископом Иларионом.

Если его явно контрреволюционной деятельности не будет положен предел, то неизбежны общественные беспорядки и избиение церковных обновленцев”.

Летом 1923 года обновленцы стали вести переговоры о примирении с православными и созыве церковного Собора, на котором предполагалось предложить Патриарху Тихону уйти на покой — с тем чтобы захватить управление Церковью. Если бы Патриаршая Церковь не пошла на примирение, то и тогда сам факт ведения переговоров православных с обновленцами, за которыми стояло государство, был на руку последним, поскольку это могло вызвать в среде православных смятение и подорвать авторитет как самого Патриарха Тихона, так и его ближайших помощников.

Православную Церковь представляли на этих переговорах архиепископы Серафим (Александров) и Иларион (Троицкий), а также протоиерей Василий Виноградов. Со стороны обновленцев были архиепископ Евдоким (Мещерский) и некий Новиков. Встреча состоялась 26 августа 1923 года в день тезоименитства Патриарха Тихона, когда в Москву съехались, чтобы поздравить Святейшего, несколько десятков архиереев. Сам он в этот день служил в большом соборе Донского монастыря.

Встреча с обновленцами продолжалась около двух часов. В основном говорил архиепископ Евдоким, который требовал, чтобы Патриарх ради мира и блага Церкви отрекся от власти и чтобы члены патриаршей делегации сделали Патриарху таковое предложение. Выслушав его “предложение”, члены православной делегации ответили, что им поручено вести переговоры о примирении обновленцев с Патриархом, а не обсуждать вопрос об отречении Патриарха. Единственное, что они могут сделать, это передать с возможной точностью содержание речи архиепископа Евдокима и тем самым проинформировать Патриарха о действительных намерениях и взглядах его и возглавляемого им управления.

По возвращении в Донской монастырь делегация доложила Святейшему о наглых и провокационных предложениях обновленцев. Патриарх Тихон, выслушав, с добродушной улыбкой сказал: “Так я и предполагал обман; от Евдокима другого и ожидать было нельзя”. Тогда же Патриарх благословил собрать не успевших разъехаться по епархиям архиереев, чтобы члены делегации поставили их в известность о действиях обновленцев. В тот же день в Михайловской церкви Донского монастыря состоялся собор двадцати семи архиереев, на котором архиепископ Серафим (Александров), исполняя поручение Патриарха, рассказал архипастырям о результатах встречи с главой обновленцев.

В тот же день архиепископ Евдоким написал на имя своего рязанского управления, а также на имя митрополита Антония (Храповицкого) письмо, которое вскоре было опубликовано в газете “Известия” и вызвало немалое смущение среди православных:

“В Донском началось полное разложение и смятение. Тихон прислал уже к нам трех депутатов с просьбой о перемирии и примирении. На объединенном заседании даже его сторонники вынесли резолюцию: «сложить все полномочия и отдать себя на суд Собора епископов». Резолюция уже вручена Тихону… Бывший Патриарх Тихон запутался совершенно и, поняв это, подал заявление в Священный Синод о примирении с отколовшимися от него духовенством и народом. Смешанная комиссия, устами даже его ярых защитников (епископ Иларион Троицкий), вынесла ему следующую резолюцию: сложить все полномочия, удалиться в монастырь, ждать над собою суда Собора епископов. Резолюция вручена”.

В конце октября обновленцы снова предложили встретиться, предварительно заверив православных, что никакие неисполнимые условия ставиться не будут. Обновленцев на переговорах представляли архиепископы Алексий (Баженов) и Серафим (Руженцев). Православных — архиепископы Серафим (Александров) и Иларион (Троицкий). Встреча состоялась 20 октября 1923 года. Представители обновленцев прежде всего заявили, что сообщения архиепископа Евдокима о ходе переговоров не соответствуют действительности. Более того, они уже вовсе не настаивают на выставленных условиях. Православные иерархи потребовали от обновленцев запрещения в священнослужении женатых архиереев, второбрачных и третьебрачных клириков и признания Святейшего Патриарха законным главой Российской Церкви. Делегация обновленцев заверила, что она согласна с такими условиями. Но уже через неделю архиепископ Евдоким уведомил архиепископов Илариона и Серафима, что дальнейшие переговоры считает возможными только “при условиях, признанных вами ранее приемлемыми, а именно:

а) удаление бывшего Патриарха Тихона от дел управления,

б) удаление бывшего Патриарха Тихона на жительство впредь до Собора в Гефсиманский скит,

в) перенесение окончательного решения дела бывшего Патриарха Тихона на Собор”.

Возмущению православных архиереев, получивших провокационную бумагу, не было границ. В тот же день по благословению Святейшего участники переговоров — архиепископы Серафим (Александров), Иларион (Троицкий) и Тихон (Оболенский) — отправили архиепископу Евдокиму ответное письмо, где описывали бывшие в действительности содержание и ход переговоров. В нем они, в частности, писали:

“Мы полагаем, что прежде всяких новых переговоров должен быть исправлен тот вред, который нанесен делу церковного мира Вашими известиями, противоположными истине. По нашему убеждению, простой моральный долг обязывает Вас и Ваш Синод опубликовать разъяснение о том, что вышедшие от Вас известия о небывалом заявлении Святейшего Патриарха и никогда не существовавшей резолюции, которая будто бы была ему вручена, не соответствуют подлинной действительности.

Кроме того, мы не можем не обратить внимания на разосланный от имени Вашего Синода циркуляр, ныне напечатанный в № 1 «Вестника Священного Синода», стр. 16. Здесь на Святейшего Патриарха возводится явная неправда, будто бы он объединяет реакционные общественные силы для нового политического мятежа и взрыва и будто бы он управляет черносотенством и белогвардейщиной… Вовсе не какие-либо политические вожделения заставляют нас собраться вокруг Святейшего Патриарха, а только желание сохранить верность своему архиерейскому обещанию и соблюсти непоколебимым канонический порядок иерархического преемства. И в наших переговорах с Вами и с другими представителями Вашего Синода нами руководило исключительно одно желание — воссоединить со Святой Церковью отторгнувшихся от ее единства во время печальной смуты церковной. Это желание побуждает нас не уклоняться и от дальнейших переговоров, несмотря на тяжелые огорчения, которые доставили нам выше нами перечисленные факты; но эти переговоры, по нашему убеждению, возможны лишь в том случае, если не только подобные факты не будут повторяться вновь, но и имевшие место будут по возможности исправлены…”

Разумеется, обновленцы не стали публиковать опровержения, а все попытки православных сообщить об истинном положении дел наталкивались на сопротивление ГПУ.

Владыка Иларион неоднократно с успехом участвовал в публичных диспутах с обновленцами и атеистами.

Зачастую диспуты в Москве проводились между наркомом просвещения Луначарским и главой обновленцев Введенским. Но картина совершенно менялась, когда в диспутах дозволялось участвовать архиепископу Илариону. Владыка держался просто, серьезно, с достоинством, в его речи чувствовалась непоколебимая вера в правоту всего того, что он говорил; он, казалось, лишь делился своими знаниями и опытом; слушая архиепископа, присутствовавшие забывали и о наркоме просвещения Луначарском, и о предателе Церкви Введенском. Однажды, желая искусить архиепископа, Луначарский спросил его:

— Как же так, вы, служители культа, совершенно погрязли в противоречиях. С одной стороны, для вас Священное Писание — это нечто непререкаемое, а с другой, там ведь неоднократно говорится, что несть власти не от Бога. А советскую власть вы не любите. А советскую власть вы ругаете, недовольны ею. Как вы, гражданин Троицкий, ответите на этот вопрос?

— А мы разве говорим, что советская власть не от Бога? — сказал архиепископ. — Да, конечно, от Бога! В наказание нам за грехи…

15 ноября 1923 архиепископ Иларион был вновь арестован.

20 ноября Святейший Патриарх Тихон направил письмо в 5-й отдел Народного комиссариата юстиции, в котором выражалась просьба о расследовании причин ареста архиепископа Илариона и об ускорении его освобождения, так как Патриарху “по его возрасту и состоянию здоровья…… его помощь, как епископа энергичного и высокообразованного, крайне необходима и незаменима”. Далее Патриарх выражал опасения, что этот акт, если он не вызывается серьезной государственной необходимостью, “может создавать безо всякой нужды нежелательное тревожное настроение среди верующего населения”. Тучков на это письмо ответил отказом:

“Троицкий арестован за контрреволюционную деятельность, выразившуюся в антисоветской агитации на устраиваемых им диспутах, лекциях и распространении контрреволюционных слухов, так что просьбу бывшего Патриарха Тихона удовлетворить не нахожу возможным”.

7 декабря 1923 комиссия НКВД по административным высылкам приговорила владыку к трем годам заключения на Соловках.

В январе 1924 года архиепископ прибыл на пересыльный пункт на Поповом острове. Здесь его застало известие о смерти Ленина. В то время, когда в Москве помещали во временный мавзолей гроб с телом Ленина, заключенные по распоряжению лагерного начальства должны были молча стоять пять минут. Владыка Иларион лежал на нарах, когда посреди барака стоял строй заключенных, среди которых были и священнослужители. “Встаньте, все-таки великий человек, да и влетит вам, если заметят”, — убеждали его заключенные. Все кончилось, однако, благополучно, а владыка, обращаясь к духовенству, сказал: “Подумайте, отцы, что ныне делается в аду: сам Ленин туда явился, бесам какое торжество!”

Прибыв на Попов остров, владыка узнал, что обновленцы распространяют о нем через советскую прессу “сведения” о его якобы примирительном отношении к ним. Во избежание умножения соблазна архиепископ 17 июня 1924 года обратился к православным людям с письмом, в котором в резкой форме опровергал клевету.

В конце июня 1924 года после открытия навигации архиепископ Иларион был отправлен на Соловецкий остров; здесь он вязал сети на Филимоновой рыболовной тоне, был лесником, сторожем в Филипповой пустыни. Для него начался новый тернистый путь испытаний — не вольная теперь была ссылка, а узы, концлагерь. Но владыка и к этому испытанию был вполне приготовлен. То, что для другого могло явиться камнем преткновения и тяжелым переживанием, для него, православного богослова, стало украшением души.

В лагере владыка сохранил монашескую нестяжательность, детскую незлобивость и простоту. Он просто отдавал всем все, что у него просили. Ни на какие оскорбления окружающих никогда не отвечал, казалось, не замечая их. Он всегда был мирен и весел, и если даже что и тяготило его, он не показывал этого. Из всего происходящего с ним он всегда стремился извлечь духовную пользу, и таким образом, ему все служило ко благу.

На Филимоновой рыболовной тоне в десяти километрах от главного Соловецкого лагеря он находился вместе с двумя епископами и несколькими священниками. Об этой своей работе он говорил добродушно: “Все подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы показа, а теперь наоборот — богословцы рыбари показа”.

Советская власть в это время всем давала равные сроки: и выдающемуся архиерею, славно потрудившемуся рядом с Патриархом Тихоном в борьбе со злыми врагами Церкви — обновленцами, и молодому иеромонаху из Казани, чье “преступление” состояло в том, что он снял орарь с дьякона-обновленца и не позволил ему вместе с собою служить.  “Любочестив бо сый Владыка, — говорил по этому поводу архиепископ Иларион, — приемлет последнего, якоже и первого; упокоевает в единонадесятый час пришедшего, якоже делавшего от первого часа. И дела приемлет, и намерения целует, и деяния почитает, и предложения хвалит”.

Знавшие его в Соловках писали о нем:

“Он доступен был всем… с ним легко всем. Самая простая внешность — вот что такое был владыка. Но за этой заурядной формой веселости можно было постепенно усмотреть детскую чистоту, великую духовную опытность, доброту и милосердие, это сладостное безразличие к материальным благам, истинную веру, подлинное благочестие, высокое нравственное совершенство. Его обыкновенный вид скрывал от людей внутреннее делание и спасал его самого от лицемерия и тщеславия. Он был решительным врагом всякого лицемерия и показного благочестия. Каждого прибывавшего в Соловецкий лагерь священника владыка подробно расспрашивал обо всех предшествовавших заключению обстоятельствах.

— За что же вас арестовали? — спросил владыка прибывшего в лагерь игумена одного из монастырей.

— Да служил молебны у себя на дому, когда монастырь закрыли, — ответил тот, — ну, собирался народ, и даже бывали исцеления…

— Ах вот как, даже исцеления бывали… Сколько же вам дали Соловков?

— Три года.

— Ну, это мало, за исцеления надо бы дать больше, советская власть недосмотрела…”

В это время советское правительство и ОГПУ планировали в Церкви новый раскол. На этот раз его должен был возглавить архиепископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский), с которым Тучков уже провел переговоры, и тот выразил согласие возглавить соответствующую группу иерархов. В эту группу желательно было ввести архиерея, обладавшего бесспорным авторитетом, за которым пошли бы другие иерархи. И, конечно, лучше было бы, если бы этот архиерей в данный момент находился в заключении, то есть длительное время был лишен всей полноты сведений о происшедших церковных событиях, тогда его можно было бы ограниченно ставить о них в известность, даже и с помощью подлинных церковных документов.

Желая вовлечь архиепископа Илариона в раскол, Тучков распорядился перевести его из Соловков в Ярославское ОГПУ, предоставить ему отдельную камеру, возможность заниматься научной работой, вести деловую переписку и получать любые книги с воли, а тем временем хотел попытаться уговорить его на сотрудничество с ОГПУ.

5 июля 1925 года архиепископ Иларион был перевезен из Соловецкого лагеря в Ярославский политический изолятор.

Тучков дважды встречался с архиепископом Иларионом. Первый раз Тучков пришел к нему в камеру, где беседовал о церковных делах и о церковной жизни. Но поскольку владыка не был осведомлен о церковных событиях последних лет, проведя это время в концлагере, о чем он и упомянул, то беседа вышла малосодержательной. Во второй раз Тучков вызвал архиепископа в тюремную канцелярию и здесь снова завел разговор о церковных событиях последнего времени и между прочим предложил освободить его и возвратить на Московскую кафедру, но с условием, что он поддержит одну из групп духовенства, имелись в виду григорианцы. Архиепископ ответил, что ему сначала нужно переговорить с ними, так как некоторые ему незнакомы, а о других он знает слишком мало. Далее разговор коснулся современного положения Православной Церкви, и в частности организации Высшего Церковного Управления. Владыка сказал, что по настоящим обстоятельствам Высшее Церковное Управление может быть только временным, но организация такого временного управления весьма желательна. Причем оно в своем начале не должно быть самозванным, то есть должно организоваться с согласия патриаршего Местоблюстителя. Это церковное управление должно действовать в согласии с епископатом и объединять епископат. Оно ни в малейшей степени не должно напоминать характер деятельности так называемого обновленческого ВЦУ 1922–1923 годов. Православное церковное управление должно свою задачу считать ограниченной: его задача — созыв Собора, которому будет принадлежать полнота церковной власти. Что касается Собора, то он должен быть собран, а не подобран, как это было сделано ВЦУ в 1923 году. Собор должен организовать постоянное Церковное Управление, и при этом он должен рассеять подозрения, что за религиозной православной внешностью кроются политические вожделения.

Выслушав архиепископа, Тучков предложил письменно изложить его взгляды на церковные нужды настоящего времени, что и было им сделано. Он написал документ в двух экземплярах: один был адресован Тучкову, другой — заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому).

Текст этой «декларации» совершенно не удовлетворил Тучкова. Переговоры не привели ни к чему. Владыка был непримирим к обновленцам, отказался поддержать григорианский раскол, выставил требования, чтобы новое церковное управление непременно имело благословение Местоблюстителя.

У архиепископа Илариона и у Тучкова почти по всем пунктам были разные взгляды. Владыка предлагал представителям государства сотрудничать с Церковью, но на основании независимости Церкви, на основании положительного роста и духовной силы самой православной паствы, члены которой являются также и гражданами государства и, следовательно, составляют и его силу. Тучков хотел добиться сотрудничества иерархов на основе полного подчинения Церкви государству и в конце концов потребовал прямого осведомительства, как если бы владыка был одним из сотрудников ОГПУ. Тучков желал прежде физического уничтожения своего врага уничтожить его нравственно. Архиепископ ответил на эти предложения резким, категорическим отказом. Видя, что склонить на свою сторону этого выдающегося иерарха не удается, Тучков зло сказал: “Приятно с умным человеком поговорить. А сколько вы имеете срока в Соловках? Три года?! Для Илариона три года! Так мало?!”

26 февраля 1926 года архиепископа перевели из отдельной камеры в общую камеру тюрьмы в Коровниках. 15 марта владыка писал родственнице о происшедших в его жизни переменах:

“Есть здесь и плюсы и минусы. Плюсы: более свободная жизнь, неограниченная переписка… Минусы: я потерял свое милое одиночество, а вместе с ним и возможность заниматься так, как занимался раньше. Днем-то у нас еще хорошо: в огромной камере всего шесть человек остается и можно немного почитать и пописать, но вечером собирается целых двадцать человек, и тогда открывается такой дивертисмент, что просто беда. Камера, куда меня поселили, считается лучшей, в ней больше «интеллигенция», но увы! — теперь и интеллигенция мало отличается от дикарей по своим нравам.

Удивительное дело! Никто меня к тюремному заключению не приговаривал, и все-таки я сижу в тюрьме, где сидят все по определенным судебным приговорам. Но… удивляться уже давно перестал. Только почему это все со мной такие фокусы происходят? Ведь никого во всей тюрьме нет без приговора, кроме меня. Все наши прочие спокойно живут в Соловках, а я вот уже на второе место перебираюсь. Что-то еще неожиданного преподнесет мне время? Некоторые основания ждать нового у меня есть, но будет ли это все к добру — не знаю. Вообще у меня образовалась уже привычка к такой ненормальной и нелепой жизни. Как я тебе, помнишь, писал, я не сижу, а живу в тюрьме”.

Отношение владыки к обновленцам и всякого рода раскольникам оставалось непримиримым. И один из обновленческих архиереев, Гервасий Малинин, желая подчеркнуть эту непримиримость ближайшего помощника Патриарха Тихона, писал о нем в обновленческом журнале:

“Я встретился на прогулке по двору в Ярославской тюрьме «Коровники» с архиепископом Иларионом Троицким. Он меня узнал и удивился, зачем я попал в тюрьму. Он мне сказал:

— Зачем вы отошли от Патриарха Тихона и нарушили ту клятву, которую вы давали при хиротонии во епископа, что ничего общего не будете иметь с так называемой Живой церковью?

На это я сказал:

— Клятвы я не нарушал. С Живой церковью я не имел и не имею ничего общего.

— Вы отпали от Церкви, — сказал мне архиепископ Иларион.

— Это неправда, а вот вы, тихоновцы, фактически отпали. Восточные патриархи не с вами, а с нами.

— Какие мы тихоновцы; что вы треплете имя покойного Святейшего Патриарха Тихона? Мы православные. Восточные патриархи с нами, это я знаю документально, обновленцы врут. Введенский ваш изолгался…

Мне не пришлось с архиепископом Иларионом долго беседовать, потому что я тюремной администрацией был отозван и тут же освобожден из тюрьмы. На прощание мне архиепископ Иларион сказал:

— Я скорее сгнию в тюрьме, но своему направлению не изменю…”

1 апреля архиепископу Илариону стало определенно известно, что в ближайшие дни его отправят с этапом на Соловки. Узнав об этом, он писал родным:

«“Это переселение для меня, пожалуй, приятно. Ведь сидеть взаперти мне вовсе не следует. А там куда свободнее. Да и знакомые мне все места-то там. Друзей у меня там масса. С ними охота и повидаться. Вот одно только не особенно приятно, это — путешествие. Пожалуй, до самой Пасхи буду я странствовать до берега, то есть до Попова…

И зачем только меня тащили-то сюда? Пожалуй, и нужно было кое о чем поговорить, и говорили, да видно не очень-то речи мои понравились. Ну, что Бог ни делает, все к лучшему. Надеюсь, что и на этот раз будет именно к лучшему…”

С началом навигации архиепископ Иларион был отправлен на Соловки. В это время там по благословению архиепископа Евгения (Зернова) была написана церковная декларация, которая, по мнению ее составителей, должна была определить положение Православной Церкви в новых исторических условиях, а также взаимоотношения Церкви и государства. Когда владыка прибыл на остров, текст декларации был уже одобрен большинством архиереев. Единомыслен был с ними и архиепископ Иларион, лишь выразил сомнение, не будет ли некорректным поучать заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия, но по размышлении согласился, что это послание будет иметь для митрополита значение совета, который он волен принять или нет.

Осенью 1927 года началось новое смятение в церковной жизни, отчасти связанное с публикацией декларации митрополита Сергия. Архиепископ Иларион, отличавшийся большой выдержкой и мудростью, обладая широким историческим кругозором, собрал в “келью архимандрита Феофана полтора десятка епископов, некоторые из которых стали соблазняться происходящим на воле смятением, и убедил святителей ни при каких условиях не идти на раскол. «Никакого раскола! — сказал он. — Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это как на провокацию!»”

21 июня 1928 г. Владыка Иларион писал своим близким, что до крайней степени не сочувствует всем отделяющимся и считает их дело неосновательным, вздорным и крайне вредным. Такое отделение он считал «церковным преступлением», по условиям текущего момента весьма тяжким».

«Я ровно ничего не вижу в действиях митрополита Сергия и его Синода, чтобы превосходило меру снисхождения и терпения», заявляет он, а в письме от 12 августа 1928 г. развивает свою мысль, — «Везде писаны пустяки, кто напротив пишет. Какую штуку выдумали. Он, мол, отступник. И как пишут, будто без ума они. Сами в яму попадают и за собой других тащат». — При этом он делает заключение, что митр. Иосифу ничего не докажешь, «хоть лбом об стенку бейся», — что он, как допустивший грех отделения по злобе, останется до конца жизни при своих взглядах.

Много трудов положил архиепископ Иларион и для того, чтобы переубедить епископа Виктора (Островидова), близкого по направлению к иосифлянам. «Говорить с ним не приведи Бог», — пишет владыка в том же письме от 28 июня 1928 г. — «Ничего слушать не хочет и себя одного за правого почитает».

Несмотря на эту характеристику, архиепископ Иларион добился того, что епископ Виктор не только сознал свою неправоту, но и написал своей пастве, увещевая ее прекратить разделение.

14 октября 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило архиепископа к трем годам ссылки в Казахстан. Самое мучительное было в том, что теперь от Белого моря через всю страну до самых южных границ он должен был проехать этапным порядком, многократно останавливаясь на неопределенный срок в пересыльных тюрьмах. По сравнению с тем, что ему предстояло теперь, Соловки были отдыхом. Почти сразу же после отправки на материк его обокрали, и в Петроградскую тюрьму он прибыл в кишащем паразитами рубище. Впереди его ждал новый срок. Но у Господа был свой срок жизни праведника. На этапе владыка заболел тифом и 19 декабря был помещен в тюремную больницу, путь к которой он, изнемогая от болезни, прошел пешком. Из больницы он писал: “Я тяжело болен сыпным тифом, лежу в тюремной больнице, заразился, должно быть, по дороге; в субботу, 28 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли переживу…”

За несколько минут до кончины к нему подошел врач и сказал, что кризис миновал и что он может поправиться. Владыка едва слышно сказал: «Как хорошо! Теперь мы далеки от …», — и с этими словами скончался. Это случилось 28 декабря 1929 года.

Митрополит Серафим (Чичагов), занимавший тогда Ленинградскую кафедру, добился разрешения взять тело для погребения. В больницу доставили белое архиерейское облачение и белую митру. Покойного облачили и перевезли в церковь Ленинградского Новодевичьего монастыря. Он страшно изменился. В гробу лежал жалкий, весь обритый, седой старичок. Одна из родственниц покойного, увидевшая его в гробу, упала в обморок. Так он был непохож на прежнего Илариона.

Похоронили его на кладбище Новодевичьего монастыря, недалеко от могил родственников архиепископа, впоследствии Патриарха, Алексия.

Кроме митрополита Серафима и архиепископа Алексия, в погребении участвовали епископ Амвросий (Либин) Лужский и епископ Сергий (Зенкевич) Лодейнопольский.

Обновленцы не переставали клеветать на вл. Илариона и после его кончины. В журнале «Церковное Обновление» [3] был сделана попытка выставить архиепископа Илариона как сочувствовавшего обновленцам.

Архиепископ Иларион был выдающийся ученый и церковный писатель, один из крупнейших церковных деятелей того времени, богатырь духом и телом, чудесной души человек, наделенный Господом выдающимися богословскими дарованиями, непревзойденный оратор, жизнь свою положивший за Церковь Христову.

24 июля 1999 году состоялось обретение мощей владыки Илариона и перенесение их в Московский Сретенский монастырь.

Владыка Иларион причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 для общецерковного почитания.

Молитвы

Тропарь, глас 4

Во́ине Христо́в Иларио́не,/ сла́во и похвало́ Це́ркве Ру́сския,/ пред ги́бнущим ми́ром Христа́ испове́дал еси́,/ кровьми́ твои́ми Це́рковь утверди́ся,/ ра́зум Божестве́нный стяжа́л еси́,/ лю́дем ве́рным возглаша́ше:/ без Це́ркве несть спасе́ния.

Ин тропарь, глас тойже

Святителю Христов Иларионе,/ славо и похвало Церкве Русския,/ разум божественный стяжав,/ пред безбожники Христа дерзновенно исповедал еси,/ Егоже ради страдания претерпевая,/ людем верным возглашал еси:/ без Церкве несть спасения.

Кондак, глас 6

Иларио́не, священному́чениче Христо́в,/ служи́телей гряду́щаго анти́христа не убоя́лся еси́,/ Христа́ му́жески испове́дал еси́,/ за Це́рковь Бо́жию живо́т твой положи́,/ красо́ новому́ченик Росси́йских,/ Руси́ Святы́я похвало́,// ты Це́ркве на́шея сла́ва и утвержде́ние.

Ин кондак, глас 2

Славу мира сего оставив, Христу доблественне последовал еси и, святительское служение восприим, венцем мученичества украсился еси, и ныне, Престолу Божию предстоя, молися, Иларионе, иерарше премудре, спастися душам нашим.

Труды

• «О церковности духовной школы и богословской науки». Сергиев Посад, 1912. См. также «Богосл. Вестн.», 1912, ноябрь.
• «Триединство Божества и единство человечества». Москва, 1912.
• «Христианство или Церковь». Сергиев Посад, 1912 и 1913 гг.
• «История Плащаницы». Сергиев Посад, 1913. См. также «Богосл. Вестн.», 1912, февраль-март.
• «Наука и Жизнь». Москва, 1913.
• «О необходимости историко-догмат. апологии девятого члена Символа Веры». Сергиев Посад, 1913. См. также «Богосл. Вестн.», 1913, февраль.
• «Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве». Москва, 1913.
• «Замечания, поправки и дополнения к Православному догматическому богословию». Прот. Н.П. Малиновского, т. III и IV. Сергиев Посад, 1914.
• «Прогресс и преображение». Речь. Сергиев Посад, 1914. См. также «Богосл. Вестн.» 1914, октябрь-ноябрь.
• «Священное Писание и Церковь». Москва, 1914.
• «Единство идеала Христова». Письмо к другу. Сергией Посад, 1915. См. также «Христианин», 1915, январь-февраль.
• «Христианства нет без Церкви». Сергиев Посад, 1915.
• «Богословие и свобода Церкви». (О задачах освободительной войны в области русского богословия). «Богосл. Вестн.» 1915, октябрь, с. 98.
• «Проф. Митрофан Дмитриевич Муретов». (Скончался 11 марта 1917 г.) (Некролог). «Богосл. Вестн.» 1918, март, с. 5.
• «Библиография: на книгу Свящ. Д.В. Рождественского. «Учебное руководство по Св. Писанию», ч. 1, Петроград, 1915. «Богосл. Вестн.» 1915, апрель, с. 876.
• «Обновление академического храма и пострижение в монашество». (Речь). «Богосл. Вестн.» 1913, декабрь, с. 905.
• «Покровский академический храм к началу второго ??? «Богосл. Вестник»?
• «Краеугольный камень». (Мф. 16, 13-18) (Юбилейный сборник). Год издания неизвестен.
• Указ. на лит. труд см. «Богосл. Вестн.» 1915, X-XI-XII, с. 61, (отчет).
• «Единство Церкви и всемирная конференция христианства». «Богосл. Вестн.» 1917, январь, с. 1.
• «Открытие Всероссийского Церковного Собора». «Богосл. Вестн.» 1917, август-сентябрь, с. 275.
• «Почему необходимо восстановить патриаршество?» (Речь на Соборе). «Богосл. Вестн.» 1917, август-сентябрь.
• «Восстановление патриаршества». «Богосл. Вестн.» 1917, октябрь, декабрь, с. 418.
• «Письмо о Западе». «Христианин», 1915, март-июль.
• «Гностицизм и Церковь в отношении к Новому Завету». (Пробная лекция). «Богосл. Вестн.» 1911, июль-август, с. 493.
• Слово в день празднования 95-й годовщины от основания Московской духовной академии (1 октября 1909 г.). «Богосл. Вестн.» 1909, октябрь, с. 399.
• «Из академической жизни. Посещение Академии обер-прокурором Св. Синода В.К. Саблером». «Богосл. Вестн.» 1911, май, с. 252.
• «О церковном употреблении пасхальной еннеакэдекаетириды Анатолия Лаодикийского». «Богосл. Вестн.» 1916, январь, с. 48.
• В.А. «Понятие о Церкви в противоидейской полемике первых двух веков». «Богосл. Вестн.» 1912, май, с. 1, июнь, с. 241.
• «Вопрос о Церкви в догматической полемике с донатизмом оптат Милевийский». «Богосл. Вестн.» 1912, сентябрь, с. 247.
• «Вопрос о Церкви в полемике блаж. Августина против донатистов». «Богосл. Вестн.» 1912, октябрь, с. 297.
• «Воплощение и смирение». «Моск. Церк. Вед.» 1913, № 51-52.
• «Воплощение и Церковь». «Моск. Церк. Вед.» 1914, № 51-52.
• «Пасха Нетления». «Моск. Церк. Вед.» 1915, № 12-13.
• «Вифлеем и Голгофа». «Отдых Христ.» 1916, № 12.
• «Грех против Церкви». (Думы об интеллигенции). Петроград, 1916.
• «Постное и пост.»
• Богословие и свобода Церкви: О задачах освободительной войны в области русского богословия. М.: Сардоникс, 2005. 62 с.

Святитель Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский (11/24 июля, 15/28 декабря)

Святитель Иларион, в миру Владимир Троицкий, родился 13 сентября 1886 г. в семье сельского священника Алексея Троицкого. Отец будущего архиепископа служил в селе Липицы Каширского уезда Тульской губернии (в XIX веке Каширский уезд находился в Тульской губернии). Кроме Владимира в семье было еще два младших сына — Димитрий и Алексей, а также две дочери, которых звали Ольга  и София.  Троицкие  были родом из потомственных  священников. О деде Владимира, отце Петре, сохранились сведения как о человеке редкой образованности;  среди народа он пользовался великим авторитетом и любовью. Димитрий,  средний из братьев, впоследствии принял монашеский постриг с именем Даниил и стал епископом  Брянским.  Самый младший, Алексей, также избравший для себя стезю священника, сделался преемником своего отца по служению в Липицах. При большевиках он был репрессирован и погиб в лагере.

Жизнь семейства Троицких отличалась  патриархальной  строгостью и неукоснительным следованием православным обычаям. Супруга отца Алексея умерла рано; воспитанием детей после смерти матери занималась  ее незамужняя  сестра — учительница приходской школы. Нередко ей приходилось брать Володю с собой на уроки читать. А поскольку с раннего детства мальчик все церковные службы проводил на клиросе, он овладел и славянским языком. Будучи пяти лет, Владимир уже читал в храме Часы и Шестопсалмие.

Дух будущего борца за Церковь, богослова и мученика святителя Илариона воспитывался в благодатной среде сельского храма; дружная православная семья заложила  в нем основы того душевного здоровья, которое помогло ему выстоять в нечеловеческих условиях советских тюрем и лагерей. Мальчик рос в атмосфере не только благочестия, но и красоты. Прекрасные и величественные картины природы прививали его душе стремление к преображенному, восстановленному до своего райского состояния миру. Православный дух святителя Илариона отличался не только силой и крепостью, но одновременно утонченностью, изяществом, добротой и красотой. Устремленность к святости, пронизывающая его богословские сочинения, неотделима от стремления к высшей красоте.

Пожалуй, самой яркой чертой будущего святителя в детстве была жажда знания, желание учиться. Когда ему было пять лет, он задумал идти на учебу в Москву. Прихватив с собой букварь, мальчик взял за руку трехлетнего братишку, и, никому ничего не сказав, они пошли по дороге в направлении Москвы. Спустя некоторое  время в доме обнаружили  исчезновение  детей. От волнения мать потеряла сознание; отец Алексей же запряг в телегу лошадь и помчался на поиски. С людской помощью отец Алексей через несколько часов нагнал сыновей. На упреки родителя будущий архиепископ серьезно ответил: «Папа, не расстраивайся!  А как же Ломоносов? Ведь он пешком пошел в Москву, — и я тоже решил идти учиться!»

Когда Владимиру пришло время учиться, он с блеском прошел это поприще. Святитель Иларион (Троицкий), один из крупнейших представителей  русского академического  богословия XX века, получил  превосходное  духовное образование.  Вот его основные вехи. В 1900 г. — окончание Тульского духовного училища, в 1906 г. — завершение с отличием курса Тульской духовной семинарии  и поступление в Московскую духовную академию. В 1910 г. Владимир Троицкий заканчивает академию со степенью кандидата богословия и остается при ней в качестве профессорского стипендиата. А в 1913 г. он защищает магистерскую диссертацию; еще в 1912 г. она была опубликована в Сергиевом Посаде в качестве книги под названием «Очерки из истории догмата о Церкви». Стоит отметить, что Владимир Троицкий всегда был круглым отличником учебы. Помимо того, за свои студенческие работы он был в 1910 г. удостоен двух наград: премии Московского митрополита Макария — за лучшее семестровое сочинение  и премии  митрополита Московского Иосифа — за лучшую кандидатскую работу. Магистерская его диссертация также была отмечена: он получил за нее премию Московского митрополита Макария 1912–1913 гг.

Одновременно с присуждением Владимиру Троицкому степени магистра богословия в самом начале 1913 г. его утверждают в должности доцента академии по кафедре Нового Завета. А в мае 1913 г. Троицкий  становится профессором академии. Очень скоро он приобрел всеобщие любовь и уважение; среди преподавателей и студентов с ним была связана слава академического «столпа». В один из моментов жизни академии он был первым кандидатом на пост ее ректора. Причиной того, что был избран все же не он, было полное отсутствие у него жизненного практицизма, возвышенная «неотмирность».

Двадцать восьмого марта 1913 г. произошло событие особой важности в жизни Владимира Троицкого: он принял монашеский постриг с именем Илариона. Есть люди, с самого рождения предназначенные служить непосредственно Богу и словно невидимой стеной отгороженные от мира. Таким человеком был Владимир Троицкий.  Он не сомневался в своем монашеском призвании, которое для окружающих очевидным не было: душевная одаренность и внешняя красота, веселость и общительность могли вводить в заблуждение относительно внутреннего устроения и жизненных установок.

Во время пострига Владимир испытал великую радость, которая, по его собственному свидетельству, не оставляла его на протяжении двух месяцев. Одиннадцатого апреля 1913 г. его рукоположили во иеродиакона, 2 июня — во иеромонаха, а 5 июля отец Иларион  был возведен в сан архимандрита.  Как немногие, владыка Иларион умел проникаться настроением древних напевов и жить смыслами, содержащимися  в богослужебных текстах. Совершение Евхаристии становилось для него всякий раз великим событием.

Священномученик Иларион (Троицкий) был не только прирожденным монахом, ученым и педагогом: Бог в нужный момент призвал его к высшему церковно-общественному  служению, его натуре церковного деятеля был присущ святительский размах. Этот новый поворот в его жизненном пути произошел в 1917 г., когда ему пришлось участвовать в Поместном Соборе Русской Церкви.

На Собор отец Иларион пришел с идеей необходимости восстановления в Русской Церкви Патриаршества — идеей, которую он вынашивал  всю свою сознательную жизнь. Двадцать третьего октября  архимандрит  Иларион  произнес  на Соборе свою ставшую знаменитой речь «Почему необходимо восстановить Патриаршество?». В основу ее он положил свое убеждение в том, что «Патриаршество есть основной закон высшего управления каждой Поместной Церкви» и что, если мы не хотим порывать с вековым церковным преданием, то не имеем права отвергнуть патриаршество. Думается, в том, что выбор Собора осуществился в конце концов в пользу Патриаршества (это произошло 30 октября), была немалая заслуга и архимандрита Илариона.

Сразу после избрания Патриарха  архимандрит Иларион становится его секретарем и главным консультантом по богословским вопросам. За этой респектабельной в другие времена должностью ученого секретаря стояла на деле роль человека, всегда находящегося под вражеским ударом. Перед Патриархом стояла труднейшая задача сохранения Церкви — этого корабля спасения посреди бушующей враждебной  стихии. И во всех контактах с советской властью — при переговорах с Тучковым, встречах с «революционным» духовенством и т.д. — святитель Иларион  заслонял  собою Патриарха.  Келейник  Святейшего Яков Полозов  погиб от руки наемного убийцы, обращенной против Патриарха. Судьба священномученика Илариона оказалась сходной: он стал жертвой мести Тучкова Патриарху.

В марте 1919 г. архимандрит Иларион был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Причины ареста он и сам не понимал; видимо,  он был схвачен из-за одной своей близости к Патриарху. Через два месяца свяшенномученика  освободили. После выхода на волю отец Иларион поселился в Москве у своего земляка и друга по академии священника Владимира Страхова. Отец Владимир служил в церкви  Святой  Троицы в Листах, находящейся на Сретенской улице; его квартира тоже была неподалеку. Деятельность архимандрита Илариона в Сергиевом Посаде после закрытия академии летом 1919 г. прекратилась. С начала же 20-х гг. установилась его тесная связь со Сретенским монастырем. До своего ареста в ноябре 1923 г. святитель Иларион был настоятелем Сретенского монастыря.

В мае 1920 г. в день памяти священномученика Патриарха Ермогена произошло одно из ключевых событий в жизни архимандрита Илариона: он был возведен в святительский  сан. Святейшим Патриархом Тихоном была совершена хиротония архимандрита Илариона во епископа Верейского, викария Московской епархии. В своем слове Патриарх Тихон особо отметил это совпадение, предсказав новопоставленному архиерею за твердость в вере исповеднический венец. Владыка Иларион ответил на патриаршее слово замечательной, проникновенной речью, в которой выразилось его глубокое понимание как нынешнего состояния Церкви, так и собственной судьбы. К этому времени была пролита уже кровь сотен мучеников за веру; надвигались еще более страшные гонения, и святитель предвидел это. Он вступил на епископскую стезю с полным сознанием того, что его ожидает, с готовностью к мученичеству.

После принятия епископского сана святитель по-прежнему жил в квартире священника Страхова на Сретенке: помещения Сретенского монастыря захватывало государство, монахи выселялись оттуда, и обосноваться в монастыре у святителя возможности не было. Ежедневно первую половину дня святитель Иларион проводил у Патриарха в Донском монастыре; очень часто он сослужил Святейшему. За год своего епископства им были отслужены сто сорок две обедни, примерно  столько же всенощных и произнесено триста тридцать проповедей. Известность святителя и любовь к нему церковного народа возрастали; за ним стало закрепляться имя «Иларион Великий».

Когда в 1921 г. в ряде губерний  России вспыхнул голод, то всюду совершались  всенародные  моления  о спасении погибающих. Во время одного из таких молений в Храме Христа Спасителя, когда служил Патриарх, святителем Иларионом было сказано пламенное  слово о помощи. Громадный, переполненный  народом храм, казалось, слился в общей молитве и жертвенном порыве. Обострением ситуации в стране власти воспользовались для нанесения Церкви очередного удара. После декрета ВЦИК от февраля  1922 г. относительно  изъятия церковных ценностей, приведшего к народным волнениям, по стране покатился вал репрессий. В апреле 1922 г. был арестован Патриарх Тихон. Еще раньше, 22 марта, оказывается  под арестом святитель Иларион, которому выпало на долю разделить крест Патриарха. В июне он высылается на год из Москвы в Архангельск: в мае власть в Церкви захватили обновленцы, и безбожники  сделали ставку на них, намереваясь поставить Патриаршую Церковь вне закона.

Когда в июне 1923 г. Патриарха Тихона освободили из-под стражи, его правой рукой стал святитель Иларион, уже вернувшийся из ссылки (вскоре он был возведен в архиепископский сан). Положение Церкви в этот момент было таково, что, казалось, она вот-вот погрузится в бездну обновленческого растления. Государство поддерживало обновленцев и одновременно взяло курс на упразднение  «тихоновских» православных общин. В чрезвычайно напряженных переговорах с Тучковым святитель добился от власти смягчения ее политики в отношении Церкви. А когда началось массовое возвращение в Церковь обновленцев, благодаря именно святителю Илариону церковная жизнь в Москве была налажена в кратчайший срок. Святитель разработал чин покаяния и сам принял исповедь сотен обновленцев — священников и мирян.

Сретенский монастырь после захвата обновленцами власти в Церкви был занят сторонниками  «митрополита» Антонина (Грановского). Летом 1923 г. святитель Иларион прибыл в Сретенский монастырь и изгнал из него обновленцев. При этом он совершил беспрецедентное святительское деяние: заново, великим чином освятил престол и собор Сретенского монастыря. Этим он показал, что грех и нечестие отступничества от Церкви требуют особого очищения. Молва об этом сразу разнеслась не только по Москве, но и по всей России. Обновленцы целыми приходами  и общинами  каялись и возвращались в Церковь. Следует заметить, что освящение Сретенского монастыря и торжественное изгнание из него обновленцев произошли  в буквальном смысле слова под носом ЧК — Сретенский монастырь находится на улице Большая Лубянка. И конечно же, ни лидеры обновленчества, ни их покровители-чекисты не могли простить святителю Илариону своего страшного поражения. Осенью 1923 г. власти предприняли новую попытку  подорвать изнутри Патриаршую Церковь: Тучков потребовал от Патриарха немедленно начать примирение  с обновленческим «архиепископом» Евдокимом (Мещерским). Патриарх самым решительным образом отказался… Через несколько дней был арестован архиепископ Иларион, на которого Тучков возложил главную ответственность за провал своей политики.

Владыку осудили на три года концлагерей. Первого января 1924 г. он был привезен на пересыльный пункт на Поповом острове, а в июне отправлен на Соловки. На берегу залива Белого моря он работал сетевязальщиком и рыбаком; был лесником, живя в Варваринской часовне; как сторож жил в Филипповской пустыни. В лагере святителя не оставляли бодрость и духовная радость. Это состояние имело благодатный характер: оно было следствием Божией  помощи  и напряженного внутреннего делания, продолжавшихся в страшных концлагерных условиях.

Святитель нередко стремился поднять дух своих солагерников шутками. Но эти шутки, обращенные против гонителей, были выражением его великого мужества. И в заключении святитель остался внутренне свободным человеком. «Чарующий дух нестяжания» позволял ему не замечать лишений, прощать уголовникам, кравшим его вещи, — если же у него что-то просили, он отдавал не задумываясь. Удивительным было отношение владыки к окружающим. Казалось, что внешнее состояние другого человека вообще не важно для него. В той уважительности, с которой он относился даже и к представителям «дна», не было ничего показного: святитель умел распознавать образ Божий в любом человеке. Люди отвечали ему за любовь искренним уважением и любовью.

Единственное  в истории  Соловецкого  лагеря пасхальное богослужение (1926 г.) возглавлял святитель Иларион (Троицкий). По воспоминаниям соловецкого узника священника Павла Чехранова, служба (проведенная  по инициативе  святителя Илариона) состоялась втайне от начальства в недостроенной пекарне. Участвовали, кроме отца Павла, в ней всего два человека — епископ Нектарий (Трезвинский)  и архиепископ Иларион (Троицкий).

В лагере владыка пользовался  великим почетом. Многие видели в нем духовного отца; а в отношении душ, уже отравленных неверием, он был миссионером. Авторитет святителя был так высок, что вскоре сведения о его лагерной деятельности дошли до эмиграции. И благодаря, в частности, ему Соловецкий лагерь в 20-х гг. был своеобразным духовным очагом, возле которого многие нашли спасение.

В конце лета 1925 г. святителя внезапно перевели из Соловков в ярославскую тюрьму. Это было сделано ради того, чтобы склонить священномученика к присоединению к новому обновленческому расколу — григорьевщине. В разговоре с агентом ГПУ святитель решительно отверг это предложение. Через год святителю дали новый трехлетний срок. Основанием для этого было сделано «разглашение» святителем  среди заключенных содержания его разговора с агентом. Весной 1926 г. святитель вновь оказывается на Соловках. По-прежнему судьба Церкви занимает все его помыслы. В условиях враждебного  окружения Церковь могла устоять, лишь сохраняя единство и добившись легализации. Поэтому после выхода в свет декларации митрополита Сергия от 16/29 июля 1927 г. святитель поддержал ее позицию. Вот как свидетельствует об этом митрополит Мануил (Лемешевский): «В ноябре 1927 г. некоторые из соловецких епископов начали было колебаться в связи с иосифлянским расколом. Архиепископ Иларион сумел собрать до пятнадцати епископов в келии архимандрита Феофана, где все единодушно постановили  сохранять верность Православной  Церкви, возглавляемой митрополитом Сергием. «Никакого раскола! — возгласил архиепископ Иларион. — Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это как на провокацию!» Осенью 1929 г. срок заключения святителя Илариона заканчивался. Однако власти не собирались выпускать его на волю; накручивая ему все новые сроки, они надеялись сгноить его в тюрьме. В октябре священномученик был вновь осужден на три года, на этот раз на поселение в Среднюю Азию. Повезли его туда этапным порядком — от одной пересыльной  тюрьмы к другой. В дороге святитель заразился сыпным тифом, вспыхнувшим среди заключенных. Без вещей (в пути его обокрали), в одном рубище, кишащем насекомыми, в горячке его привезли в Ленинград и поместили в тюрьму. Через день при температуре 41°, изнемогая,  он пешком перебрался в больницу имени доктора Гааза. Помочь страдальцу было уже невозможно. Спустя несколько дней начался бред, перешедший в агонию. В бреду священномученик говорил: «Вот теперь я совсем свободен!»

Врач, присутствовавший при его кончине, был свидетелем того, как святой благодарил Бога, радуясь близкой встрече с Ним. Он отошел ко Христу со словами: «Как хорошо! Теперь мы далеки от…»

Это произошло 28 декабря 1929 г. Славный жизненный путь священномученика был увенчал блаженной кончиной. Ленинградский митрополит  Серафим (Чичагов)  добился у властей разрешения похоронить святителя в соответствии с его саном. Когда ближайшие родственники и друзья увидели его тело, святителя с трудом узнали: годы лагерей и тюрем превратили молодого, цветущего человека в седого старика. Похоронен священномученик был на кладбище Новодевичьего монастыря у Московской заставы. В 1999 г. состоялось обретение мощей владыки Илариона и перенесение их в Москву, в Сретенский монастырь.

Реабилитирован 4 апреля 1994 г. Генеральной прокуратурой РФ по годам репрессий — 1922, 1923; 20 августа 1993 г. —1926.

Канонизирован Архиерейским  Собором  Русской Православной Церкви, проходившим 13–16 августа 2000 г. Дни памяти 11/24 июля, 15/28 декабря.

Источник: http://kuz3.pstbi.ru/bin/code.exe/frames/m/ind_oem.html/ans 28 апреля 2018 г.

Иларион — значит «веселый» – Православный журнал «Фома»

Приблизительное время чтения: 7 мин.

28 декабря Русская Православная Церковь празднует память священномученика Илариона (Троицкого), архиепископа Верейского, викария Московской епархии.

Священномученик Иларион родился 13 сентября 1886 года в селе Липицы Каширского уезда Тульской губернии в семье священника Алексея Троицкого и в Крещении был наречен Владимиром. По окончании Тульского Духовного училища и Духовной семинарии он поступил в 1906 году в Московскую Духовную академию, которую окончил в 1910 году со степенью кандидата богословия и был оставлен при ней сначала профессорским стипендиатом, а через год — исправляющим должность доцента по кафедре Священного Писания Нового Завета. В свободное от преподавания время он писал магистерскую диссертацию на тему «Очерки из истории догмата о Церкви», которую защитил в 1912 году. Профессор С. С. Глаголев так отзывался о ней: «Такие книги, как книга господина Троицкого, не часто являются на Руси. Появление их есть праздник богословской науки». А профессор М. Д. Муретов писал: «Если бы от меня зависело, я без всяких колебаний признал бы диссертацию Троицкого вполне достойной не только магистерской, но и докторской степени». За это сочинение ему была присуждена премия митрополита Московского Макария.

В 1913 году он был пострижен в монашество с именем Иларион. Он писал тогда родным: «Что я теперь духовный, это меня почти не удивляет: как будто так и следовало, — даже странным стал казаться прежний светский вид. К новому имени привык, хотя и мирское еще не забыто. А все же своих “мирских” друзей вспоминаю очень часто. Думается мне, что в отношении к ним и в монашестве я не имею повода перемениться. Интересно, конечно, как вы рассуждаете обо мне теперь: “Пропал человек неизвестно из-за чего”, “Что сделал с собой?” Эх, мир, мир! Я мир понял и примирился с ним, и очень жаль, что мир вовсе не хочет примириться с монашеством. А стоит только сознаться: “ведь не одна же форма жизни должна быть для всех”. Я избрал ту, которая мне казалась, а теперь и оказалась наиболее подходящей. Не жалейте, а сорадуйтесь, потому что я теперь радуюсь. А что значит Иларион? Веселый».

В том же году он был назначен на должность инспектора Московской Духовной академии, рукоположен во иеромонаха и возведен в сан архимандрита. Это был самый молодой архимандрит и профессор в России того времени.

После Февральской революции 1917 года в Москве открылся Поместный Собор. Архимандрит Иларион стал на нем энергичным защитником восстановления в Русской Православной Церкви патриаршества. Выступая на Соборе, он сказал: «Наше патриаршество уничтожено было Петром I. Кому оно помешало? Соборности, Церкви?.. Нет, не соборности и не Церкви помешало у нас патриаршество. Кому же?.. Московскому единодержавию, преобразованному Петром в неограниченное самодержавие, помешало русское патриаршество. В столкновении с государственной властью угасло на время русское патриаршество, и во главе Русской Церкви стала неведомая всей Христовой Церкви коллегия… Учреждение коллегии было… новостью в Церкви Христовой; новость эта создана была… вовсе не ради пользы церковной…»

В 1919 году архимандрит Иларион был арестован и три месяца провел в Бутырской тюрьме. Точно оправдывая свое имя, из тюрьмы он писал: «Жизнь идет размеренная, правильная. .. Сейчас в камере собралось у нас три профессора. Читаем время от времени лекции… Прямо считаю нужным сказать, что эти два месяца прожил я и не без пользы, и даже интереснее, чем жил бы вне тюрьмы».

В 1920 году архимандрит Иларион был рукоположен во епископа Верейского, викария Московской епархии. В своей речи при наречении он, воздавая хвалу Церкви, сказал: «Церковь Божия, стоит непоколебимо, лишь украшенная, яко багряницею и виссом, кровьми новых мучеников. Что мы знали из церковной истории, о чем читали у древних, то ныне видим своими глазами: Церковь побеждает, когда ей вредят… Среди ветров лжеучений, среди мутных яростных волн злобы, лжи и клеветы неистовых врагов как скала стоит Церковь, та Русская Православная Церковь, о которой так любили недавно повторять, что она в параличе, что лишь полицейской силой государства держится она. Но вот силы государства направились против Церкви, и наша Церковь дала больше мучеников и исповедников, нежели предателей и изменников».

Со времени рукоположения во епископа он стал одним из ближайших помощников Патриарха Тихона. В 1922 году советские власти арестовали епископа Илариона, обвинив его в активной помощи Патриарху. Он был приговорен к ссылке в Архангельск, откуда писал: «Живу я очень скромно и убого, но душа моя насыщается за обильной трапезой книг по русской церковной истории».

В 1923 году епископ Иларион вернулся из ссылки и Патриарх Тихон возвел его в сан архиепископа. Владыка снова стал помощником Патриарха.

В конце 1923 года архиепископ Иларион (Троицкий) снова был арестован и, несмотря на настоятельную просьбу к властям Патриарха Тихона о его освобождении, приговорен к трем годам заключения в Соловецком концлагере. Людям, помогавшим ему во время его архангельской ссылки, он добродушно писал: «Я теперь давно уже не у дел; отдыхаю и живу мирно на Соловках. Жизнь моя здесь совершенно благополучная. Никакого горя, нужды или утеснения я не испытываю. Архангельский год мне памятен, и я часто его вспоминаю. Вспоминаю с благодарным чувством и всех добрых архангельцев… Обо мне знайте только то, что я живу очень хорошо, крепок здоровьем, бодр духом. ..»

Архиепископ Иларион, как подлинный христианский богослов, старавшийся видеть Бога везде, на всяком месте и во всякое время, и самый Соловецкий лагерь воспринял как суровую школу добродетелей — нестяжания, кротости, смирения, воздержания, терпения и трудолюбия. Его нельзя было опечалить ничем — и это его настроение поднимало дух у окружающих. Ко всем он относился с любовью и пониманием. В каждом человеке он ощущал образ и подобие Божие, жизнью каждого человека интересовался искренне. Воистину он был кроток и смирен сердцем, не только находя в этом покой для своей души, но вселяя мир и покой в смятенные души окружавших его людей.

В 1925 году архиепископа Илариона перевезли из Соловков в ярославскую тюрьму, откуда он писал своей родственнице: «Ты спрашиваешь, когда кончатся мои мучения? Я отвечу так: мучений я не признаю и не мучаюсь. При моем “стаже” меня ведь тюрьмой не удивишь и не испугаешь. Я уже привык не сидеть в тюрьме, а жить в тюрьме».

В ярославской тюрьме власти вступили с ним в переговоры, предлагая занять одно из руководящих мест в Церкви, если он согласится на тесное с ними сотрудничество. Архиепископ отказался и был снова возвращен в Соловецкий концлагерь. В 1926 году архиепископ Иларион без всякого нового судебного разбирательства был приговорен еще к трем годам заключения на Соловках. Из Соловков он писал: «Выкинут я стихией на далекий остров. Но сожаления я стараюсь не растравливать в душе моей, на окружающее стараюсь не обращать внимания, а жизнь наполнять тем, чем можно. И так за долгие годы привык и живу не тужу. На лучшее не надеюсь, от худшего не отрекаюсь. Какова есть о мне воля Божия — так пусть и будет».

В праздник Покрова Божией Матери, 14 октября 1929 года, последовал новый и последний приговор — три года ссылки в Казахстан. Во время этапа архиепископ тяжело заболел сыпным тифом и 19 декабря был помещен в ленинградскую тюремную больницу, где и скончался 28 декабря 1929 года. Тело его было выдано для церковного погребения. В отпевании и погребении участвовали митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов) с тремя архиереями и множеством духовенства. Архиепископ Иларион был погребен на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря. В 1999 году были обретены его святые мощи и в том же году перенесены в Сретенский монастырь в Москве.

Цитата:

«Идолы всё больше и больше вытесняют Христа из жизни людской. Все касающееся веры более и более становится в наши дни “частным делом”, даже таким, которое постоянно нужно прятать в самой сокровенной “клети”, которому нет и быть не должно никакого места в жизни. В наши дни христианство проявляется только как личное потаенное благочестие, но совсем оскудела христианская жизнь… Общество предпочитает идти на торжище скучного мира, мечется там в потемках от одного блуждающего огонька к другому, гибнет духовным гладом, питается от рожец, приличных лишь свиньям, и не хочет избыточестовать хлебы в дому небесного Отца, который есть святая Церковь Православная. А если и говорят некоторые об участии в жизни церковной, то под этой жизнью разумеют не созидание тела Христова в общем братолюбии и духовных подвигах, нет, под жизнью Христовой Церкви разумеют ведение хозяйства, заведование столами торжников (Мф 21:12) да борьбу за какие-то права. И на месте святе хотят поставить свой бездушный мирской кумир!..
Недостаток преданности единому Богу вместе с желанием соединить поклонение Богу и идолам создали в наше время… взгляд на богословие как на одно только внешнее знание. Что такое богословие? Оно для многих есть только знание богословских истин, но не знание Бога. Знание же Бога есть наука опытная. Только чистые сердцем Бога узрят, и потому истинное богословие должно быть благочестием, и только тогда принесет оно плод по роду своему».
Из речи к 95-летию основания Московской Духовной академии студента 4 курса Владимира Троицкого

Священномученик Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский

Иларион (Троицкий) (1886-1929), архиепископ Верейский, викарий Московской епархии, священномученик. Память 15 декабря (28 декабря), в Соборе новомучеников и исповедников Российских и в Соборе Санкт-Петербургских святых.

В миру Троицкий Владимир Алексеевич, родился 13 сентября 1866 года в семье священника села Липицы Серпуховского уезда Московской губернии. Жена отца Алексея Троицкого умерла рано, и ему самому пришлось воспитывать детей, которых у него было пятеро: три сына и две дочери. Два сына — Владимир и Дмитрий — стали епископами, третий сын Алексей — священником.

Первоначальное образование будущий святитель получил в Тульском духовном училище, затем в семинарии, и в 1906 году был послан на казенный счет в Московскую духовную академию для продолжения образования.

В 1910 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия и оставлен профессорским стипендиатом.

Еще учась в академии, Владимир Алексеевич стал обнаруживать себя как крупнейший русский богослов, сосредоточив свое внимание на историко-догматической апологии девятого члена Символа веры, то есть на раскрытии православного учения о Церкви. В академии им — студентом, а затем преподавателем — были написаны и опубликованы работы: “Христианство или Церковь”, “Гностицизм и Церковь в отношении к Новому Завету”, “О церковности духовной школы и богословской науки”, “О необходимости историко-догматической апологии девятого члена Символа веры”, “Триединство Божества и единство человечества”, “Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве” и другие.

Он написал магистерскую диссертацию на тему “Очерки из истории догмата о Церкви”. В конце ноября 1912 назначенные рецензенты — профессора С. С. Глаголев и М. Д. Муретов — весьма высоко отозвались о труде автора. В отзыве С. С. Глаголева говорилось: “Такие книги, как книга господина Троицкого, не часто являются на Руси. Появление их есть праздник богословской науки”. Свой отзыв профессор М. Д. Муретов закончил словами: “Если бы от меня зависело, я без всяких колебаний признал бы диссертацию Троицкого вполне достойной не только магистерской, но и докторской степени”. 11 декабря 1912 года Владимир Алексеевич успешно защитил диссертацию. 16 января 1913 года Святейший Синод утвердил его в звании магистра богословия и в должности доцента. За лучшее магистерское сочинение ему была присуждена премия митрополита Московского Макария.

28 марта 1913 г. пострижен в монашество в Троице-Сергиевской Лавре, а через несколько дней рукоположен во иеромонаха и определен исполняющим должность доцента Московской духовной академии. Пострижение доставило иеромонаху Илариону великую духовную радость, о которой он писал впоследствии: «думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости». По его словам, эта радость, это ликование продолжалось у него два месяца, так что он порою думал, — не прелесть ли это?

30 мая 1913 г., он был назначен инспектором Московской духовной академии с возведением в сан архимандрита. 5 июля 1913 года он был возведен в сан архимандрита; это был самый молодой архимандрит и профессор в России того времени.
С получением нового назначения жизнь его совершенно переменилась. Он писал родным:

“Сейчас чувствую больше всего одно: совершенно выбит из колеи, разрушены до основания мои планы и намерения касательно ближайшего будущего, а оно у меня намечено было на целые годы. Настроение подавленное. Дел целая куча, в квартире базар, человек пятьдесят в день перебывает. Письма, телеграммы… Отвечать нужно, а иногда едва одно письмо за день написать ухитришься. Да и не скоро войдешь в новую колею. Летом, по крайней мере июль весь, придется сидеть в академии: буду я в своей особе совмещать и ректора, и инспектора, и помощника инспектора… Роптать не ропщу, потому что монах — церковная вещь. Личной жизни у него нет — один. Куда поставят — берись и работай. Три года уж каникул у меня не было, на нынешние было рассчитывал, но вышло не по-моему. Слава Богу за всё!”
3 декабря 1913 г. архимандрит Иларион утвержден в звании экстраординарного профессора по Священному Писанию Нового Завета. Был доктором богословия, хотя дата получения степени неизвестна.

Был членом Поместного Собора 1917-1918 гг., на котором выступал, как сторонник патриаршества.

10 марта 1919 года архимандрит Иларион был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Своим близким он писал из тюрьмы:

“Поздравляю вас с праздником. И приехал бы я на праздник, да не пускают меня. Завтра исполнится два месяца, как я арестант, и продолжаю состоять таковым, а сколько мне остается быть таковым — не знаю. Вызывали меня к следователю. «Дело» мое и следователю показалось смешным, и вины он никакой не нашел. «Завтра, — говорит, — об этом доложу в коллегии». Увы! После допроса прошло 16 дней, а я ничего о себе не знаю. Вопрос: почему? в нашей славной республике вообще ведь неуместен.

Живу я по-прежнему хорошо: совсем здесь обжился, будто так и нужно. Здесь я даже поправился, потолстел, физически чувствую себя совсем хорошо. Чтобы усилить циркуляцию крови — начал я ходить на работу, например выкачивать воду из тюремных подвалов. Хорошо, что несколько часов проведешь на воздухе и немного мускулы разовьешь. За работу еще фунт хлеба прибавляют. Питаюсь по настоящему времени прекрасно. Время идет незаметно; даже досадно, что, например, книги медленно читаются. Жизнь идет размеренная, правильная. Будь все это где-нибудь в хорошей местности, прямо санаторий. Весна что-то плохо о себе заявляет в природе, а потому как-то не обидно быть за стенами и решетками…
Сейчас в камере собралось у нас три профессора. Читаем время от времени лекции; прошли курс стенографии. Прямо считаю нужным сказать, что эти два месяца прожил я и не без пользы, и даже интереснее, чем жил бы вне тюрьмы”.

Это первое его тюремное заключение продолжалось около трех месяцев.

25 мая 1920 года был хиротонисан во епископа Верейского, викария Московской епархии.

За год своего архиерейства он отслужил сто сорок две обедни, более ста сорока всенощных и произнес триста тридцать проповедей, и это при том, что в тот год он два месяца проболел тифом, причем месяц ему пришлось пробыть дома безвыходно. Болезнь вызвала осложнение на сердце, и впоследствии при всяком переутомлении это давало о себе знать.

Сообщая о себе, епископ Иларион писал своим близким:

«Совсем потерял свободу. Будто арестант, прикованный к своей тачке, — так и живу. Не только дней нет свободных, нет и часа свободного, когда мог бы я заняться тем, чем хочется, а не тем, что нужно к спеху. Уж хоть бы в Бутырку на отдых взяли. Это единственная доступная нам дача или санаторий. Не знаю, как-то сил еще хватает, хотя нередко и силы падают, и дух оскудевает”. “Лето [1921 года] все прошло в непрерывных разъездах по Москве и по Московской губернии. Ведь и по Москве бывают концы больше десяти верст. Времени совсем не хватает, и все спешишь. Нередко и устаешь. Хорошо еще, что уставши, скоро я отхожу — видно, еще молод».

А за последний месяц опять осложнение жизни: снова арестовали преосвященного Петра, и опять за его стол сел принимать людей, чающих… преимущественно развода. Нет у меня ни утра, ни вечера… Некогда читать, некогда писать, некогда… даже грешить. Ради третьего, может быть, Господь и устраивает мне такую жизнь».
Активная церковная деятельность святителя, его проповеди за богослужениями и помощь патриарху Тихону, его блестящие выступления на диспутах были с раздражением отмечены властями. Владыка Иларион бывал кратковременно под арестом в 1920 и 1921 годах. 22 марта 1922 года епископ Иларион был снова арестован. Его обвинили в том, что он исполнял поручения патриарха, принимал в патриаршем подворье посетителей, приходивших за советом по церковным делам, устраивал диспуты и, обладая большой эрудицией в богословских вопросах, дискредитировал выступавших против него оппонентов-безбожников. 22 июня Коллегия ГПУ постановила выслать епископа на один год в Архангельскую губернию.

4 июля 1922 года епископ Иларион вместе с этапом заключенных прибыл в Архангельск и 10 июля был освобожден из тюрьмы. После ежедневной и ежечасной загруженности, после следствия и этапа ссылка показалась неожиданным отпуском. Большой город, почти в центре города — дом, в котором хозяева выделили ему отдельную комнату с выходящими на солнечную сторону окнами. Первое время он почти целыми днями ходил по набережной величественной Северной Двины, наслаждаясь свежим воздухом, покоем и свободой. Тем, что не надо постоянно усиливаться и принуждать себя к тому, чтобы переделать все необходимое, чего уже нельзя отложить, но для совершения чего уже нет сил. Правда, природа была непривычной, отовсюду наступали на жилье лес или болота, и почти совсем не было открытых пространств. Одно было прискорбно и заботило — невозможность, как ссыльному, постоянно служить в храме и известия о церковных событиях.

Так епископ Иларион прожил в Архангельске до конца года.

Епископ Иларион в это время получал много писем, часть из них приходила с оказией, часть по почте. Обширная переписка послужила причиной того, что ГПУ решило арестовать владыку и произвести у него обыск. Прочитав ордер на обыск и арест, епископ спросил: “Что же, вы арестуете меня независимо от результатов обыска?” Получив утвердительный ответ, владыка остался совершенно спокоен. Увидя, что сотрудник ГПУ откладывает письма, епископ заметил, что напрасно он это делает, потому что все они прошли через ГПУ и просмотрены; вот и на днях он получил очень неаккуратно заклеенное письмо, что ясно свидетельствует о том, что его в ГПУ уже прочитали. Пришедший во время обыска митрополит Серафим (Чичагов), также находившийся в ссылке, заметил, что это, вероятно, какое-то недоразумение, которое обязательно выяснится, и владыку освободят. Епископ Иларион только рукою махнул — какое уж там недоразумение.

Однако, несмотря на все попытки составить против епископа обвинение, этого сделать не удалось, и он был освобожден из тюрьмы. Но ГПУ не оставило намерения арестовать епископа, и за несколько дней до окончания срока ссылки, 13 июня 1923 года, в его квартире был снова произведен обыск. На этот раз вовсе ничего не нашли, кроме нескольких номеров газеты “Наука и религия”. Один из сотрудников ГПУ спросил:

— А где же письма, которые вы получали?
— Письма я сразу прочитывал, писал ответ и уничтожал, — ответил епископ.

За день до окончания ссылки, вечером 21 июня, преосвященного Илариона вызвали в Архангельское ГПУ и здесь объявили, что ему разрешено уехать. 5 июля он уже был в Москве. В тот же день в шесть часов вечера он отслужил всенощную в храме Сретенского монастыря, где до этого служили обновленцы. Перед началом богослужения владыка совершил чин освящения. Обращаясь к духовенству монастыря, он призвал его покаяться в обновленчестве и противлении Патриарху, причем принести покаяние принародное; непокаявшихся он не допустит до службы и не разрешит им входить в алтарь. На следующий день, в праздник Владимирской иконы Божией Матери, в Сретенском монастыре служил Патриарх. Народу собралось столько, что храм не мог вместить всех, и многие стояли в монастырской ограде, многие плакали. Служба, начавшаяся утром, закончилась только в шесть часов вечера, после того как Патриарх благословил весь народ.

В тот же день, 6 июля 1923 года, патриарх Тихон возвал его в сан архиепископа. Ближайший помощник Святейшего, преосвященнейший Петр (Полянский), был еще в это время в ссылке, и архиепископ Иларион стал первым помощником патриарха. В том же месяце святителю Илариону было вверено временное управление Московской епархией.

Реакция обновленцев была незамедлительной. Через три дня после состоявшегося в Сретенском монастыре богослужения, 9 июля 1923 года, Московский епархиальный совет (обновленческий) в составе Леонида (Скобеева), Иоанникия (Чанцева), Георгия (Добронравова) и некоторых других подал заявление в ГПУ. В нем говорилось:

“Московский Епархиальный Совет настоящим сообщает, что выступления епископа Илариона (гражданина Владимира Алексеевича Троицкого) во время его служения по храмам Москвы носят явно контрреволюционный и погромный характер; своими выступлениями означенный епископ возбуждает одну часть верующих на другую, в своих речах он ориентируется на самых крайних реакционеров и возбуждает их к активным действиям. В результате его речей в толпе поднимаются разговоры о необходимости восстановления монархии: «одного хозяина нашли, найдем и другого». Приводятся в разговорах цитаты из Апокалипсиса: что вслед за возвращением пастыря должен явиться и князь. Открыто ведутся речи о необходимости погрома евреев и прочее, что первый враг русского народа советская власть, а второй — обновленческое церковное движение. Открыто высказываются ожидания скорого падения власти. В результате его речей происходят столкновения между разными группами, и отрицательные отношения и настроения тихоновской толпы растут с каждым днем, и в ближайшее время можно ожидать уличных столкновений. Считая своим гражданским долгом сообщить о сем Госполитуправлению, Епархиальный Совет обращает внимание на общественную опасность от речей епископа Илариона”.

В тот же день один из руководителей обновленческого движения, священник Владимир Красницкий, написал в ГПУ:

“Усердно прошу обратить внимание на крайне провокаторскую контрреволюционную деятельность тихоновского ассистента Илариона. 6 июля, проповедуя в Сретенском монастыре, он произнес такую погромную речь, что в толпе в ограде и на улице произошли физические столкновения, и дело окончилось арестами.

За пережитые десять дней тихоновцы чрезвычайно обнаглели, держат себя вызывающе и готовы перейти к избиению, и это настроение — определенно погромное и ярко антисоветское — создается им, епископом Иларионом.

Если его явно контрреволюционной деятельности не будет положен предел, то неизбежны общественные беспорядки и избиение церковных обновленцев”.
Летом 1923 года обновленцы стали вести переговоры о примирении с православными и созыве церковного Собора, на котором предполагалось предложить Патриарху Тихону уйти на покой — с тем чтобы захватить управление Церковью. Если бы Патриаршая Церковь не пошла на примирение, то и тогда сам факт ведения переговоров православных с обновленцами, за которыми стояло государство, был на руку последним, поскольку это могло вызвать в среде православных смятение и подорвать авторитет как самого Патриарха Тихона, так и его ближайших помощников.

Православную Церковь представляли на этих переговорах архиепископы Серафим (Александров) и Иларион (Троицкий), а также протоиерей Василий Виноградов. Со стороны обновленцев были архиепископ Евдоким (Мещерский) и некий Новиков. Встреча состоялась 26 августа 1923 года в день тезоименитства Патриарха Тихона, когда в Москву съехались, чтобы поздравить Святейшего, несколько десятков архиереев. Сам он в этот день служил в большом соборе Донского монастыря.

Встреча с обновленцами продолжалась около двух часов. В основном говорил архиепископ Евдоким, который требовал, чтобы Патриарх ради мира и блага Церкви отрекся от власти и чтобы члены патриаршей делегации сделали Патриарху таковое предложение. Выслушав его “предложение”, члены православной делегации ответили, что им поручено вести переговоры о примирении обновленцев с Патриархом, а не обсуждать вопрос об отречении Патриарха. Единственное, что они могут сделать, это передать с возможной точностью содержание речи архиепископа Евдокима и тем самым проинформировать Патриарха о действительных намерениях и взглядах его и возглавляемого им управления.

По возвращении в Донской монастырь делегация доложила Святейшему о наглых и провокационных предложениях обновленцев. Патриарх Тихон, выслушав, с добродушной улыбкой сказал: “Так я и предполагал обман; от Евдокима другого и ожидать было нельзя”. Тогда же Патриарх благословил собрать не успевших разъехаться по епархиям архиереев, чтобы члены делегации поставили их в известность о действиях обновленцев. В тот же день в Михайловской церкви Донского монастыря состоялся собор двадцати семи архиереев, на котором архиепископ Серафим (Александров), исполняя поручение Патриарха, рассказал архипастырям о результатах встречи с главой обновленцев.

В тот же день архиепископ Евдоким написал на имя своего рязанского управления, а также на имя митрополита Антония (Храповицкого) письмо, которое вскоре было опубликовано в газете “Известия” и вызвало немалое смущение среди православных:

“В Донском началось полное разложение и смятение. Тихон прислал уже к нам трех депутатов с просьбой о перемирии и примирении. На объединенном заседании даже его сторонники вынесли резолюцию: «сложить все полномочия и отдать себя на суд Собора епископов». Резолюция уже вручена Тихону… Бывший Патриарх Тихон запутался совершенно и, поняв это, подал заявление в Священный Синод о примирении с отколовшимися от него духовенством и народом. Смешанная комиссия, устами даже его ярых защитников (епископ Иларион Троицкий), вынесла ему следующую резолюцию: сложить все полномочия, удалиться в монастырь, ждать над собою суда Собора епископов. Резолюция вручена”.

В конце октября обновленцы снова предложили встретиться, предварительно заверив православных, что никакие неисполнимые условия ставиться не будут. Обновленцев на переговорах представляли архиепископы Алексий (Баженов) и Серафим (Руженцев). Православных — архиепископы Серафим (Александров) и Иларион (Троицкий). Встреча состоялась 20 октября 1923 года. Представители обновленцев прежде всего заявили, что сообщения архиепископа Евдокима о ходе переговоров не соответствуют действительности. Более того, они уже вовсе не настаивают на выставленных условиях. Православные иерархи потребовали от обновленцев запрещения в священнослужении женатых архиереев, второбрачных и третьебрачных клириков и признания Святейшего Патриарха законным главой Российской Церкви. Делегация обновленцев заверила, что она согласна с такими условиями. Но уже через неделю архиепископ Евдоким уведомил архиепископов Илариона и Серафима, что дальнейшие переговоры считает возможными только “при условиях, признанных вами ранее приемлемыми, а именно:

а) удаление бывшего Патриарха Тихона от дел управления,
б) удаление бывшего Патриарха Тихона на жительство впредь до Собора в Гефсиманский скит,
в) перенесение окончательного решения дела бывшего Патриарха Тихона на Собор”.
Возмущению православных архиереев, получивших провокационную бумагу, не было границ. В тот же день по благословению Святейшего участники переговоров — архиепископы Серафим (Александров), Иларион (Троицкий) и Тихон (Оболенский) — отправили архиепископу Евдокиму ответное письмо, где описывали бывшие в действительности содержание и ход переговоров. В нем они, в частности, писали:

“Мы полагаем, что прежде всяких новых переговоров должен быть исправлен тот вред, который нанесен делу церковного мира Вашими известиями, противоположными истине. По нашему убеждению, простой моральный долг обязывает Вас и Ваш Синод опубликовать разъяснение о том, что вышедшие от Вас известия о небывалом заявлении Святейшего Патриарха и никогда не существовавшей резолюции, которая будто бы была ему вручена, не соответствуют подлинной действительности.

Кроме того, мы не можем не обратить внимания на разосланный от имени Вашего Синода циркуляр, ныне напечатанный в № 1 «Вестника Священного Синода», стр. 16. Здесь на Святейшего Патриарха возводится явная неправда, будто бы он объединяет реакционные общественные силы для нового политического мятежа и взрыва и будто бы он управляет черносотенством и белогвардейщиной… Вовсе не какие-либо политические вожделения заставляют нас собраться вокруг Святейшего Патриарха, а только желание сохранить верность своему архиерейскому обещанию и соблюсти непоколебимым канонический порядок иерархического преемства. И в наших переговорах с Вами и с другими представителями Вашего Синода нами руководило исключительно одно желание — воссоединить со Святой Церковью отторгнувшихся от ее единства во время печальной смуты церковной. Это желание побуждает нас не уклоняться и от дальнейших переговоров, несмотря на тяжелые огорчения, которые доставили нам выше нами перечисленные факты; но эти переговоры, по нашему убеждению, возможны лишь в том случае, если не только подобные факты не будут повторяться вновь, но и имевшие место будут по возможности исправлены…”
Разумеется, обновленцы не стали публиковать опровержения, а все попытки православных сообщить об истинном положении дел наталкивались на сопротивление ГПУ.

Владыка Иларион неоднократно с успехом участвовал в публичных диспутах с обновленцами и атеистами.

Зачастую диспуты в Москве проводились между наркомом просвещения Луначарским и главой обновленцев Введенским. Но картина совершенно менялась, когда в диспутах дозволялось участвовать архиепископу Илариону. Владыка держался просто, серьезно, с достоинством, в его речи чувствовалась непоколебимая вера в правоту всего того, что он говорил; он, казалось, лишь делился своими знаниями и опытом; слушая архиепископа, присутствовавшие забывали и о наркоме просвещения Луначарском, и о предателе Церкви Введенском. Однажды, желая искусить архиепископа, Луначарский спросил его:

— Как же так, вы, служители культа, совершенно погрязли в противоречиях. С одной стороны, для вас Священное Писание — это нечто непререкаемое, а с другой, там ведь неоднократно говорится, что несть власти не от Бога. А советскую власть вы не любите. А советскую власть вы ругаете, недовольны ею. Как вы, гражданин Троицкий, ответите на этот вопрос?

— А мы разве говорим, что советская власть не от Бога? — сказал архиепископ. — Да, конечно, от Бога! В наказание нам за грехи…

15 ноября 1923 архиепископ Иларион был вновь арестован.

20 ноября Святейший Патриарх Тихон направил письмо в 5-й отдел Народного комиссариата юстиции, в котором выражалась просьба о расследовании причин ареста архиепископа Илариона и об ускорении его освобождения, так как Патриарху “по его возрасту и состоянию здоровья…… его помощь, как епископа энергичного и высокообразованного, крайне необходима и незаменима”. Далее Патриарх выражал опасения, что этот акт, если он не вызывается серьезной государственной необходимостью, “может создавать безо всякой нужды нежелательное тревожное настроение среди верующего населения”. Тучков на это письмо ответил отказом:

“Троицкий арестован за контрреволюционную деятельность, выразившуюся в антисоветской агитации на устраиваемых им диспутах, лекциях и распространении контрреволюционных слухов, так что просьбу бывшего Патриарха Тихона удовлетворить не нахожу возможным”.

7 декабря 1923 комиссия НКВД по административным высылкам приговорила владыку к трем годам заключения на Соловках.

В январе 1924 года архиепископ прибыл на пересыльный пункт на Поповом острове. Здесь его застало известие о смерти Ленина. В то время, когда в Москве помещали во временный мавзолей гроб с телом Ленина, заключенные по распоряжению лагерного начальства должны были молча стоять пять минут. Владыка Иларион лежал на нарах, когда посреди барака стоял строй заключенных, среди которых были и священнослужители. “Встаньте, все-таки великий человек, да и влетит вам, если заметят”, — убеждали его заключенные. Все кончилось, однако, благополучно, а владыка, обращаясь к духовенству, сказал: “Подумайте, отцы, что ныне делается в аду: сам Ленин туда явился, бесам какое торжество!”

Прибыв на Попов остров, владыка узнал, что обновленцы распространяют о нем через советскую прессу “сведения” о его якобы примирительном отношении к ним. Во избежание умножения соблазна архиепископ 17 июня 1924 года обратился к православным людям с письмом, в котором в резкой форме опровергал клевету.

В конце июня 1924 года после открытия навигации архиепископ Иларион был отправлен на Соловецкий остров; здесь он вязал сети на Филимоновой рыболовной тоне, был лесником, сторожем в Филипповой пустыни. Для него начался новый тернистый путь испытаний — не вольная теперь была ссылка, а узы, концлагерь. Но владыка и к этому испытанию был вполне приготовлен. То, что для другого могло явиться камнем преткновения и тяжелым переживанием, для него, православного богослова, стало украшением души.

В лагере владыка сохранил монашескую нестяжательность, детскую незлобивость и простоту. Он просто отдавал всем все, что у него просили. Ни на какие оскорбления окружающих никогда не отвечал, казалось, не замечая их. Он всегда был мирен и весел, и если даже что и тяготило его, он не показывал этого. Из всего происходящего с ним он всегда стремился извлечь духовную пользу, и таким образом, ему все служило ко благу.

На Филимоновой рыболовной тоне в десяти километрах от главного Соловецкого лагеря он находился вместе с двумя епископами и несколькими священниками. Об этой своей работе он говорил добродушно: “Все подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы показа, а теперь наоборот — богословцы рыбари показа”.

Советская власть в это время всем давала равные сроки: и выдающемуся архиерею, славно потрудившемуся рядом с Патриархом Тихоном в борьбе со злыми врагами Церкви — обновленцами, и молодому иеромонаху из Казани, чье “преступление” состояло в том, что он снял орарь с дьякона-обновленца и не позволил ему вместе с собою служить. “Любочестив бо сый Владыка, — говорил по этому поводу архиепископ Иларион, — приемлет последнего, якоже и первого; упокоевает в единонадесятый час пришедшего, якоже делавшего от первого часа. И дела приемлет, и намерения целует, и деяния почитает, и предложения хвалит”.

Знавшие его в Соловках писали о нем:

“Он доступен был всем… с ним легко всем. Самая простая внешность — вот что такое был владыка. Но за этой заурядной формой веселости можно было постепенно усмотреть детскую чистоту, великую духовную опытность, доброту и милосердие, это сладостное безразличие к материальным благам, истинную веру, подлинное благочестие, высокое нравственное совершенство. Его обыкновенный вид скрывал от людей внутреннее делание и спасал его самого от лицемерия и тщеславия. Он был решительным врагом всякого лицемерия и показного благочестия. Каждого прибывавшего в Соловецкий лагерь священника владыка подробно расспрашивал обо всех предшествовавших заключению обстоятельствах.

— За что же вас арестовали? — спросил владыка прибывшего в лагерь игумена одного из монастырей.

— Да служил молебны у себя на дому, когда монастырь закрыли, — ответил тот, — ну, собирался народ, и даже бывали исцеления…

— Ах вот как, даже исцеления бывали… Сколько же вам дали Соловков?

— Три года.

— Ну, это мало, за исцеления надо бы дать больше, советская власть недосмотрела…”

В это время советское правительство и ОГПУ планировали в Церкви новый раскол. На этот раз его должен был возглавить архиепископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский), с которым Тучков уже провел переговоры, и тот выразил согласие возглавить соответствующую группу иерархов. В эту группу желательно было ввести архиерея, обладавшего бесспорным авторитетом, за которым пошли бы другие иерархи. И, конечно, лучше было бы, если бы этот архиерей в данный момент находился в заключении, то есть длительное время был лишен всей полноты сведений о происшедших церковных событиях, тогда его можно было бы ограниченно ставить о них в известность, даже и с помощью подлинных церковных документов.

Желая вовлечь архиепископа Илариона в раскол, Тучков распорядился перевести его из Соловков в Ярославское ОГПУ, предоставить ему отдельную камеру, возможность заниматься научной работой, вести деловую переписку и получать любые книги с воли, а тем временем хотел попытаться уговорить его на сотрудничество с ОГПУ.

5 июля 1925 года архиепископ Иларион был перевезен из Соловецкого лагеря в Ярославский политический изолятор.

Тучков дважды встречался с архиепископом Иларионом. Первый раз Тучков пришел к нему в камеру, где беседовал о церковных делах и о церковной жизни. Но поскольку владыка не был осведомлен о церковных событиях последних лет, проведя это время в концлагере, о чем он и упомянул, то беседа вышла малосодержательной. Во второй раз Тучков вызвал архиепископа в тюремную канцелярию и здесь снова завел разговор о церковных событиях последнего времени и между прочим предложил освободить его и возвратить на Московскую кафедру, но с условием, что он поддержит одну из групп духовенства, имелись в виду григорианцы. Архиепископ ответил, что ему сначала нужно переговорить с ними, так как некоторые ему незнакомы, а о других он знает слишком мало. Далее разговор коснулся современного положения Православной Церкви, и в частности организации Высшего Церковного Управления. Владыка сказал, что по настоящим обстоятельствам Высшее Церковное Управление может быть только временным, но организация такого временного управления весьма желательна. Причем оно в своем начале не должно быть самозванным, то есть должно организоваться с согласия патриаршего Местоблюстителя. Это церковное управление должно действовать в согласии с епископатом и объединять епископат. Оно ни в малейшей степени не должно напоминать характер деятельности так называемого обновленческого ВЦУ 1922–1923 годов. Православное церковное управление должно свою задачу считать ограниченной: его задача — созыв Собора, которому будет принадлежать полнота церковной власти. Что касается Собора, то он должен быть собран, а не подобран, как это было сделано ВЦУ в 1923 году. Собор должен организовать постоянное Церковное Управление, и при этом он должен рассеять подозрения, что за религиозной православной внешностью кроются политические вожделения.

Выслушав архиепископа, Тучков предложил письменно изложить его взгляды на церковные нужды настоящего времени, что и было им сделано. Он написал документ в двух экземплярах: один был адресован Тучкову, другой — заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому).

Текст этой “декларации” совершенно не удовлетворил Тучкова. Переговоры не привели ни к чему. Владыка был непримирим к обновленцам, отказался поддержать григорианский раскол, выставил требования, чтобы новое церковное управление непременно имело благословение Местоблюстителя.

У архиепископа Илариона и у Тучкова почти по всем пунктам были разные взгляды. Владыка предлагал представителям государства сотрудничать с Церковью, но на основании независимости Церкви, на основании положительного роста и духовной силы самой православной паствы, члены которой являются также и гражданами государства и, следовательно, составляют и его силу. Тучков хотел добиться сотрудничества иерархов на основе полного подчинения Церкви государству и в конце концов потребовал прямого осведомительства, как если бы владыка был одним из сотрудников ОГПУ. Тучков желал прежде физического уничтожения своего врага уничтожить его нравственно. Архиепископ ответил на эти предложения резким, категорическим отказом. Видя, что склонить на свою сторону этого выдающегося иерарха не удается, Тучков зло сказал: “Приятно с умным человеком поговорить. А сколько вы имеете срока в Соловках? Три года?! Для Илариона три года! Так мало?!”

26 февраля 1926 года архиепископа перевели из отдельной камеры в общую камеру тюрьмы в Коровниках. 15 марта владыка писал родственнице о происшедших в его жизни переменах:

“Есть здесь и плюсы и минусы. Плюсы: более свободная жизнь, неограниченная переписка… Минусы: я потерял свое милое одиночество, а вместе с ним и возможность заниматься так, как занимался раньше. Днем-то у нас еще хорошо: в огромной камере всего шесть человек остается и можно немного почитать и пописать, но вечером собирается целых двадцать человек, и тогда открывается такой дивертисмент, что просто беда. Камера, куда меня поселили, считается лучшей, в ней больше «интеллигенция», но увы! — теперь и интеллигенция мало отличается от дикарей по своим нравам.

Удивительное дело! Никто меня к тюремному заключению не приговаривал, и все-таки я сижу в тюрьме, где сидят все по определенным судебным приговорам. Но… удивляться уже давно перестал. Только почему это все со мной такие фокусы происходят? Ведь никого во всей тюрьме нет без приговора, кроме меня. Все наши прочие спокойно живут в Соловках, а я вот уже на второе место перебираюсь. Что-то еще неожиданного преподнесет мне время? Некоторые основания ждать нового у меня есть, но будет ли это все к добру — не знаю. Вообще у меня образовалась уже привычка к такой ненормальной и нелепой жизни. Как я тебе, помнишь, писал, я не сижу, а живу в тюрьме”.

Отношение владыки к обновленцам и всякого рода раскольникам оставалось непримиримым. И один из обновленческих архиереев, Гервасий Малинин, желая подчеркнуть эту непримиримость ближайшего помощника Патриарха Тихона, писал о нем в обновленческом журнале:

“Я встретился на прогулке по двору в Ярославской тюрьме «Коровники» с архиепископом Иларионом Троицким. Он меня узнал и удивился, зачем я попал в тюрьму. Он мне сказал:

— Зачем вы отошли от Патриарха Тихона и нарушили ту клятву, которую вы давали при хиротонии во епископа, что ничего общего не будете иметь с так называемой Живой церковью?

На это я сказал:

— Клятвы я не нарушал. С Живой церковью я не имел и не имею ничего общего.

— Вы отпали от Церкви, — сказал мне архиепископ Иларион.

— Это неправда, а вот вы, тихоновцы, фактически отпали. Восточные патриархи не с вами, а с нами.

— Какие мы тихоновцы; что вы треплете имя покойного Святейшего Патриарха Тихона? Мы православные. Восточные патриархи с нами, это я знаю документально, обновленцы врут. Введенский ваш изолгался…

Мне не пришлось с архиепископом Иларионом долго беседовать, потому что я тюремной администрацией был отозван и тут же освобожден из тюрьмы. На прощание мне архиепископ Иларион сказал:

— Я скорее сгнию в тюрьме, но своему направлению не изменю…”

1 апреля архиепископу Илариону стало определенно известно, что в ближайшие дни его отправят с этапом на Соловки. Узнав об этом, он писал родным:

«“Это переселение для меня, пожалуй, приятно. Ведь сидеть взаперти мне вовсе не следует. А там куда свободнее. Да и знакомые мне все места-то там. Друзей у меня там масса. С ними охота и повидаться. Вот одно только не особенно приятно, это — путешествие. Пожалуй, до самой Пасхи буду я странствовать до берега, то есть до Попова…

И зачем только меня тащили-то сюда? Пожалуй, и нужно было кое о чем поговорить, и говорили, да видно не очень-то речи мои понравились. Ну, что Бог ни делает, все к лучшему. Надеюсь, что и на этот раз будет именно к лучшему…”

С началом навигации архиепископ Иларион был отправлен на Соловки. В это время там по благословению архиепископа Евгения (Зернова) была написана церковная декларация, которая, по мнению ее составителей, должна была определить положение Православной Церкви в новых исторических условиях, а также взаимоотношения Церкви и государства. Когда владыка прибыл на остров, текст декларации был уже одобрен большинством архиереев. Единомыслен был с ними и архиепископ Иларион, лишь выразил сомнение, не будет ли некорректным поучать заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия, но по размышлении согласился, что это послание будет иметь для митрополита значение совета, который он волен принять или нет.
Осенью 1927 года началось новое смятение в церковной жизни, отчасти связанное с публикацией декларации митрополита Сергия. Архиепископ Иларион, отличавшийся большой выдержкой и мудростью, обладая широким историческим кругозором, собрал в “келью архимандрита Феофана полтора десятка епископов, некоторые из которых стали соблазняться происходящим на воле смятением, и убедил святителей ни при каких условиях не идти на раскол. «Никакого раскола! — сказал он. — Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это как на провокацию!»”

21 июня 1928 г. Владыка Иларион писал своим близким, что до крайней степени не сочувствует всем отделяющимся и считает их дело неосновательным, вздорным и крайне вредным. Такое отделение он считал «церковным преступлением», по условиям текущего момента весьма тяжким».

«Я ровно ничего не вижу в действиях митрополита Сергия и его Синода, чтобы превосходило меру снисхождения и терпения», заявляет он, а в письме от 12 августа 1928 г. развивает свою мысль, — «Везде писаны пустяки, кто напротив пишет. Какую штуку выдумали. Он, мол, отступник. И как пишут, будто без ума они. Сами в яму попадают и за собой других тащат». — При этом он делает заключение, что митр. Иосифу ничего не докажешь, «хоть лбом об стенку бейся», — что он, как допустивший грех отделения по злобе, останется до конца жизни при своих взглядах.

Много трудов положил архиепископ Иларион и для того, чтобы переубедить епископа Виктора (Островидова), близкого по направлению к иосифлянам. «Говорить с ним не приведи Бог», — пишет владыка в том же письме от 28 июня 1928 г. — «Ничего слушать не хочет и себя одного за правого почитает».

Несмотря на эту характеристику, архиепископ Иларион добился того, что епископ Виктор не только сознал свою неправоту, но и написал своей пастве, увещевая ее прекратить разделение.

14 октября 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило архиепископа к трем годам ссылки в Казахстан. Самое мучительное было в том, что теперь от Белого моря через всю страну до самых южных границ он должен был проехать этапным порядком, многократно останавливаясь на неопределенный срок в пересыльных тюрьмах. По сравнению с тем, что ему предстояло теперь, Соловки были отдыхом. Почти сразу же после отправки на материк его обокрали, и в Петроградскую тюрьму он прибыл в кишащем паразитами рубище. Впереди его ждал новый срок. Но у Господа был свой срок жизни праведника. На этапе владыка заболел тифом и 19 декабря был помещен в тюремную больницу, путь к которой он, изнемогая от болезни, прошел пешком. Из больницы он писал: “Я тяжело болен сыпным тифом, лежу в тюремной больнице, заразился, должно быть, по дороге; в субботу, 28 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли переживу…”

За несколько минут до кончины к нему подошел врач и сказал, что кризис миновал и что он может поправиться. Владыка едва слышно сказал: «Как хорошо! Теперь мы далеки от …», — и с этими словами скончался. Это случилось 28 декабря 1929 года.

Митрополит Серафим (Чичагов), занимавший тогда Ленинградскую кафедру, добился разрешения взять тело для погребения. В больницу доставили белое архиерейское облачение и белую митру. Покойного облачили и перевезли в церковь Ленинградского Новодевичьего монастыря. Он страшно изменился. В гробу лежал жалкий, весь обритый, седой старичок. Одна из родственниц покойного, увидевшая его в гробу, упала в обморок. Так он был непохож на прежнего Илариона.

Похоронили его на кладбище Новодевичьего монастыря, недалеко от могил родственников архиепископа, впоследствии Патриарха, Алексия.

Кроме митрополита Серафима и архиепископа Алексия, в погребении участвовали епископ Амвросий (Либин) Лужский и епископ Сергий (Зенкевич) Лодейнопольский.

Обновленцы не переставали клеветать на вл. Илариона и после его кончины. В журнале «Церковное Обновление» был сделана попытка выставить архиепископа Илариона как сочувствовавшего обновленцам.

Архиепископ Иларион был выдающийся ученый и церковный писатель, один из крупнейших церковных деятелей того времени, богатырь духом и телом, чудесной души человек, наделенный Господом выдающимися богословскими дарованиями, непревзойденный оратор, жизнь свою положивший за Церковь Христову.

24 июля 1999 году состоялось обретение мощей владыки Илариона и перенесение их в Московский Сретенский монастырь.

Владыка Иларион причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 для общецерковного почитания.

Тропарь священномученику Илариону Троицкому

Тропарь

глас 4

Воине Христов Иларионе, славо и похвало Церкве Русския, пред гибнущим миром Христа исповедал еси, кровьми твоими Церковь утвердися, разум Божественный стяжал еси, людем верным возглашаше: без Церкви несть спасения.

Кондак

глас 6

Иларионе, священномучениче Христов, служителей грядущаго антихриста не убоялся еси, Христа мужески исповедал еси, за Церковь Божию живот твой положи. Красо новомученик Российских, Руси святыя похвало, ты Церкве нашея слава и утверждение.

Русская Православная Церковь Заграницей

Митрополит Иларион: «Каждый человек, который состоит в РПЦЗ, должен помогать Свято-Троицкому монастырю»

Первоиерарх РПЦЗ, Высокопреосвященнейший Иларион, Митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский, выразил глубокую обеспокоенность критическим состоянием, в котором Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, штат Нью-Йорк – старейший монастырь Русской Зарубежной Церкви – находит себя.

Свято-Троицкий монастырь столкнулся с серьезными финансовыми трудностями в связи с необходимостью ремонта помещений, который обойдется монастырю примерно в три миллиона долларов.

 В пятницу, 14 декабря, митрополит Иларион в сопровождении нескольких членов Восточно-Американского епархиального совета встретился с настоятелем Зарубежной Лавры архимандритом Лукой (Мурянкой) с заявленной целью решения данных вопросов.

Митрополита сопровождали епархиальный секретарь протоиерей Сергий Лукьянов, иерей Александр Анчутин, диакон Георгий Темидис, диакон Михаил Венгрин, чтецы Петр Лукьянов и Георгий.Н. Никольский.

После встречи с о. Лука и иеромонах Киприан (Александру), члены Совета провели обход монастырского комплекса. Монастырь остро нуждается в новой электропроводке в соборе, строительстве нового семинарского общежития, строительстве новой кухни, приведении всего комплекса в соответствие со стандартами NYSDEC, замене всей сантехники в здании монастыря. Трубы в настоящее время находятся в таком изношенном состоянии, что монахи не могут пользоваться стиральными машинами, а общежитие семинарии начало наклоняться на несколько градусов.

«Было совершенно больно видеть, сколько ремонтов нужно», — сказал митрополит. После экскурсии о. Майкл Венгрин был в шоковом состоянии: «То, что я здесь увидел, просто плачевно. Я не знаю, как монахи выживают в таких условиях. Мне хотелось плакать».

Член епархиального совета о. Александр Анчутин — профессиональный строитель, владеющий собственной строительной компанией.

«Все монастырские постройки, от главного корпуса и общежития до собора, устарели», — сказал он.«Строили от души, голыми руками и из тех материалов, что были наготове. Сейчас все приходит в негодность одновременно: проводка, сантехника — вся инфраструктура в сильно ветхом состоянии».

Одной из самых больших проблем монастыря является жесткая вода, богатая кальцием и другими минералами.

«Минералы разъедают трубы и сантехнику», — заметил о. Александр. «Я думаю, что здесь все отремонтируют за два-три года, и это будет стоить не меньше трех миллионов.

По словам секретаря епархии протоиерея Сергия Лукьянова, причина, по которой проблемы монастыря до сих пор остаются вне поля зрения, можно увидеть только в скромности братии: «Эти монахи крайне смиренны и из-за этого не разделяют свои проблемы с остальным миром, а вместо этого молча несут свой крест, — пояснил он. — Но пришло время всем нам подняться и помочь нашим монахам».

Чтобы помочь монастырю, Восточно-Американская епархия намерена запустить информационную видеокампанию, посвященную реставрационным работам, проводимым в монастыре, а также значимости Джорданвилля для всей Зарубежной Церкви.

«Многие ли знают, что в Свято-Троицком монастыре хранится кусочек пояса Богородицы? Это тот самый пояс, который недавно пришел в Россию, и более миллиона человек простояли в очереди более 12 часов, чтобы поклоняться. Это только один пример из тысяч святых реликвий и святынь, которые хранятся в Джорданвилле», — сказал чтец Петр Лукьянов.

Члены совета надеются, что серия видеорепортажей о Джорданвилле не только поможет собрать необходимые средства для монастыря, но и привлечет больше паломников.

Визит митрополита Илариона и ДК Собора в Свято-Троицкий монастырь

С 25 по 26 октября 2014 года выпускник Свято-Троицкой православной семинарии протоиерей Виктор Потапов и около 100 прихожан Иоанно-Предтеченского собора г. Вашингтона совершили ежегодное паломничество в Свято-Троицкий монастырь посетить могилу Хосе Муньос-Кортеса, хранителя мироточивой «Монреальской» Иверской иконы Божией Матери. К паломникам в их ежегодном паломничестве присоединились Высокопреосвященнейший митрополит Иларион, Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей, Блаженнейший Митрополит Иона (в отставке – ПЦА) и мироточивая «Гавайская» Иверская икона Божией Матери .

В субботу паломники из Вашингтона прибыли в Свято-Троицкий монастырь и отслужили панихиду у могилы Хосе Муньос-Кортеса с мироточивой иконой митрополита Илариона и митрополита Ионы. После панихиды паломники собрались в монастырской трапезе, чтобы отведать трапезу с братией монастыря и семинаристами. После трапезы в 18:50 все собрались в соборе, чтобы встретить мироточивую «Гавайскую» Иверскую икону Божией Матери.

В воскресенье митрополит Иларион возглавил Божественную литургию и сослужил с митрополитом Ионой, более 10 священниками и четырьмя диаконами. Было более 200 коммуникаторов.

г. Митрополит Иона произнес слово о VII Вселенском Соборе, официально утвердившем иконопочитание в Церкви. Он рассказал о более глубоком духовном значении иконы, объяснив, как православные христиане должны преобразиться, чтобы стать живыми иконами Христа.

После Литургии паломники пообедали в трапезной и отслужили очередную панихиду на могиле брата Иосифа, после чего отправились обратно в Вашингтон.

От имени Свято-Троицкой православной семинарии благодарим Бога за владыку Илариона, владыку Иону, отца Виктора, хранителя «Гавайской» Иверской иконы Божией Матери Нектария, а также прихожан Иоанно-Предтеченского собора за их неутомимая молитвенная и материальная поддержка.

Архиепископ Волоколамский Иларион » Справочная информация » Православная Европа.

Иларион Алфеев родился в 1966 году. Первое музыкальное образование получил по классу скрипки, фортепиано и композиции в Московской школе имени Гнесиных и Московской государственной консерватории. Отслужив военную службу в 1984-86 гг., в январе 1987 г. поступил в Свято-Духов монастырь в Вилинюсе, Литва, где 19 июня принял монашеский постриг, 21 июня рукоположен во диакона, а 19 августа рукоположен в священники. тот же год. В 1989 г. окончил Московскую духовную семинарию, в 1991 г. – Московскую духовную академию. С 1991 по 1993 год преподавал гомилетику, догматическое богословие, новозаветные исследования и византийский греческий язык в Московских духовных школах. В 1995 году защитил докторскую диссертацию на тему «Святитель Симеон Новый Богослов и православное предание» в Оксфордском университете, Великобритания, под руководством епископа Каллистоса Уэра.С 1995 по 2001 год — секретарь по межхристианским делам Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата.

27 декабря 2001 г. избран епископом, а 14 января 2002 г. хиротонисан Святейшим Алексием II, Патриархом Московским и всея Руси, и 10 другими архиереями. Служил помощником епископа Сурожской епархии в Великобритании, затем был назначен епископом Венским и Австрийским, временно также администратором Будапештской и Венгерской епархии и главой Представительства Русской Православной Церкви при европейских учреждениях (Брюссельская ).

31 марта 2009 года Святым Синодом избран епископом Волоколамским, главой Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, членом Святейшего Синода. 20 апреля 2009 года возведен в сан архиепископа.

Архиепископ Иларион является автором более 600 публикаций на русском и нескольких западных языках, в том числе около 40 книг по догматическому богословию, гомилетике, духовности, патрологии. Помимо докторской степени по философии, полученной в Оксфорде, он также имеет степень доктора богословия в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже.Он композитор, автор духовной и симфонической музыки.

Для получения дополнительной информации посетите веб-сайт архиепископа Илариона.

Митрополит Иларион отвечает на вопросы о Святой Троице, воле Божией, смирении и прощении

Митрополит Иларион, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, ответил на вопросы телезрителей в программе «Церковь и мир» 16 мая 2020 года.

Вопрос : Одно дело верить в одного Бога, а другое дело верить в трех богов.В Священном Писании о Троице ничего не написано. Необычное учение о трех богах многих отвращает от христианства.

Мет. Иларион : В христианстве нет такого понятия, как учение о трех богах. Христиане верят в единого Бога — Творца неба и земли. Когда Иисус Христос послал Своих учеников проповедовать, Он сказал им: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Матфея 28:19).Еще раньше три Лица Святой Троицы были явлены народу, когда Иисус Христос был крещен в Иордане Иоанном Крестителем. В то время народ услышал голос Бога Отца, Который сказал: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф. 3:17). Они видели, как Святой Дух сошел на Сына Божия после того, как Он вышел из воды. Три Лица Святой Троицы — это не три бога, это Единый Бог, Который состоит из трех ипостасей: Отец — Бог, Сын — Бог, Святой Дух — Бог. Однако вместе они не три бога, а Единый Бог в трех ипостасях.

Вопрос : Объясните пожалуйста, как узнать волю Божию? Как понять, когда нужно смириться и набраться терпения, а когда нужно бороться с обстоятельствами. Как быть скромным и в то же время плыть по течению?

Мет. Иларион : Священное Писание не призывает нас плыть по течению, ибо Господь говорит: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. святые отцы «нищие духом» — люди смиренные.Очень часто смирение понимается совершенно неправильно. Философ Фридрих Ницше резко критиковал христианство за его учение о смирении. Он сказал, что христианство якобы поощряет дух рабства, в то время как люди призваны к свободе. Собственно, апостол Павел сказал христианам: «Ибо к свободе призваны вы, братия» (Галатам 5:13).

Никто никогда не учил, что христианство — это какая-то религия рабства. Однако как мы понимаем свободу с христианской точки зрения? Свобода, прежде всего, есть внутренняя свобода: от греха, от зависимости, от страстей. Ведь очень часто люди, живущие свободно, как им вздумается, на самом деле становятся рабами различных страстей. Христианство помогает человеку освободиться от этих страстей, от этих зависимостей и от создания своего благополучия на основе мирских благ и приобретения мирских благ.

Если говорить о смирении, то это не значит очень низко склонить голову, произнести какие-то особые слова и говорить тихим и заискивающим голосом. Некоторые думают, что это смирение.Однако дело в том, что смирение состоит в признании дистанции между собой и Богом, видении разницы между тем, какой ты есть на самом деле, и тем, каким Бог хотел бы, чтобы ты был. Если это осознать, если жить постоянным ощущением присутствия Божия, то естественным образом смирение станет частью его внутреннего мира, частью его внутреннего состояния.

Смирение никоим образом не означает плыть по течению. Это не значит быть пассивным перед лицом зла и неправедности.Напротив, Господь говорит: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф. 5:6). Борьба за праведность в этом мире неизбежно чревата тем, что приходится плыть против течения. Для христианина все может совершаться со смирением, даже когда он борется за праведность и отстаивает свою точку зрения, но при этом может сохранять свой внутренний мир и внутреннее смирение.

Вопрос : В Евангелии от Луки сказано: «Если согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему.Вопрос: А если он не покается? Почему и с какой целью добавлена ​​такая оговорка – «если покается»?

Мет. Иларион : В Евангелиях есть изречения Господа нашего Иисуса Христа, которые по-разному выражены по этому поводу. Возможно, Господь наш Иисус Христос дал разные ответы на этот вопрос. В Евангелии от Луки определенно сказано: «Если покается, прости ему». «И если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится и скажет: „каюсь“, — прости ему» (Луки 17:3-4).При этом Евангелие от Матфея предлагает несколько иную вариацию с ответом на аналогичный вопрос апостола Петра, который спрашивал: «Сколько раз согрешит против меня брат мой, и я прощаю ему? Целых семь раз? Христос ответил: «Не семь раз говорю вам, но семьдесят раз по семь» (Мф. 18:22). Другими словами, необходимо прощать бесчисленное количество раз. В данном случае нет никакой оговорки «если он покается» или «если он попросит прощения» — просто надо простить.

Конечно, бывают разные ситуации. Одна ситуация, если кто-то обидел вас и просит прощения. Конечно, с христианской точки зрения мы должны прощать. Однако бывает много ситуаций, когда человек обидел нас и не просит прощения. Тем не менее, это не означает, что мы не обязаны его прощать. Христианин призван всегда всех прощать и никогда ни к кому не питать ненависти или гнева. Если мы видим, что кто-то совершает грех, мы должны отделить грех от самого человека.То же самое и с врачом. Когда к нему приходит страдающий болезнью, он не принимает его только как больного, а старается сделать все возможное, чтобы отделить болезнь от человека, то есть исцелить его. То же самое и с нашими христианскими отношениями. Посредством смирения и прощения мы можем исцелить того, кто болен, кто обидел нас.

Хочу закончить эту передачу словами Господа нашего Иисуса Христа из Евангелия от Марка: «И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого; дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши» (Марка 11:25).

Желаю всем вам всего наилучшего и да хранит и хранит вас всех Господь!

Перевод с русского протоиерея Петра Ольсена

Митрополит Иларион совершил Литургию в Троицком соборе в Париже / Новости / Патриархат.ру председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата совершил Божественную литургию в Троицком соборе в Париже.Ему сослужили епископ Корсунский Нестор и клирики храма.

После Литургии епископ Нестор тепло поприветствовал митрополита Илариона, пожелав ему помощи Божией в его важном служении на посту председателя ОВЦС.

Митрополит Иларион передал всем присутствующим благословение Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и произнес проповедь, в которой, в частности, сказал:

«Сегодня в чтении Евангелия от Иоанна (чтение Пасхальной ночи и завершится в праздник Пятидесятницы) мы слышали, что Господь Иисус Христос, поговорив в последний раз со Своими учениками за Тайной Вечерей, обратился с молитвой к Отцу Своему Небесному. Молитва начиналась такими словами: «Отче, пришел час; прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя: как Ты дал Ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, Он даст жизнь вечную» (Ин 17:1-2).

«Какой час имеет в виду Господь Иисус Христос? Час, для которого Он пришел на землю. В Кане Галилейской, совершая Свое первое чудо по просьбе Своей Матери, Иисус обратился к ней со следующими таинственными словами, которые с трудом могли понять окружающие: «Еще не пришел час Мой» (Ин. 2, 4).Однако, обращаясь к Своим ученикам незадолго до Своей смерти, Спаситель сказал: «Ныне возмутилась душа Моя» и добавил: «Для того Я и пришел в этот час» (Ин. 12:27). Вот Он и говорит о часе Своих страданий и смерти, как о часе, когда явится слава Божия – не в громах и молниях, как это было открыто Моисею, а в уничижении и страдании Того, Кого послал Бог. землю, чтобы спасти этот мир и открыть путь к жизни вечной для каждого человека.

«В этой молитве есть и другие слова, и я хотел бы обратить ваше внимание на них. Это молитва Спасителя о Своих учениках, когда Он говорит: «…да будут едино, как мы» (Ин. 17:11), имея в виду Свое единство с Отцом Небесным. Единство, связывающее учеников Спасителя здесь, на земле, не может сравниться ни с узами родства, ни с узами дружбы. Это особое родство, происходящее от одного хлеба и одной чаши. Каждый раз, когда мы причащаемся Хлеба и Тела Христова во Святой Евхаристии, мы возобновляем в себе наше единство с Богом и друг с другом. Мы чувствуем себя членами одного Тела Христова, которое, по словам св.Павел, Церковь, а Глава этого Тела — Христос (ср. Кол. 1:18).

«Не в нашей власти восстановить то, что было разрушено в прежних поколениях – мы можем молиться об этом восстановлении и трудиться для него, но только благодать Святого Духа может собрать воедино то, что было разрушено грехом человеческим или ложное учение. Однако Господь повелел нам сохранить то единство, которое у нас есть, – единство нашей Святой Православной Церкви. И все мы призваны прилагать усилия и возносить молитвы. Сегодня это единство находится под угрозой. Не случайно за каждой Божественной литургией мы молимся за Украину – молимся о возвращении благословенного мира на измученную войной украинскую землю, о восстановлении единства Православной Церкви, о возвращении в лоно Церковь тех, кто отпал от этого единства. Но не так, как призывают идти некоторые политики и учителя-раскольники, говоря: давайте все объединимся — православные, раскольники, униаты — и создадим одну Церковь, отделив ее от Русской Православной Церкви.Это не путь достижения единства – это путь создания нового раскола. И единая святая Русская Православная Церковь молится и терпеливо ждет возвращения в лоно Церкви впавших в раскол, ибо никакие человеческие соображения, никакие политические мотивы, никакие национальные и даже патриотические чувства не могут стоять выше любви ко Христу и Его Святая Церковь.

«Помолимся, чтобы не поколебалось единство нашей Святой Соборной и Апостольской Церкви, чтобы все, отпавшие от этого единства, возвратились к нему и причастились жизни вечной, которую Сам Бог дает нам через Своего Единородного Сына. в Духе Святом – жизнь вечная, которую Он дает нам в Церкви.

В этот же день председатель Отдела внешних церковных связей выехал в Москву.

Служба связи ОВЦС/ Патриархия.ру

Свято-Троицкие издания | История Русской Православной Церкви в Австралии

— О книге —

В этом всеобъемлющем труде история Русской Православной Церкви в Австралии старательно изложена в более широком контексте места русских в преимущественно англоязычном обществе той была сначала британской колонией, а затем независимым государством.Исследование начинается с первого контакта кораблей российского флота с Австралийским континентом в начале XIX века и продолжается до основания первого прихода православных верующих в Мельбурне в 1890-х годах и, наконец, создания епархии. Катализатором этого стал приезд тысяч русских, бежавших с родины через Сибирь после большевистской революции 1917 года. Для этих обездоленных беженцев Австралия была убежищем, а Русская Православная Церковь — символом утраченной Родины. Позже к ним присоединились последовательные волны соотечественников после Второй мировой войны и падения коммунизма. Вместе они создали единый организм, сохранив чувство наследия и предназначения и заняв свое законное место в мультикультурном обществе Австралии.

При написании этой работы автор опирался на обширные архивные источники, разбросанные по нескольким континентам, а также на собственный жизненный опыт, приехав маленьким мальчиком в Австралию более шести десятилетий назад. Это новое издание, впервые опубликованное в 2006 году, включает в себя дополнительную главу, рассказывающую о продолжающейся истории с начала двадцать первого века до конца 2020 года, в которой рассказывается о влиянии на Церковь в Австралии таких крупных мировых событий, как воссоединение Русская Зарубежная Церковь с Московским Патриархатом в 2007 году и глобальная пандемия коронавируса в 2020 году.

— Биография автора —

Митрофорный протоиерей Михаил Протопопов — управляющий Австралийско-Новозеландской епархией Русской Православной Церкви Заграницей. Он имеет докторскую степень. по истории Австралийского католического университета. Помимо своих пастырских обязанностей, в настоящее время он читает лекции по истории и богословию в Православном богословском институте святых Кирилла и Мефодия. Он является автором ряда книг, в том числе биографий бывших епископов Австралийской епархии.За годы служения русскому обществу в 1991 году награжден Орденом Австралии (ОАМ).

— Содержание —

Введение

Российское присутствие

Революция: агитаторы, самозванцы и беженцы

Поселение Брисбен

Поселок Сидней

Поселение Мельбурн 

Экклезиологические взгляды на Церковь в опыте русских мигрантов

Рождение епархии: Архиепископ Феодор Рафальский

Время роста: Архиепископ Савва Раевский Смута и бунт: Архиепископ Афанасий Мартос

Нужда в исцелении: Архиепископ Феодосий Путилин

Некоторые мысли о состоянии русского монашества в Австралии

Консолидация и стабильность: Архиепископ Павел Павлов

Времена грубые и злые: епископ Даниил Александров

В XXI век: Архиепископ Иларион Капрал 

Позитивное направление: митрополит Лавр и митрополит Иларион

Приложение: объяснение примечаний к церковным наградам 

Библиография

Индекс 

.